Ἐπιστήμη ἁπλῶς Аристотеля: знание или понимание?* Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Историко-философский ежегодник

History of Philosophy 'Yearbook 2024, vol. 39, pp. 20-74 DOI: https://doi.org/10.21146/0134-8655-2024-39-20-74

2024. T. 39. C. 20-74 УДК 1(091)

ИССЛЕДОВАНИЯ

'Ежатпрп «тсЛйц Аристотеля знание или понимание?*

А.Т. Юнусов

Институт философии РАН

109240, ул. Гончарная, д. 12, стр. 1, г. Москва, Россия [email protected]

Аннотация. В современных исследованиях Аристотеля последнего полувека ряд комментаторов отстаивают позицию, согласно которой наиболее корректной интерпретацией центрального для аристотелевской эпистемологии понятия emaiq^q anA&q является не «знание в собственном смысле», а «понимание в собственном смысле». Эта позиция, у истоков которой стоит классическая статья Майлза Бёрни-та, опубликованная в томе материалов 8-го Symposium Aristotelicum, не получила в аристотелистике широкой поддержки, но в то же время не была подвергнута подробным обсуждению и критике. Настоящая статья посвящена опровержению этой позиции. Главная ошибка Бёр-нита состоит в том, что он не проводит различия между дотеоретиче-ским представлением о понятии emaiq^q и его теоретической экспликацией в текстах Аристотеля. Бёрнит указывает на то, как непохожа теория emaiq^q Аристотеля на современные теории знания и как она

* Я благодарю Ольгу Алиеву, Алексея Кардаша и Евгения Логинова за ценные замечания к более ранним версиям этой статьи.

© Юнусов А.Т., 2024

похожа на современные теории понимания. Но непохожесть двух теорий не обязательно свидетельствует о том, что это теории двух разных вещей; мы вполне можем иметь дело с двумя конкурирующими теоретическими экспликациями одного феномена. Чтобы понять, говорит ли Аристотель о чём-то, отличном от знания, мы должны сравнивать не его теорию с современными теориями знания, а его до-теоретическое понимание emaiq|jq с современным дотеоретическим пониманием знания. Такое сравнение показывает, что emaiq|jq Аристотеля почти до неотличимости похоже в этом смысле на знание, которое обсуждается в современной философии.

Ключевые слова: античная философия, Аристотель, «Вторая аналитика», эпистемология, знание, понимание, Платон, причины, emaiq^q

Для цитирования: Юнусов, А.Т. «'Emaiq^q anA&q Аристотеля: знание или понимание?» Историко-философский ежегодник 39 (2024): 20-74.

Поступила в редакцию: 06.06.24 Принята к публикации: 26.07.24

Aristotle's ежатпрп атсЛоц: Knowledge or Understanding?

Artem Т. Iunusov

RAS Institute of Philosophy

109240,12/1 Goncharnaya St., Moscow, Russia

[email protected]

Abstract. In the Aristotelian studies of the last 50 years a number of scholars defend the claim that the most faithful interpretation of the crucial for Aristotle's epistemology concept of emaiq^q anA&q is not "knowledge in a strict sense", but "understanding in a strict sense". This claim, the most detailed defense of which is Myles Burnyeat's 1981 paper, though it has not received widespread support from modern scholars, was never comprehensively discussed and refuted either. The present paper aims to provide such discussion and refutation. Burnyeat's main mistake, I argue, stems from the fact that he does not distinguish between a pre-theoretical notion oftheconcept of emaiq^q and its theoretical explication in Aristotle's work. Burnyeat points out how Aristotle's theory of emaiq|jq is strikingly dissimilar to modern theories of knowledge on one hand and very much

resembling modern concept of scientific understanding on the other. But dissimilarity of any two theories is not necessarily evidence of those two theories being theories of different subjects; they might just be two conflicting theoretical explications of the same phenomenon. To understand whether Aristotle in giving his treatment of emaiq^q speaks of something other than knowledge we should compare not his theory of emaiq^q with modern theories of knowledge, but his pre-theoretical notion of emaiq^q with modern pre-theoretical notion of knowledge. This comparison, I argue, shows that Aristotle's emaiq^q is in this way almost indistinguishable from what is discussed nowadays in philosophy under the name of "knowledge".

Keywords: ancient philosophy, Aristotle, Posterior Analytics, epistemo-logy, knowledge, understanding, Plato, causes, emaiq^q

For citation: Iunusov, Artem T. "Aristotle's emaiq^q anA&q: Knowledge or Understanding?" History of Philosophy Yearbook / Istoriko-filosofskii ezhegodnik 39 (2024): 20-74. (In Russian)

Received: 06.06.24 Accepted: 26.07.24

Введение

Исследователя эпистемологии Аристотеля с самого начала подстерегает досадный терминологический вопрос о том, как он собирается, во-первых, понимать, а во-вторых, передавать термин, лежащий в самом центре теории знания Аристотеля, -emOTq^q. История исследований не испытывает недостатка в предложенных вариантах как перевода, так и понимания этого термина. В разных контекстах и в силу различных теоретических соображений разные исследователи предлагали понимать аристотелевское emOTq^q как «науку», как «знание» или как «понимание»; и далее - как того или иного рода сочетание указанных или близких им понятий: «научное знание», «научное понимание», «понимающее знание», «экспертное знание» и т.д.1

1 В этом примечании я для простоты ограничусь в случае переводов ссылкой лишь на одно место из «Второй аналитики»: ее заключительный абзац, АРо 11.19 100Ь5-17. Следует оговориться, что по нему одному нельзя составить впечатление о передаче елштгцл] во всём переводе в целом: часто,

Отчасти это чисто техническая проблема. Словарь эписте-мических терминов у Аристотеля (и у греков вообще) чрезвычайно богат и с труцом поддается адекватному переводу на современные европейские языки. В нём есть как минимум три основных глагола, имеющих значение «знать»: е15ёут,

передавая елштгцл^ одним образом здесь, переводчик передает его одним из других вариантов, например, в АРо 1.2 или в 1.10. Моя цель здесь лишь в том, чтобы дать читателю почувствовать общий разброс и разнообразие вариантов перевода этого термина.

«Наука»: напр., Edward Poste, The Logic of Science: A Translation of the Posterior Analytics of Aristotle (Oxford: F. Macpherson, 1850), 127-128; J. Tricot, ed., Organon Tome IV: Les seconds analytiques, par Aristote (Paris: Librairie Philosophique Vrin, 1947), 246-247; Б.А. Фохт, ред., Аналитики Первая и Вторая, Аристотель (М.: Госполитиздат, 1952), 288; Giorgio Colli, cur., «Secondi Analitici», in Organon, di Aristotele (Torino: Einaudi, 1955), 402-403; John Warrington, ed., Prior and Posterior Analytics, by Aristotle (London: Dent, 1964), 266; Б.А. Фохт и М.И. Иткин, ред., «Вторая аналитика», в Сочинения, Аристотель, т. 2 (М.: Мысль, 1978), 346; Marcello Zanatta, cur., «Analitici Secondi», in Organon, di Aristotele (Torino: UTET, 1996), 2:111; Pierre Pelle-grin, ed., Seconds Analytiques: Organon TV, par Aristote (Paris: Flammarion, 2005), 339.

«Знание»: напр., Paul Gohlke, Hrsg., Zweite Analytik, von Aristoteles (Paderborn: Ferdinand Schöningh, 1953), 131; Wolfgang Detel, Hrsg., Analytica posteriora, in Werke in deutscher Übersetzung, von Aristoteles, 3/II (Berlin: Akademie Verlag, 1993), 1:84; Hans Günter Zekl, Hrsg., «Zweite Analytik», in Organon. Band 3/4, von Aristoteles (Hamburg: Felix Meiner, 1998), 523.

«Понимание»: напр., Aryeh Kosman, «Understanding, Explanation, and Insight in the Posterior Analytics», in Virtues of Thought: Essays on Plato and Aristotle (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2014); Horst Seidl, Hrsg., Zweite Analytiken, von Aristoteles (Würzburg; Amsterdam: Rodopi B.V., 1984), 36; Jonathan Lear, Aristotle: The Desire to Understand (Cambridge; New York: Cambridge University Press, 1988); Dominic Scott, Recollection and Experience: Plato's Theory of Learning and its Successors (Cambridge: Cambridge University Press, 1995), 95-96; Greg Bayer, «Definition through Demonstration: The Two Types of Syllogisms in Posterior Analytics II.8», Phronesis 40, no. 3 (1995).

«Научное знание»: напр., G.R.G. Mure, ed., «Analytica Posteriore», in The Works of Aristotle Translated into English, vol. 2 (Oxford: Clarendon Press,

ётотаоВт2. Основная проблема, связанная с переводом этих терминов, на которую указывают исследователи, заключается в том, что если переводить их все словом «знание», то в тексте перевода в рассуждении Аристотеля образуются явные логические ошибки. Во-первых, Аристотель определяет ётотаоВт через (АРо 1.2 71Ь9-12); если не различить эти два

глагола в переводе, то его определение «знания» будет даваться через «знание» и, таким образом, будет круговым. Во-вторых, Аристотель говорит в рамках одной главы (АРо 11.19), что (а) не существует ётат^ц^ начал доказательства (100Ы0-11);

1928); Hugh Tredennick, ed., «Posterior Analytics», in Posterior Analytics. Topica, by Aristotle (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1960), 261; Hippocrates G. Apostle, ed., Aristotle's Posterior Analytics (Grinnell, Iowa: Peripatetic Press, 1981), 72-73; Mario Mignucci, cur., Analitici Secondi. Organon TV, di Aristo-tele (Bari: Laterza, 2007), 141; Roberto Medda, cur., «Analitici Secondi», in Aris-totele, Organon (Milano: Bompiani, 2016), 1077.

«Научное понимание»: напр., Jonathan Barnes, ed., Aristotle's Posterior Analytics, 1st ed. (Oxford: Clarendon Press, 1975), 81-82; Seidl, Hrsg., Zweite Analytiken, 37; Jonathan Barnes, ed. Posterior Analytics, by Aristotle, 2nd ed. (Oxford: Clarendon Press, 1994), 74; Owen Goldin, Explaining an Eclipse: Aristotle's Posterior Analytics 2.1-10 (Ann Arbor: University of Michigan Press, 1996), passim; John Philoponus, On Aristotle's Posterior Analytics 2, ed. Owen Goldin (London: Bristol Classical Press, 2009), x.

«Понимающее знание»: напр., M.F. Burnyeat, «Aristotle on Understanding Knowledge», in Aristotle on Science: the Posterior Analytics. Proceedings of the Eighth Symposium Aristotelicum, ed. Enrico Berti (Padova: Editrice An-tenore, 1981), 97-140.

«Экспертное знание»: напр., J.H. Lesher, «On Aristotelian 'Елшт^ц^ as "Understanding"», Ancient Philosophy 21, no. 1 (2001): 46.

Большинство переводчиков передают елштгцл] по-разному в разных контекстах, но более-менее единообразно в рамках одного контекста, такого как уже упомянутый АРо 11.19 100Ь5-17. Но некоторые свободно переключаются между несколькими различными вариантами и внутри одного этого отрывка - см., напр., Octavius Freire Owen, ed., «Posterior Analytics», в The Organon, or Logical Treatises, of Aristotle (London: G. Bell, 1882), 1: 352-356.

2 При этом в значении «приобретать знание», «узнавать» помимо форм двух последних (и куца реже первого) устойчиво используются как минимум еще три глагола: yvMpi^eiv, Xa^papEiv и |iav9dv£iv и описательное выражение Yvwpi|iov YiYvea9ai-

(б) существует yvmoic; начал доказательства (100а20-21); если и emotq^q, и yvmoic; будут у нас «знанием», то в тексте будет явное противоречие3.

Отчасти богатство вариантов передачи эпистемологической терминологии связано с чисто техническим стремлением избежать указанных проблем. Эту чисто техническую проблему иногда решают чисто техническими же средствами: Джонатан Барнз в своем переводе «Второй аналитики» передает все вхождения emOTq^q английским understanding, но специально указывает, что он делает это исключительно для того, чтобы отличить для читателя употребление Аристотелем этого слова от других терминов знания и не имеет в виду, что understanding является хорошим переводом для ётат^ц^4; Ричард Маккира-хан в своем переводе комментария Иоанна Филопона на «Вторую аналитику» и вовсе переводит всю терминологию знания Аристотеля одним и тем же словом knowledge, добавляя к этому слову прямо в тексте перевода индексы, чтобы показать, какой именно термин скрывается за каждым конкретным

3 Строго говоря, оба указанных опасения в известной мере напрасны. Что касается первого, то Аристотель в 71Ь9-12 определяет не что такое ¿nioiaoGai, «знать», а что такое ¿nioiaoGai anAw^, «знать в собственном смысле». Нет ничего страшного, если «знание в собственном смысле» будет определено через род «знание» вкупе с некоторым видовым отличием, обеспечивающим искомый «собственный смысл»: это не будет кругом. Что касается второго опасения, то сам Аристотель на протяжении «Второй аналитики» позволяет себе употреблять даже термин ¿moir||iq с различной степенью строгости, так что иногда его собственные высказывания подразумевают, что, вопреки сказанному им в 100М0-11, возможно ¿nioir||iq начал доказательства (АРо 1.13 говорит об ¿nioir||iq он, «знании факта», в отличие от ¿nioir||iq 61011, «знании причины»; только последняя является той ¿пклтцл], которой не может быть о началах доказательства, и, следовательно, существует такая Елштгцг^, которая о началах возможна; такие места как АРо 1.3 72М8-20; 33 88b36f. и вовсе прямо говорят об ¿nioiq^q начал доказательства как о чем-то имеющем место). Всё это, однако, не отменяет того, что в 1.2 71Ь9-12 и в 11.19 100Ы0-11; 100а20-21 (а также во многих других местах) Аристотель, судя по всему, сознательно и обдуманно употребляет два разных термина знания, стремясь противопоставить один другому, и игнорирование этого различия в переводе рискует сильно запутать читателя.

4 Barnes, ed., Posterior Analytics, 2nd ed., 82.

вхождением: ётошоВт становится know(e), YWv®OKeiv ~ know(g), ei5evm - know(o)5.

Если бы техническая сторона этой проблемы была единственной, то вопрос о том, является ли emaTq^q «знанием», «наукой», «пониманием» или чем-то иным, едва ли стоил бы того, чтобы его внимательно рассматривать: его обсуждение сводилось бы по большей части к вопросу о том, кому какие слова и в каком сочетании пришли в голову. Такая дискуссия тоже может быть по-своему полезной, но скорее в рамках, например, подготовки перевода текста, чем собственно исследования мысли.

Однако есть здесь и более существенная, связанная с содержанием термина emaTq^q, трудность. Дело в том, что помимо указанных проблем с передачей среди исследователей возникает расхождение по поводу того, в чём заключается существо обозначаемого этим словом у Аристотеля феномена. О чём, собственно, говорит Аристотель, когда он говорит об emaTq^q? О науке - упорядоченном корпусе знаний, описывающих определенную область мира? О знании - специфическом состоянии осведомленности, характеризующемся особого рода надежностью и обоснованностью? О понимании - состоянии глубокого знакомства с предметом рассмотрения, связанном со способностью его объяснить?

Именно второй, т.е. содержательный, вопрос о передаче аристотелевского emaTq^q будет интересовать меня в рамках данного очерка. Я сосредоточусь на рассмотрении распространившейся в дискуссиях в последние полвека позиции сторонников прочтения аристотелевского ётот^цг! как «понимания» и покажу, что доводы в пользу этой позиции и против интерпретации emaTq^q как «знания» неудовлетворительны6.

5 John Philoponus, On Aristotle Posterior Analytics 1.1-8, ed. Richard D. McKirahan (London: Bristol Classical Press, 2008), 7 et passim.; John Philoponus, On Aristotle Posterior Analytics 1.9-18, ed. Richard D. McKirahan (London: Bristol Classical Press, 2012), 8 et passim.

6 У меня не будет места, чтобы сколько-то подробно коснуться второго центрального вопроса, связанного с интерпретацией елютгцл], - вопроса о том, следует ли понимать елштгцл] скорее как «знание» или скорее как «науку».

'Епютпцц как понимание

Интерпретация ёпшт^ц^ как «понимания» в отличие от знания - относительное недавнее, по академическим меркам, явление. Судя по всему, первым ее предложил в статье 1973 г. Арье Косман7, но полноценное развитие и обоснование она получила в статье 1981 г. «Аристотель о понимающем знании» Майлза Бёрнита8. Бёрнит утверждает в этой статье, что в то время как современное понимание знания связано с представлением об обоснованности (justification), emOTq^q у Аристотеля с обоснованием не связано. В то же время, в противополож-

Коротко говоря, моя позиция здесь в том, что, несмотря на то, что в текстах Аристотеля встречается употребление елштгцл] и в субъективном, и в объективном смысле, т.е. и в смысле специфического сознательного состояния субъекта (знания или понимания), и в смысле корпуса знаний, взятого в отрыве от какого-либо конкретного их обладателя (чего-то, что в определенном смысле напоминает науку), центральным и основным для интересующих Аристотеля философских вопросов является первый смысл, тогда как второй является производным от первого и интересует Аристотеля лишь в той мере, в какой он £лштгцл-| в объективном смысле связано с обладанием £лштгцгг| в субъективном смысле. Это важно как для понимания замысла некоторых эпистемологических рассуждений Стагирита, так и потому что современные переводы Аристотеля (русские в особенности) злоупотребляют передачей елштгцг^ «наукой» там, где это слово, вне всякого сомнения, имеет субъективным смысл. Я планирую обсудить этот вопрос в отдельной статье; здесь же для меня важно, что никто не отрицает, что у елштгцл] есть субъективный смысл, обсуждением которого я и ограничусь.

7 Kosman, «Understanding, Explanation, and Insight in the Posterior Analytics».

8 Burnyeat, «Aristotle on Understanding Knowledge». Работа Космана не содержит чего-то, что можно было бы считать полноценным обоснованием его интерпретации елютгцг^; его способ аргументации является скорее, так сказать, «холистическим»: он постулирует определенное нетрадиционное понимание для рада терминов «Второй аналитики» и показывает читателю, какой вид принимает учение этого трактата при такой интерпретации этих терминов, вероятно, рассчитывая, что убедительность получающейся в таком случае общей картины будет достаточным свидетельством правильности той интерпретации, на которую она опирается. Любопытно, что интерпретация «Второй аналитики», которую отстаивает Косман, подразумевает, что именно такую теорию объяснения строит в этом трактате сам Аристотель.

ность современным представлениям о знании, аристотелевское emOTq^q тесно связано с понятием объяснения (explanation), а эта связь естественна именно для понимания.

Для начала следует сказать несколько слов о том, что Бёр-нит подразумевает под теми основными понятиями, которые он использует в этом рассуждени.

Обоснование и обоснованность - это обширная и сложная тема в современных эпистемологических дискуссиях. Даже самый приблизительный набросок status quaestionis в этой области рискует разрастись по объему и сложности далеко за пределы того, что необходимо для нужд этой статьи. Поэтому достаточно будет сказать следующее. Бёрнит нигде не погружается в развернутые объяснения своего понимания существа обоснования, но, насколько можно судить по его замечаниям, он понимает обоснование, говоря в современных терминах, интер-налистски: как некое подкрепляющее истинность убеждения свидетельство, доступное нашему сознанию9. Для простоты я

9 Burnyeat, «Aristotle on Understanding Knowledge», 101. Таким образом, Бёрнит игнорирует экстерналистские альтернативы интерналистскому пониманию обоснования, которые заключаются, грубо говоря, в том, что по крайней мере часть факторов, влияющих на обоснованность убеждения, внеполо-жены нашему сознанию и могут быть никак не доступны нам из нашей «внутренней» перспекты (классическим примером экстраналистского подхода является релайабилизм Голдмана, утверждающий, что обоснованным является убеждение, произведенное надежным когнитивным процессом, - см. Alvin Goldman, Epistemology and Cognition (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1986)). Я думаю, что в его случае это вполне извинительно. Во-первых, устойчивое противопоставление интернализма и экстернализма в вопросе об обосновании происходит только в 1980-е (см. Alvin Goldman, «The Internalist Conception of Justification», Midwestern Studies in Philosophy, 5 (1980); Laurence Bonjour «Externalist Theories of Empirical Knowledge», Midwestern Studies in Philosophy, 5 (1980)), тогда как статья Бёрнита написана к аристоте-лианскому симпозиуму 1978 г. Во-вторых, Бёрнит вполне вправе при обсуждении Аристотеля игнорировать экстернализм в той мере, в какой аристотелевское понимание знания является интерналистским (представление о том, что интернализм является позицией по умолчанию в классической философии и лишь в самое последнее время вынужден начать конкурировать с экс-тернализмом, представляет собой более-менее общее место в современных дискуссиях - ср. Laurence Bonjour, «Internalism and Externalism», in Oxford

приму такое понимание обоснования в рамках этой статьи без замечаний10.

О том, что в представлении Аристотеля emOTq^q не связано с обоснованием, согласно Бёринту, свидетельствуют, в частности, места, в которых Аристотель, несмотря на наличие у кого-то хорошего обоснования своего истинного убеждения, не признает это обоснованное убеждение emOTq^q. Например, в АРо 1.5 74а25-32 он говорит, что, если человеку не известно, что сумма внутренних углов всякого треугольника равна 180°, но он при этом имеет правильное доказательство того, что сумма внутренних углов всякого равнобедренного треугольника равна 180°, - он не обладает в собственном смысле emOTq^q этого последнего факта. В современной перспективе правильное доказательство геометрической теоремы, вне всякого сомнения, представляет собой пример именно обоснования, а человек, располагающий подобным обоснованием, считается обладающим знанием соответствующей пропозиции геометрии. Если Аристотель отказывает такому человеку в статусе обладателя emOTq^q, то мы можем, следуя мысли Бёрнита, заподозрить, что обоснование (которым тот, судя по всему, обладает) не является для Аристотеля конституирующим признаком emOTq^q11.

Handbook of Epistemology, ed. Paul К. Moser (Oxford: Oxford University Press, 2002), 235).

10 Это не значит, что используемое Бёрнитом представление об обосновании свободно от проблем (некоторых из этих проблем я вскользь касаюсь ниже в примеч. 39). Это означает лишь, что в моей аргументации апелляция к этим проблемам не будет играть существенной роли: т.е. я попытаюсь показать, что рассуждение Бёрнита неудовлетворительно, даже если принять такое понимание обоснования.

11 Строго говоря, даже если мы связываем знание с обоснованием, мы можем считать, что есть случаи, когда нечто является обоснованным истинным мнением, но не является знанием. Эта опция доступна нам в случае, если мы полагаем, что верный анализ понятия знания не ограничивается условиями истинности и обоснованности убеждения, но содержит как минимум еще один какой-то дополнительный компонент. Бёрнит, таким образом, имплицитно исходит из посылки о том, что формулировка «обоснованное истинное мнение» исчерпывает анализ понятия знания. Отчасти его оправдывает то,

В то же время emOTq^q у Аристотеля тесно связано с понятием объяснения: мы имеем emOTq^q чего-то, если знаем подлинную и конечную причину этой вещи. Возвращаясь к примеру с треугольником из АРо 1.5, можно заметить, что одной из причин, по которой Аристотель отказывает в статусе обладателя emOTq^q тому, кто знает доказательство частной теоремы, но не знает общего доказательства теоремы для всех подобных случаев, судя по всему, является именно то, что такой человек, по мнению Аристотеля, не знает подлинной причины истинности частной теоремы (треугольник обладает суммой внутренних углов в 180° как треугольник (т.е. именно потому что он является треугольником), а не как нечто равнобедренное). Знание такой причины, считает Бёрнит, необходимо именно для глубокого понимания чего-то, но вовсе не обязательно для его знания, где под «пониманием» Бёрнит имеет в виду не повседневное ухватывание смыслов слов и предложений или вживающееся феноменологическое погружение в художественное произведение, а научное понимание, т.е. нечто вроде глубокого проникновения в суть явлений окружающего мира, связанного с приобретением способности их систематически объяснить. Таким образом, понимание, о котором речь, - это понимание Карла Гемпеля и объяснений естественной науки, а не, например, Ганса-Георга Гадамера и интерпретаций герменевтики.

Итак, по мысли Бёрнита, знание в современном представлении связано с обоснованием, т.е. чем-то, что некоторым образом удостоверяет истинность убеждения. Аристотелевское понятие emOTq^q не связано с подобным представлением об обосновании. В то же время его понятие emOTq^q тесно связано с представлением о глубоком и систематическом объяснении, т.е. об исчерпывающем указании причин. Поэтому аристотелевское emOTq^q есть понимание, а не знание12.

что довольно трудно даже предположительно идентифицировать гипотетический четвертый элемент анализа в случае Аристотеля. Как бы то ни было, я приму представление Бёрнита о том, что верным и исчерпывающим анализом знания является «обоснованное истинное мнение» argumenti causa.

12 Burnyeat, «Aristotle on Understanding Knowledge», 100-108.

К Косману и Бёрниту за последние 50 лет присоединился ряд других исследователей13, но именно статья Бёрнита до сих пор остается самой подробной, внятной и основательной защитой позиции, согласной которой верной интерпретацией ёто-т^цп должно быть нечто вроде «понимания», и поэтому именно на критике ее тезисов я сосредоточусь в этом очерке.

Однако зачем вообще утруждать себя такой критикой? Как можно заметить по перечислению источников в примечании 13, позиция Космана и Бёрнита не получила широкого распространения среди специалистов. Современные работы об эпистемологии Аристотеля по большей части ее просто игнорируют, и за одним исключением14 она не сумела проникнуть в современные переводы «Второй аналитики» на европейские языки. Не лучше ли присоединиться к общему молчанию, дав ей уйти в забвение естественным образом?

Я полагаю, что нам стоит затруднить себя критикой позиции Бёрнита по крайней мере по двум причинам. Во-первых, значительно лучше, чтобы любые ошибочные теоретические позиции были отброшены в результате их аргументированного опровержения, чем в силу того, что они не смогли удержать интерес сообщества, вышли из моды или оказались забыты. Помимо того, что такой образ действия существенно повышает шансы того, что позиции принимаются или отвергаются в силу своих внутренних теоретических достоинств, а не случайных внешних обстоятельств вроде вкуса сообщества к тем или иным взглядам, и, значит, увеличивает вероятность того, что ошибочными признаны именно ошибочные позиции, а верными -

13 Lear, Aristotle: The Desire to Understand; Scott, Recollection and Experience, 95-96; Bayer, «Definition through Demonstration»; Goldin, Explaining an Eclipse; Malcolm Wilson, Aristotle's Theory of the Unity of Science (Toronto: University of Toronto Press, 2000) (хотя Уилсон не ссылается на статьи Бёрнита или Космана прямо).

14 Seidl, Hrsg. Zweite Analytiken, где елштгцгт] периодически передается как wissenschaftliches Verstehen или просто как Verstehen. Рискуя показаться неучтивым, всё же замечу, что это с большим отрывом наименее важный из 8 переводов «Второй аналитики» последних 50 лет. (Передачу emaiq^q как understanding в переводе «Второй аналитики» Барнза нельзя считать элементом того же ряда - см. выше примеч. 4.)

верные, критика плохих теорий по сравнению с умолчанием о них также является более надежным средством не дать им вернуться в обращение. Поскольку, несмотря на периодическое общее обсуждение позиции Бёрнита в критическом ключе15, его аргументация никогда не была подробно разобрана и опровергнута, сегодня любому, кто находит эту позицию привлекательной, достаточно простой ссылки на его статью 1981 г., чтобы объяснить, почему он предпочитает интерпретировать ётат^ц^ как «понимание».

Вторая причина думать, что критика не слишком популярной позиции Бёрнита - не столь уж пустая затея, является специфической для контекста отечественной аристотелистики. Хотя этой позиции сегодня мало кто симпатизирует среди западных ученых, ее в целом придерживается Е.В. Орлов, являющийся одним из самых заметных русскоязычных исследователей эпистемологии Аристотеля. Орлов, архаизируя в свойственной ему манере язык Аристотеля, предпочитает переводить ётат^ц^ как «разумение» и, насколько я могу судить, в целом ограничивается для подкрепления своей позиции ссылкой на Бёрнита16. Учитывая немногочисленность отечественных исследователей эпистемологии Аристотеля, мнение Орлова имеет все возможности оказаться для русскоязычного читателя, пытающегося разобраться в Аристотеле, весьма весомым. И, если это мнение, как то полагаю я, ошибочно, то опровержение того источника, на котором оно построено, будет нелишним.

15 Günther Patzig, «Erkenntnisgründe, Realgründe und Erklärungen (zu An. Post. А13)», in Aristotle on Science: the Posterior Analytics. Proceedings of the Eighth Symposium Aristotelicum, ed. Enrico Berti (Padova: Editrice Antenore, 1981), 143; Terence Irwin, Aristotle's First Principles (Oxford; New York: Clarendon Press; Oxford University Press, 1988), 530n24; Barnes, Posterior Analytics, 2nd ed., 82; Lesher, «On Aristotelian 'Enioiq^q as "Understanding"»; Gregory Salmieri et al., «Episteme, Demonstration, and Explanation: A Fresh Look at Aristotle's Posterior Analytics», Metascience 23, no. 1 (2013): 1-9.

16 Е.В. Орлов, Философский язык Аристотеля (Новосибирск: Издательство СО РАН, 2011), 31-53. Справедливости ради, позиция Орлова чуть сложнее: он дает в качестве второго перевода для елютгцл^ именно «знание» и отличает «разумение» от «понимания», хотя, насколько я могу судить, не объясняет, в чём именно он видит различие между ними.

Понимание елют^цп

Прежде чем перейти к более подробному разбору аргументации Бёрнита, может быть полезным посмотреть, на что греческое èmôTq^q оказывается более похожим до того, как в ход пущены замысловатые аргументы. Есть ли что-то, что говорит об èmôTq^q как о «понимании» в греческом языке или конкретно в идиолекте Аристотеля?

Мы можем начать с простого обращения к словарям. Результаты этого обращения ни коем случае не будут решающими, но из него всё же можно будет кое-что почерпнуть. На первый взгляд, среди словарей нет устойчивого согласия в интересующем нас вопросе: хотя все словари фиксируют для èmôTq^q значение «знание» (и значение «знать» для епштаобт), ряд словарей также фиксирует в том или ином виде значение «понимание» (LSJ: «acquaintance with a matter, understanding, skill» и «to understand a matter, know, be versed in or acquainted with»17 соответственно; Pape: «das Verstehen» и «verstehen, können» соответственно18; CGL: «practical understanding or skilled knowledge, skill, expertise» и «have knowledge of, be acquainted with, understand»19 соответственно), тогда как другие20 обходят его стороной21. Однако в целом баланс свидетельств словарей

17 Henry George Liddell и Robert Scott, A Creek-English Lexicon, 9th ed. (Oxford: Clarendon Press, 1996), 658-660.

18 Dr. W. Pape, Handwörterbuch der Griechischen Sprache (Braunschweig: F. Bieweg & Sohn, 1880), 982-984.

19 James Diggle, ed., The Cambridge Creek Lexicon (New York: Cambridge University Press, 2021), 575-576.

20 И.Х. Дворецкий, Древнегреческо-русский словарь (M.: Государственной издательство иностранных и национальных словарей, 1958), 636-637; Lorenzo Rocci, Vocabolario greco-italiano, 3a ed. (Roma: Dante Alighieri, 1943), 734736; A. Bailly, Dictionnaire Grec-Francais. Le Grand Bailly, éd. L. Séchan et P. Chantraine, 26е éd (Paris: Hachette, 2000), 773-775; Franco Montanari, The Brill Dictionary of Ancient Greek, ed. Madeleine Goh and Chad Schroeder (Boston, MA: Brill, 2015), 790-792.

21 В своей диссертации я имел неосторожность отбросить интерпретацию Бёрнита со ссылкой на то, что «"понимание" не встречается среди вариантов перевода émoiq^q ни в одном словаре древнегреческого языка» (А.Т. Юнусов,

говорит скорее против Бёрнита. Даже когда словари фиксируют как одно из значений émOTq^q «понимание», это не то «понимание», которое нужно ему: етошоВт, согласно им, значит не столько понимать что-то, сколько понимать в чём-то, разбираться в каком-то предмете, «знать-как». (Отсутствие в ряде словарей «понимания» в качестве значения émOTq^q объясняется как раз тем, что в них этот смысл émOTq^q передается другими средствами - например, «être versé dans»22 и т.п.) Тогда как «понимание», о котором говорит Бёрнит, - это не общая компетентность в некоторой области, а глубокое научное понимание некоторого отдельного вопроса и предмета, связанное с наличием у нас для него объяснения. Для émOTq^q в подобном смысле в словарях прецедентов, кажется, нет.

Впрочем, свидетельства словарей сами по себе едва ли могут быть решающим аргументом: никогда нельзя вполне исключить, что словари дают неполную картину некоторого слова в языке в целом, либо (что более вероятно) в идиолекте конкретного автора это слово имеет узкое и специфическое значение, не нашедшее отражения в словарях. Хорошим примером для нас здесь будет слово апат^: у Аристотеля оно, будучи полностью синонимичным ^eûôoç, имеет в большинстве случаев значение «ошибка», которое, однако, не зафиксировано в стандартных словарях вплоть до самого последнего времени .

«Структура доказательного знания во "Второй аналитике" Аристотеля» (Кандидатская диссертация, МГУ имени М.В. Ломоносова, 2017), 38). Это удивительно наглое в своей легко проверяемой ложности утверждение не только невозможно оправдать, но и трудно объяснить: заглянув хотя бы в LS/, я должен был бы убедиться в ошибочности этой поспешной генерализации (вероятно, отважно сделанной на основании скудного материала Дворецкого и Вейсмана?).

22 Le Grand Bailly, 773.

23 Среди всех перечисленных выше словарей исключением является только Cambridge Creek Lexicon, 165, где это значение специально фиксируется со ссылкой на Аристотеля. Pape, Handwörterbuch, 282 и Rocchi, Vocabolario, 196 дают в качестве эквивалентов слова, одним из значений которых является «ошибка», «заблуждение» («Täuschung» и «inganno» соответственно), но эти слова, также имеющие значение «обман», даются в ряду синонимов («Betrug, Täuschung» и «inganno, frode, tradimento» соответственно), не оставляющих

При этом общая синонимия в употреблении между апат^ и у Аристотеля была прекрасно понятна Боницу (см. Index Aristotelicus 73b28ff.).

Обращение к индексу Боница как раз составляет следующий естественный шаг при попытке определить значение какого-либо слова в корпусе Аристотеля. К сожалению, в случае émaTq^q Index Aristotelicus может оказать нам только косвенную помощь, представив прекрасную и почти исчерпывающую выборку удачно сгруппированных случаев употребления этого слова - статья об émaTq^q представляет собой одну из тех многочисленных статьей в индексе, где Бониц не предлагает никакого перевода рассматриваемого термина, предпочитая дать слово выдержкам из греческих текстов самого Аристотеля. К самим этим текстам стоит уже наконец перейти и нам.

Первый наиболее естественный подход для выяснения значения некоторого слова в конкретных текстах заключается в том, чтобы рассмотреть, с какими другими словами интересующее нас слово состоит в этих текстах в определенных отношениях. Для наших скромных целей будет достаточно элементарных отношений синонимии - с какими словами émaTq^q в них употребляется взаимозаменяемо? - и антонимии - каким словам émaTq^q в них противопоставляется? - хотя потенциально набор релевантных отношений мог бы быть расширен24.

сомнения, что составители словарей имели в виду указать именно на это последнее значение. Особенно удивителен случай Brill Dictionary of Ancient Creek, который в качестве примера значения «trick, fraud, betrayal, illusion» ссылается на (Met 0.10 1052а2), где andiq, вне всякого сомнения, имеет именно значение «ошибка».

24 Джон Лайонз выделяет в своей работе, посвященной семантическому анализу эпистемической терминологии Платона, ряд смысловых отношений, в которых может состоять некоторая лексема, позволяющих нам зафиксировать ее значение. У него для этого помимо антонимии и синонимии используются такие отношения, как несовместимость, гипонимия (грубо говоря, родовидовое отношение), обратность (например, «продавать» является обратным для «покупать») и результативность (это отношение наблюдается, например, между «учиться» и «уметь»); он также замечает, что этот список не является закрытым (John Lyons, Structural Semantics: An Analysis of Part of the "Vocabulary of Plato (Oxford: Blackwell, 1963), 57-80). Для Лайонза важно, что эти

Если мы знаем, с какими словами интересующее нас слово состоит в указанных отношениях, и достаточно уверены в значениях самих этих синонимов и антонимов, то для нас не составит труда вывести отсюда значение интересующего нас слова.

Начнем с синонимов. Можно заранее сказать, что если значение ётошобт25 в текстах Аристотеля близко к «понимать», то разумно ожидать, что его синонимами будут слова вроде оиушут, цау8ауе1у, АацРауе™, £пте1У, оиууоеТу, катауоеТу и т.п.; если же значение этого глагола ближе к «знать», то разумно ожидать, что его синонимами будут такие слова, как е15ёут, и Т-п- Если, вооруженные этими ожиданиями, мы обратимся к текстам Аристотеля, то увидим, что картина вполне однозначна: синонимами для ётшхшабт регулярно являются лексемы второго ряда и почти никогда - первого. В большинстве контекстов ётошобт употребляется Аристотелем взаимозаменяемо либо исключительно с е15ёут, либо

отношения не являются следствиями значения слова, но конституируют это значение (напр., Lyons, Structural Semantics, 58). Но эти и подобные им семантические отношения, разумеется, можно использовать для установления значения слова и не придерживаясь семантических взглядов самого Лайонза.

25 Я сформулировал эти утверждения в терминах глаголов, поскольку глагольный словарь как в случае «понимания», так и в случае «знания» несколько богаче словаря существительных, но mutatis, где это возможно, mutandis, сказанное будет также верно для существительных и прилагательных. Ниже я свободно переключаюсь между глагольными и именными формами в зависимости от того, какую именно удобнее использовать, и не подразумевая, что что-то сказанное об одних неприменимо к другим. Стоит оговориться, что тем самым я исключаю возможность того, что однокоренные существительные и глаголы в случае лексики знания и понимания у Аристотеля могут иметь разные значения - меж тем один из главных результатов систематического изучения лексики знания у Платона Лайонзом заключается как раз в том, что существительным, соответствующим по значению глаголу ¿nioiao-9ai, является в корпусе Платона не елштгцг^, а тё^П» тогда как елштгцг^ соответствует глаголу EiSEvai (Lyons, Structural Semantics, 176-178). Оставляя в стороне вопрос того, насколько верен этот вывод для корпуса Платона, я замечу только, что он явно неприменим в случае Аристотеля, на что прямо указывает и Бёрнит, который при прочих равных пытается распространить модель анализа Лайонза на материал Аристотеля настолько, насколько это возможно (Burnyeat, «Aristotle on Understanding Knowledge», 104-105).

исключительно с но в некоторых случаях

Аристотель совершенно свободно переключается между всеми тремя лексемами. Ярким примером этого будет АРо 1.1 73а17-30 (я не стал пытаться последовательно разводить явно синонимичные глаголы в переводе):

"Еот1 6ё ууыр^его та цёу лрб-тероу 6Ё ка1

аца ХарРауоута тг|У

оюу оаа тиухау£1 бута илб то каббАои ои Е/Е1 т^у ууойгу. бт1

|_1£У уар ПЙУ Тр1уЫУ0У Е/61 6и01У

брбац ша^, лропбег- от1 6Ё то6е то ёу тф п|лкикА1ф тр1-уыуоу ёот1у, аца ёпаубцеуо^

еуумргаеу. <...> пр1у б' Ёпа/-9^уа1 п ЛиРеТу аиЛЛоуюцоу трб-поу цёу Т1уа шыс; фатёоу ет-атаайт, трбпоу б' аЛЛоу ои. б уар цп пбег ЕОТ1У апЛыс;, тоито пбег он био бр9а^ е/е1 апа&д алла б^лоу ыс; ¿61 цеу елштатаг, бт1 каббЛои ет-ататаг, апАй^ б' оик елштатаг. е1 6е цп, то ёу тф Мёуыу1 апб-рпца аицРпОЕтаг п у^Р оибЁУ цабпОЕтаг п а огбеу.

При этом одни вещи познаются после того, как тебе уже стало известно нечто предшествующее, а другие - непосредственно вместе с приобретением этого знания - например, если они вдруг подпадают под универсалию, знание которой у тебя есть. Ибо что у всякого треугольника сумма внутренних углов равна двум прямым, - это ты знал заранее, а что вот эта фигура, вписанная в полукруг - это треугольник, ты узнал непосредственно вместе с осуществлением индукции. <...> Можно, пожалуй, сказать, что прежде, чем осуществить индуктивное (или дедуктивное) рассуждение, в каком-то смысле ты знал это, но всё же в другом -не знал. Ибо о том, в отношении чего ты не знал, существует ли оно вообще, как ты мог знать, что у него сумма внутренних углов равна двум прямым? Так что ясно, что в одном отношении (а именно в смысле универсалии) ты знаешь, но в безотносительном смысле - не знаешь. В противном случае получится

проблема из «Менона»: либо мы вообще не будем узнавать ничего, либо будем узнавать только то, что уже и так знаем.

Не менее однозначны и свидетельства, которые можно почерпнуть, рассматривая отношение антонимии. Антонимами emOTq^q у Аристотеля регулярно выступают: реже - «ошибка» (a^apTia: ЕЕ VIII.l 1246ab2ff.; апат^: Top VI.9 148аЗ-9; APr 11.21 67a31f., 3-11; DA III.3 427а29-Ь6) и чаще - «незнание», ayvoia (Cat 7 6Ы5-17; APr 1.34 48al9f.; Top II.7 113b3-5; II.9 114b9; VI.9 147al7-20; VI.14 151blf.; APr 11.21 66b25f.; APo 1.1 71b6f.; Top III.2 117all-13; 147b29-30; VIII.l 156bllf.; SE 26 181al0f.; Met Z.15 1039b33; Met K.12 1068a32f. (= Phys V.2 225b33); ENVII.5 1147b6; EE VIII.l 1246a32-b7, где в случае первых 6 пассажей Аристотель к тому же эксплицитно указывает, что emOTq^q и ayvoia состоят в отношении ¿vavTioTqc;, противоположности). И то, и другое едва ли похоже на антонимы для чего-то вроде «понимания» и очень похоже на антонимы «знания».

Совмещая списки синонимов и антонимов emaTq^q, можно также отметить, что ayvoia у Аристотеля противопоставляется ровно тем словам, которым emaTq^q синонимично и которые имеют значение «знания»: противопоставление Yv&oiq/ayvoia см. в DA 1.5 410b2-7; Met A.l 981a22f.; EN V. 10 1135а28-30; Pol II.4 1262a30f.; Poet 11 1452a30f.; 19 1456ЫЗ; Rhet 111.10 1410b24f.; противопоставление eiSevai/ayvoeTv см. APo II.8 93a20; SE 8 169b28f.; 11 172a27; 24 179b2-16; 26 181al0f.; EN V. 10 1135a24; Rhet 1.13 1373b34. Красивой иллюстрацией устройства семантического поля вокруг emOTq^q может служить фрагмент «Протрептика»26:

26 Фрагмент 36 в издании Дюринга (Ingemar Düring, Aristotle's Protrepticus: An Attempt at Reconstruction (Göteborg: Elanders Boktryckeri Aktiebolag, 1961)); 52 в издании Розе (Valentin Rose, ed., «Aristotelis qui ferebantur librorum fragmenta», in Aristotelis Opera. Vol. V (Berlin: Reimer, 1870), 1461-1590); 5a у Вальцера (Richard Walzer, Aristotelis dialogorum fragmenta (Sansoni, 1934)); 5 у Росса (W.D. Ross, ed., Aristotelis Fragmenta selecta (Oxford: Clarendon

Eíte yap лир eít' áqp eít' ápiG-póq eít' aAAai Tivéq фиОЕЦ aÍTÍai Kai npÜTai tqv aAAwv, áSúva-tov Tcov aAAwv ti ylyv"tfkeiv ÉKEÍvaq ayvoouvTaq- n&q yap av Tiq q Aóyov yvwpí^oi auAAapáq ayvowv, q raúraq émtíTmxo pq-5év tqv otoixeímv eíSwq;

Что бы ни являлось первым <началом> и причиной других вещей - будь то огонь, воздух, число или какие-то другие сущности, - невозможно нечто знать, не зная этих начал: ведь как кто-то мог бы знать слово, не зная доставляющих его> слогов или знать слоги этого слова, не зная доставляющих их> букв?

Значения интересующих нас здесь слов настолько близки, что я вновь не стал пытаться передать разные греческие глаголы разными русскими. Отдельно можно отметить, что речь здесь явно не может идти о «понимании» (даже если отбросить очевидно отсылающий к платоновскому «Теэтету» контекст, что могло бы подразумеваться под «пониманием» звуков и слогов?).

Теоретически сторонник бёрнитовской интерпретации ёт-от^цп мог бы на данном этапе апеллировать к тому, что и в случае со значениями лексики, синонимичной и антонимичной ётот^цп в аристотелевских текстах, не всё так однозначно, как могло бы показаться. Почти для каждой из перечисленных лексических единиц хотя бы некоторые словари фиксируют значения, так или иначе связанные с «пониманием»27. Эти значения

Press, 1955)); 16 у Жигона (Olof Gigon, ed., Aristotelis Opera, Vol. Ill, Librorum deperditorum fragmenta (Berlin: De Gruyter, 1987)). Хотя текст «Протрептика» дошел до нас через вторые руки, в случае идентифицированных в качестве таковых фрагментов этого произведения, извлеченных из Ямвлиха, мы имеем все основания полагать, что они очень близко следуют аристотелевскому тексту в т.ч. в том, что касается лексики и стиля (см. Düring, Aristotle's Protrepti-cus, 24-29).

27 £Í6évai: Rocci, Vocabolario, 546 («so, conosco, intendo, comprendo»); Brill Dictionary («3. to be informed about, know, understand <...> as adj. to know, understand, be experienced <...> 4. to know, see, understand»); Cambridge Lexicon, 988 («7. recognise [sthg.] as very important or certain [freq, imperatv.]; know or

вряд ли можно назвать центральными или основными, а в некоторых случаях речь и вовсе идет скорее о смысловых оттенках, чем о полноценных значениях. И всё же они налицо. Это может служить основанием для сомнения в том, что мы верно пониманием использование этой лексики у Аристотеля, когда пытаемся, апеллируя к ней, сделать вывод о том, как он понимает значение ётат^ц^. Мы приписываем глаголам вроде е15ёут, «уУоеТу значения, связанные со зна-

нием, тогда как в действительности они, как и ётошаВт, имеют значение (по крайней мере иногда?) «понимания». В таком случае, апеллировав к синонимии и антонимии, мы ничего не добились: да, ётотаабт состоит в этих отношениях с указанными терминами, но если сами эти термины следует интерпретировать как отсылающие к пониманию, то это никак не помогает обосновать нам тезис о том, что, говоря об ётат^ц^, Аристотель имеет в виду знание. Отдельно можно заметить, что по крайней мере однажды у Аристотеля антонимом для аууош служит аиуеац (ОА 1.5 410Ь2-4), слово, основным

understand for sure - sthg. <...> 8. have understanding or insight; [of a person or god, their mind] know <...> 10. have practical knowledge or skill... understand -a subject or topic»).

YiyvMOKEiv: Pape, Handwörterbuch, 1: 492 («Von Horn, an überall; absolut, yiyvmokw, фроуЁш- та ye voeovti keàeûeiç, ich verstehe, ich begreife»); Дворецкий, Словарь, 324 («3. осознавать, замечать; понимать, знать»); Liddell и Scott, A Creek-English Lexicon, 350 («esp. in dialogue, Ëyvcov I understand»); Le Grand Bailly, 404 («II.l. comprendre, reconnaître, distinct de EÎôévai, „savoir"»); Brill Dictionary, 430 («to realize, recognize, understand»); Cambridge Lexicon, 307 («3. know, understand, recognise»).

yvwpi^Eiv: Cambridge Lexicon, 311 («6. apprehendthe nature of, understand»). Yvwoiç: Cambridge Lexicon, 311 («1. acquisition or possession of understanding, understanding, knowledge»).

ayvoEiv: Liddell and Scott, A Greek-English Lexicon, 12 («fail to understand, то рпца Ev.Marc. 9.32»); Brill Dictionary, 16 («not to understand, NT Mark 9.32 etc.»); Cambridge Lexicon, 9 («7. not understand»).

ayvoia: Дворецкий, Словарь («1. незнание, неведение; непонимание»); Cambridge Lexicon, 9 («2 lack of knowledge or understanding, ignorance, incomprehension, misconception»).

значением для которого в эпистемологических контекстах аристотелевского корпуса будет именно «понимание».

Это, однако, весьма непривлекательная линия защиты. Даже если мы признаем, что «понимание», о котором говорят в случае интересующей нас лексики словари, - это нужное Бёр-ниту «понимание» (что вряд ли верно - или, по крайней мере, верно не в большей степени, чем это было верно уже в случае, когда словари говорили об émOTq^q как о «понимании» - см. выше) или что Аристотель действительно иногда рассматривает в качестве антонима для áyvoia именно oúveoic; (что тоже не факт: особенности словоупотребления в DA 410Ь2-4 могут быть связаны с тем, что Аристотель в этом месте пересказывает Эмпедокла и, возможно, частично воспроизводит его лексику: ср. DK 105), мы столкнемся с проблемой масштабирования этих довольно скудных свидетельств. Сам факт наличия достаточно периферийного значения у некоторых слов или спорадический достаточно необычный подбор антонимов могут давать нам основания для нужных стороннику бёрнитовской интерпретации сомнений лишь в очень специфических условиях. Если бы перед нами было всего несколько употреблений какой-то лексемы на весь корпус, то у нас были бы основания сомневаться: употребляется ли она в одном из своих многочисленных необычных смыслов? Но при достаточно большом массиве свидетельств текста аргумент от того, что у слова «в принципе есть» некоторое более редкое значение или специальный смысловой оттенок, перестает работать. Аристотель использует все перечисленные слова часто и в самых разных контекстах, никак при этом не маркируя, что его словоупотребление необычно или нестандартно. Примеры мест, где эти слова употребляется синонимически/антонимически с émaTq^q и ётотаоВт, также весьма многочисленны. Если Аристотель, используя эту лексику в указанных случаях, имеет в виду «понимание», то «понимание» должно быть для него основным, центральным значением этих лексем; это в свою очередь означало бы, что оно, вероятно, является таковым и для греческого языка его эпохи в целом. Это значит, что, чтобы рассматриваемая линия защиты имела силу, наше представление о ядре значения указанной лексики в греческом должно быть принципиально ошибочным.

Это чрезвычайно маловероятно, и сами сторонники бёрнитов-ской интерпретации ётат^ц^ не считают, что какие-либо другие элементы лексического поля «знания», помимо ётат^ц^, следует интерпретировать как существенным образом связанные с пониманием.

Етатпцп до и после теории

Кажется, все до сих пор рассмотренные нами свидетельства говорят против бёрнитовской интерпретации столь решительно, что можно было бы задаться вопросом, как тезис о том, что ётат^ц^ следует интерпретировать как «понимание», вообще мог бы всерьез быть выдвинут. Ответ в том, что позиция Бёрнита в действительности несколько сложнее, чем простое утверждение, что ётат^ц^ следует рассматривать не как «знание», а как «понимание». Для него вопрос не в том, с каким современным понятием аристотелевское ётат^ц^ можно отождествить в точности или даже по большей части - он полагает, что нельзя ни с каким. Вопрос в том, какое из двух понятий -знание или понимание - лучше соответствует тому, что пытается описать Аристотель, говоря об ётат^ц^, и позволяет нам лучше понять его философскую работу, касающуюся этого понятия. И для того, чтобы ответить на этот вопрос, мы должны прежде всего смотреть не на поверхностные лексические сходства, а на глубинное теоретическое содержание, которым Аристотель наделяет то, что он описывает как ётат^ц^.

Посмотрим на основные аргументы Бёрнита. Он предлагает ряд примыкающих друг к другу доводов, но в основе его линии аргументации лежат два следующих соображения, которых я уже касался выше:

1) Представление Аристотеля об ётат^ц^ существенным образом отличается от наших современных представлений о знании: мы связываем знание с обоснованием (выражением чего является раскритикованный Гетьером28,

28 Эдмунд Гетье, «Является ли обоснованное истинное убеждение знанием?», пер. Льва Ламберова, Апа1уйса 1 (2007): 123-126.

но вполне переживший эту критику анализ знания как «обоснованного истинного мнения»), тогда как в аристотелевском описании ётот^цп обоснование не играет никакой существенной роли.

2) Представление Аристотеля об ётот^цп существенным образом схоже с нашим современным представлением о научном понимании: в частности, центральной для представления Аристотеля об ётот^цп является связь этого феномена со знанием причин, или объяснений (атт).

То есть центральным элементом аргументации Бёрнита является тезис о том, что ётот^цп в представлении Аристотеля (1) не связано с обоснованием, но (2) связано с объяснением. Его доводы в пользу этого тезиса довольно разнообразны, но в сердце его аргументации лежит указание на то, как сам Аристотель определяет то, как он понимает знание, в начале «Второй аналитики» (АРо 1.2 71Ь9-12):

'Ел1атаа9а1 5ё о1оце9' ёкаатоу алАй^, аААа цп тоу аофштжоу тролоу тоу ката аицРЕРпко^, отау т^у т' агпау оиЬцЕба уь уыоке1у 61' ^у то лрауца ёат1У, бт1 ёк£1Уои ата ёат(, ка1 цп ёубёхЕо9а1 тоит' аААы^ ё/ЕТ-У.

Мы полагаем, что знаем нечто в собственном смысле (а не софистическим и случайным образом), когда мы полагаем, что нам известно, что причина, по которой это нечто имеет место, действительно является причиной этой вещи, и что дело не может обстоять иначе.

В этом определении, замечает Бёрнит, есть эксплицитное указание на связь ётот^цп с причиной. Указание на причину здесь - это явно не случайная оговорка Аристотеля: помимо того, что слово «причина» встречается в этом объяснении (которое, следует заметить, дает начало всему обсуждению знания во «Второй аналитике») дважды, представление о связи ётот^цп с причинами является центральным элементом доктрины «Второй аналитики», к которому Аристотель возвращается, возможно, чаще, чем к какому бы то ни было иному ее положению (АРо 1.2 71Ы0-12, 22, 29-31; 6 74Ь27-30, 75а12-17,

28-37; 9 76а10-13; 18-20; 13 78a22ff.; 24 85b23-27; 85b27-86a3; 27 87a32ff.; 31 87b37-88a8, 14-16; 33 89al5-25; 34 89Ы0-20; II. 1-2 89b21-90a34; 11 94a20ff.; 12 95alOff.; 16-18 98a35-99Ы4). При этом под «причиной» Аристотель понимает именно «объясняющий фактор», или, если пользоваться его собственными выражениями, ответ на вопрос «почему?» (см. Phys II.3 194Ы9-20; Met А.З 983а29; АРо 1.24 85b23-27, 36f.)29; следовательно, как в своем предварительном определении emOTq^q, так и в своей разработанной теории этого явления Аристотель прочно связывает emOTq^q с объяснением. Одновременно в этом определении, кажется, нет указания на что-то, что можно было бы отождествить с обоснованием. Бёрнит суммирует:

Тезис Аристотеля состоит в том, что глагол Ёл1атаа9а1 обычно понимается в следующем смысле:

X ёл1ататт. Y, если и только если (а) X yi*Yv^okei объяснение Y и (б) X ywv^okei> что Y не может быть иначе, чем оно есть.

Едва ли можно сомневаться в том, что это определение значительно лучше подходит для «X понимает Y», чем для «X знает Y»30.

Бёрнит также пытается показать, что у его понимания £т-OTq^q есть дополнительные преимущества в той мере, в какой оно позволяет решить некоторые более частные проблемы интерпретации текста «Второй аналитики». Но всё же это скорее побочные для аргументации Бёрнита линии рассуждения. Его

29 Понимание aiiiai Аристотеля как скорее «объясняющих», чем «каузальных» факторов - это широкий тренд в аристотелистике XX в.: см. Gregory Vlastos, «Reasons and Causes in the Phaedo», Philosophical Review 78, no. 3 (1969); W. Charlton, ed., Aristotle's Physics: Books I and II (Oxford: Clarendon Press, 1970), 98-99; Julius M.E. Moravcsik, «Aristotle on Adequate Explanations», Synthese 28, no. 1 (1974); Max Hocutt, «Aristotle's Four Becauses», Philosophy 49, no. 190 (1974); Barnes, Posterior Analytics, 2nd ed., 89-90; Julius M.E. Moravcsik, «What Makes Reality Intelligible? Reflections on Aristotle's Theory of Aitia», in Aristotle's Physics. A Collection of Essays, ed. Lindsay Judson (Oxford: Clarendon Press, 1995). Я в целом согласен с таким пониманием.

30 Burnyeat, «Aristotle on Understanding Knowledge», 106.

главная мысль в том, что émOTq^q у Аристотеля связано прежде всего с объяснением и значительно меньше (если вообще связано) с обоснованием, тогда как представление о знании в современной философии связано прежде всего с последним и очень мало - с первым.

Каждая из мыслей Бёрнита в этом рассуждении далека от того, чтобы быть несомненной. Но вновь допустим argumen-ti causa, что Бёрнит прав в каждой из них: а именно, он прав, что а) представление о знании в современной философии неразрывно связано с представлением об обосновании; б) представление Аристотеля об émOTq^q никак не связано с представлением об обосновании; в) представление Аристотеля об émOTq^q связано прежде всего с представлением об объяснении. Я полагаю, что, даже если мы согласимся со всем этим, из этого нельзя будет сделать вывод, что Аристотель, говоря об émOTq^q, говорит о понимании, а не о знании (или даже скорее о понимании, чем о знании).

Я полагаю, что ключевая ошибка Бёрнита заключается в том, что он смешивает дотеоретическое понимание и теоретическую экспликацию понятия émOTq^q у Аристотеля.

Для того, чтобы сделать мой аргумент понятным, мне нужно для начала пояснить, что я понимаю под дотеоретическим пониманием и теоретической экспликацией некоторого понятия соответственно.

Дотеоретическое понимание - это совокупность интуитивных представлений о некотором понятии, которыми мы нерефлексивно руководствуемся при его употреблении. До того, как мы предложим определение некоторого понятия или теорию некоторого соответствующего этому понятию явления, мы должны уже некоторым образом быть знакомы с тем, что мы затем пытаемся подобными способами объяснить. Это знакомство может быть смутным и неясным. Не буць оно по большей части таковым, мы едва ли бы ощущали, что продвинулись в понимании понятия или явления, предложив его определение или теорию (как это, я полагаю, обычно бывает). Это неэксплицированное, по большей части смутное знакомство со смыслом и правильными способами употребления некоторого понятия есть то, что я подразумеваю под его дотеоретическим пониманием.

Теоретическая экспликация, в свою очередь, есть то, что мы предлагаем с целью прояснения нашей дотеоретической интуиции. В случае, если это хорошая теоретическая экспликация, она бывает эксплицитно сформулирована, ясно выражена и обычно имеет существенную теоретическую нагрузку - в том смысле, что она дана в терминах некоторой теории, и эти термины служат не только приданию этой экспликации точности, но тому, чтобы встроить ее в более широкий теоретический контекст.

Попросту говоря, при построении некоторой теории у нас есть ехр1апаМит - то, что нам надо объяснить, - и ехр1апапз -то, как мы это объясняем. Дотеоретическое понимание указывает нам на наш ехр1апап<1ит, позволяя выделить его среди прочих понятий и явлений. Теоретическая экспликация является ехр1апап5'ом, который мы предлагаем для этого ехр1апап-^т'а. Дотеоретическое понимание - это, как правило, набор смысловых черт понятия, с которыми, вероятно, согласилось бы абсолютное большинство компетентных носителей языка. Теоретическая экспликация, напротив, как правило, бывает куда менее само собой разумеющейся и несомненной: в конце концов, у одного и того же понятия или явления бывает множество конкурирующих и несовместимых между собой теоретических экспликаций.

Понятием, о котором будет уместным вспомнить в связи с объяснением существа дотеоретического понимания, является понятие референции, или денотации. Мы могли бы сказать, что описание дотеоретического понимания отчасти выполняет для понятий, которые не обозначают конкретных объектов, функцию, аналогичную остенсивному определению референции термина для понятий, конкретные объекты обозначающих. В случае последних мы можем указать пальцем на то, о чём мы хотели бы вести речь, и сказать: вот то - чем бы оно ни было, -что я хотел бы обсуждать. Среди прочих преимуществ такого маневра он позволяет быть уверенным, что, если мы с вами расходимся по поводу теоретической экспликации какой-то вещи, для которой мы закрепили референцию остенсивно, наше разногласие является содержательным и не связано, например, с тем, что мы просто говорим о разных вещах. В случае

абстрактных понятий мы лишены возможности закрепить референцию нашего термина остенсивно; и всё же, прежде чем перейти к спору о том, в чём заключается природа, или существо, какого-то феномена, на который мы не можем указать пальцем, мы хотели бы удостовериться, что мы спорим не о разных вещах. Описание дотеоретического понимания в данном случае является next best thing по отношению к остенсивному закреплению референции: мы указываем на некоторые характерные внешние черты, которые мы связываем с некоторым понятием, чтобы устойчиво идентифицировать его на фоне прочих и предотвратить возможные недоразумения, связанные с тем, что мы изначально по-разному понимали предмет нашего спора.

Различие между дотеоретическим пониманием и теоретической экспликацией некоторого понятия или явления является повсеместным для любой теоретической работы, и его нетрудно проиллюстрировать на примере текстов самого Аристотеля. Стандартная процедура Аристотеля при обсуждении некоторого понятия или явления заключается в том, чтобы, отталкиваясь от распространенных и правдоподобных представлений о нём (ev5o^a), затем переходить к теории, которая может уже быть достаточно далека от таких представлений. Например, обсуждая в «Никомаховой этике» счастье, Аристотель начинает с тех его характеристик, с которыми согласилось бы, по его мнению, большинство: счастье - это что-то, к чему стремятся все люди (EN 1.1 1094а1-3; 2 1095а14-18); конечная цель человеческой жизни (1.2 1094а18-22; 5 1097а30); жить счастливо - значит жить хорошо (1.2 1095а19-20; 8 1098Ь20-22) и т.д. Это вполне правдоподобное еще и для нас сегодня описание дотеоретиче-ской интуиции понятия «счастья». Однако в результате продолжительной концептуальной работы он приходит к куда менее само собой разумеющейся для среднего человека теоретической экспликации счастья: счастье - это деятельность в соответствии с добродетелью (EN 1.6 1098а15-17). Точно так же, приступая к исследованию души в трактате «О душе», Аристотель отталкивается от распространенного в его время дотеоретического представления о том, что такое душа: это нечто, что делает тело живым (напр., DA 1.1 402а 5 41Ш5-16; II.2 413а20-22; 413Ы-2); носитель наших психических способностей, т.е. то

в нас, что помнит, ощущает, мыслит (напр., ДА 11.2 413а22-24; 414а12-13) и т.д. Теоретическая экспликация природы души, к которой Аристотель приходит в результате исследования, вновь оказывается существенно более теоретически нагруженной и существенно менее интуитивно убедительной: душа - это первая энтелехия органического тела (ДА 11.1 412а19-22). Можно привести и чуть более оторванный от текста и не связанный с Аристотелем пример: определяя, в чём состоит существо морально правильного поступка, мы могли бы начать с того, что это поступок, направленный на «чужое благо» (в отличие от нашего собственного); поступок, совершения которого мы могли бы желать с беспристрастной точки зрения; поступок, не совершив который мы будем заслуживать осуждения, и т.д. С подобным дотеоретическим описанием «морально правильного», вероятно, согласилось бы большинство людей - или, по крайней мере, с ним соглашается большинство современных философов. Но конкретная теоретическая экспликация природы «морально правильного» - куца более спорное и непростое дело: заключается ли природа морально правильного поступка в том, что он максимизирует полезность (как утверждает классический утилитаризм), проходит тест на универсализацию (как полагают некоторые кантианские теории), предписывается принципом, который никто не мог бы с основанием отвергнуть (как полагает кон-трактуализм скэнлонинаского толка31), или еще в чем-то другом?

Вне зависимости от ответа на этот последний вопрос, мы видим, что одно и то же дотеоретическое понимание может быть совместимо с множеством различных теоретических экспликаций некоторого понятия или явления. Так что если мы обнаруживаем перед собой две или более различные теоретические экспликации некоторого понятия, из этого нельзя сделать вывод, что они являются экспликациями двух различных понятий, - например, из того, что утилитаристы и кантианцы серьезно расходятся в объяснении природы «морально правильного», нельзя сделать вывод, что они не пытаются дать теоретическую экспликацию одного и того же понятия и, таким образом,

31 T.M. Scanlon, What We Owe to Each Other (Cambridge, Mass: Belknap Press of Harvard University Press, 1998).

говорят о разных вещах. Они говорили бы о разных вещах, если бы у них было в существенной степени различное дотеорети-ческое понимание того, что они пытаются исследовать. В целом мы говорим о разных понятиях в случаях, когда мы исходим из разного дотеоретического понимания, а не в случае, когда мы даем их различную теоретическую экспликацию.

Именно в этом ошибка Бёрнита. Он фокусируется на теоретической экспликации ётат^ц^ и подчеркивает ее отличие от современных теоретических экспликаций знания. В результате он приходит не к выводу о том, что перед нами другая теория того же явления (который был бы вполне верен), но к выводу о том, что перед нами теория совершенно другого явления (для которого он не привел никаких хороших оснований). Вопрос о том, имеет ли в виду Аристотель под ётат^ц^ знание или понимание, - это вопрос о дотеоретическом представлении Аристотеля о содержании этого понятия, а не о его теоретической экспликации. И чтобы решить этот вопрос, мы должны посмотреть, каким образом Аристотель характеризует ётат^ц^ как ехр1апап^т; т.е. зафиксировать те интуитивные для Аристотеля черты ётат^ц^, для которых он пытается дать объяснение в своей теории.

Бёрнит этого не делает32. Поэтому в имеющемся виде его аргументация бьет совершенно мимо цели. Но показать это -

32 То, что Бёрнит не замечает различия между теоретическими и внетеоре-тическими контекстами употребления ¿лштгцл^ у Аристотеля и целиком строит свою аргументацию исключительно на первых, тем удивительнее, что он опирается в своем исследовании на уже упомянутую выше работу Лайонза (примеч. 24, 25), в которой тот, исследуя словарь знания у Платона средствами структурной лингвистики, эксплицитно признает различие между этими двумя типами употреблений и всячески предостерегает от того, чтобы делать выводы о значении той или иной лексемы на основании эксплицитно сформулированной теории Платона (или любого другого философа) на ее счет, призывая использовать для установления значения только те контексты, в которых соответствующая лексема употребляется нерефлексивно (говоря в моих терминах: дотеоретически) (Lyons, Structural Semantics, 139-140). Лайонз, разумеется, не является первооткрывателем подобной максимы; как он сам замечает, это стандартное предписание для любого лингвиста при работе со своими информантами.

еще не значит доказать, что он ошибается по существу. Пока еще вполне возможно, что он приводит ошибочные аргументы в пользу верного тезиса. Его тезис был бы верен, если бы оказалось, что дотеоретическое представление об ётот^цп у Аристотеля существенным образом отличается от распространенных сегодня в философии33 дотеоретических представлений о знании. Поэтому теперь следует выяснить, каково же дотеоретическое представление Аристотеля об ётат^цп-

Наиболее частой характеристикой из тех, что Аристотель связывает с ётот^цп за пределами теоретической экспликации этого понятия, является устойчивость этого психического состояния. Если мы обладаем ётот^цп некоторого предмета, то

33 Речь именно о, так сказать, «знании» философов, а не обычных людей. Со словом «знание» и его эквивалентами в других языках в повседневном употреблении, разумеется, связано огромное количество самых разных коннотаций, смысловых оттенков и интуиций; не все они интересны философам, занятым вопросами, касающимися, например, природы знания. Я, соответственно, не утверждаю, что дотеоретические интуиции Аристотеля, касающиеся елштгцл], непременно будут близки дотеоретическим интуициям обо всём том, что люди сегодня имеют в виду, говоря о знании; только что они близки дотеоретическим интуициям о том, что многие из современных философов (а равно и их предшественников) обсуждают под рубрикой «знания».

Из этого замечания помимо прочего следует, что дотеоретическое представление, как я его понимаю, не следует отождествлять ни со всем объемом смысловых характеристик слова, ни даже со всем объемом смысловых характеристик одного из значений слова в языке. Как одно слово может использоваться для передачи разных, хотя обычно связанных друг с другом некоторым образом значений, так и внутри одного значения слова возможна аналогичная, но еще более тонкая градация смысловых характеристик. Идентифицируя дотеоретическое понимание, которое мы будем эксплицировать, мы всегда будем совершать отбор среди существующих употреблений слова, так что, например, то дотеоретическое «знание», которое будут пытаться теоретически эксплицировать философы, уже является результатом некоторого отбора среди множества связанных с актуальным употреблением лексики знания языковых интуиций. Из множества способов употребления лексики знания можно было бы извлечь и обособить и другие интуиции, получив на выходе другое понятие (но, я полагаю, нельзя было бы извлечь того, что там изначально ни в каком виде не было - по крайней мере так, чтобы это не повлекло протеста компетентного носителя языка).

нас невозможно на этот счет переубедить («5еТ tov emara^evov anA&q ацетапеютоу eivai», АРо 1.2 72b3-4; ср Top V.2 130Ы5-18; V.4 133b28-134a4; V.5 134а34-Ы; 134Ы6-18; VI.8 146Ь2-3; £WI.ll 1110Ы2-14; ММ 1200Ь32-39), поскольку наша етатпцп является для нас чем-то убедительным в наивысшей степени («тототатф>, Top V.3 131а23; ср. АРо 1.2 72a25ff.). 'EmOTq^q является чем-то устойчивым и незыблемым («парацоуфо^ кт 5uOKivqTO^», Cat 8 8Ь29-30) и в целом не поддающимся изменению («ацешптито^», Top VI.2 139b33). Другой постоянной характеристикой emOTq^q для Аристотеля является надежность. Обладать emOTq^q - значит знать нечто точно («ei'aeoBm акрфи^», см. Cat 7 8b9ff.), и за исключением интуитивной способности ума, с помощью которой познаются первые начала вещей, не существует более точного типа знания («ou5£v emaTq^qq акрфёотероу аЛЛо yevoq q vouq», АРо 11.19 100Ь8-9)М. 'EmaTq^q также характеризуется достоверностью, или несомненностью фертов, АРо 1.33 89a5ff.; EN 1.11 1110Ы2-14; MMII.6 1200Ь32-39; 1201Ь4-8). В целом принципиальным для Аристотеля аспектом emOTq^q является ее безошибочность: то, для чего мы обладаем emOTq^q, не может быть иначе («¿5uvaTov аХкас, exeiv», АРо 1.2 71Ы1-12; 15-16; 1.4 73а21; 1.6 74Ь6; 14-15; 1.33 88Ь30-32; 89а5-10; 16-18; ENV 1.3 1139Ы9-22); епютпнп " это то, «посредством чего мы бываем правы и никогда не заблуждаемся» («oiq aAqBeuo^ev Kai ц^бёпоте бш^еибоцеВа», EN VI.6 1141а2-3); и в целом то, что всегда является истинным (АРо 11.19 100b7f.; EN VI.3 1139Ы5-18; Rhet 1.7 1364b9; ср. DA III.3 427Ь9-10) и в случае чего «не бывает ошибок» («emaTq^qq <...> оик ёот1 <...> a^apTia», ENV 1.10 1142Ы0).

34 Бёрнит со ссылкой на Top II.4 111а9; Met А.2 982а25-28; М.З 1078а9-13 утверждает, что, когда Аристотель говорит об ¿KpipEia, он имеет в виду «ясность, связанную с точностью и простотой, а не с эпистемологической достоверностью» (Burnyeat, «Aristotle on Understanding Knowledge», 115n35). Указанные им места подтверждают первую часть этого тезиса, но не дают ничего для подтверждения второй: они показывают, что ¿KpipEia - это «точность» или «ясность», и ее степень в частности тем больше, чем более просты рассматриваемые предметы, но ничто в этих местах не говорит, что большая точность и ясность никак не связаны в глазах Аристотеля с большими эпистеми-ческой надежностью и достоверностью.

Из сказанного видно, что ядро дотеоретического понимания ётот^цп у Аристотеля - это интуиция устойчивости, надежности, достоверности и безошибочности ётот^цп по сравнению с любым другим видом убеждения. Эта интуиция не слишком похожа на современную дотеоретическую интуицию, связанную с пониманием - понимание редко мыслится как суперлативное понятие, существующее только в абсолютах: оно может возникать и пропадать (т.е. не обязательно является устойчивым); мы вполне можем иметь более или менее точное и достоверное понимание чего-то; можем понимать что-то неглубоко и не до конца, и нет, кажется, ничего невозможного в том, чтобы наше понимание некоторого предмета было частично ошибочным, а частично - верным. И в то же время в той до-теоретической интуиции, которую Аристотель демонстрирует в связи с ётот^цп, очень хорошо узнаваемы очертания того, о чём современная философия говорит, когда она пытается рассуждать о знании.

Етатпцп и причины

Сторонник интерпретации Бёрнита мог бы на данном этапе возразить следующим образом. Допустим, что различие между дотеоретическим пониманием и теоретической экспликацией понятия релевантно и что вопрос о том, теорию чего именно пытается дать Аристотель, следует искать, рассматривая первое, а не вторую. И допустим, что дотеоретическое понимание ётот^цп у Аристотеля характеризуется всеми теми чертами, которые мы перечислили, - чертами, которые роднят его с современным дотеоретическим представлением о знании. Однако если оно характеризуется какими-то дополнительными чертами, которые отделяют его от современного интуитивного представления о знании и приближают к современному интуитивному представлению о понимании, то тезис Бёрнита в общих чертах остается верным: говоря об ётот^цп, Аристотель говорит не о знании и не о понимании, но о чем-то промежуточном, что, возможно, было бы разумно называть именно пониманием, чтобы подчеркнуть отличие этого феномена

от распространенных сегодня представлений о знании. И среди черт, характеризующих дотеоретическое понимание ётот^цп у Аристотеля, есть одна именно такая черта - это уже упомянутая связь ётот^цп со знанием причин, т.е. объяснительных факторов. Вспомним еще раз АРо 1.2 71Ь9-12:

'Ел1атаа9а1 бё о1оце9' ёкаатоу алАы^, аААа цп тоу аофштжбу тролоу тоу ката аицРЕРпкб^, отау т^у т' атау оиЬцЕЭа уь уыоке1у 61' ^у то лрауца ёат1У, от1 ёк£1Уои ата ёат(, ка1 цп ёубёхЕо9а1 тоит' аААы^ ё/£1У.

Мы полагаем, что знаем нечто в собственном смысле (а не софистическим и случайным образом), когда мы полагаем, что нам известно, что причина, по которой это нечто имеет место, действительно является причиной этой вещи, и что дело не может обстоять иначе.

В этом предварительном определении, с которого начинается обсуждение знания во «Второй аналитики», дважды встречается указание на причину, и причем Аристотель указывает на эту связь ётот^цп со знанием причины как на что-то, что должно быть интуитивно очевидным для читателя («мы полагаем...»). И в следующем же предложении он отдельно апеллирует к общему мнению как чему-то, в чём находит поддержку такое представление об ётот^цп (АРо 1.2 71Ы2-16):

б^АоУ т01уцу 0т1 тоюбтбу т1 то

ёл(атаа9а( ёат1- ка1 уар о1 цп ёлштацЕУ01 ка1 о1 ёлштацЕУ01 о1 цёу о!оута1 аито! оиты^ ё/Е1У, о1 б' ёлютац£У01 ка1 ё/оиогу, ыоте ои алАы^ ёат1У ёлшт^цп, тоит' абиуатоу аААы^ ё/£1У.

Ясно, что знание представляет собой нечто подобное: ведь и те, кто не обладает знанием, и те, кто им обладает, согласны в этом: просто одни только полагают, что они удовлетворяют этому условию, а вторые - действительно ему удовлетворяют. Так что ясно, что для чего имеется знание в собственном смысле, то не может быть иначе.

Учитывая эти две прозрачные апелляции к общему мнению по поводу того, что значит обладать ётат^ц^, ее связь со знанием причин должна быть для Аристотеля частью именно до-теоретического представления об этом феномене. И такая связь, кажется, отсутствует в современном дотеоретическом представлении о знании35.

Я думаю, что это лучший возможный довод в пользу чего-то вроде бёрнитовской интерпретации ётат^ц^. Если бы мы не могли на него ответить, нам стоило бы признать по крайней мере частичную правоту Бёрнита. Однако, я полагаю, что и на него возможно убедительно возразить.

В общих чертах это возражение будет выглядеть следующим образом. Представление о связи ётат^ц^ с причиной -это часть именно теоретической экспликации ётат^ц^, и мы можем указать источник этой теоретической экспликации -«Менон» Платона. Указание на эту связь в предварительном определении АРо 1.2 71Ь9-12 - это аномалия, которую можно объяснить по крайней мере двумя способами, в т.ч. тем, что для Аристотеля платоническое представление о знании успело стать чем-то естественным и интуитивным. Кроме того, в АРо 1.2 71Ь9-12, где речь идет в т.ч. об этой связи, Аристотель, вероятно, на самом деле не апеллирует к общему мнению всех людей, а в 71Ы2-16, где он действительно к нему апеллирует, не идет речи об этой связи. Теперь обо всём этом подробнее.

Мой главный тезис в том, что представление о связи ётат^ц^ с причиной - это элемент теоретической экспликации ётат^ц^, а не дотеоретического представления древних греков

35 Некоторые из коллег при чтении этого места статьи в ее черновых вариантах выразили сомнение в том, что современное дотеоретическое представление о знании не связано с представлением о знании причин, или объяснений. Если такая связь есть, то этот потенциальный контраргумент сторонника интерпретации Бёрнита разваливается уже на этом этапе. Но лично мне эта связь не кажется столь же несомненной, как связь, например, с надежностью или безошибочностью. Как бы то ни было, мне кажется полезным предположить, хотя бы и argumenti causa, что такой связи нет, чтобы показать, что даже в этом случае елютгцл^ не получится отождествить с пониманием.

о ней. У этого теоретического представления об ётот^цп есть вполне конкретный источник - пассаж из платоновского «Ме-нона» о дедаловых статуях (97с-98а), в котором Сократ дает объяснение природы знания в отличие от истинного мнения:

Еыкратц^ оибеу ара пттоу ыфё-Агцоу еану орб^ 5о^а елют^цп^.

Меуыу тоаоитф у£, ш ЕсЬкра-

тес;, 0т1 о |лёу тг]у ёлштпцг|у

е/ыу а£1 ау ЁЛ1тиухаУ01, о 6Ё тг]у бр9г]у бб^ау тотЁ цёу ау тиухиУ01, тотЁ б' ои.

<...>

Хсократ^с; бт1 тоц ДагбаАои ауаЛцаа1У об лроаЁахпка^ тоу уоОу: шы^ 6Ё обб' ёат1у лар' ицТу.

Меуыу лрб^ т! 6Ё бп тоито

АЁуЕц;

Хсократ^с; бт1 ка1 таита, Ёау цёу цп бЕбЕЦЁуа п> алобг-браак£1 ка1 бралЕТЕи£1, Ёау 6Ё бЕбЕЦЁуа, ларацЁУЕ1. <...> лрб^ т! оиу бп ЛЁуы таита; лрбс; тас; бб^а^ та^ аАпбЕЦ. ка1 у&р а1 бб^аг а1 ¿ЛпЭеТс;, оооу цёу ау Хрбуоу ларацЁУЫ01У, каАбу то ХРПЦа ка1 лаут'ауаба Ёруа^о-утаг: лоАбу 6Ё хрбуоу обк Ё9Ё-Аоиа1 ларацЁУЕ1У, аААа бралЕ-ТЕбоиа1У Ёк тп^ фихп^ тои ау-брылои, ыоте об лоААои а^ш! е1о1у, ёсос; ау тц абтас; б^ап ата^ Аоушцф. тоито б' ёот!у, ы Мёуыу ЁтаТрЕ, ауацупац, йс;

Сократ. Значит, правильное мнение приносит не меньше пользы, чем знание.

Менон. Но не вполне, Сократ: обладающий знанием всегда попадет в цель, а обладающий правильным мнением когда попадет, а когда и промахнется.

<...>

Сократ. Да ведь ты никогда не обращал внимания на Деда-ловы статуи, впрочем, может быть, у вас их и нет.

Менон. К чему ты это говоришь?

Сократ. К тому, что и они, когда не связаны, убегают прочь, а когда связаны, стоят на месте. <...> К чему я это говорю? Я имею в виду истинные мнения: они тоже, пока остаются при нас, вещь очень неплохая и делают немало добра; но только они не хотят долго при нас оставаться, они улетучиваются из души человека и потому не так ценны, пока он их не свяжет суждением о причинах. А оно и есть, друг мой Менон, припоминание, как мы с тобой недавно

¿v тоц проабеу ыцолоуп"

та1. ЁПЕ1бау 6е бЕбйагу, пр&тоу цеу Ёпшт^цш. у^УУ0Ута1> ЕПЕпа цоущои ка1 61а таита 5г] и-Ц1ЫТЕРОУ Ёпшт^ц^ ор9% ёот!у, ка1 б1афёр£1 беоцф ётп-ат^ц^ ор9%

установили. Будучи связанными, мнения становятся, во-первых, знаниями и, во-вторых, устойчивыми. Поэтому-то знание ценнее правильного мнения и отличается от правильного мнения тем, что оно связано36.

Здесь мы впервые в греческой литературе встречаем объяснение ётат^ц^ в терминах знания причин, столь характерное для доктрины «Второй аналитики». Стоит обратить внимание на следующее. Во-первых, это объяснение дается почти в самом конце диалога и предлагается Сократом как результат некоторого теоретического усилия. Собеседники не начинают со связи понимания причин с ётат^ц^ как с чего-то само собой разумеющегося, т.е. с чего-то являющегося частью дотеорети-ческого понимания ётат^ц^. Эта связь предлагается Сократом как ехркпаш некоторых свойств ётат^ц^, а не как ехр1апап-^т. Во-вторых, стоит обратить внимание на то, для чего эта связь предлагается как ехр1апапз - на ту черту как раз дотеоре-тического представления Платона об ётат^ц^, которую он пытается с помощью этой связи объяснить. Этой чертой является устойчивость, или надежность ётат^ц^ по сравнению с правильным мнением - в точности та черта, которую мы обнаруживаем как одну из центральных для интуитивного понимания ётат^ц^ у Аристотеля. Мы можем предполагать, что объяснение этой черты среди прочего мотивирует Аристотеля к включению указания на знание причины в свою теоретическую экспликацию ётат^ц^37. Влияние «Менона» на учение «Второй аналитики» - общепризнанный и подробно исследованный

36 Перевод С.А. Ошерова, выделено мной. - А.Ю.

37 Другая черта дотеоретического понимания ¿лштгцл^ - безошибочность -также явно подразумевается в этом контексте, хотя собеседники после некоторого колебания приходят к тому, что этой чертой обладает и правильное мнение.

факт38, и здесь перед нами не более чем еще одно свидетельство такого влияния.

Если мы теперь вновь обратимся к АРо 1.2 71Ь9-16, то сможем увидеть следующее. Помимо связи ётат^ц^ со знанием причин в этом отрывке упоминается другая характеристика знания: то, что мы знаем, не может быть иначе. Я склонен полагать, что именно эта характеристика является центральной для начала обсуждения ётат^ц^ во «Второй аналитике», тогда как упоминание знания причины здесь скорее вторично. Об этом свидетельствует, в частности, следующее непосредственно далее предложение, 71Ы2-16. Здесь Аристотель говорит, что все люди представляют себе ётат^ц^ именно так, как он описывает, и резюмирует:

qgte ои ana&q egtiv ¿matqpq, tout' aSuvaTov aAAwq e/eiv.

Так что ясно, что для чего имеется знание в собственном смысле, то не может быть иначе.

Важно, что из этого резюме исключено упоминание связи ётат^ц^ со знанием причин. Это может служить подтверждением того, что главным элементом предварительного описания ётат^ц^ в 71Ь9-16 для Аристотеля является не связь со знанием причин, а невозможность обратного - или, иначе говоря, безошибочность. Что именно этот элемент является центральным для дотеоретического представления Аристотеля об ёто-т^цп, подтверждается и другими местами. Так, в ЕЫ У1.3 1139Ы9-21, ссылаясь на общее мнение, Аристотель указывает на него как на характерную дотеоретическую черту ётат^ц^, ничего не говоря о связи со знанием причин:

38 См. прежде всего David Bronstein, Aristotle on Knowledge and Learning: The Posterior Analytics (New York: Oxford University Press, 2016); E.B. Орлов, Аристотель о началах человеческого разумения (Новосибирск: Издательство СО РАН, 2013), 273-293; Aristotle, Posterior Analytics, 90.

ЁЛШТПЦП цёу оиу т! еот1у, ёу-те69еу фауероу <...> лауте^ уар илоЛацРауоцЕУ, о ёлшшце-9а, цпб' ¿убе/еова! а^Хы^ ё/его.

А что такое знание, ясно из следующего <...>. Мы все считаем, что то, что мы знаем, не может быть иначе.

А в АРо 1.33 88Ь30-89а10, проводя ключевое для понимания содержания этого понятия различие между ётотпцп и мнением (5о^а) - поскольку содержание ётотпцп во многом определяется через противопоставление ее мнению, - Аристотель также апеллирует к невозможности быть иначе, устойчивости и безошибочности, и вновь ссылается при этом на общее мнение всех людей:

То б' Ёлшт^тбу ка1 Ёлшт^цп бшфЁр£1 тои бо^аатои ка1 бб-бт1 п цёу Ёлют^цп каЭбАои ка1 61' ауаука(ыу, то б' ауау-каТоу оик ¿убе/етаг ё/егу. Ёат1 6Ё Т1уа аЛ^б^ цёу ка1 бута, ¿убе/оцеуа 5е каг ё/Е1У. б^АоУ оиу 0т1 ЛЕр! ЦЁУ таита Ёлшт^цп обк Ёат1У е!п уар ау аббуата аААы^ ё/ет-У та биуата аААы^ ё/ет-У. <...> ыоте Аещеш1 бб^ау еТуо1 лер1 то аа^бёс; цёу п фЕибос;, ёу6е-Хоцеуоу 6Ё ка1 аААы^ ё/ет-У. тои-то б' ЁОТ1У илбА^фц ацЁаои лротааЕЫ^ ка1 цп ауаука(а^. ка1 бцоАоуобцЕУОУ б' обты тоц фа1у0|лЁУ0ц- п те уар бб^а аРЁ-Раюу, ка1 п фбац п тошит^. лрб^ 6Ё тобтоц оийек; огетаг бо^а^егу, отау огптаг абиуа-тоу ёхегу> яМ'

айаг- аАА' бтау еТуо1 цёу обты^, об ц^у аААа ка1 аААыс; оббЁУ кыА6е1у, тоте бо^а^е1у, тои

Предмет знания и знание отличаются от предмета мнения и мнения, поскольку знание бывает о вещах универсальных и существующих по необходимости, а необходимое не может быть иначе. Некоторые же вещи, хотя они и являются истинными и существующими, МОГЛИ бы быть иными. Ясно, что о таких вещах нет знания: потому что в противном случае то, что не может быть иначе, могло бы быть иначе. <...> Так что остается, чтобы о том, что является истинным или ложным, но может быть и иначе, было мнение -то есть убеждение в неопосредованной и не необходимой посылке. И это согласует-сяс распространенными представлениями: ведь и мнение неустойчиво, и подобные вещи. К этому можно добавить, что

цёу тоюитои бо^ау оиаау, тои б' ауаукаюи ёпшт^ц^у.

никто не думает, что он всего лишь имеет мнение, когда он думает, что невозможно, чтобы <то, что он рассматривает > было иначе, но < всякий думает>, что <в таких случаях> он обладает знанием. А вот когда <мы думаем>, что хотя дело и обстоит таким-то образом, но ничто не мешает тому, чтобы оно обстояло и иначе, <тогда мы думаем>, что мы имеем всего лишь мнение, - именно потому что о таких вещах бывает мнение, а о необходимом - знание.

О знании причин здесь вновь речи нет. Причина фигурирует (в виде «среднего термина» и «того, почему») в следующем далее (89а11-Ь6) обсуждении вопроса о том, возможно ли, чтобы у одного человека было в отношении одной и той же пропозиции одновременно ётат^ц^ и всего лишь мнение. Но и в этом обсуждении она не играет значимой роли: она рассматривается как необходимое, но не достаточное условие обладание ёто-т^цп; вторым таким необходимым условием оказывается специфический способ осведомленности о неопосредованных (т.е. как раз указывающих на причину) посылках: Аристотель говорит, что мы должны знать их «каб' оио(ау кт ката то е15о^» (89а20); комментаторы по большей части сходятся в том, что под этим он подразумевает, что мы должны знать их существенным (каб' аито), а не случайным образом - т.е. так, как он сам описывает в АРо 1.4. В совокупности эти два условия призваны обеспечить как раз знание того, что с предметом нашего ётат^ц^ не может обстоять дело иначе (Аристотель вновь возвращается к этому центральному для отличения ётат^ц^ от всего лишь мнения тезису в 89а37-Ь6). Из АРо 1.33 хорошо видно, что невозможность быть иначе является для Аристотеля центральным элементом в представлении об ётат^ц^, тогда

как знание причины представляет собой один из способов обеспечить эту устойчивость и неизменность знания - т.е. играет ту же роль, которую «связывание» мнения причиной играло в «Меноне»39.

Мне всё еще можно возразить: пусть так, но ведь Аристотель всё же говорит в АРо 1.2 71Ь9-12 о связи ётот^цп со знанием причины, ссылаясь на «мы полагаем» - т.е. также апеллируя к распространенному мнению. И это далеко

39 Я полагаю, что эти места указывают на то, что, вопреки бёрнитовскому противопоставлению «обоснования» как неотъемлемого элемента современных представлений о знании, с одной стороны, и «объяснения» как центрального элемента аристотелевской теории елштгцл^ - с другой, требование знания причины функционально у Аристотеля играет именно роль обоснования. Бёрнит, на мой взгляд, совершает здесь ту же самую ошибку, что и в отношении знания: смешивает дотеоретическое понимание и теоретическую экспликацию этого понятия. Он вполне корректно указывает на общую дотеоретическую интуицию обоснования, утверждая, что «[обоснование предлагается в рассуждении, чтобы показать, что некоторая пропозиция является истинной» (Burnyeat, «Aristotle on Understanding Knowledge», 101), но затем вдруг утверждает, что обоснованием должно считаться всё, что можно привести для подтверждения истинности убеждения; если мы каким-то образом ограничиваем список того, что мы допускаем к использованию в такой роли, мы говорим не об обосновании, а о чем-то другом: «Это [содержащее обоснование. - А.Ю.] рассуждение не обязательно должно быть дедуктивным, и даже если оно является дедуктивным, оно не обязательно должно соответствовать требованию Аристотеля, согласно которому оно должно объяснять, почему пропозиция является истинной <...>. Аристотель знает и подчеркивает, что его требование о том, что доказательство должно исходить из первых начал, является требованием не обоснования, а научного объяснения (Burnyeat, «Aristotle on Understanding Knowledge», 101)». Но это явно не учитывает, что, имея одну дотеоретическую интуицию обоснования, мы можем иметь разные теоретические взгляды на то, что именно может служить обоснованием, и эти теоретические взгляды могут ограничивать для нас пространство того, что считается обоснованием в собственном смысле. В частности, Бёрнит не допускает, что кто-то может полагать, что единственное надежное обоснование истинности пропозиции - это способность дать ее исчерпывающее объяснение. Я полагаю, что позиция Аристотеля именно такова, но для подкрепления этой точки зрения мне нужно было бы ввязать -ся в спор об интерпретации ряда сложных мест «Второй аналитики» (в частности, АРо 1.6), для чего у меня нет места; поэтому это мое утверждение,

не единственный раз, когда он производит подобную апелляцию. В АРо 11.11 94а20-21 Аристотель повторяет:

'Еле! 5ё ёл(атаа9а1 о16ц£9а отау е16ыцеу т^у атау <...>.

Поскольку мы полагаем, что знаем < нечто >, когда знаем причину <...>.

Это можно было бы списать на то, что здесь Аристотель уже находится довольно глубоко внутри учения «Второй аналитики», так что озвучивает не некоторую распространенную интуицию, а тезис, который был ранее установлен в ходе исследования (ср. АРо 11.2-10; особ. 89Ь37-90а11; 93аЗ-8). Но нечто похожее мы наблюдаем в ряде других мест. В самом начале «Физики» (РИув 1.1 184а10-16) Аристотель говорит:

'Епе15^ то Е16Ёуа1 ка! то Ёл1а-таа9а1 аицРа1у£1 лЕр! лааа^ та^ ЦЕЭобои^, ыу е!о1у ар/а! ^ а'та ^ ато1Х£Та, Ёк тои таита ууы-р(^£1у (тоте уяр о1оц£0а уы^кегу Ёкаатоу, отау та агтга ууыр1оыц£У та лр&та ка! та^ арха^ та^ лрыта^ ка! цехрт тыу ото1хе1ыу), 5г(Аоу бт1 ка! тг]с; Я£р1 фиОЕЫ^ ЁПШТ^Ц^ ПЕ1ра-тЁоу 6юр1ааа9а1 лр&тоу та лЕр! та^ арха^.

Поскольку осведомленность и знание о всякой области исследования, в которой есть начала, причины или элементы, приобретаются через ознакомление с этими последними (ведь мы полагаем, что нам тогда известна каждая вещь, когда нам знакомы <ее> первые причины, первые начала и когда <она сама знакома нам> вплоть до ее элементов), то ясно, что и в случае знания о природе следует попытаться прежде всего определиться с тем, что касается начал.

в отличие от тезиса о том, что ¿лштгцл^ - это знание, следует рассматривать скорее как гипотезу.

Далее, в Phys II.3 194Ы7-21:

еле! уяр тои eiSevai xapw q лрауцат£1а, eiSevrn 6Ё об лрб-TEpov oiopeBa ёкаатоу npiv av ЛаРыцЕУ то бш т! ЛЕр! ёкаатоу (тоито б' ёат! то АиРеТу t^v лрыт^у aixiav), 6qAov oti Kai qpiV TOUTO Л01^тё0У <.. .>

Ведь поскольку наше исследование предпринимается ради знания, а мы полагаем, что знаем каждую вещь не ранее, чем постигаем ее «почему» (то есть ее первую причину), ясно, что и нам следует сделать именно это <.. .>

Наконец, в начале «Метафизики», Met А.З 983а24-2640:

'Еле! 6ё фауербу oti tqv ё^ ар-aixiwv Set АиРеТу emtfxn-pqv (tote уяр eiSevai фареу ёкаатоу, бтау Tqv лрыт^у aixiav ошцеОа yvopi^eiv) <.. .>

Поскольку ясно, что <чтобы приобрести мудрость> нам нужно приобрести знание изначальных причин (ведь мы говорим, что нам тогда известно <нечто>, когда полагаем, что нам знакома первая причина <этого нечто>) <... >

Несмотря на некоторую разницу в чрезвычайно богатом эпистемологическом словаре (эти места в очередной раз ясно свидетельствуют о подчас взаимозаменимости ётошаВт, е15ёут, и у1уу®оке1Ч0> здесь вновь идет речь о связи

ётат^ц^ со знанием причины (хотя в РИув 11.3 к причинам добавляются начала и элементы), и вновь эта связь подается со ссылкой на общее мнение (оюцеВа). Более того, здесь ничего не сказано о том, что ётат^ц^ связано с представлением о том, что вещь не может быть иной. Можно ли согласовать это с моим тезисом о том, что именно этот последний элемент является для Аристотеля базовым в его представлении об ётат^ц^, а ссылка на знание причины - вторичной?

40 Ср. также близкие места в Met А.1-2: 981а24-Ь6; Ь27-28; 982а1-6; 12-14; Ь2; 7-10. В них, однако, речь идет не о представлениях об елштгцл^ вообще, а о таком виде елштгцл^, как мудрость.

Я думаю, что можно. Для этого надо, во-первых, показать, что Аристотель здесь, говоря о знании причины как о само собой разумеющемся элементе понимания того, что такое ёпю-Tq^q, вовсе не апеллирует к общему мнению, а во-вторых, объяснить, почему вообще здесь заходит речь о причинах. Начнем с первого.

Важный вопрос, который следует задать в случае всех приведенных отрывков, в которых Аристотель связывает знание со знанием причины через апелляцию к «нашему» мнению: кого он имеет в виду под «нами»? В случае современных текстов подобная апелляция почти наверняка должна была бы быть расценена как отсылка к общему мнению, к некой распространенной среди всех людей интуиции. Но, учитывая обстоятельства создания аристотелевских трактатов, это может быть апелляция не ко мнению всех греков вообще, но к представлению, которое разделяют его непосредственные слушатели или предполагаемые читатели - интеллектуальный круг, к которому он принадлежит (ср. со знаменитым употреблением глагольных форм множественного числа первого лица в Met А.9 при критике платонических доктрин, особ. оюцеВа в 990Ы1). Будучи с высокой вероятностью платониками, слушатели Аристотеля, как и он сам, должны были считать освещенную в «Меноне» связь знания с пониманием причин чем-то естественным и почти само собой разумеющимся - соответственно, перед такой публикой для Аристотеля было вполне естественным сказать, что «мы полагаем, что знаем нечто в собственном смысле, когда нам известна причина этого нечто». С тем, что «мы» в АРо 1.2 71Ь9-16 отсылает не ко всем носителям греческого вообще, но к узкой группе единомышленников Аристотеля, между прочим, согласен и сам Бёрнит, хотя он понимает эту группу не как платоников, но как учеников и соратников Аристотеля41.

41 Поначалу Бёрнит утверждает, что прочтение «мы» в смысле круга единомышленников Аристотеля в 71Ь9-12 было бы «неправдоподобно узкой» интерпретацией отсылки к тем, чье понимание ¿лштгцл] пытается описать Аристотель, особенно учитывая РИуз 11.3 194М7-20, где после такого же «мы» Аристотель переходит к рассмотрению употреблений ата, среди

Хорошо, допустим, аристотелевское оюцеВа во всех указанных местах указывает на платонически настроенных слушателей Аристотеля, а не на всех греков вообще. Это дает нам кое-что для обоснования тезиса о том, что связь со знанием причины не является частью дотеоретического представления Аристотеля об ёпют^ц^. Однако это всё еще не объясняет, почему я считаю возможным сказать, что в представлении об £ni-OTq^q Аристотеля апелляция к причине второстепенна по сравнению с апелляцией к безошибочности. В конце концов, в нашем распоряжении есть как места, в которых он при разговоре об ¿niOTq^q (или его аналогах) говорит только о безошибочности, так и места, в которых он говорит только о причине; при этом последних, кажется, больше. Почему мы в такой ситуации должны предпочесть последние первым?

Для ответа на этот вопрос я бы хотел обратить внимание на контекст, в котором делаются указанные апелляции к характеристикам ¿niOTq^q в соответствующих местах. Когда Аристотель связывает в них ёпют^ц^ исключительно с причиной, это всегда делается в специфических обстоятельствах. А именно, во всех этих местах это оказывается ему нужно как раз для того, чтобы перейти от разговора об ёпют^ц^ к разговору о причинах. АРо 11.11 и Phys II.3 и Met А.3 полностью посвящены именно обсуждению причин, и указание на связь ёпют^ц^ со знанием причин в них явно вводится исключительно как удобный способ перейти от первой к последним. В особенности говорящим в этом отношении оказывается текст Phys 1.1.

которых немало обыденных и общераспространенных (Burnyeat, «Aristotle on Understanding Knowledge», 108n23). Я не вижу, как последний факт может служить подтверждением той мысли, которую он, по мнению Бёрнита, должен подтверждать: если я предлагаю некоторую теоретическую экспликацию феномена А, то для меня вполне естественно будет далее показать, что она (по крайней мере по большей части) хорошо согласуется с нашими дотеоре-тическими представлениями об А. Как бы то ни было, позже Бёрнит меняет свою позицию и прямо говорит, что «"мы", о которых Аристотель говорит в "Мы полагаем, что знаем нечто, когда мы полагаем, что нам известно" - это не "мы" обычной жизни, а "мы" школы Аристотеля <...>» (Myles F. Burnyeat, «Episteme», in Episteme, Etc.: Essays in Honour of Jonathan Barnes, ed. Ben Morison and Katerina Ierodiakonou (Oxford: Oxford University Press, 2011), 19).

Здесь Аристотель вдруг добавляет, что знание связано со знанием не только причин, но также элементов и начал. Расширение необходимых условий обладания emOTq^q до знания элементов может быть отчасти вновь продиктовано платоническим контекстом (ср. Theaet 201е ff.). Но добавление в список этих условий специфически аристотелевских «начал» явно продиктовано тем, что далее Аристотель собирается говорить именно о началах: именно им посвящен остаток первой книги «Физики» (со 2-й главы и далее).

Таким образом, апелляция исключительно к знанию причин в связи с emOTq^q в указанных местах связана с тем, что Аристотель просто решает композиционную задачу логического перехода от одной темы к другой: от знания к рассмотрению причин. Ему нужно подвести своих читателей к исследованию типов причин, а для этого ему приходится объяснить, почему о них вообще здесь заходит речь (а именно: потому что со знанием причин тесно связано emOTq^q, о которой мы как раз в том или ином виде пытаемся что-то узнать). Поскольку целью Аристотеля в этих местах является не более, чем переход к обсуждению причин (или в случае Phys 1.1 - начал), неудивительно, что единственной упоминаемой характеристикой ётот^цг! здесь оказывается ее связь с причинами (началами) - ничего другого Аристотелю для стоящих перед ним целей здесь просто не нужно42. Не менее важно понять, какой цели в свете только что сказанного перед Аристотелем здесь не стоит: у него нет в этих местах цели исчерпывающей характеристики emOTq^q или даже просто описания этого феномена в главных его чертах. АРо 1.33 и ENVI.3, в которых emOTq^q не связывается со знанием причины, но характеризуется через безошибочность, являются более надежными свидетельствами об интуитивном понимании emOTq^q у Аристотеля, именно потому что здесь перед ним не стоит иной задачи, кроме собственно описания этого феномена. Он обсуждает здесь emOTq^q для того,

42 Сказанное в известной мере касается и мест, перечисленных в примеч. 40: Аристотель связывает там мудрость с первыми началами и причинами, чтобы затем, начиная с А.З, перейти к исследованию причин (а в более поздних книгах - например, в Г - и начал).

чтобы сказать что-то о ней самой, а не с какими-то дополнительными дальнейшими целями.

Если моя линия аргументации в этом разделе верна, то она позволяет отвергнуть последний возможный довод позиции, подобной бёрнитовской. Да, Аристотель, говоря об ёпют^ц^ в АРо 1.2, связывает это понятие со знанием причин и апеллирует при этом к некоторому консенсусу относительно представлений об ёпют^ц^. Но это не консенсус всех людей вообще, а консенсус его платонически настроенных слушателей. К ним же он апеллирует в других местах, в которых он связывает ёпют^ц^ и близкие ему понятия со знанием причин. Связь этих понятий с представлением о знании причины поэтому не является частью их дотеоретического содержания, но является частью их теоретической (платонической) экспликации. Для дотеоретического же содержания ёпют^ц^ гораздо важнее другая черта, на которую Аристотель указывает в АРо 1.2 и которую он там акцентирует: невозможность знания быть иначе, безошибочность. Именно к этой черте он апеллирует как к базовой в случаях, когда перед ним не стоит специфических композиционных задач, т.е. когда ему надо собственно описать в первом приближении, как он представляет себе ёпют^ц^ в отличие от других когнитивных состояний. В дотеоретическом представлении об ёпют^ц^ нет ничего, что отличало бы его от вполне распространенных в современной философии представлений о знании.

Заключение

Сегодня теория знания Аристотеля всего скорее покажется искушенному читателю странной и неправдоподобной. С одной стороны, требования, которые он предъявляет к нашей осведомленности о чем-то, чтобы она могла считаться знанием, почти абсурдно завышены: чтобы обладать «знанием в собственном смысле» некоторой пропозиции, мы должны не просто иметь хорошее обоснование ее истинности, но обладать ее абсолютно точным и подробным доказательством, причем это доказательство должно быть настолько исчерпывающим, что

в нём не должно быть упущено ни одной из релевантных для объяснения соответствующего факта причин; другими словами, это должно быть столь подробное доказательство, что более подробного релевантного доказательства предложить невозможно. С другой стороны, даже выполнение таких неправдоподобно жестких требований не обеспечивает того, чего Аристотель, насколько мы можем судить, хотел бы с помощью них добиться, - инфаллибильности, т.е. возможности быть уверенным в безошибочности полученных подобным образом убеждений с абсолютной достоверностью, поскольку, даже если мы действительно обладаем исчерпывающим доказательством, мы не можем быть с абсолютной достоверностью уверены, что мы им обладаем43.

Вероятно, прежде всего именно в силу неправдоподобности предложенной во «Второй аналитике» теории Бёрнит пытается переистолковать Аристотеля, показывая, что обсуждающееся в рамках этой теории ётат^ц^ - это не знание, но нечто другое. Во многом тезис Бёрнита, насколько я могу судить, оказывается эффектом интерпретационной благожелательности, требования интерпретировать высказывания нашего собеседника так, чтобы они представали перед нами в наиболее выгодном свете. Будучи неосмотрительным в применении этого

43 Допустим, у меня есть такое доказательство, которое нужно Аристотелю: я знаю каждую из причин в цепочке причин, так что в действительности нет такого звена в причинной цепи, которое мне неизвестно. Проблема в том, что даже при выполнении этих условий ничто не мешает мне сомневаться: а не пропустил ли я какие-то причины? И не ошибся ли я в случае каких-то из них? Судя по всему, принципиальная возможность таких сомнений обеспечивается прежде всего тем, что я не могу покинуть свою эпистемическую перспективу и сравнить мое доказательство с «самой» реальностью напрямую. Этот зазор не устраняется никакой степенью совершенства нашего доказательства. Иными словами, если бы (1) некоторые идеальные условия знания были выполнены и (2) мы могли точно знать, что они выполнены, то мы могли бы обладать инфаллибильным знанием. Но требование (2) не может быть удовлетворено, даже если на самом деле удовлетворено требование (1): мы всегда можем сомневаться в том, что выполнили все условия (даже если в значительном количестве случаев такое сомнение не будет обоснованным и рациональным).

вообще-то необходимого для любой интерпретации принципа, можно прийти к заключению, что если что-то выглядит как плохая теория знания, то это просто потому, что оно не является теорией знания, но является теорией чего-то другого - например, понимания. Избирательная благожелательность приводит Бёрнита к попытке оправдать странную для многих из нас теорию Аристотеля.

В некоторых местах статьи Бёрнита это желание видно особенно хорошо. Так, в начале раздела II он говорит, что тезис о том, что èniOTq^q имеет своим объектом то, что не может быть иначе,

открыт для критики (и подвергался ей) в том, что он просто-напросто ошибочен, являясь результатом модальной путаницы. Обдумывая принцип, согласно которому то, что я знаю, должно быть истинным, Аристотель принимает nécessitas соп-sequentiae («необходимо, что если я знаю, что р, то р») за nécessitas consequentis («если я знаю, что р, то необходимо, что р»). Но если тезис Аристотеля касается понимания, то его мысль будет в том, что понимание зависит от объяснения, а то, что подвергается объяснению в науках <...>,- это общие

44

регулярности и связи .

Проблема, однако, в том, что высказывание Аристотеля в АРо 1.33 89а5-6 прямо свидетельствует, что он допускает ту ошибку, в совершении которой его пытается оправдать Бёрнит: в подтверждение тезиса о том, что о не-необходимых фактах не может быть знания, но о них есть только мнение, Аристотель замечает: «ведь и мнение неустойчиво, и подобные вещи», что указывает на то, что он увязывает модальную характеристику ментального состояния с модальной характеристикой его объекта.

Другим таким местом является конец того же раздела, в котором Бёрнит говорит:

Если понимать [Ёлют^ц^] как знание в смысле, связанном с обоснованным истинным мнением, то Аристотель заканчивает удивительно скептическим взглядом в отношении нашего

44 Burnyeat, «Aristotle on Understanding Knowledge», 108-109.

знания повседневных материй, касающихся чувственно воспринимаемых физических предметов и их контингентных (ак-цидентальных) свойств. Грубо говоря, у нас нет знания подобных вещей, или, по крайней мере, нет их знания в строгом смысле слова45.

Но что удивительного в такой картине, когда ее предлагает наследник эпистемологии Платона? И как ее необычность для сегодняшнего взгляда может служить источником сомнения в том, что Аристотель действительно имел в виду нечто подобное, когда очень близких к этому представлений придерживались еще Локк, Юм, Кант и даже Гуссерль?

Желание не оказаться по недосмотру несправедливым к мыслителю прошлого заслуживает всяческой поддержки. Но те формы, которые оно принимает у Бёрнита46, насколько я могу судить, предполагают как минимум два важных методологических упущения.

Во-первых, интерпретационная благожелательность - это холистический принцип, и он не должен применяться избирательно. Если мы и получаем более благосклонную интерпретацию теории ётат^ц^ Аристотеля в некоторых местах «Второй аналитики», интерпретируя ее как «понимание», то только за счет создания куда больших трудностей для благожелательной интерпретации других высказываний Аристотеля об этом феномене и о других близко связанных с ним понятиях в прочих местах этого трактата, а также в корпусе в целом. Если же мы пытаемся отнестись к аристотелевским высказываниям об ётат^ц^ благожелательно в целом, то наиболее правдоподобное их понимание всё-таки заключается в том, что, какая ни есть, неудачная и неказистая, но всё же теория ётат^ц^ Аристотеля - это теория знания.

Во-вторых, испытывать неудобство в связи с тем, как выглядит теория знания Аристотеля, выливающееся в намерение оправдать Стагирита в связи с этим элементом его теоретического наследия, можно, насколько я могу судить, лишь исходя из имплицитной предпосылки, что между его и нашими

45 Burnyeat, «Aristotle on Understanding Knowledge», 115.

46 Равно как и у многих других авторов; Бёрнит здесь далеко не уникален.

сегодняшними обстоятельствами, которые могли бы повлиять на то, насколько тонкой и убедительной окажется разработанная теория знания, нет существенной разницы; что он при выработке этой теории находился в столь же благоприятных для конечного результата интеллектуальных и институциональных условиях, что и любой философ сегодня; что двадцать пять веков традиции эпистемологических разысканий и развитая инфраструктура доступа к ним не дают даже очень среднему философскому уму решающего преимущества над не вызывающим никаких сомнений гением Аристотеля. Мне кажется, что для того, чтобы заметить неправдоподобность этой предпосылки, достаточно просто проговорить ее вслух. Теория знания Аристотеля выглядит чрезвычайно достойно для мыслителя, который в области эпистемологии почти не имел предшественников и имел очень немного собеседников. То, насколько неудачной она представляется нам сегодня, является прежде всего свидетельством существования в философии прогресса - который в этой области по большей части заключается не в накоплении позитивного знания, а именно в постепенном отбраковывании неудачных решений рассматриваемых проблем и сужении круга тех вариантов ответа на поставленные вопросы, которые могли бы рассматриваться как имеющие хорошие шансы оказаться верными47.

Список литературы / References

Еетье, Эдмунд. «Является ли обоснованное истинное убеждение знанием?» Перевод Льва Ламберова. Analytica 1 (2007): 123-126.

(Gettier, Edmund L. «Is Justified True Belief Knowledge?». Translated into Russian by Lev Lamberov. Analytica 1 (2007): 123-126. (In Russian))

Дворецкий, И.Х. Древнегреческо-русский словарь. 2 т. М.: Еосудар-ственное издательство иностранных и национальных словарей, 1958.

47 Cp. David Chalmers, «Why Isn't There More Progress in Philosophy?», Philosophy 90 (2015): 13-16, 18; Daniel Stoljar, Philosophical Progress: In Defence of a Reasonable Optimism (Oxford: Oxford University Press, 2017).

(Dvoretskii, Iosif. H. [Russian Dictionary of Ancient Greek], 2 vols. Moscow: Gosudarstvennoi izdatel'stvo inostrannykh i natsional'nykh slo-varei Publ., 1958. (In Russian))

Орлов, E.B. Аристотель о началах человеческого разумения. Новосибирск: Издательство СО РАН, 2013.

(Orlov E.V. [Aristotle on Principles of Human Understanding]. Novosibirsk: Siberian Branch of RAS Publ., 2013. (In Russian))

Орлов, E.B. Философский язык Аристотеля. Новосибирск: Издательство СОРАН, 2011.

(Orlov E.V. [Aristotle's Philosophical Language]. Novosibirsk: Siberian Branch of RAS Publ., 2011. (In Russian))

Фохт, Б.А. ред. Аналитики Первая и Вторая, Аристотель. М.: Госполитиздат, 1952.

(Fokht, Boris A. ed. [Aristotle's Analytics, Prior and Posterior]. Moscow: Gospolitizdat Publ., 1952. (In Russian))

Фохт, Б.А. и М.И. Иткин, ред. «Вторая аналитика». В Сочинения, Аристотель. 2:255-346. М.: Мысль, 1978.

(Fokht, Boris A. and Mikhail I. Itkin, eds. «Posterior Analytics». In [Collected Works], by Aristotle, 2:255-346. Moscow: Mysl' Publ., 1978. (In Russian))

Юнусов, А.Т. «Структура доказательного знания во "Второй аналитике" Аристотеля». Кандидатская диссертация. МГУ имени М.В. Ломоносова, 2017.

(Iunusov, Artem T. «The Structure of Demonstrative Knowledge in Aristotle's Posterior Analytics». PhD diss. Lomonosov Moscow State University, 2017. (In Russian))

Apostle, Hippocrates G., ed. Aristotle's Posterior Analytics. Grinnell, Iowa: Peripatetic Press, 1981.

Warrington, John, ed. Prior and Posterior Analytics, by Aristotle. London: Dent, 1964.

Bailly, A. Dictionnaire Grec-Francais. Le Grand Bailly. Édité par L. Sé-chan et P. Chantraine. 26e éd. Paris: Hachette, 2000.

Barnes, Jonathan, ed. Aristotle's Posterior Analytics. 1st ed. Oxford: Clarendon Press, 1975.

Barnes, Jonathan, ed. Posterior Analytics, by Aristotle. 2nd ed. Oxford: Clarendon Press, 1994.

Bayer, Greg. «Definition through Demonstration: The Two Types of Syllogisms in "Posterior Analytics" II.8». Phronesis 40, no. 3 (1995): 241-264.

Bonjour, Laurence. «Externalist Theories of Empirical Knowledge». Midwestern Studies in Philosophy 5 (1980): 53-73.

Bonjour, Laurence. «Internalism and Externalism». In Oxford Handbook of Epistemology, edited by Paul K. Moser, 234-264. Oxford: Oxford University Press, 2002.

Bronstein, David. Aristotle on Knowledge and Learning: The Posterior Analytics. New York: Oxford University Press, 2016.

Burnyeat, M.F. «Aristotle on Understanding Knowledge». In Aristotle on Science: the Posterior Analytics. Proceedings of the Eighth Symposium Aristotelicum, edited by Enrico Berti, 97-140. Padova: Editrice Antenore, 1981.

Burnyeat, Myles F. «Episteme». In Episteme, etc.: Essays in Honour of Jonathan Barnes, edited by Ben Morison and Katerina Ierodi-akonou, 3-29. Oxford: Oxford University Press, 2011. https://doi.org/ 10.1093/acprof:oso/9780199696482.003.0001.

Chalmers, David. «Why Isn't There More Progress in Philosophy?». Philosophy 90 (2015): 3-31. https://doi.org/10.1017/s0031819114000436.

Charlton, W., ed. Aristotle's Physics: Books I and II. Oxford: Clarendon Press, 1970.

Colli, Giorgio, cur. «Secondi Analitici». In Organon, di Aristotele, 277403. Torino: Einaudi, 1955.

Detel, Wolfgang, Hrsg. Analytica posteriora. In Werke in deutscher Übersetzung, von Aristoteles. Bd. 3/II. Berlin: Akademie Verlag, 1993.

Diggle, James, ed. The Cambridge Greek Lexicon. 2 vols. New York: Cambridge University Press, 2021.

Düring, Ingemar. Aristotle's Protrepticus: An Attempt at Reconstruction. Göteborg: Elanders Boktryckeri Aktiebolag, 1961.

Gigon, Olof, ed. Aristotelis Opera. Vo/. III: Librorum deperditorum fragmenta. Berolini: De Gruyter, 1987.

Gohlke, Paul, Hrsg. Zweite Analytik, von Aristoteles. Paderborn: Ferdinand Schöningh, 1953.

Goldin, Owen. Explaining an Eclipse: Aristotle's Posterior Analytics 2.1-10. Ann Arbor: University ofMichigan Press, 1996.

Goldman, Alvin. Epistemology and Cognition. Cambridge, MA: Harvard UniversityPress, 1986.

Goldman, Alvin. «The Internalist Conception of Justification». Midwestern Studies in Philosophy 5 (1980): 27-51.

Hocutt, Max. «Aristotle's Four Becauses». Philosophy 49, no. 190 (1974): 385-399. https://doi.org/10.1017/s0031819100063324.

Irwin, Terence. Aristotle's First Principles. Oxford; New York: Clarendon Press; Oxford University Press, 1988.

John Philoponus. On Aristotle Posterior Analytics 1.1-8. Edited and translated by Richard D. McKirahan. London: Bristol Classical Press, 2008.

John Philoponus. On AristotlePosterior Analytics 1.9-18. Editedandtrans-lated by Richard D. McKirahan. London: Bristol Classical Press, 2012.

John Philoponus. On Aristotle's Posterior Analytics 2. Edited and translated by Owen Goldin. London: Bristol Classical Press, 2009.

Kosman, Aryeh. «Understanding, Explanation, and Insight in the Posterior Analytics». In Virtues of Thought: Essays on Plato and Aristotle, 7-26. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2014.

Lear, Jonathan. Aristotle: The Desire to Understand. Cambridge; New York: Cambridge UniversityPress, 1988.

Lesher, J.H. «On Aristotelian 'Emaiq^q as "Understanding"». Ancient Philosophy 21, no. 1 (2001): 45-55.

Liddell, Henry George, m Robert Scott. A Greek-English Lexicon. 9th ed. Oxford: Clarendon Press, 1996.

Lyons, John. Structural Semantics: An Analysis of Part of the Vocabulary of Plato. Oxford: Blackwell, 1963.

Medda, Roberto, cur. «Analitici Secondi». In Organon, di Aristotele, 793-1077. Milano: Bompiani, 2016.

Mignucci, Mario, cur. Analitici Secondi. Organon TV, di Aristotele. Bari: Laterza, 2007.

Montanari, Franco. The Brill Dictionary of Ancient Greek. Edited by Madeleine Goh and Chad Schroeder. Boston, MA: Brill, 2015.

Moravcsik, Julius M.E. «Aristotle on Adequate Explanations». Synthese 28, no. 1 (1974): 3-17. https://doi.org/10.1007/bf00869493.

Moravcsik, Julius M.E. «What Makes Reality Intelligible? Reflections onAristotle's Theory of Aitia». In Aristotle's Physics. A Collection ofEssays, edited by Lindsay Judson, 31-48. Oxford: Clarendon Press, 1995.

Mure, G.R.G., ed. «Analytica Posteriora». In The Works of Aristotle Translated into English. Vol. 2. Oxford: Clarendon Press, 1928.

Owen, Octavius Freire, ed. «Posterior Analytics». In The Organon, or Logical Treatises, of Aristotle, 1:244-356. London: G. Bell, 1882.

Pape, Dr. W. Handwörterbuch der Griechischen Sprache. 4 Bde. Braunschweig: F. Bieweg & Sohn, 1880.

Patzig, Günther. «Erkenntnisgründe, Realgründe und Erklärungen (zu An. post. A 13)». In Aristotle on Science: the Posterior Analytics. Proceedings of the Eighth Symposium Aristotelicum, edited by Enrico Berti, 141-156. Padova: Editrice Antenore, 1981.

Pellegrin, Pierre, ed. Seconds Analytiques: Organon IV, par Aristote. Paris: Flammarion, 2005.

Poste, Edward. The Logic of Science: A Translation of the Posterior Analytics of Aristotle. Oxford: F. Macpherson, 1850.

Rocci, Lorenzo. Vocabolario greco-italiano. 3a ed. Roma: Dante Alighieri, 1943.

Rose, Valentin, ed. «Aristotelis qui ferebantur librorum fragmenta». In Ari-stotelis Opera. Vol. V, 1461-1590. Berlin: Reimer, 1870.

Ross, W.D., ed. Aristotelis Fragmenta selecta. Oxford: Clarendon Press, 1955.

Salmieri, Gregory, David Bronstein, David Charles, and James G. Lennox. «Episteme, Demonstration, and Explanation: A Fresh Look at Aristotle's Posterior Analytics». Metascience 23, no. 1 (2013): 1-35. https://doi.org/10.1007/sll016-013-9815-l.

Scanion, T.M. What We Owe to Each Other. Cambridge, Mass: Belknap Press of Harvard University Press, 1998.

Scott, Dominic. Recollection and Experience: Plato's Theory of Learning and its Successors. Cambridge: Cambridge University Press, 1995.

Seidl, Horst, Hrsg. Zweite Analytiken, von Aristoteles. Würzburg; Amsterdam: Rodopi B.V., 1984.

Stoljar, Daniel. Philosophical Progress: In Defence of a Reasonable Optimism. Oxford: Oxford University Press, 2017.

Tricot, J., ed. Organon Tome IV: Les seconds analytiques, par Aristote. Paris: Librairie Philosophique Vrin, 1947.

Tredennick, Hugh, ed. «Posterior Analytics». In Posterior Analytics. Topica, by Aristotle, 2-261. Cambridge, MA: Harvard UniversityPress, 1960.

Vlastos, Gregory. «Reasons and Causes in the Phaedo». Philosophical Review 78, no. 3 (1969): 291-325. https://doi.org/10.2307/2183829.

Walzer, Richard. Aristotelis dialogorum fragmenta. Sansoni, 1934.

Wilson, Malcolm. Aristotle's Theory of the Unity of Science. Toronto: University of Toronto Press, 2000.

Zanatta, Marcello, cur. «Analitici Secondi». In Organon, di Aristotele, 2:9-111. Torino: UTET, 1996.

Zekl, Hans Günter, Hrsg. «Zweite Analytik». In Organon. Band 3/4, von Aristoteles, 309-524. Hamburg: Felix Meiner, 1998.