CC BY
138
ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
2011 История Выпуск 3 (17)
УДК 930.25:929:75.011(091)(47+57)Ворошилов
АРХИВНЫЙ ФОНД К. Е. ВОРОШИЛОВА КАК ИСТОЧНИК ПО СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ СОВЕТСКОГО ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОГО ИСКУССТВА
Г. А. Янковская
Рассматриваются возможности использования архивного фонда советского военачальника и государственного деятеля К. Е. Ворошилова для реконструкции социальных аспектов истории изобразительного искусства в СССР. Анализируются документы, помогающие выявить специфику патрон-клиентских отношений в кругах правящей художественной бюрократии и политической элиты эпохи сталинизма. Особое внимание уделяется многолетним деловым и личным контактам К. Е. Ворошилова и А. М. Г ерасимова.
Ключевые слова: К. Е. Ворошилов, А. М. Герасимов, Российский государственный архив социально-политической истории, патрон-клиентские отношения, советское искусство.
Четвертого февраля 2011 г. исполнилось 130 лет со дня рождения К. Е. Ворошилова. Этот факт не остался незамеченным в СМИ и все же оказался на периферии интересов профессионалов и публики [Клим Ворошилов]. Слава «первого маршала» давно потускнела и не востребована в современных баталиях за советское прошлое. Сегодня предвоенный образ Ворошилова - героя Гражданской войны и беспощадного борца с «врагами народа» - или послевоенный образ Ворошилова -«никудышного стратега» - вытесняется из культурной памяти российского общества другим образом - «покровителя муз». В историографии культурной политики и духовной жизни эпохи сталинизма за Ворошиловым утверждается репутация патрона деятелей культуры и личного друга художников, основанная во многом на личных воспоминаниях, приватных разговорах и иных персональных свидетельствах [Kelly, Miner-Gulland, 1998, р. 147-153; Медведев]. Есть ли тому документальные подтверждения?
Ворошилов - большевик с дореволюционным стажем, член Революционного военного совета Первой конной армии (1919), командующий войсками Кавказского и Московского военных округов (1921-1925), нарком по военным и морским делам, председатель Революционного военного совета СССР (1925-1934), нарком обороны СССР (1934-1940), зампредседателя правительства СССР (1946-1953), председатель Президиума Верховного совета СССР (1953-1960), член ЦК, Политбюро ЦК ВКП (б) и Президиума ЦК КПСС. С таким кругом функций Ворошилов, как и любой другой руководитель столь высокого ранга, волей неволей превращается в машину по производству бумаг - будущих архивных документов. Материалы, касающиеся его деятельности, находятся во многих центральных, местных и личных архивах: от Центрального военно-исторического архива до архива музея художника А. М. Герасимова в Мичуринске. Но наиболее полная коллекция свидетельств о государственной службе и личной жизни Ворошилова собрана в фонде № 74 Российского государственного архива социально-политической истории. В фонде 640 дел. В многостраничных томах представлены доклады, выступления, речи на съездах, конференциях, митингах, встречах, приемах и дневниковые записи, связанные с историей Большого театра и МХАТа СССР, с работой редакций газет, журналов, издательств, музеев и других учреждений культуры. Очень ценный пласт материалов - это переписка с деятелями науки, искусства: Е. Ф. Гнесиной, А. М. Горьким, И. Е. Репиным и многими другими [Описание личного фонда К. Е. Ворошилова].
Очевидно, что этот архивный фонд позволяет изучать различные аспекты истории советского общества, в том числе такие малоисследованные, как социальные взаимодействия в изобразительном искусстве. Особенно те из них, что были характерны для периода позднего сталинизма, когда на военной карьере «кавалерийского маршала» был поставлен крест и ему, как заместителю председателя Совета министров СССР, было поручено руководство очень специфической структурой -Бюро по культуре при правительстве СССР (1946-1951), действовавшего параллельно с самой влиятельной институцией в сфере культуры - Всероссийским комитетом по делам искусств при Совмине СССР. На некоторых примерах я попытаюсь показать ресурсный потенциал этого архивного фонда для реконструкции патрон-клиентских интеракций в советском искусстве.
© Г. А. Янковская, 2011
Начну с того, что личное покровительство деятелям искусств со стороны властителей - дело типичное, хотя и архаичное. Поскольку в СССР линия на огосударствление культуры, на разрушение частного рынка заказов, продвижение, тиражирование, оценку художественных произведений была стратегической для советской власти, с самого начала между художниками и политическими «тяжеловесами» устанавливаются отношения неформального, личностного плана. Лица творческих профессий использовали властные ресурсы для отстаивания личных или групповых интересов творческой интеллигенции, представители власти - для обретения статуса «культурного человека», играющего важную роль в самоопределении новой элиты. Практика патрон-клиентских отношений между деятелями искусства и политическим классом стала неотъемлемой частью художественной жизни и была значимой для всех вовлеченных в нее участников [Янковская, 2007, с. 186, 249-250, 294-295; Fitzpatrick, 1999, р. 109-114; Tolz, 2002, р. 87-105].
Уже к середине 1920-х гг. за Ворошиловым - человеком, казалось бы, совершенно далеким по социализации и роду деятельности от искусства (нарком военмор и председатель РВС СССР), - закрепилась репутация «друга художников». Пожалуй, главным транслятором имиджа партийца-мецената в 20-е гг. был художник И. Бродский. Он ведет с Ворошиловым интенсивную переписку, выступает посредником в неудачной «дипломатической миссии» - попытке уговорить Репина вернуться на родину [Турченко]. Многолетняя переписка Бродского и Ворошилова (как и переписка с другими мастерами искусств) дает массу возможностей для изучения лингвистического пласта неформальных интеракций в искусстве. Языковые средства - важный способ установления патерналистских связей. Формулы выражения слабой социальной позиции одного действующего лица и сильной позиции другого (клиента и его патрона) постоянно встречаются в письмах Бродского Ворошилову, датированных январем - ноябрем 1926 г.: «...я всегда всем говорил, что если бы Репин попал бы на часок к Ворошилову, он от него ушел бы большевиком.»1, «.дорогой и любимейший Климент Ефремович, все художники в Вашем лице видят своего спасителя, и они не ошибаются, это так и есть. Вы единственный человек, который близко принимаете интересы художников и искренне им желаете добра»2, «.как жаль, что Вы не нарком по искусству, какого бы расцвета оно достигло!»3. Речевые обороты, отражающие личную признательность и зависимость, в целом характерны для переписки художников с Климом Ворошиловым. Приобретя репутацию защитника деятелей культуры, он обрек себя на поток просьб о раздаче указаний нижестоящим инстанциям, получении наград и статусных должностей в иерархичном мире советского искусства и распределительного быта.
Помимо речевых технологий особый интерес представляют мотивы стремления художников установить тесные контакты с партийными покровителями. Добившись дружеского внимания со стороны партийно-правительственной элиты, художники очень часто пользовались этим для реализации корпоративных интересов - получения мастерских, заказов, решения иных вопросов, связанных с повседневностью творческих профессий в СССР. Так, один из документов фонда Ворошилова позволяет установить среднемесячный официальный доход советского художника в годы социалистической реконструкции. В начале 1930-х гг. группа из почти 80 художников организовала кооперативное товарищество для постройки дачного поселка под названием «Советский художник». Художники 10 января 1934 г. обратились к Ворошилову с просьбой помочь «в продвижении этого вопроса». В этом документе наибольший интерес представляет список учредителей кооператива с указанием социального происхождения и среднемесячного заработка художников. Согласно списку коллективным клиентом Ворошилова оказываются и академик живописи Витольд Каэтанович Бялыницкий-Бируля (заработок 1000 руб. в месяц), и знаменитый скульптор, сын крестьянина Иван Диомидович Шадр (1500 руб.), и профессор живописи Дмитрий Николаевич Кардовский (800 руб.), и сын служащего общественный работник на изофронте Маврикий Адамович Кржипов (400 руб.), и сын казака, автор легендарной «Тачанки» Митрофан Борисович Греков (500-700 руб.), и сын служащего, карикатурист Михаил Михайлович Черемных (1500 руб.)4. Документы такого рода не всегда сохранялись в фондах художественных организаций, а без них реконструировать художественную жизнь в эпоху сталинизма было бы некорректно.
Личное покровительство было крайне необходимо художественным организациям после окончания Отечественной войны - этот неформальный канал коммуникации позволял в тяжелейшее послевоенное время ставить и решать вопросы демилитаризации сферы культуры. Именно к Ворошилову - своему высокопоставленному покровителю - обращается официальный лидер советских художников, А. Герасимов, с просьбой возобновить строительство городка художников на
Масловке в Москве, вернуть помещения, занятые в годы войны промышленными предприятиями, художественным организациям и учебным заведениям, вернуть в программу школьного обучения обязательные уроки рисования, построить новые выставочные помещения, учредить Академию художеств СССР или созвать долгожданный учредительный съезд Союза советских художников5.
Художники использовали ресурс патрон-клиентских отношений для сохранения статус кво, защиты себя от идеологических нападок и чисток. В переписке с Бродским четко прослеживается, например, как особые отношения с Ворошиловым помогли художнику выйти из крайне опасной ситуации. Коллеги по Ассоциации художников революционной России летом 1928 г. обвинили Бродского в том, что он вступил в организацию из материальных, а не идейных интересов, завышал стоимость своих картин, делал дорогостоящие копии своих произведений «шаблонированием и штампованием», слишком много зарабатывал, превратился в нэпмана от культуры6. В решении этих вопросов Ворошилов, как настоящий патрон, был избирателен. Бродского он защитил, а, например, художника Н. Михайлова - нет.
Казус с Н. Михайловым случился уже в другую эпоху, в преддверии Большого террора. Николай Иванович Михайлов в 1918 г. окончил Казанское художественное училище и в числе трех лучших выпускников был направлен на стажировку в Китай и Японию. Вернулся он в Москву только в 1925 г. и поступил во ВХУТЕМАС. К 1930 г. был принят в созданный Московский союз советских художников (далее - МОССХ). Его товарищами по союзу стали Соколов-Скаля, Сарьян, Архипов, Машков, Богородский и многие другие известные художники. Михайлова ценили, он писал много картин. Шла нормальная творческая жизнь. Но в 1935 г. художник написал картину о похоронах Кирова. Она экспонировалась на выставке, получила хорошие отзывы, а фотография картины в числе других фотографий лучших картин была показана вождю государства. Сталину картина не понравилась. Он увидел среди складок Красного знамени, склоненного над Сталиным, Ворошиловым и Кагановичем, стоящими около гроба Кирова, скелет. Позднее появилась версия о том, что картина была написана поверх другой работы, сделанной ранее на мистическую тему. Такая практика обычна в жизни художника, а уж в СССР, где хороший холст всегда был в дефиците, и подавно. В любом случае, была ли это игра тонов на черно-белом снимке или наложение друг на друга разных изображений, Михайлов не ожидал, что его композиционные аллегорические решения получат трактовку «призыва к терроризму» [Великанов, Манин, 1989, с. 12-14].
В 1992 г. впервые была опубликована стенограмма заседания правления МОССХ 23 января 1935 г., содержащая запись обсуждения коллегами по цеху работы Н. Михайлова. Из документа становится понятным, почему художник вынужден был обратиться за помощью к Ворошилову. На том злополучном заседании прозвучали следующие обвинения [Стенограмма, 1935]:
...Посмотрите, как скомпонована картина. Тов. Сталин, видимо, со всей скорбью прощается со своим другом. Стоит тов. Ворошилов - по намекам. Стоит тов. Каганович. Между ними четко обрисован скелет, череп. Здесь видите плечи, дальше рука. И эта костлявая рука захватывает тов. Сталина, затем этот блик - рука, которая захватывает за шею тов. Ворошилова. Дальше идет очень подозрительная линия складок, но если приглядеться внимательно к этим пятнам, то получается точно абрис ноги скелета. Вы видите в этом месте утолщение, здесь коленная чашечка, а дальше пяточная кость и нога. На фотографии вы ясно видите то, что было задумано автором. Тут может быть очень хитрая механика. Может быть, живопись в общем построена в расчете на то, что когда сфотографируется, то красный цвет перейдет в серый, и тогда совершенно ясно видна пляска смерти, увлекающая двух наших любимейших вождей.
Итак, Ворошилов - один из героев картины. Даже не картины, а эскиза. Именное ему через пять дней после судилища, устроенного коллегами, художник Михайлов пишет письмо, как другу художников. Письмо сохранилось. Приведу его почти полностью:
Глубокоуважаемый тов. Ворошилов!
Я сделал эскиз «прощание с тов. Кировым». В этот эскиз я хотел вложить всю утрату вождя партии т. Сталина, потерявшего своего лучшего соратника и друга. Мне хотелось дать в эскизе не только его переживания как вождя, потерявшего своего соратника, но как человека скорбящего о человеке Кирове.
Я не стремился к законченности эскиза, а все внимание устремил только на одно, найти ощущение в пятнах красок драматизма настоящего события.
То жестокое недоразумение, которое получилось из-за незаконченности моего эскиза и слу-
чайных пятен-бликов, вызвало у товарищей впечатление о наличии в группе намеченных фигур стоящего у гроба Кирова какого-то призрака скелета, якобы хватающего тов. Сталина <...>.
В связи с этим мне предъявлено обвинение Правлением МОСХа в умышленной контрреволюции, выразившейся в подаче подобного эскиза. Меня Правление причислило к лагерю врагов социалистической Родины. Меня ошельмовали на заседании правления Союза художников. Я считаю, что технически незаконченный эскиз не может быть аргументом для обвинения в контрреволюции и для оскорбления меня в общественном месте, как это сделал тов. Юдин (зам. зав. культпро-пом ЦКВКП (б)) назвав меня «мерзавцем».
Меня признавали и признают как талантливого молодого художника. Мои работы приняты в ряд музеев как ценные художественные произведения. Эскиз «У гроба Кирова» был признан в начале одним из серьезных набросков. Комиссия в составе тт. Стецкого, Эйдемана и др. вначале одобрила эту работу и она около 20 дней висела на выставке, не вызывая никаких нареканий <...> ... при просмотре лично тов. Сталиным фото-снимка моего эскиза говорят, что он будто бы сказал, что «художник вероятно подшутил», указав на тень призрака, стоящего в группе окружающих гроб с т. Кировым и дал на рассмотрение художникам.
Это будто бы его личное замечание некоторые художники и т. Юдин использовали для травли меня и причисления к контрреволюции.
Я пишу вам. Тов. Ворошилов, надеясь, что Вы дадите правдивую оценку этому для меня трагическому случаю и снимите с меня незаслуженное клеймо антисоветского художника.
Я верю, что своей работой смогу оправдать почетное звание советского художника.
Умоляю вас - дать указания кому следует о прекращении кошмарной травли, развернутой против меня и о восстановлении меня в правах члена Союза художников.
Преданный Вам художник Михайлов Н. И. 7
Письмо имеет постскриптум, принадлежащий кому-то из родственников: «Это письмо тов. Михайлов подписать не смог, т.к. ночью 26 января 1935 г. он был арестован НКВД»8. Чем закончилась эта драматичная история, стало известно только после краха СССР. Картина Михайлова была уничтожена, ее автор - арестован, сослан в Воркуту, а потом в Ухту. Через 5 лет он умер [Великанов]. Неизвестна реакция Ворошилова на письмо мало знакомого ему художника. Зато Ворошилов был персональным патроном и гарантом быстрого продвижения по статусной и карьерной лестнице таких «классиков» социалистического реализма того времени, как И. Бродский или Е. Кацман.
Однако наиболее тесные, теплые и продолжительные отношения установились у Ворошилова с Александром Михайловичем Герасимовым (1881-1963) - председателем Оргкомитета Союза советских художников, народным художником СССР, академиком и президентом Академии художеств СССР, доктором искусствоведения, лауреатом Сталинской премии 1941, 1943, 1946 и 1949 гг. После войны А. Герасимов сосредоточил в своих руках почти все рычаги управления изобразительным искусством, добился исключительно привилегированного положения, монополизировал доступ к наиболее интересным и денежным заказам, превратился в одиозную фигуру художественной жизни. И, хотя он неоднократно попадал в ситуации почти бойкота со стороны коллег, житейские передряги и даже судебные разбирательства, Ворошилов во многих случаях его выручал.
Знакомство художника с Ворошиловым произошло при посредничестве скульптора Денисо-вой-Щаденко в 1927 г. [Воронова]. Вскоре отношения военачальника и живописца становятся все более прочными, Ворошилов в письмах не раз называет Герасимова своим личным другом, они встречаются семьями, делятся впечатлениями о событиях культурной жизни. Это знакомство пришлось очень кстати в конце 1920-х гг.: художник оказался в чрезвычайно опасной ситуации: из-за социального происхождения и родственных связей мог быть поставлен крест на его судьбе.
Дело в том, что Г ерасимов родился и вырос в Козлове, в семье прасола - торговца лошадьми. Его отец владел 70 десятинами земли. После революции часть собственности семьи была экспроприирована. В аренде остались 2 десятины земли под огород, и, поскольку Герасимов не мог прокормить всю семью (6 иждивенцев), его родственники сами должны были искать себе средства к существованию, приторговывая на рынке. На фоне политики тотального вытеснения частного предпринимательства семья художника оказалась перед угрозой полного разорения и высылки. И 27 декабря 1929 г. Герасимов пишет Ворошилову письмо с просьбой защитить его семью от раскулачивания9. Почти через месяц, 21 января 1930 г., Ворошилов ходатайствует перед Председателем ЦИК СССР М. И. Калининым:
Меня в этом деле интересует только художник Герасимов. Он принадлежит к группе старых, притом хороших мастеров, которые работают с нами с Октябрьской революции. Насколько я его знаю, сам Герасимов - типичный представитель художественной богемы. В Москве он живет и работает в полуразвалившейся студии Б. Коненкова. Живет полубосяцкой жизнью, думаю, не совсем сытой. Учитывая ценность худ.Герасимова, мне кажется, ему надо помочь вылезти из всей этой истории, поскольку он связан со своей семьей.
Что просит худ. Герасимов? Рассрочить на два месяца уплату последнего налога в 720 рублей и не налагать на него дальнейших налогов. Никакой торговлей и арендой земли семья больше заниматься не будет и перейдет на его полное иждивение. Если дом, принадлежащий его семье, подлежит муниципализации, оставить его в пожизненную аренду худ Герасимову за его художественные заслуги перед Республикой.
Не могу судить, насколько эти просьбы выполнимы, но думаю, что худ. Герасимову необходимо обязательно помочь и этим сохранить его работоспособность10.
Просьба Ворошилова была услышана: семью художника оставили в покое, позволив ей фактически сохранить недвижимость и избежать репрессий.
Поддержку от Ворошилова Герасимов получает и в тяжелейшие моменты Великой Отечественной войны. Скажем, во время жесточайшего транспортного дефицита семья художника эвакуировалась из Москвы в отдельном, специально для нее выделенном вагоне. В 1942 г. под влиянием пессимистических новостей с фронта Герасимов эвакуировался в Тбилиси, хотя лично обещал «милому дорогому моему Клименту Ефремовичу», что никогда не уедет далеко от Москвы, «уверенный в наших победах»11. Этот шаг нанес серьезный удар по репутации художника, и Ворошилов помог смягчить его. Он же поспособствовал быстрой реэвакуации Герасимова, что было очень непростым делом.
Ворошилов поддерживал своего клиента даже тогда, когда Герасимов оказался в опале. После смерти Сталина, с началом проведения нового курса в культуре, Герасимов очутился едва ли не в полной изоляции, в ситуации едва ли не бойкота в художественном сообществе \Bown, 1993, р. 121139, Шевцов, 1996]. Герасимов перестал быть медийной персоной и, раздраженный и оскорбленный новым для него положением, он 24 октября 1956 г. обращается к своему многолетнему покровителю:
Дорогой глубокоуважаемый Климент Ефремович. Вы так много сделали для меня. Простите меня за это письмо. Вы видели мою выставку. Несмотря на то, что пользуется хорошим успехом у зрителей о ней нет ни слова в таких газетах, как Правда, Советская культура, Литературная газета, Вечерняя Москва - у меня опускаются руки. Я написал об этом Никите Сергеевичу. У меня нет надежды, что бы он так занятый государственными делами посетил выставку... прошу Вас если будет случай сказать ему Ваше впечатление о моих произведениях. Я уже раскаиваюсь, что я сделал эту выставку. Преданный Вам и уважающий вас А. Герасимов12.
Ворошилов продолжает заботиться о семье Герасимова и его репутации и после смерти художника. Он пишет письмо секретарю ЦК КПСС, Председателю Комитета партийногосударственного контроля ЦК КПСС и Совета Министров СССР тов. А. Н. Шелепину с просьбой проверить наличие вкладов и движение средств Г ерасимова. Дело в том, что после его смерти был обнаружена только одна сберкнижка с незначительной суммой, что показалось странной его вдове и дочери, считавшим, что характерной чертой Герасимова была доверчивость в отношениях с людьми, «отсутствие меркантильности, а иногда и чрезмерная забывчивость к своим должникам, беспечность к хранению документов»13. Проверка никаких новых вкладов и криминала, связанного с наследством А. Г ерасимова, не выявила.
Покровительство, оказанное Ворошиловым А. Герасимову, было гарантией его феноменального продвижения во власть. Но оно не помогло, а, скорее, помешало взвешенной оценке места этой личности в истории изобразительного искусства эпохи сталинизма. После смерти Г ерасимова не были созданы государственная комиссия по организации его похорон, комиссия по учету и сохранению художественного наследия. Не было мероприятий по увековечиванию его памяти, не было даже некрологов в центральной печати. Возможно, это типичная судьба фаворитов власти.
Несколько сюжетных линий, рассмотренных в этой публикации, позволяют судить о том, насколько разноплановые и насыщенные уникальными деталями исследования советского изоискусства можно вести на базе архивного фонда Ворошилова, и обозначить одно из актуальных направлений исследования - социальную историю художественной жизни.
Примечания
1 Российский государственный архив социально-политической истории (далее - РГАСПИ). Ф. 74. Оп. 1. Д. 294. Л. 2-2 об.
2 Там же. Л. 26.
3 Там же. Л. 8.
4 Там же. Д. 292. Л. 35-39.
5 Переписка А. Герасимова и К. Ворошилова разносторонне представлена помимо РГАСПИ в фондах Государственного архива Российской Федерации (далее - Г АРФ), особенно в коллекциях материалов, связанных с деятельностью Комитета по делам искусств СССР. См., например: ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 54. Д. 31. Л. 90-93.
6 РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 1. Д. 294. Л. 12-19.
7 Там же. Д. 292. Л. 122-124.
8 Там же.
9 РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 1. Д. 299. Л. 17-18 об.
10 Там же. Л. 14-14 об.
11 Там же. Л. 9-9 об.
12 Там же. Л. 13.
13 Там же. Л. 19.
Библиографический список
Великанов В. И. Судьбы людские: семейная хроника / вступ. ст. С. Г. Дроздова; ред. С. Волкова. М., 1998 [Электронный ресурс]. URL: http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=8715 (дата обращения: 08.10.2011).
Воронова Т. И. А. М. Герасимов и К. Е. Ворошилов [Электронный ресурс]. URL: http://amgera-simov.ru/amgerasimov-and-kevoroshilov.html (дата обращения: 08.10.2011).
Герасимов А. За социалистический реализм. М., 1952.
Клим Ворошилов: покровитель муз и никудышный стратег [Электронный ресурс]. URL: http://svpressa.ru/society/article/38408 (дата обращения: 08.10.2011).
Манин В. История из истории // Творчество. 1989. № 7.
Медведев Р. Они окружали Сталина [Электронный ресурс]. URL: http://soratniki.chat.ru/index.html (дата обращения: 08.10.2011).
Описание личного фонда К. Е. Ворошилова в Российском государственном архиве социально политической истории [Электронный ресурс]. URL: http://libinfo.org/index/index.php?id=8341 (дата обращения: 08.10.2011)
Стенограмма экстренного заседания правления МОССХ от 23 января 1935 г. // Континент. 1992. № 3 [Электронный ресурс]. URL: http://magazines.russ.ru/continent/2011/148/mo45.html (дата обращения: 08.10.2011)
Турченко С. Илья Репин: «От почестей освободите. Я лучше приплачу» [Электронный ресурс]. URL: http://www.svpressa.ru/all/article/43895/ (дата обращения: 08.10.2011)
Чуев Ф. Полудержавный властелин. М., 2000.
Шевцов И. Великое служение отчизне // Мол. гвардия. 1996. № 9.
Янковская Г. А. Искусство, деньги и политика: художники в годы позднего сталинизма. Пермь, 2007.
Bown M. Alexander Gerasimov // Art of the Soviets: Painting, Sculpture & Architecture in a one-Party State, 1917-1992 / eds. by M. Bowm, B. Taylor. Manchester; New York, 1993.
Bown M. C. Socialist Realism painting. New Haven, 1998.
FitzpatrickSh. Everyday Stalinism. Ordinary Life in Extraordinary Times: Soviet Russia in the 1930s. New York; Oxford, 1999.
Kelly C., Miner-Gulland P. Interpretation of Socialist Realism: Petrov-Vodkin versus Gerasimov // Russian Cultural Studies: аn Introduction / еd. by C. Kelly, D. Shepherd. Oxford, 1998.
Tolz V. «Cultural Bosses» as Patron and Clients: the Functioning of the Soviet Creative Unions in the Postwar Period // Ibe Contemporary European History. 2002. Vol. 11, № 1.
Дата поступления рукописи в редакцию 14.10.2011
