CC BY
88
8. Лакшин В.Я.Островский (1868-1871) // Островский А.Н. Полн. собр. соч.: в 12 т. - Т. 3. -М.: Искусство, 1974. - 560 с.
9. Ленин В.И. Полн. собр. соч.: в 55 т. - Т. 20. -М.: Политиздат, 1973. - 420 с.
10. Маркевич Б.М. Бездна. Часть первая. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://az.lib. ru/m/markewich_b_m/text_1880_bezdna1_oldorfo. shtml (дата обращения: 04.11.15).
11. Маркевич Б.М. Бездна. Часть третья. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://az.lib. ru/m/markewich_b_m/text_1880_bezdna3_oldorfo. shtml (дата обращения: 07.11.15).
12. Новое время. - 1870. - № 109. - 22 апреля. -С. 1.
13. Новороссийские ведомости. - 1870. -№ 62. - 19 марта.
14. Островский А.Н. Полн. собр. соч.: в 12 т. -Т. 3. - М.: Искусство, 1974. - 560 с.
15. Русская мысль. - 1893. - № 12. - Современное искусство.
16. Санкт-Петербургские ведомости. - 1870. -№ 61. - 3 марта.
17. Скабичевский А.М. Особенности русской комедии // Отечественные записки. - 1875. - № 2. -Современное обозрение.
УДК 821.161.1.09"19"
Коптелова Наталия Геннадьевна
доктор филологических наук, доцент Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
nkoptelova@yandex.ru
АНТИТЕЗА «МУЖЕСТВЕННОСТЬ - ЖЕНСТВЕННОСТЬ» В ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ И ПУБЛИЦИСТИКЕ Д.С. МЕРЕЖКОВСКОГО
1890-1910 ГОДОВ
В статье доказывается, что одной из значимых и устойчивых оппозиций, использованных Мережковским в литературной критике и публицистике 1890-1910 гг., стала антитеза «мужественность - женственность», наполненная индивидуально-авторским содержанием. В работе эта антитеза рассматривается и как универсалия культуры Серебряного века в целом, имеющая разветвлённую генеалогию.
В статье показывается, что в литературной критике и публицистике 1890-1910 гг. Мережковского сакрализация «женственного» начала с течением времени усиливается, а категория «мужественности» уходит на периферию. Подчёркивается, что это вполне вписывается в литературный и философский контекст Серебряного века в целом, характеризующийся усиленным вниманием к «женственному» началу.
Прослеживается, как в статье «Пушкин» с помощью антитезы «мужественность - женственность» Мережковский раскрывает художественную полярность Тургенева и Пушкина.
Выявляется близость критических позиций и оценок Мережковского и Розанова, считавших выразителем «женственной» сути русского сознания в литературе именно Тургенева. Выясняется, что тургеневская проза оценивается Мережковским как источник новых софийных прозрений XX века, наследующих и развивающих духовную традицию В. Соловьёва («Л. Толстой и Достоевский», «Тургенев»).
Особое внимание в статье уделяется эссе Мережковского «Поэт вечной женственности», в котором подводится определённый итог развития линий «мужественности - женственности» в русской литературе XIX века. Характеризуется полемика Мережковского с Розановым («Соловьи над кровью») и Бердяевым («Поэт вечной женственности»), вызванная к жизни разным истолкованием этими авторами антитезы «мужественность - женственность».
Ключевые слова: Д.С. Мережковский, И.С. Тургенев, антитеза, мужественность, женственность, русская литература, литературная критика, публицистика.
Одна из главных особенностей творческого мышления Д.С. Мережковского состояла в том, что мир, человек, культура и религия представлялись ему трагически раздвоенными, поляризованными. «Весь Мережковский - в антитезах христианства и язычества, духа и плоти, неба и земли, общественности и личности, Христа и Антихриста и т. д. и т. д.» [1, с. 333], - проницательно отмечал Н.А. Бердяев. С Бердяевым был солидарен и В. Чудовский, который даже иронизировал над анти-тетичностью мышления Мережковского. Он писал: «Известно, что глаз Мережковского всё видит вдвойне, искалеченный игрой "в антитезы". Интересность явления начинается для Мережковского тогда, когда ему удалось его "раздвоить"; жизнью он почитает одну лишь двойственность» [15, с. 51].
Вполне закономерно, что развитие русской литературы мыслилось критиком-символистом как система разнообразных антитез. Одной из значимых и устойчивых оппозиций, использованных Мережковским и в литературной критике, и в публицистике 1890-1910 годов, стала антитеза «мужественность - женственность». К ней, например, Мережковский обращается в статье «Пушкин» (1896), чтобы раскрыть художественную полярность И.С. Тургенева и А.С. Пушкина. Тургенев, в его оценке, по сравнению с Пушкиным оказывается не только менее европейцем, менее язычником, но и утрачивает пушкинскую «мужественность» мировосприятия. В интерпретации Мережковского Тургенев предстаёт писателем, выражающим «женственное» начало русского духа,
© Коптелова Н.Г., 2016
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова «¿j- № 1, 2016
93
в то время как Пушкин открывал «мужественную» сторону национального сознания. Из этой принципиальной противоположности следуют и другие различия между художниками.
Пушкин, по мнению автора статьи, в образе Петра I воспевает и даже обоготворяет силу, героическую волю как проявление «мужественности». Тургенев же, наоборот, «достигает наивысшей степени доступного ему вдохновения, показывая преимущества слабости перед силою, малого перед великим, смиренного перед гордым...» [6, с. 152]. «Женственная» душа Тургенева, как подчёркивает критик, «не может простить силы» и «единственному сильному русскому человеку - нигилисту Базарову» [6, с. 152]. Свойства «женственности» и «мужественности» Мережковский находит даже в особенностях стиля художников: «В самом языке Тургенева, слишком мягком, женоподобном и гибком, уже нет пушкинского мужества, его силы и простоты» [6 с. 152]. По всей видимости, автор статьи отталкивается от критических суждений А. Григорьева, писавшего о «недостатке силы, энергии в манере» Тургенева как «результате женственно-мягкой впечатлительности» его творчества [3, с. 209].
Вообще, антитеза «мужественность - женственность» является универсалией культуры Серебряного века в целом: она активно использовалась разными авторами не только в художественной литературе, но и в критике, философии, публицистике. Её формирование связано с усвоением и переработкой многих источников: от софи-ологии В.С. Соловьёва до публицистики А.И. Герцена (о «женственности» славянского характера А.И. Герцен писал ещё в статье «О развитии революционных идей в России»).
По всей видимости, Мережковский одним из первых стал вводить мифологемы и символы, связанные с концепцией «мужественности - женственности», не только в свои художественные произведения [14, с. 42-54], но и в литературно-критические, публицистические работы. Вслед за ним символические критерии «мужественности -женственности» для оценки литературных явлений будут использовать И.Ф. Анненский («Бальмонт-лирик», «О современном лиризме») и В.В. Розанов («На границе поэзии и философии» (1900), «Концы и начала, "божественное"» и «"демоническое".» (1902). «Сила национальности» (1908), «Л. Андреев и его "Тьма"» (1908), «Возле "русской идеи".» (1911)). Причём последний в сакрализации «женственности» в чём-то пойдёт дальше Мережковского. При этом розановская концепция «женственности» во многом пересекается с софи-ологическими исканиями Мережковского и вполне вписывается в литературный и философский контекст Серебряного века в целом, характеризующийся усиленным вниманием к «женственному»
началу [10]. А выразителем «женственной» сути русского сознания в литературе Розанов, как и Мережковский, называет именно И.С. Тургенева [8, с. 324; 9, с. 329, 331].
Примечательно, что уклон Тургенева в сторону «женственности» как онтологической сущности Мережковский связывает и с преобладанием в его творчестве «национального содержания», и с тем, что писатель обладает особым даром «женской» интуиции, проницательности в подходе к сложнейшим вопросам бытия: жизни, искусства, религии. Не случайно в фундаментальном исследовании «Л. Толстой и Достоевский» (1900-1902) Мережковский не раз будет апеллировать к тургеневским оценкам личности и творчества Л.Н. Толстого, поразившим критика своим «чрезмерным ясновидением» [5, с. 40]. Мережковскому, например, оказывается особенно близким скептическое мнение И.С. Тургенева о «христианстве» Л.Н. Толстого, в котором автор «Записок охотника» увидел «своего рода нигилизм», «религию без Бога» [5, с. 225228].
В статье «Тургенев» (1909), впоследствии включённой в состав четвёртого издания книги «Вечные спутники», проза писателя-классика оценивается Мережковским как источник новых со-фийных прозрений ХХ века, наследующих и развивающих духовную традицию В.С. Соловьёва. Своеобразным порывом Тургенева к мистическим высотам Вечной Женственности критик считает создание таких женских образов, как Лиза, Елена, Марианна, Несчастная, Клара Милич и, особенно, Лукерья из рассказа «Живые мощи». По мнению Мережковского, эти тургеневские героини способны услышать мистический зов «небесных сил», а потому так или иначе «уходят», отказываются от устройства своей «земной» судьбы. Стремление обожествить, идеализировать женственное начало, как отмечает автор статьи, диктует Тургеневу и принципы изображения женских персонажей: «Тургеневские женщины среди человеческих лиц -иконы; среди живых людей - "живые мощи"» [5, с. 476]. Очевидно, что сакрализация «женственного» начала в 1900-1910 гг. в критике Мережковского усиливается, а категория «мужественности» уходит на периферию его творческих исканий.
Софиологический подход к осмыслению творчества И.С. Тургенева, заявленный в ранее упомянутых работах Д.С. Мережковского, станет главенствующим в эссе с показательным названием «Поэт вечной женственности» (впервые оно было опубликовано в газете «Русское слово» (1915), а затем вошло в книгу Мережковского «Невоенный дневник. 1914-1916 (Пг., 1917)). Для того чтобы воссоздать психологический портрет Тургенева, критик использует самые разные источники, прежде всего письма писателя, в которых раскрывается его «человеческая малость»: своеобразное
94
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 1, 2016
«уродство гения», воплощённое в «женскости» его характера: «Да, слабый, мягкий, жидкий, текучий, изменчивый, волнообразный, как стихия водная - стихия женская» [4, с. 337]. В этой работе Мережковский опирается на находки в области психологии творчества, сделанные им в раннем эссе о Флобере (1888), вошедшем в книгу «Вечные спутники» [5, с. 430-437]. Ещё в статье «Пушкин» он провёл пунктирную параллель между Тургеневым и Флобером, причисляя их к одному типу творческого сознания, отмеченного «болезнью гениальности», характеризующегося «антагонизмом» художественной и нравственной личности. Судьба Тургенева, как и Флобера, с точки зрения автора эссе, подтверждает верность поэтической формулировки Пушкина, схватывающей самую суть «нетворческого» поведения художника: «Или не знаем, что такова судьба поэта, что "меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он"?» [4, с. 337]. Мережковский так говорит о часто встречающейся противоположности «человека» и «художника»: «Гений - внутри себя - высший лад, строй, чудо гармонии, а извне - уродство, чудовищность, односторонность, однобокость.» [4, с. 337].
Но применительно к Тургеневу Мережковский стремится выявить и скрытое единство этих враждующих начал, некий их связующий момент, снимающий роковое противоречие. «Человек» и «художник» в Тургеневе, по утверждению автора эссе, соотносятся, как «куколка» и выросшая из неё «бабочка». Под «куколкой» в этой метафорической антитезе подразумевается так возмущавшая многих «женскость» характера писателя, а «бабочкой», воплощавшей ещё в традиции греческого мифа душу, Психею, оказывается способность художника видеть «женственную половину мира» «так, как никто» [4, с. 337].
В эссе «Поэт вечной женственности» Мережковский явно выступает в качестве продолжателя заветов В.С. Соловьёва. Так, размышляя о Тургеневе, он стремится выстроить своеобразный «мост» между «небом» и «землёю», к досаде В.С. Соловьёва, так и не удавшийся Платонову Эросу (статья «Жизненная драма Платона») [13, с. 276]. В образном высказывании Мережковского о связи «вершин духа» с «корнями плоти и крови» угадываются отзвуки стихотворения В. Соловьёва «Мы сошлись с тобой недаром.» (1892):
Свет из тьмы! Над чёрной глыбой
Вознестися не могли бы
Лики роз твоих,
Если б в сумрачное лоно
Не впивался погружённый
Тёмный корень их. [13, с. 265-266].
«Женское» в личности писателя, «физиологически тайное» (здесь и далее курсив Д.С. Мережковского. - Н.К.), скрытое («Душа женщины - в теле мужчины»), делает вывод Мережковский, преломляется в уникальную способность Тургенева
выразить женскую душу, проникнуть в неё как бы изнутри. Здесь находит своеобразное воплощение стержневая для религиозно-философских воззрений критика-символиста идея «андрогина» как реализации искомой телесно-духовной цельности [12, с. 33-42]. Именно потенциальная «андрогинность» писателя, уверен Мережковский, позволила ему выйти к разгадыванию тайн женщины и женственности: «Естество женское, от века безгласное, едва ли не впервые нашло свой голос в Тургеневе. Может быть, не только в русской, но и во всемирной поэзии нечто небывалое, единственное - тургеневские женщины и девушки» [4, с. 338].
Само выражение «физиологически тайное» свидетельствует о том, что концепция эссе «Поэт вечной женственности» базируется не только на идеях В.С. Соловьёва, но, как ни парадоксально, впитывает и влияния «мистики» В. Розанова, активно исследовавшего колебания и смешения в области пола (например, в книге «Люди лунного света») [7, с. 153].
Как видно, в тексте критического исследования Д.С. Мережковского «Поэт вечной женственности» причудливо смешиваются понятия, почерпнутые из разных сфер научного познания (социологии, философии, психологии), элементы публицистики, мифологемы и яркие художественные образы-символы. Таким образом, мифотворческое начало, подчинившее себе как художественное творчество, так и жизненное поведение символистов, находит выражение и в критическом мышлении Мережковского. В частности, философскую мысль о творчестве, как механизме психологической компенсации, критик воплощает в форме ёмкого притчевого иносказания, высвечивающего семантическое ядро мифа о Тургеневе: «Гений, как евангельский купец, продаёт своё имение, чтобы купить одну жемчужину. Такая жемчужина Тургенева - вечная женственность» [4, с. 337].
В интерпретации Мережковского Тургенев, подобно Лермонтову и Гейне, оказывается избранником, способным услышать и передать «небесный звук влюблённости» [4, с. 340]. И этот мистический дар, по мнению критика, духовно роднит певца «торжествующей любви» с В.С. Соловьёвым.
От суждений о Тургеневе как «поэте вечной женственности» Мережковский переходит к историософским построениям, в которых «мужественное» и «женственное» выступают не только как антропологические, но и как онтологические сущности. Он стремится показать, как взаимодействуют вечные начала «мужественности» и «женственности» в мировой истории, метафорически обозначая их в эссе мифологемами «огня» и «воды». Мережковский замечает: «В человечестве - обществе, так же как в человеке - личности, борются два начала - мужское и женское. Их сочетание - благо, их разделение - зло. Мужское без
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 1, 2016
95
женского - сила без любви, война без мира, огонь без влаги...» [4, с. 341].
Мережковский выражает уверенность в том, что доминанта «женственности» или «мужественности» есть у каждого исторического периода: «Если душа средних веков созерцательная, страдательная, женственная, то душа современности -волевая, деятельная, мужественная: рационализм, победа "чистого разума" в науке, философии, религии, во всём культурном и общественном строительстве - победа мужского начала» [4, с. 341].
«Женственная» либо «мужественная» сущность, с точки зрения автора эссе, проступает и в характере целых народов: «Германо-романский Запад мужествен, славяно-русский Восток женствен» [4, с. 342]. Причём, выявляя «женственную» доминанту русского национального характера, Мережковский соглашается со многими русскими писателями и мыслителями [11, с. 121-214]. Очевидно, он вступает в философский диалог о «мужественности-женственности» русского сознания и культуры с некоторыми своими предшественниками и современниками.
Судя по всему, споры о степени «мужественности» или «женственности» национального менталитета обострила сама историческая ситуация -война России с Германией. Мережковский в своём отношении к войне «оказался по одну сторону баррикад» с Н.А. Бердяевым и по другую - с В.В. Розановым. Это признавал, например, и сам Бердяев, ссылаясь на публицистическую статью Мережковского «Соловьи над кровью» (1914) (как и эссе «Поэт вечной женственности», эта работа вошла в книгу «Невоенный дневник: 1914-1916» (Пг., 1917)), направленную против сторонников войны, в полемически хлёсткой работе «О "Вечно бабьем" в русской душе» (1914). И Мережковский, и Бердяев - опровергают ура-патриотическую статью Розанова «Война 1914 года и русское возрождение», которая была воспринята ими как гимн «военщине» и «милитаризму» [4, с. 443]. Примечательно, что как Мережковского, так и Бердяева особенно поразили эмоциональные признания Розанова, рассказывавшего о сильнейшем впечатлении своей жизни, о встрече с полком военных. Оба автора процитировали следующий шокирующий их отрывок: «Произошло странное явление: преувеличенная мужественность (курсив В.В. Розанова. - Н.К.) того, что было передо мной, как бы изменило структуру моей организации и отбросило, опрокинуло эту организацию в женскую. <...> Этот колосс физиологии, колосс жизни вызвал во мне чисто женственное ощущение безвольности, покорности и ненасытного желания "побыть вблизи"... Определённо, это было начало влюбления девушки.» [4, с. 442; 2, с. 293].
Мережковский решительно разоблачает роза-новское понимание «женственности», представ-
ленное в статье «Война 1914 года и русское возрождение». Как символист-софиолог, он не принимает его профанной сути, видит в нём апологию «животности», «звериности» [4, с. 442]. В свою очередь, Н.А. Бердяев не сомневается в искренности Розанова и воспринимает откровения «нововре-менского» публициста как доказательства ущербности русского национального сознания в целом: «Женственность Розанова, так художественно переданная, есть также женственность души русского народа. <...> Великая беда русской души в том же, в чём беда и самого Розанова, - в женственной пассивности, переходящей в "бабье", в недостатке мужественности, в склонности к браку с чужим и чуждым мужем» [2, с. 300].
По всей видимости, в подтексте эссе «Поэт вечной женственности» Мережковский возражает не только Розанову, но и Бердяеву, обнаружившему в «недрах русского характера» только «Вечно бабье» и не заметившему ни «явного мужества» («Мужество есть и у нас ...»), ни тайной «вечной женственности» [4, с. 342]. В этой работе Мережковский подводит определённый итог развития линий «мужественности - женственности» в русской литературе XIX века и определяет исключительно важное место Тургенева в этом процессе. Причём многие свои наблюдения и выводы, как уже отмечалось, критик облекает в мифопоэтическую форму: «От Петра и Пушкина (потому что Пушкин - певец Петра по преимуществу) к Толстому и Достоевскому <...> идёт линия нашего мужества, явная, дневная; а ночная, тайная линия женственности - от Лермонтова, певца Небесной Девы Матери ("Я, Матерь Божия, ныне с молитвою."), через Тютчева, певца земной Возлюбленной ("Ты, ты - моё земное Провидение"), и Некрасова, певца земной Матери, - к Тургеневу, уже не только русскому, но и всемирному поэту Вечной Женственности» [4, с. 342].
По мнению автора эссе, спасение современной России и состоит в отказе от военного насилия, то есть в повороте от «мужества» к «вечной женственности»: «В наши дни, дни мужества неправого и невечного, дни вражды не человеческой и даже не зверской, а дьявольской, не пора ли нам вспомнить о вечной любви, о вечной женственности?» [4, с. 343]. Отсюда - вывод критика о жизнетворче-ском, пророческом смысле софиологических открытий Тургенева-художника, за которым будущее: «Да, мы ещё вернёмся к Тургеневу» [4, с. 343]. Эссе Мережковского «Поэт вечной женственности» обобщает многолетние наблюдения его автора над творчеством Тургенева в русле общесимволистских религиозно-мистических исканий, обозначенных ещё в трактате «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы». В той или иной мере на опыт интерпретации творчества писателя-классика, предложенный критиком-софи-
96
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «¿1- № 1, 2016
ологом, будут опираться некоторые его современники: В. Розанов, П. Перцов, Г. Чулков, К. Бальмонт, И. Анненский, Б. Зайцев.
Библиографический список
1. Бердяев Н. Новое христианство (Д.С. Мережковский) // Д.С. Мережковский: pro et contra: Личность и творчество Мережковского в оценке современников» / сост., вступ. ст., библиогр. А.Н. Николюкина. - СПб.: РХГИ, 2001. - С. 331-354.
2. Бердяев Н. Философия творчества, культуры, искусства: в 2 т. Т. 2. - М.: Искусство, 1994. - 510 с.
3. Григорьев А. И.С. Тургенев и его деятельность. По поводу романа «Дворянское гнездо». Статья четвёртая и последняя // Григорьев А. Сочинения: в 2 т. Т. 2: Статьи; Письма. - М.: Худож. лит., 1990. - С. 171-211.
4. Мережковский Д.С. Было и будет. Дневник. 1910-1914.; Невоенный дневник. 1914-1916; сост., предисл. Е.Г. Домогацкой, Е.А. Певак; коммент. И.Л. Анастасьевой, Е.Г. Домогацкой, Е.А. Певак. -М.: Аграф, 2001. - 512 с.
5. Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. - М.: Республика, 1995. -622 с.
6. Мережковский Д. Пушкин // Пушкин в русской философской критике: Конец XIX - первая
половина ХХ вв. - М.: Книга, 1990. - С. 92-160.
7. Розанов В.В. Люди лунного света: Метафизика христианства. - М.: Дружба народов, 1990. -304 с.
8. Розанов В.В. Собрание сочинений. Около народной души (Статьи 1906-1908 гг.). - М.: Республика, 2003. - 447 с.
9. Розанов В. Сочинения. - М.: Советская Россия, 1990. - 592 с.
10. Рябов О.В. Женщина и женственность в философии Серебряного века. - Иваново: Изд-во Ива-новск. гос. университета, 1997. - 160 с.
11. Рябов О.В. Русская философия женственности (Х1-ХХ века). - Иваново: Юнона, 1999. - 359 с.
12. Сарычев Я.В. Идея андрогинизма в системе творчества Д. С. Мережковского // Проблемы эстетики и социологии: сб. науч. работ. - Липецк: ЛГПУ, 1996. - С. 33-42.
13. Соловьёв В.С. Смысл любви: избранные произведения. - М.: Современник, 1991. - 525 с.
14. Чепкасов А.В. Отражение символистской концепции женственности в романах Д.С. Мережковского 1890-1910 гг. // Женские образы в русской культуре: сб. науч. ст. - Кемерово, 2001. - С. 42-54.
15. Чудовский В. О Мережковском, Некрасове и о политике в искусстве // Аполлон. - 1913. -№ 7. - С. 47-52.
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «¿j- № 1, 2016
97
