CC BY
54
Андрей Гордин
(Рига, Латвия)
АНТОНС АУСТРИНЬШ — ПЕРЕВОДЧИК ДМИТРИЯ МЕРЕЖКОВСКОГО
На примере переводов произведений Д. Мережковского на латышский язык А. Аустриньша исследуется рецепция русского символизма в латышской культуре рубежа XIX — XX веков. Предполагается, что на выбор А. Аустриньшем текстов Д. Мережковского для перевода оказал влияние исторический фон 1910-х годов — формирование национальных идей в регионах Российской империи, поиски самоидентичности народов, революция 1905 года как резонансное историческое событие. Переводы Аустриньша соотносимы с рецепцией Мережковского в инациональ-ной культурной среде и фиксируют рефлексию по поводу творчества русского писателя.
Ключевые слова: художественный перевод, модернизм, символизм, латышская литература.
/'"'з^'ереводной текст может быть определен как одна из форм ре// цепции оригинального текста в инациональной культурной С) среде и как оригинальное творчество переводчика, который ориентируется на свое собственное восприятие того или иного текста. Сам перевод может представлять как раз художественную программу переводчика, а не автора оригинального текста. На эту «эстетическую» составляющую во многом влияет и тот выбор, который делает переводчик при работе с оригинальным произведением [2, с. 134 — 175].
При анализе переводов, по нашему мнению, следует также помнить о некоторых интертекстуальных, типологических связях, которые возникают при соприкосновении двух культур в едином историко-литературном контексте — перевод и сама фигура переводимого автора (особенно восприятие его творчества в инациональной среде в совокупности с историческим фоном) могут оказывать влияние на собственное творчество переводчика.
ь-------------------------- А. Аустриньш — переводчик Д. Мережковского
В типологическом плане произведения Д. Мережковского, его художественные представления (наряду с творчеством В. Брюсова, Ф. Сологуба, А. Ремизова и др.) можно рассматривать как некую эстетическую основу для формирования вкусов и литературных взглядов в среде латышских модернистов [4, с. 9]. Наверное, поэтому так значим уже сам факт перевода отдельного текста конкретного автора в иной культуре.
Первый перевод поэтического текста Мережковского на латышский язык был осуществлен Аспазией (Aspazija) в 1901 году. Речь идет
об одном из программных стихотворений — «Одиночество» (1890, в латышском переводе — «Vientuliba»): «Поверь мне: люди не поймут / Твоей души до дна!.. / Как полон влагою сосуд, — / Она тоской полна» [1, с. 170 — 171]. В латышском переводе: «Ak, nav uz visas pasaules / Neviens tik tuvs tev draugs, / Kam izlietos sis dveseles / No sapem pilnais trauks». Этот перевод был опубликован в ежемесячном издании «Домашний гость» («Majas Viesa Menesraksts», № 3) [11, l. 202]. Далее, если говорить о стихотворных переводах Мережковского, следует публикация стихотворений «Ужель мою святыню» (1909) / «Vai muzam nesap-rastu» (1913) в переводе Карлиса Крузы (Karlis Kruza), «Поэт» (1894) / «Dzejnieks» (1914) в переводе Яниса Карстениса (Janis Karstenis) и др. Отметим, что для перевода избирались те стихи Мережковского, которые обладали так называемым «декларативным», программным характером и указывали на развитие идей символизма в России.
Внимание к крупным прозаическим произведениям Мережковского возникает ближе к 1910-м годам, когда в 1908 году А. Аустриньшем переводится его роман «Юлиан Отступник. Смерть богов». Латышский текст «Julians Atkritejs» был анонсирован Харальдом Элдгастом (Haralds Eldgasts) в газете «Латвия» («Latvija») в 1908 году (№ 228). В этом же издании появляется перевод отдельных глав этого романа (№ 229 — 265, 267—300). О важности этого перевода говорит тот факт, что рецензия на него выходит на первой полосе газеты. Отдельным изданием роман был опубликован в том же 1908 году под заголовком «Kristus un Antikrists: trilogija. 1.d. Julians Atkritejs (Deewu nahwe)» с предисловием Х. Элдгастса 1, в котором последний отмечает:
...religiskaja nozime krievu tauta ir apdavinataka. Krievu rakstnieki (tadi ka Fjodors Dostojevskis, Levs Tolstojs, V. Solovjovs) ir ne tikai paregi, bet ari reformetaji, kuri alkst pec cilveces, kura iegrimusi Visuma launuma, at-dzimsanas. Viniem ir svarigi pasargat cilveku ka individu no pasaules vestures disonanses, atklat vina iekseja pasaule garigas spejas, kuras spej tureties preti sabiedribas sairumam. Kopa ar viniem ir ari Merezkovskis. Vina daildarbi
1 Сам текст рецензии был опубликован в газете «Латвия» в 1908 году. В отдельном издании и в полном переиздании 1927 года этот текст был перепечатан.
А. Гордин ---------------------------------------------------->ь
tikusi izdoti vairakas Rietumeiropas valstis — tulkoti anglu, francu un daudzas citas valodas. Merezkovska vards allaz izraisa paaugstinatu interesi. Vins, pro-tams, ir mazak genials, neka vina dizie prieksteci, bet vina parakums par vairumu jauno rakstnieku ir taja, ka vins savieno sava dailrade dzilas zinasanas vestures un kultUras joma ar dzilu antikas kultUras garigo pieredzi.
<...>
Merezkovskis ir populars rakstnieks, kura daildarbi aktivi tiek apspriesti prese. Latviesu valoda iztulkoti tikai dazi vina dzejoli, bet prozas teksti, kas ir vina dailrades galvena dala, latviesu valoda nav izdoti [7, l. 5]2.
Автор статьи в связи с «Юлианом Отступником» пишет:
Si ir pirma trilogijas dala, kura ciesi saistita ar Merezkovska religiski filo-zofiskajiem uzskatiem. Julians, Leonardo, Peteris I — tie ir personazi, kuriem ir nozime pasa Merezkovska personigaja tragedija un vins pauz savas bailes ar to palidzibu [Там же, l. 14—15]3.
Таким образом, черты героев, по мнению Элдгастса, во многом выражают личный опыт самого Мережковского, он указывает, что помимо исторической составляющей первая часть трилогии представляет собой «jaunas religiskas apzinas meklejums un tas sludinasana, jaunais evangelijs» [7, l. 15]4.
2 «В религиозном см^ісле русский народ является наиболее одаренным во всем мире. Русские писатели (такие, как Федор Достоевский, Лев Толстой, Вл. Соловьев) являются не только пророками, но и реформаторами, жаждущими возрождения человечества, погрязшего во вселенском зле. Для них очень важным становится защитить человека как индивида от диссонансов всемирной истории, расскрыть в его внутреннем мире духовные силы, способные противостоять распаду общества в целом. В их ряду стоит и Мережковский. Его произведения были изданы во многих западноевропейских странах — были переведены на английский, французский и многие другие языки. Слово Мережковского всегда вызывает к себе повышенный интерес. Он, конечно же, менее гениален, чем его великие предшественники, но его превосходство над многими молодыми писателями в том, что он сочетает в своем творчестве глубокие знания истории и культуры с глубоким духовным опытом Античности <...> Мережковский — популярный писатель, произведения которого активно обсуждаются в печати. На латышский язык были переведены лишь некоторые его стихотворения, тогда как прозаические тексты, которые составляют главную часть его творчества, в переводе на латышский не выходили» (перевод с латышского здесь и далее наш. — А. Г.).
3 «Это первая часть трилогии, которая тесно связана с религиозно-философскими взгладами Мережковского. Юлиан, Леонардо, Петр I — это те персонажи, которые играют важную роль в личной трагедии самого Мережковского, посредством которых он выражает собственные страхи.»
4 «Поиск и проповедь нового религиозного сознания, новое евангелие.»
ь----------------------- A. Aycтpиньш — переводчик Д. Мережковского
В 1910 году в № 17 газеты «Утренний вестник» («Rlta Vestnesis») был опубликован адаптированный пересказ статьи Мережковского «Зеленая палочка» («Zala nujina»), которая была посвящена смерти Льва Толстого. Латышская газета практически сразу же реагирует на эту статью Мережковского: сама статья выходит в газете «Речь» 20 ноября
1910 года, латышский же ее вариант — 26 ноября. Внимание латышского читателя, конечно же, обращено к событию, получившему в то время всемирный резонанс, — смерти Льва Толстого. Но для нас важен тот факт, что одним из корреспондентов этого события для латышской культурной среды был Мережковский. В том же году появляется еще один перевод Аустриньша из Мережковского — роман «Петр и Алексей» / «Antikrists. Peteris un Aleksejs». Как и в случае с «Юлианом Отступником», публикации полной версии романа предшествует выход некоторых глав в газетах «Новый дневной листок» («Jauna die-nas lapa», 1910, № 33 — 174) и «Латвия» («Latvija», 1910, № 28 — 146). В последней печатается и рецензия на перевод Альфреда Розенталя (Alfreds Rozentals), которая в отличие от статьи X. Элдгастса, не вошла в качестве предисловия к переводу романа «Антихрист». В своей рецензии Розенталс подчеркивает, что это уже третий роман Мережковского, который переводится Аустриньшем: «Soreiz tas ir Merezkovska tresa romana autorizetais tulkojums. Petera I un cara dela Alekseja konflikts ir tikai fabula. Romana centra ir kristlgas un paganiskas pasaulu clna» [10, l. 2—3]5. Характеризуя сам перевод, автор статьи отмечает: «Austrina tulkojums ir korekts, iznemot dazus rusismus» [Там же, l. 2 — 3]6. По поводу же появления самого перевода романа Розенталс особо подчеркивает: «Merezkovska romans ir nozlmlgs un vertlgs darbs latviesu pedeja laika tulkotaja literatera» [Там же]7.
Также Аустриньшем были выполнены переводы двух «Итальянских новелл» Мережковского — «Микеланджело» и «Наука любви». Первая была опубликована в газете «Латвия» («Latvija») в 1911 году (№ 162 — 173) (отдельным изданием вышла в 1923 году: Mereschkowskis D. Mikels-Andzelo : vesturiska novele / tulk. Antons Austrins. Rlga: A. Gul-bis. Universala biblioteka, 1923 (№ 257)), вторая — в литературном приложении к газете «Латвия» («Latvijas literariskais pielikums». 1911, № 28).
Если говорить об исторической новелле «Микеланджело», то сам текст оригинала предворяет стихотворение «Тебе навеки сердце бла-
5 «На этот раз нам представлен авторизированный перевод третьего романа Мережковского. Конфликт Петра Великого и царевича Алексея лишь фабула. В центре романа — борьба христианского и языческого мира.»
6 «Перевод Аустриньша достаточно корректен, за исключением некоторых русизмов.»
7 «Роман Мережковского — значительный и ценный труд в латышском переводной литературе последнего времени.»
А. Гордин --------------------------------------------->ь
годарно...» [9, с. 278], которое Мережковский неоднократно публиковал отдельно от основного текста произведения как самостоятельное под названием «Микель-Анжело». При этом в полном собрании своих прозведений 1914 года Мережковский публикует его без разбивки на строфы. Текст в латышском варианте получил свое название (собственно от строфики) — «Терцина» («Tercine»). Перевод сделал Эдвардс Вирза (Edvarts Virza) — «Tev, Florence, sirds pateicas arvienu...» Это стихотворение было опубликовано в 1911 году вместе с первой частью перевода Аустриньша («Latvija», № 162).
Помимо Аустриньша прозу Мережковского переводят Августс Мелналкснис (Augusts Melnalksnis; его авторизованный перевод драмы «Павел I» / «Pavils I» в 1913 году не был завершен, первая публикация перевода романа «Александр I» / «Aleksandrs I» осуществлена в 1913 году в «Dzimtenes Vestniesa literariskais pielikums», № 109; отдельным изданием вышел в 1928 году); Линардс Лайценс (Linards Laicens; роман «Леонардо да Винчи» / «Leonardo da Vinci», 1924); Волдемарс Дзел-тыньш (Voldemars Dzeltins; роман «Декабристы» / «Dekabristi», 1927) и др.
В количественном отношении переводы произведений Мережковского Аустриньша преобладали над всеми остальными. До событий 1917 года им были переведены два романа (один из них с согласия самого автора) и две новеллы Мережковского.
Выбор произведений для перевода, как нам кажется, не был случаен. Аустриньш переводит лишь первую и третью книги трилогии Мережковского «Христос и Антихрист», оставляя без внимания роман «Леонардо да Винчи». По-видимому, на выбор текстов латышским переводчиком повлиял исторический фон 1910-х годов, характеризующийся формированием национальных идей во многих регионах Российской империи (в том числе и в Латвии), поисками самоидентичности народов и т. д. Резонирующим событием можно рассматривать и революцию 1905 года (сам Аустриньш принимал участие в этих событиях, некоторое время скрывался от полиции), которая дала импульс многим историческим явлениям последующего десятилетия. Этим объясняется интерес Аустриньша к третьей книге трилогии, в которой многие видели не просто очередную модификацию религиознофилософской системы Дмитрия Мережковского, а роман, «raksturo despotisko Krievijas monarhismu. Peteris I censas izspiest Krievijai Rietu-meiropas kulturai jau sen novecojusas vertibas»8 (из рецензии Алфреда Розентала на перевод романа «Антихрист. Петр и Алексей») [10, l. 3].
8 «.. .характеризующий деспотический русский монархизм. Петр Великий пытается своей железной волей навязать в России уже давно устаревшие для западноевропейской культуры ценности.»
ь------------------------ А. Аустриньш — переводчик Д. Мережковского
Обратимся к некоторым событиям в жизни самого Мережковского этого периода (после 1905 года). Писатель крайне негативно оценил расстрел демонстрации в Петербурге во время революции 1905 года; с 1906 по 1908 год он находится в эмиграции, где тесно сошелся с радикальными представителями партии эсеров — Борисом Савинковым и Ильей Фондаминским. В его взглядах просматривается религиозный анархизм (идея о том, что самодержавие — от Антихриста). В 1908 году он вернулся в Россию, где продолжил поддерживать идею «религиозной революции»9.
Таким образом, помимо чисто эстетической мотивировки Ауст-риньш, возможно, апеллирует к политической составляющей портрета Мережковского, которая сложилась к тому времени. К тому же важными для него становятся художественные моменты, связанные с религиозным (внутренним) опытом писателя. Следует заметить, что в
1911 году Аустриньш вместе с Эдвардом Янсоном (Edvarts Jansons) переводит роман Льва Толстого «Воскресение» / «Augsamcelsanas». Занимаясь переводами, Аустриньш в какой-то мере искал духовные ориентиры, которые смог бы реализовать в своих собственных произведениях.
Становится понятным тот факт, почему Аустриньш упоминает имя Мережковского в некоторых своих сочинениях. Переводные тексты создают то понятийное и индивидуальное пространство, которое формирует в сознании латышского писателя портрет и восприятие творчества Мережковского.
В статьях Людмилы Спроге, Веры Вавере, Алины Романовской [8; 9; 11] было отмечено, что Аустриньш в своих произведениях обращается к различным источникам, в том числе к русским символистам (В. Брюсову, Ф. Сологубу, А. Ремизову). Известны его прямые контакты с представителями русского модернистского течения. Здесь следует вспомнить его письмо Федору Сологубу от 10 января 1913 года, в котором Аустриньш просит ему разрешить перевод на латышский язык его «чарующей» драмы «Заложники жизни»10. Можно предположить, что подобные контакты были у Аустриньша и с Мережковским (хотя фактических доказательств пока нет, но стоит напомнить, что перевод «Петра и Алексея» определен как авторизованный).
9 Наиболее ярко это видно из переписки Д. Мережковского, З. Гиппиус и Б. Савинкова [3].
10 «Esmu iesacis tulkot ^su apburoso dramu "Dzlves kllnieki". Pazemlgi todzu ^s atlaut man so tulkojumu. Jйsu drama ieies Ansa Gulbja apgadataja "Universalas bibliotekas" cikla, kura jau viena (1912) gada laika ir sasniegusi 100. numuru" [11,
l. 113] («Мною был начат перевод Вашей чарующей драмы "Заложники жизни". Покорно прошу Вас разрешить мне сделать этот перевод. Ваша драма войдет в состав цикла "Универсальная библиотека" Ансиса Гулбиса, которая в один год (1912) достигла количества в 100 номеров».)
A. Гордин ----------------------------------------------->ь
В прозе самого Аустриньша имя Мережковского стоит в ряду других представителей Серебряного века, в частности в его автобиографическом романе-хронике «Долгая миля» («Gara judze»)11. Более того, в романе Мережковский упоминается как автор перевода трагедии Софокла «Антигона»12.
В поэтическом творчестве Аустриньша имя Мережковского встречается в 1921 году в сборнике «Klusuma gaviles» / «Ликование тишины», который появляется после достаточно долгого перерыва (последний перед этим сборник стихов «Makonu gaita» / «Ход облаков» вышел в 1909 году). Он берет строки из поэмы Мережковского «Старинные октавы» в качестве эпиграфа к стихотворению «Tantals» («Ak ka es gribetu sveti-balts eet...») [5, l. 117] / «Зову на суд я жизнь мою и совесть» [1, с. 473], открывающему четвертый отдел сборника. Больше в «Ликовании тишины» нет ни одного эпиграфа. Следует отметить, что в предыдущих сборниках Аустриньша, особенно в сборнике «Vakar-diena» / «Вчерашний день»13, эпиграфы из русских авторов (Вл. Соловьева, В. Брюсова, С. Надсона) используются регулярно.
Эпиграф как рама всего произведения выполняет важную структурную функцию в этом стихотворении — роль цитаты-кода, с помощью которой выстраивается определенный регистр смыслов всего поэтического текста, происходит его символизация, он заключается в конкретный контекст. Строчка из Мережковского определяет содержание текста Аустриньша, подчиняет себе его развитие. К тому же необходимо учитывать, что цитата из Мережковского взята в оригинале,
11 См.: «...Loks ar Bergajevu un Merezkovski. Atgadinot Stavroginu un Vercho-venski Dostojevska "Velnos"» [4, l. 65] («Локс познакомил меня с Бердяевым и Мережковским. Напоминают Ставрогина и Верховенского из романа Достоевского "Бесы"».)
12 См.: «. Nosprieda iet rltvakar uz Sofokla "Antigoni" <. > Aizbetnieks, prie-cadamies, ka redzes kaut ko no senas Griekijas... <. > Aizbetnieks no sprieduma vel atturejas, jo par so izradi avlzes rakstlja, ka pie vinas sagatavosanas piedalljusies ka pats tulkotajs Merezkovskis, ta profesors Zelinskis" [4, l. 84, 88] («Условились сходить завтра вечером на "Антигону" Софокла, обрадовавшись возможности увидеть древнегреческое... <...> Про эту премьеру писалось в газетах, что в ней примет участие как сам переводчик, Мережковский, так и профессор Зелинский».)
13 Например, раздел «Aprasojusi akmeni» открывается эпиграфом «И свой алтарь на камнях я построю» [6, l. 55] — строкой из стихотворения В. Брюсова «Скука жизни» (1902); раздел «Aiz sarkanas juras» — строкой «И как среди песков степи безводной.» [Там же, l. 73] из стихотворения Вл. Соловьева «Уходишь ты, и сердце в час разлуки.» (1880); а стихотворение «Naves rokas» раздела «Aiz sarkanas juras» начинается эпиграфом «Мне больше некого любить.» [Там же, l. 77] — слова из стихотворения С. Надсона «Над свежей могилой (Памяти Н. М. Д.)» (1879) и др.
ь---------------------------- A. Aycтpиньш — переводчик Д. Мережковского
она может быть рассмотрена в качестве варианта рецепции источника (текста Мережковского) в иной национальной среде. Здесь важным становится не столько использование «чужого слова», сколько фигура и личность самого автора. Можно предположить, что Аустриньш в какой-то мере отождествляет себя с Мережковским и его положением в начале 1920-х годов (напомним, что «Старинные октавы» носят автобиографический характер: «Бесхитростный дневник пишу, не повесть» [1, с. 473] — стих, предваряющий в «Старинных октавах» те слова, которые Аустриньш избирает в качестве эпиграфа к своему стихотворению; самохарактеристика жанра коррелирует с содержанием текста латышского поэта).
Ak ka es gribetu sveti-balts eet.
But dails ka Apollons, labs.
Man baltas dranas uzgerbeet —
Stavu ka moku stabs.
Uz galvas aklas pUces sed.
Salc vaimanu pilnais mezs.
Melns sunis plava zali ed.
Pats sev un citeem es svess. [5, l. 117].
Принцип проекции ряда символов на жизнь героя, антогонизм языческих и библейских образов (Аполлон — Каин, белые одежды, слепые совы) создают практику обретения смысла через ряд коннотаций, свойственных культуре символизма в целом. С помощью цитатного регистра Аустриньш изображает жизнь своего героя, придавая ему черты автобиографизма, одновременно опираясь на художественную систему, которая предлагается Мережковским благодаря посредничеству стиха из его поэмы.
Семантически близки стихотворению Аустриньша также строки из поэмы Мережковского «Безобразье вечное людей / Всегда рождает скорби и злость в душе» [1, с. 523] — тема органического отчуждения от людей (еще одно стихотворение Мережковского «И хочу, но не в силах любить я людей» (1887) [Там же, с. 130—131]). Или: «Критики на поле брани ждут / Как вороны, добычи для злословья» [Там же, с. 472], ср. у Аустриньша: «Veras logi — kraukli skreen acls knabt»14 [5, с. 117]. Аустриньш в какой-то мере перерабытывает некоторые мотивы из поэмы Мережковского. «Чужой» становится генератором авторской рефлексии; ср.: «Es nevaru, brali, but vairs labs»15 [Там же, l. 117]) у
14 «Открываются окна — вороны бегут выклевать глаза.»
15 «Я не могу, братья, боле быть хорошим.»
A. Гордин ----------------------------------------------------->ь
Аустриньша и «Пленяет человека зло» [1, с. 511], «Запретный плод прельщал меня невольно» [Там же, с. 511] у Мережковского.
Обращает на себя внимание и тот факт, что Мережковский начинает писать «Старинные октавы» в середине 1890-х годов — во время своей работы над романом «Смерть богов. Юлиан Отступник». Опубликована же поэма была в 1906 году — незадолго перед публикацией первого романа трилогии на латышском языке в переводе Аустриньша. Таким образом, переводы Аустриньша, сделанные в это время, соотносимы с рецепцией Мережковского в инациональной культурной среде и фиксируют рефлексию по поводу русского писателя и его творчества.
Список литературы
1. Мережковский Д. Собр. стихотворений. СПб., 2000.
2. Минералов Ю. Основные разновидности контактов // Минералов Ю. Сравнительное литературоведение. М., 2010.
3. Революционное христовство : письма Мережковских к Борису Савинкову. СПб., 2009.
4. Austrins A. Gara judze: romans-hronika 4. gr.: 2. sej. Mineapole, 1973 — 1975.
5. Austrins A. Taltals // Ausrins A. Klusuma gaviles: dzejas. Rlga, 1921.
6. Austrins A. Vakardiena, Rlga, 1907.
7. Eldgasts H. Prieksvards // Merezkovskis D. Julians Atkritejs (Dievu nave). Rlga, 1927.
8. Ikviens mes zvaigzni sevl nesam: Antons Austrins-pazlstamais un nezina-mais: rakstu krajums (sastadltaja Allna Romanovska). Rlga, 2006.
9. Romanovska A. Antona Austrina proza Eiropas literaraja telpa. Daugavpils, 2006.
10. Rozentals A. Peteris un Aleksejs // Latvija. 1910. №215.
11. Sproge L., Vavere L. Latviesu modernisma aizsakumi un krievu literatUras «sudraba laikmets». Rlga, 2002.
Andrej Gordin
ANTONS AUSTRINS AS A TRANSLATOR OF DMITRY MEREZHKOVSKY
The transaltions of D. Merezhkovsky's works into the Latvian langauge by A. Austrins help analyse the receptions of Russian symbolism in the Latvian culture of the 19th-20th centuries. The author suggests that A. Austrins's decision to translate D. Merezhkovsky texts was affected by the historical background of the 1910s - the formation of national ideas in the regions of the Russian empire, the search for peoples' self-identity, and the 1905 revolution as a major historical event. Austrins's translations are comparable to the reception of Merezhkovsky in the national cultural environment and demonstrate the reflection on the works of the Russian author.
Key words: literary translation, modernism, symbolism, Latvian literature.
