CC BY
72
DOI 10.24411/9999-001А-2018-10003 УДК: 902/904+902.6+711.423+728
Ю.Н. Гаркуша
Институт археологии и этнографии СО РАН (Новосибирск)
Архитектура поселений коренного населения Севера Западной Сибири: дендрохронологический аспект
Аннотация
Как известно, метод дендрохронологии при изучении архитектурных объектов позволяет получать не только объективные даты их возникновения, но и решать более широкий круг вопросов. Среди таковых — восстановление строительной истории отдельного строения и населенного места в целом, реконструкции различных аспектов деревообработки и строительного дела. Среди археологических поселенческих комплексов Севера Западной Сибири выделяется ряд памятников с мерзлым культурным слоем. Его наличие обеспечило значительную сохранность их архитектуры. На примере ряда памятников, оставленных коренным населением, рассматривается, насколько полно используется метод дендрохронологии для решения вопросов истории традиционного домостроения коренного населения региона. Привлечены материалы Надымского и Полуйского мысового городков, городищ Бухта Находка и Усть-Войкарское. Установлено, что введенные в научный оборот результаты дендроанализа не систематизированы. Как правило, учитываются только образцы, прошедшие процедуру датирования. Также выборочно присутствует информация о дифференциации дендрообразцов из отдельных построек по породам, о местах отбора образцов, о сезоне лесозаготовок, и т.д. Ограничение информации делает реконструкцию строительной истории неполной. Игнорирование архитектурного контекста приводит к некорректным выводам о хронологии памятников.
Ключевые слова: дендрохронология, археология, Север Западной Сибири, Надымский городок, Полу-йский мысовой городок, городище Бухта Находка, Городище Усть-Войкарское
Yu.N. Garkusha Institute of Archeology and Ethnography (Siberian Branch of the Russian Academy of Sciences, Novosibirsk)
Architecture of the Settlements of the Native Population of the North of Western Siberia: Research by Tree-ring Analysis
Abstract
The tree-ring analysis is known to be effective while researching architectural objects for revealing not only their objective dates of origin but also a wide range of information. For example, it can reconstruct history of a building or a whole settlement, different aspects of woodworking and construction process. Monuments with a frozen cultural layer have a special place among the archeological settlements of the North of Western Siberia. Frozen components provided good preservation of the architectural objects in the settlements. The article deals with the way how the tree-ring analysis can be fully used for investigating of the history of traditional housing of the native population of the region. The work is based on a list of historical monuments which survived till nowadays — Nadymsky, Poluysky cusp, Bukhta Nakhodka and Ust-Voikarskoe settlements. It is revealed that published results of the tree-ring analysis for these historical places are not systemized. The researches usually analyze only such samples which have certain dates. In some works there is a few information about wood species, sampling points, timber harvesting time, etc. Such incomplete information doesn't allow to reconstruct a whole history of settlement building. Ignoring of architectural context makes the conclusions about historical monuments chronology incorrect.
Key words: dendrochronology, archeology, the North of Western Siberia, Nadymsky settlement, Poluysky cusp settlement, Bukhta Nakhodka settlement, Ust-Voikarskoe settelment
В ходе археологических исследований на Севере Западной Сибири в последние десятилетия был открыт ряд уникальных поселенческих комплексов, которые демонстрируют широкие возможности для
практически всестороннего изучения различных сфер деятельности коренного населения региона. Своеобразие данной группы памятников — наличие в их структуре мерзлого культурного слоя — по-
зволило обеспечить высокую степень сохранности предметов из органических материалов. В полной мере это сказалось на состоянии деревянной архитектуры, представленной руинами строений различной конструкции и назначения, образующими крупные архитектурно-планировочные комплексы. Это позволило учитывать всю совокупность технологических приемов, используемых в деревянном строительстве, которые, как правило, недоступны в отсутствие фактора мерзлоты либо других специфических условий, обеспечивающих хорошую сохранность органики. Информация такого рода востребована для реконструкции традиционного домостроения. В таких условиях естественным образом встал вопрос о задействовании в исследованиях дендрохроноло-гического анализа.
Наиболее активно метод дендрохронологии применялся при комплексных исследованиях таких средневековых поселенческих памятников на севере Западной Сибири, как Надымский, Полуйский мысовой городки, городищ Бухта Находка и Усть-Войкарское. На базе данных археологических памятников были сформированы значительные в количественном отношении коллекции дендрообразцов строительной древесины.
Основной задачей применения дендрохроно-логического метода в изучении археологических и исторических архитектурных объектов, как правило, является установление календарного времени их сооружения. Однако дендроанализ позволяет решать более широкий круг вопросов, связанных со строительной историей и отдельных строений и населенных мест в целом, а также внести значимый вклад в реконструкцию различных аспектов деревообработки и строительного дела. [Черных, Сергеева, 1997, с. 109].
Изучение Надымского городка положило начало долговременным стационарным исследованиям поселений аборигенного населения Севера Западной Сибири. Итоги первых дендрохронологических изысканий на памятнике были представлены их автором, В.М. Горячевым, в серии статей [Горячев и др., 2002; Горячев, 2003]. Основные результаты, изложенные в данных публикациях, с некоторыми корректировками и дополнениями были воспроизведены в обобщающем исследовании, посвященном результатам комплексного археологического исследования данного уникального памятника [Кардаш, 2009, с. 33—34, 61, 358—359].
На первом этапе для дендроанализа было отобрано около 1300 образцов археологической древесины, принадлежащих к «верхнему слою городища» [Горячев, 2003; Кардаш, 2009, с. 7, 27]. При этом определенная их часть не была четко привязана к «культурным» слоям, а происходила из обнажений в разрушающейся части памятника [Горячев и др., 2002, с. 22; Кардаш, 2005, с. 32]. Из полученных образцов оказались пригодными для датирования около 600; календарные даты были получены только для около 300. Выводы исследователей были основаны главным образом на анализе датированных остатков древесины, что составило около 20% от общего объема выборки [Кардаш, 2009, с. 33].
В ходе дендроанализа было выделено несколько временных интервалов на протяжении от первой половины X до первой четверти XVIII в., к кото-
рым тяготели группы датированных дендрообраз-цов. Данные интервалы определены как периоды строительной активности на поселении [Горячев и др., 2002, с. 23]. Соотнесение периода, на который приходится наибольшее количество датированной древесины, и архитектурно-планиграфическо-го контекста их происхождения привело к выводу, что «верхний» культурный слой, характеризующий поздний этап функционирования укрепленного поселения, относится к концу XVI — первой трети XVIII в. [Кардаш, 2009, с. 27].
Для этого интервала была определена периодичность проведения наиболее радикальных перестроек и промежуточных ремонтов (35—40 и около 20 лет, соответственно); установлено время появления нового типа очажных устройств (чувалов) и освоение поселенцами срубной техники строительства (середина XVII в.) [Кардаш, 2009, с. 50, 54, 62].
На основании группы образцов, дендродаты которых приходятся на начало II тыс. н. э., время основания городка было отнесено к этому периоду; также утверждалось о непрерывном его функционировании до начала XVIII в. Отмеченная в пределах одного строения значительная хронологическая неоднородность дендрообразцов, справедливо аргументировалась фактором вторичного использования древесины с более ранних построек [Горячев и др., 2002, с. 23; Горячев, 2003, с. 31; Кардаш, 2009, с. 33—34]. В историографии автора раскопок О.В. Кар-даша время основания городка было уточнено XII в. [Кардаш, 2005, с. 32; 2009, с. 5, 42; 2013а, с. 16]. Необходимо отметить, что при этом остатков столь ранних строений, возраст которых был бы подтвержден дендроанализом, на сегодняшний день не выявлено. Однако материалы археологической вожпай-ской культуры (конец IX—X вв.), обнаруженные в месте расположения памятника, указывают, что это местонахождение уже было, по крайней мере, освоено местным населением на рубеже тысячелетий [Кардаш, 2005, с. 32; 2009, с. 5].
Хронологическая неоднородность выборки образцов по постройкам привела исследователей к важному методическому выводу: в данной ситуации отдельные строения должны датироваться по совокупности (выделено автором) наиболее поздних дат образцов, происходящих от капитальных элементов конструкции, а при датировании строительного уровня необходимо учитывать известные даты других строений, в том числе расположенных ниже [Кардаш, 2005, с. 32; 2009, с. 34].
Было установлено, что основным строительным материалом являлись ель, лиственница и в меньшей степени кедр [Горячев и др., 2002, с. 23]; реже применялись сосна, береза, ива [Кардаш, 2005, с. 32]. Дифференцированный анализ по породам позволил выделить периоды, в течение которых в строительном материале преобладала древесина определенного биологического вида. Одной из причин этого могло быть избирательное использование поселенцами древесины разных пород, приведшее со временем к изменению состава лесных сообществ на прилегающей территории; также нельзя исключать и эндогенные факторы, влияющие на изменение структуры и состава конкретного лесного сообщества [Горячев и др., 2002, с. 23].
Результаты статистической обработки дендрологической информации позволили утверждать, что основным источником получения стройматериала для поселенцев были участки пойменного леса в дельте р. Надым, к которой и приурочено месторасположение городка [Горячев, 2003, с. 31—32]; предполагалось, что такая древесина могла составлять от половины до трети от общего объема заготовленного стройматериала [Кардаш, 2009, с. 34]. Около трети могло приходиться на вторичную древесину; также в качестве стройматериала рассматривалась древесина, собранная после паводка (топляк) [Кардаш, 2005, с. 32; 2009, с. 34, 61]. Последний источник предполагал длительный процесс накопления необходимого количества древесного материала [Кардаш, 2005, с. 32]. Активное использование ближайших к поселению участков леса закономерно приводило к необходимости поиска сырья на более удаленных территориях с иными экологическими условиями, о чем свидетельствует присутствие в выборке дендрообразцов с отличающимися дендрологическими особенностями [Горячев, 2003, с. 31—32].
В рассуждениях о способах доставки стройматериала в качестве основного был назван сплав по воде (самосплав) [Кардаш, 2005, с. 32; 2009, с. 61] и критически оценивались иные возможности. В то же время в зимний период становились возможными кратчайшие пути до лесных массивов по льду через систему пойменных озер. Именно зимой, как отмечал и О.В. Кардаш, происходили основные перемещения по близлежащей территории и, кроме того, в этот период городок располагал необходимыми людскими ресурсами [Кардаш, 2009, с. 43—44], которые могли быть задействованы в трудоемкой операции по заготовке и доставке строительной древесины. В дополнение необходимо отметить, что лиственница, составившая значительную часть стройматериала, в силу своего высокого удельного веса является малопригодной для сплава, дает значительное количество утопа, особенно свежесрубленная. Подготовка лиственницы к сплаву оставалась трудоемким процессом, учитывающим значительное количество факторов, и в начале второй половины ХХ в. [Пономарев, 1934, с. 182—186; Беленов и др., 1964]. Таким образом, возникает сомнение в определении самосплава как основного способа транспортировки древесины к месту строительства городка.
Обращаясь к итогам первого этапа изучения Надымского городка, остается сожалеть, что в рамках известной монографии, посвященной комплексным исследованиям памятника [Кардаш, 2009], результаты применения метода дендрохронологии не были представлены в виде самостоятельной части с развернутой аргументацией. Не были приведены данные о распределении как минимум датированных образцов по отдельным строениям, о местах их отбора, о дифференциации по постройкам породного состава древесины; остался без внимания вопрос о сезоне ее заготовки и другие вопросы.
Дальнейшее исследование городища привело к формированию новой серии образцов для дендрохро-нологических исследований. Дендроанализ был произведен дифференцировано по отдельным строениям; были учтены 78 образцов, отобранных от построек № 2 (55 шт.) и № 12 (23 шт.) [Омурова и др., 2013].
Соотношение по породам показало увеличение доли кедра (до трети). К сожалению, архитектурный контекст остался неизвестен, так как на момент отбора образцов постройки были демонтированы, но имелась информация о стратиграфическом положении древесины. Также был указан для каждого образца тип деловой древесины, но остались без внимания вопросы, связанные с сезоном заготовки стройматериала.
Анализ данных по постройке № 2 позволил исследователям выделить 4 временных интервала в период с середины 1460-х гг. до 1610—1620-х гг., к которым тяготеют даты образцов. Для постройки № 12 выделены две фазы для периода 1420—1460-х гг. [Омурова и др., 2013, с. 192—193]. Данные интервалы были охарактеризованы как периоды строительства (перестроек) анализируемых строений. Однако если под данными определениями авторы подразумевают значительные изменения в архитектуре построек, приведшие к смене конструкции, замене части основных конструктивных элементов или изменению внутренней планировки, то без учета архитектурного контекста выделенные группы дат не могут отражать в полной мере реальную строительную историю строения. Опубликованные изобразительные материалы по архитектуре Надымского городка [см. например: Кардаш, 2009] показывают, что основной объем сохранившегося стройматериала в отдельной постройке представлен несколькими ярусами различных настилов из свободно, но относительно плотно распложенной древесины. Эта часть конструкции является легко заменяемой; таким образом, разброс в датах образцов вполне мог быть вызван неоднократным проведением локальных ремонтных работ, не связанных со значительными «перестройками». Также авторы оставили без внимания фактор вторичного использования древесины в постройках, неизбежный при изучении любых объектов деревянного строительства [Черных, 1996, с. 58, 60, 64].
Необходимо отметить, что атрибуция построек не в полной мере соответствует той информации, которая уже введена в научный оборот, что приводит к искаженному восприятию хронологии строений. Ранее время функционирования постройки № 2 было определено как вторая треть XVII — первая треть XVIII в.; в то время как для первой трети XVII в. известен ее вариант — постройка № 2.5; для конца XVI — начала XVII в. — постройка № 2.7 [Кардаш, 2009, с. 99—101, 103, 105, 107]. Серединой XVI в. обозначено время строительства ее «9-го уровня реконструкции»; также упоминались в литературе более ранние 10-ый и 11-ый уровень [Кардаш, 2011. с. 196]. Известное время функционирования постройки № 12 было определено концом XVII — первой третью XVIII в. [Кардаш, 2009, с. 127].
Весьма спорным следует считать утверждение, что выделенные для двух построек временные интервалы, интерпретированные как периоды их строительства (перестройки), априори следует считать таковыми и для Надымского городка в целом [Омуро-ва и др., 2013, с. 193]. Разная интенсивность эксплуатации построек определяла и разную интенсивность ремонтных работ: как больших реконструкций, так и локальных ремонтов отдельных помещений [Кардаш, 2005, с. 32]. Например, анализируемый вариант постройки № 2 со сторонами 2,5—3 м, расположенной
на периферии поселения (эти данные приводятся по аналогии с размерами и местом в архитектурно-планировочной структуре городка известных ее вариантов), совершенно определенно может обладать индивидуальной строительной историей.
Источником строительного материала, по мнению исследователей, мог служить локальный участок лесных массивов, расположенный вверх по течению р. Надым примерно на 15—20 (до 30) км [Омурова и др., 2013, с. 193]. Такой вывод был сделан из близких дендрологических особенностей древесины разных пород, использованной в строительстве.
Коллекция археологической древесины для ден-дроанализа Полуйского мысового городка была представлена 174 образцами, отобранными почти от всех выявленных строений (9 построек) [Горячев и др., 2013].
Анализ породового состава образцов древесины показал, что до 70% принадлежат лиственнице, около 30% относятся к ели [Горячев и др., 2013, с. 371]; есть упоминание о небольшом количестве кедровой древесины [Кардаш, 2013б, с. 61]. Также указано на факты использования стволов ивы во вспомогательных элементах конструкции (в частности, в качестве лаг для досок настила [Кардаш, 2013б, с. 117]. Однако вопрос о сезоне лесозаготовки остался без внимания.
Характеристики образцов сопровождались указанием на место их отбора. Тем не менее архитектурный контекст остался без внимания при датировании отдельных построек. Процедуру датирования прошли 82 дендроспила, из них только 17 имели последнее годовое кольцо. Для образцов, у которых последнее измеренное кольцо не указывало на последний год жизни дерева, для определения вероятного периода их гибели (рубки) использовался такой критерий, как «вероятное число утраченных периферийных колец» [Горячев и др., 2013, с. 372, табл. 4.4.1]. Если прогнозируемая потеря была около 10 колец, то для таких образцов устанавливался вероятный период рубки с высокой степенью уверенности (для 42 образцов) [Горячев и др., 2013, с. 372, табл. 4.4.1]. По итогам дендроанализа было установлено, что даты до 80% образцов приходятся на интервал с середины XVI до конца XVII в., который был определен как период относительно активного строительства, ремонта и реконструкций строений городка [Горячев и др., 2013, с. 371]. Образцы, даты которых выходят за обе границы этого периода, свидетельствуют, с одной стороны, о вторичном использовании древесины, а с другой — фиксируют начало позднего этапа существования поселения, который был определен как начало — первая треть XVIII в. [Горячев и др., 2013, с. 371].
Учитывая, что количество образцов, для которых порубочные даты были определены с большой вероятностью, составило около 30%, время строительства отдельных построек рассматривалось как возможные периоды его начала [Кардаш, 2013б, с. 113—114, 116—119]. Продемонстрированный подход в данном контексте является более корректным для определения начала строительства, нежели установление времени по дендробразцу с наиболее поздней датой [Черных, 1996, с. 58].
Обращают на себя внимание разночтения между табличными данными, представляющими информа-
цию по каждому образцу и их интерпретацию. Так, в таблице в отношении постройки №4 из посада городка приводятся данные на 5 образцов, один из которых имеет календарную дату рубки [Горячев и др., 2013, с. 372, табл. 4.4.1]; в то же время утверждается, что для данной постройки отсутствовали пригодные для датирования образцы [Кардаш, 2013, с. 118].
Кроме того, вероятно, путаницей возможно объяснить разные версии утверждения о том, что среди строений городка присутствуют постройки, которые длительное время функционировали практически без значительных реконструкций. В одном случае к таковым относят постройку № 3 оборонительно-жилого комплекса городка [Кардаш, 2013б, с. 113]; в другом — постройку № 3 посада [Горячев и др., 2013, с. 371]. Судя по хронологической позиции образцов данного строения из посада в целом, по тому, что значительная часть дендроспилов, которая происходит из стеновых наборов, имеет весьма короткий вероятный период рубки дерева, данное утверждение все же следует относить ко второй постройке.
Было предположено, что объем использованной в строительстве вторичной древесины мог варьироваться от 10 до 25% [Кардаш, 2013б, с. 62]. Данное соотношение было получено не только по наличию дендрообразцов с относительно ранними датами, но, как следует из исследования, и по результатам визуального анализа строительной древесины. Если конструктивные элементы имели всевозможные пазы, выборки и т.д., наличие которых было функционально не обосновано в данном архитектурном контексте, то с большим основанием можно утверждать об их переиспользовании [Кардаш, 2013б, с. 113]. Таким образом, если в конструкции постройки выявлена древесина с соответствующей обработкой и располагающая по сравнению с большей частью комплекса образцов ранней дендродатой, то с большей вероятностью ее происхождение связано с ранними постройками, а не со случайными сборами, например использованием топляка.
Допускалась также возможность длительной, для определенных периодов функционирования городка, заготовки стройматериала; зимний период, в отличие от ситуации с Надымским городком, рассматривался как основное время для доставки заготовленной древесины к месту строительства нартенным транспортом [Кардаш, 2013б, с. 61, 62]. Обнаружение на некоторых бревнах остатков коры позволило предположить, что деревья могли использоваться практически сразу после рубки [Кардаш, 2013б, с. 288].
С двумя этапами на сегодняшний день связана история археологического и дендрохронологиче-ского изучения городища Бухта Находка. По итогам первого этапа на основе дендроанализа было установлено, что городище или, по определению автора раскопок О.В. Кардаша, оборонительно-жилой комплекс, был построен единовременно в 1220 г. На период 1280—1285 гг. приходится проведение ремонтных работ на отдельных участках внешней стены городища и сопряженных стен ряда построек. В качестве строительного материала была использована лиственница [Кардаш, 2011, с. 20]. К большому сожалению, кроме столь краткой информации, в широком доступе отсутствуют дополнительные материалы о проведенных исследованиях методом
дендрохронологии (во всяком случае, нам не удалось обнаружить сведений такого рода).
Продолжение изучения городища позволило вновь обратиться к дендроанализу, но уже на основе новой источниковой базы. Результаты этого исследования были представлены в ряде публикаций, посвященных вопросам датирования и отличающихся степенью полноты при характеристике изучаемого материла [Сидорова и др., 2017; Sidorova et al., 2017]. Однако вызывает недоумение, что в зарубежном издании эти результаты были представлены как первый опыт применения метода дендрохронологии при изучении городища Бухта Находка [Sidorova et al., 2017, р. 146]; при этом авторы периодически обращались к уже упомянутой публикации О.В. Карда-ша, но в связи с другими вопросами. В дополнение отметим, что до выхода упомянутых статей в публикациях уже неоднократно приводилась уже известные результаты дендроанализа [см. например: Кардаш, 2013а, с. 15]. Кроме того, игнорирование результатов действительно первой работы такого рода привело исследователей к некорректным выводам о строительной истории поселения.
Коллекция отобранной для дендроанализа древесины составила 47 образцов, происходящих от различных элементов конструкции 6 из 8 построек, образующих, вероятно, единый архитектурный комплекс. Информация по каждому датированному образцу содержит указания на морфологические признаки стройматериала и конструктивные элементы, от которых они были отобраны [Sidorova et al., 2017, р. 151, Table 1]. Однако датирование отдельных построек проводилось без учета архитектурного контекста, по образцу с наиболее поздней датой по принципу terminus post quem. Процедуру датирования прошло только 13 образцов от 4 построек. Отсутствие у всех дендроспилов последнего годичного кольца не позволило точно определить год рубки дерева. В некоторых случаях было установлено, что его отсутствие связано с особенностями обработки древесины во время строительства.
В указанных публикациях есть разночтения в сведениях о породовом составе древесины. В одном случае говорится, что только датированные образцы представлены лиственницей [Сидорова и др., 2017, с. 77], в другом — что к лиственнице относятся все образцы [Sidorova et al., 2017, р. 148]. Вопрос происхождения древесины не рассматривался; при этом в окрестностях памятника преобладает исключительно тундровый ландшафт [Кардаш, 2011, с. 11].
Итоговый вывод о том, что время создания городища приходится на конец второй четверти XIII в. [Сидорова и др., 2017, с. 77], нельзя считать корректным, так как он не учитывает раннее введенные в научный оборот данные.
Для дендроанализа археологической древесины, происходящей из городища Усть-Войкарское, было-использовано около 430 образцов от древесины из 23 построек (к этой категории были отнесены все виды строений: от домов до настилов и различного типа ограждений), расположенных на различных стратиграфических уровнях, но главным образом в верхнем слое памятника [Гурская, 2008]. Для 217 образцов были получены «абсолютные порубочные даты»; 165 образцов, прошедших процедуру датиро-
вания, не имели последнего годового кольца [Гур-ская, 2008, с. 224]. Установлено, что наибольшее количество древесины было заготовлено на протяжении XVII столетия [Гурская, 2008, с. 225].
Дифференциация древесины по породовому составу показала, что в строительстве использовались ель (60%), лиственница (28%), кедр (4%); для изготовления различных легких ограждений могла использоваться береза [Гурская, 2008, с. 216].
В работах по дендрохронологии Усть-Войкарского городища при интерпретации результатов дендро-анализа архитектурный контекст был учтен в наибольшей степени: образцы были рассмотрены по отдельным строениям, в связи с их принадлежностью к различным конструктивным элементам.
Возможность реконструкции строительной истории отдельного строения на основе комплексного анализа дендрологических и архитектурных данных предоставляют материалы срубной постройки № 8, обладающей достаточно представительной выборкой образцов — более 40, значительная часть которых сохранила последнее годовое кольцо. Количественно образцы происходят следующим образом: 15 из них получены от стен, 17 — от настила, 5 — из чувала; некоторое количество получено от колов, выполняющих фиксирующую функцию для ряда элементов конструкции дома. Порубочные даты древесины из венцов в близких пропорциях приходятся на осенне-зимний период 1639/1640 гг. и лето 1640 г. Для сооружения настила в значительной степени была использована древесина ели, заготовленная летом 1670 г. Древесина из чувала (в частности, образующая его раму) заготовлена в период 1515—1557 гг.Наиболее значительный разброс ден-дродат относительно времени сооружения стен был выявлен в группе образцов, взятых от фиксирующих колов (последняя треть XV — 40-е годы XVIII в.) и от древесины, находившейся в заполнении (1683— 1743 г.) [Гурская, 2008, с. 219—220].
Таким образом, древесина для венцов сруба заготавливалась практически единовременно, возможно, в зиму и лето 1640 г. Вероятно, постройка функционировала без кардинальных перестроек. Поздние дендродаты древесины из настила связаны с работами по его замене в течение одного летнего сезона; для этого использовалась целенаправленно заготовленная древесина. Значительная вариабельность дендродат, принадлежащих образцам из чувала и от колов, с одной стороны, показывает, что в данной категории стройматериала преимущественно использовалась вторичная древесина или приобретенная в результате случайных сборов. С другой стороны, наличие образцов с дендродатами, относящихся к началу второй трети XVIII в., показывает, что постройка могла эксплуатироваться еще какое-то время и после этого периода (если исключить случайное попадание столь поздней древесины в заполнение).
Также исследователем было обращено внимание на особенности сооружения легких ограждений не привлекавшие внимание других исследователей: использовалась древесина смешанных пород; часто применялась вторичная древесина; ограждение могло формироваться также из крупных ветвей со стволов деревьев (судя по наличию образцов с креневой
древесиной) [Гурская, 2008, с. 219].
Кроме всего прочего, известны примеры применения дендрохронологического метода в деятельности по выявлению, сохранению и использованию объектов традиционного домостроения населения Севера Западной Сибири. Так, краткие, к сожалению, сведения имеются в историографии о результатах дендроанализа, проведенного в ходе историко-ар-хитектурного исследования сохранившихся построек усадьбы известного рода князей Тайшиных (п. Горнокнязевск). При этом в отдельных публикациях сведения о времени их строительства несколько разнятся: в одном случае сообщается — постройки появились не позднее 1825—1830 гг. [Кардаш, Ивась-ко, 2004, с. 477]; в другом — в пределах 1830—1833 гг. [Кардаш, 2013, с. 58]. Также сообщается, что в качестве строительного материала использована лиственница, которую доставляли «сверху, с реки Оби» [Кардаш, Ивасько, 2004, с. 477].
Таким образом, при исследовании поселенческих комплексов коренных жителей Севера Западной Сибири результаты дендрохронологических исследований были востребованы преимущественно для получения календарно датированных хронологий отдельных памятников. С их помощью решались вопросы строительной истории населенного пункта в целом и отдельных его построек. Введенные в широкий научный оборот материалы были представлены разной по наполненности структурой исследования. В основном были изложены результаты дендроа-нализа только древесины, прошедшей процедуру датирования, что в ряде случаев значительно ограничивало источниковую базу для реконструкции отдельных аспектов строительного дела. Как правило, сообщалась общая информация о породном составе строительной древесины, ставились вопросы об ее источниках поступления. Однако выборочное упоминание при характеристике дендрообразцов типов деловой древесины, дифференциации по породам, сезона лесозаготовок, о связи образцов с определенными конструктивными элементами строений делало реконструкцию строительной истории далеко не полной. В ряде случаев игнорирование архитектурного контекста при интерпретации результатов дендроанализа может привести к некорректным выводам о хронологии памятников и этапах строительной деятельности.
Список литературы
1. Беленов И.А, Патякин В.И., Табулин А.И. Рациональная организация сплава лиственницы // Лесная промышленность. — 1964. — №3. — С. 10—12.
2. Горячев В.М., Горячева Т.М., Кардаш О.В. Хронология «Надымского городища» с помощью древесно-кольцевого анализа // Хронология и стратиграфия археологических памятников голоцена западной Сибири сопредельных территорий. — Тюмень: Изд-во ИПОС СО РАН, 2002. — С. 22—23.
3. Горячев В.М., Мыглан В.С., Омурова Г.Т. Определение возраста образцов древесины из строений Полуйского мысового городка по дендрохронологи-ческому методу / О.В. Кардаш // Полуйский мысовой городок князей Тайшиных. — Екатеринбург-Сале-
хард: Магеллан, 2013. — С. 370—375.
4. Гурская М.А. Древесно-кольцевые хронологии хвойных деревьев для абсолютного календарного датирования городища Усть-Войкарского // Краткие сообщения Ин-та археологии. — 2006. — № 220. — С. 148—159.
5. Гурская М.А. Дендрохронологическая датировка археологических образцов древесины городища Усть-Войкарского (Северо-Западная Сибирь) // Фауны и флоры Северной Евразии в позднем кайнозое.
— Челябинск: Рифей, 2008. — Вып. 6. — С. 212—231.
6. Кардаш О.В. Комплексное изучение Надымского городища. Итоги исследований 1998—2003 гг. // Науч. вестн. ЯНАО. — 2005. — Вып. 4. Обдория; история, культура, современность. — С. 31—35.
7. Кардаш О.В. Надымский городок в конце XVI
— первой трети XVIII в. История и материальная культура. — Екатеринбург-Нефтеюганск: Магеллан, 2009. — 360 с.
8. Кардаш О.В. Надымский городок в XV—XVI вв. (по результатам полевых исследований 2006—2008 гг.) // Археологические вести. — 2011а. — Вып. 17. — С. 193—201.
9. Кардаш О.В. Городок сихиртя в Бухте Находка (первые результаты исследования). — Нефтеюганск: АНО «Институт археологии Севера»; Екатеринбург: АМБ, 2011б. — 60 с.
10. Кардаш О. В. Археологические исследования Института археологии Севера в Арктике: памятники, открытия, научная проблематика // Археология Севера России: от эпохи железа до Российской империи. — Екатеринбург-Сургут: Магеллан, 2013а. — С. 12—28.
11. Кардаш О.В. Полуйский мысовой городок князей Тайшиных (Обдорские городки конца XVI — первой половины XVIII в. История и материальная культура).
— Екатеринбург-Салехард: Магеллан, 2013б. — 379 с.
12. Кардаш О.В., Ивасько Л.В. Историко-архитектур-ные исследования в п. Горнокнязевске Приуральского района ЯНАО // Ханты-Мансийский автономный округ в зеркале прошлого. — Томск — Ханты-Мансийск: Изд-во Том. ун-та, 2004. — Вып. 2. — С. 475—478.
13. Омурова Г.Т., Баринов В.В., Кардаш О.В., Мыглан В.С. Установление времени строительства (перестройки) Надымского городка: дендрохронологиче-ский аспект // Журн. Сиб. федер. ун-та. — Сер. Биология. — 2013. — Т. 6. — № 2. — С. 185—195.
14. Пономарев Н.А. Лиственницы СССР. — М.: Государственное лесное техническое изд-во, 1934. — 247 с.
15. Сидорова М.О., Омурова Г.Т., Кардаш О.В., Мыглан В.С. Дендрохронологическое датирование поселения Бухта Находка (п-ов Ямал) // Тр. V (XXI) Всерос. археологического съезда: в 3 т. — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2017. — Т. 3. — С. 75—78.
16. Черных Н.Б. Дендрохронология и археология. — М.: Nox, 1996. — 216 с.
17. Черных Н.Б., Сергеева Н.Ф. Дендрохронология архитектурных памятников на севере России (бассейн Северной Двины и Онеги) // Рос. археология.
— 1997. — № 1. — С. 109—124.
18. Sidorova M.O., BQntgen U., Omurova G.T., Kardash O.V., Myglan V.S. First dendro-archaeological evidence of a completely excavated medieval settlement in the extreme north of Western Siberia // Dendrochronologia.
— 2017. — Vol. 44. — P. 146—152.
