CC BY
81
низации баллады в творчестве И. Северянина и поэтов Серебряного века является жанровая гибридизация, создание освобожденных баллад, предбаллад, стихотворений балладного тона, основанных на отношении жанров, признаки которых акцентированы и вторично разыграны в тексте, на сочетании разностадиальных (литературных и фольклорных) жанровых моделей.
1. Зырянов О. Эволюция жанрового сознания русской лирики: феменологический аспект. Екатеринбург, 2003.
2. Северянин И. Избранное. Ростов н/Д, 1998. С. 34.
3. Страшное С.И. Анализ поэтического произведения в жанровом аспекте. Иваново, 1983. С. 28.
4. Бахтин М.М. Автор и герой: к философским основам гуманитарных наук. СПб., 2000.
5. Тамарченко И.Д., Тюпа В.И., Бройтман С.Н. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика. М., 2004. С. 441.
Поступила в редакцию 24.11.2008 г.
Borovskaya A.A. Transformation of Ballad Forms in the Poetry of I. Severyanin. The article considers the processes of modification and transformation of “old-French” and English-Scottish variants of ballads in creation of I. Severyanin. Special attention is paid to the analysis of strophe framework of ballad forms in I. Severyanin’s poetry as well as its deviation from canonical pattern (e. g. rejection of a tag, change of a premise’s function, symmetry breaking etc). Independent aspect of study focuses on the author’s role in conversion of ballad genre structure.
Key words: role ballad; transformation; genre.
УДК 882
АНТИМИР КАК СПОСОБ ВОПЛОЩЕНИЯ СМЕХОВОГО НАЧАЛА В РАССКАЗЕ Е.И. ЗАМЯТИНА «О ТОМ, КАК ИСЦЕЛЕН БЫЛ ИНОК ЕРАЗМ»
© Е.А. Жукова
Статья посвящена проблеме воплощения смеховых традиций в творчестве Е.И. Замятина. Исследуется мотивация использования концептуальных понятий «антимир» и «антиповедение» в рассказе «О том, как исцелен был инок Еразм».
Ключевые слова: Замятин; народная смеховая культура; пародия; антимир; антиповедение.
Народная смеховая культура бесспорно повлияла на формирование индивидуальности Е.И. Замятина как писателя. На всех этапах его творчества очевидно стремление найти основу для оригинальной художественной концепции в традиционных явлениях национальной жизни.
Замятин успешно черпал материал в прошлом, сохраняя традиции русского смеха в своих произведениях. Он использовал смех во всех его проявлениях, заимствовал способность комической оценки действительности. Примитивный смех (первостепенная форма), выражающий неподдельную радость здорового и благополучного человека, смех, ставший основой русской массовой культуры, характерен для замятинской неореалистической сказовой прозы («Уездное», «Алатырь», «Кряжи») и балаганной пьесы («Бло-
ха»). В художественной системе писателя примитивный смех (объект изображения) закономерно перерождался в смех ума (способ изображения), непременно конфликтуя и смешиваясь с ним («Мы»).
Смех по своей природе призван разрушать барьеры, соединять высокое и низкое, прошлое и настоящее, что и отразилось в произведениях Замятина. В повести «Уездное» смеховое начало обусловлено наличием ироничной сказовой манеры, передающей живой народный голос, и вполне зримых лубочных русских характеров. Смех «Блохи», самый очевидный и однозначный, продиктован выбором жанра, хранящем память о традиционной культуре, о балаганном уличном представлении. В работе над циклом «Чудеса» Замятин уходит еще глубже в прошлое, обращается к искусству Древней Руси. Рас-
сказ «О том, как исцелен был инок Еразм» (1920) - пародия на жанры жития и чуда, написанная в ХХ в. Сами средства комического изображения были заимствованы у первоисточника, уникального по своей природе древнерусского смеха.
Е.И. Замятин называет литературные источники рассказа «О том как исцелен был инок Еразм». Он пишет, что в своих произведениях обращается даже не к церковнославянским памятникам, а к «истинным», старообрядческим, объясняя это тем, что «при Петре Великом церковные книги и, в частности, Четьи-Минеи, были пересмотрены и процензурованы, вернее - изуродованы. Было выкинуто описание целого ряда очаровательно-несообразных чудес - в угоду нарождавшемуся позитивному духу; был выкинут целый ряд любовных эпизодов, потому что подчас все эти соблазны и падения святых излагались в словах примитивно-грубых и откровенных, и выкидывались просто древние, крепкие слова - и заменялись более новыми» [1]. Смех Замятина по этой причине близок «допетровскому», не политическому, не антицерковному, а примыкающему к «кощунному» - отрицающему установленный миропорядок смеху Древней Руси.
Писатель назвал работу над рассказом «О том, как исцелен был инок Еразм» языковой стилизацией, реконструкцией древнеславянского жанра. Эксперимент с подчеркнутой стилизацией, по теории Тынянова, влечет создание пародии. Образ первоисточника, древнерусского церковного текста в данном случае, - ядро пародии, а пародия, в свою очередь, - всегда обобщенный комический образ жанра. Пародии присуще «разрушение старого целого и новая стройка старых элементов» [2]. Замятин до основания разрушает устойчивые каноны житийной литературы, чтобы в оригинальном тексте заново сложить мозаику, которая как бы имеет два плана изображения, старый и новый.
Естественно, что добавленное Замятиным эротическое наполнение немыслимо в апокрифической русской литературе, чуде, которое всегда пристойно и величественно. Но соблюдение основных постулатов, касающихся формы, композиции, структуры, персонажей, языковой нормы, особенностей стиля присутствует, хотя и носит явно игровой характер. Введенное в теорию пародии
Тыняновым понятие второго плана позволяет уверенно говорить о сильном пародийном эффекте рассказа. Второй план конкретен, узок и однозначен. Все составляющие древнего жития трансформируются Замятиным, «воспроизводятся под двойным углом»: способы и средства лечения Памвы, сила сказанного Еразмом слова, видения Еразма, направленность неконтролируемых возможностей Сампсона и, наконец, сама сущность случившегося чуда. Обобщенно можно сказать, что пародийность оказывается теснейшим образом связанной с особенностями функционирования первоисточника (пародируемого произведения) в сформированной им же литературной системе. Пародия, калькируя первоисточник, одновременно совпадает с ним и противопоставляется ему. Так, в древнерусской системе поступок Памвы (согласие на познание Еразмом женского тела) не мыслим, т. е. в жанровую систему жития включается чуждый элемент замятинской системы. Принцип системности тем самым нарушается. Следовательно, перед нами не что иное, как пародия.
Цель использования Замятиным элементов древнерусской литературы и искусства проясняется при обращении к уникальной в своем роде работе Д.С. Лихачева «Смех как мировоззрение» («Смеховой мир» Древней Руси). Ученый изучал пародии на церковные тексты в связи с разработкой проблемы «народной смеховой культуры», обозначая способы ее влияния на русскую литературу. Он рассматривал философию древнерусского смеха как варианта мировидения, выявляя его особенности на примере письменных фольклорных и авторских текстов, в т. ч. произведений протопопа Аввакума и Ивана Грозного. Д.С. Лихачев однозначно утверждал, что считать пародии на молитвы, псалмы, службы, на заведенные монастырские порядки просто антирелигиозным явлением нельзя. Древнерусский смех направлен против всего святого, благочестивого и почтенного (кабак изображается, как церковь («Служба кабаку»), церковь - как кабак («Калязинская челобитная») [3]. Таким образом, считая замятинский рассказ пародией на апокрифическую литературу в духе смеховых жанров древнерусской литературы, нельзя согласиться с использованным Т.Т. Давыдовой термином «антижития» в значении анти-
теистического текста [4], как нельзя отнести определение «антижанра» к произведениям демократической сатиры.
Признанным среди литературоведов началом пародии на канонические жанры в древнерусской литературе является «Слово Даниила Заточника, написанное им своему князю Ярославу Владимировичу». Уже потому, что невозможно однозначно отнести его к определенному литературному жанру -первому, чему должен соответствовать автор, «Слово» принадлежит к смеховой культуре. Это произведение - пародийное соединение просительного послания и обличительного слова, но никоим образом не антижанр. Текст памятника пронизан иронией и самоиронией. Автор - человек для своего времени и культуры начитанный - прекрасно владеет стилем известных жанров и свободно цитирует библейские тексты, заимствует образы, мотивы, афоризмы, что создает впечатление стилизации и игры с читателем. Автор сознательно входит в смеховой мир, целиком противопоставленный реальному. Даниил Заточник достигает воздействия на адресата своего слова (моления), поскольку, создавая нарочито книжный текст, говорит все же на понятном языке - на языке народной смехо-вой культуры. Внутренние рифмы, ритмическая организация сближают его с устной народной традицией: скоморошьими прибаутками и балагурством.
Представленный в древнерусских источниках и более позднем фольклоре кромешный мир, «антимир», «антирай», т. е. вывернутый наизнанку мир привычных представлений о реальности, Е.И. Замятиным был создан уже в повести «Уездное» (1912). Народное представление о религии, о Боге, вере, жизни после смерти, противоречащее официальной церковной версии, выражает замятинский портной-правдоискатель Тимоша. В трактире русский человек доходит умом до истины, собственной правды - в кабаке он исповедуется. Замятин сохраняет равновесие, рисуя церковь кабаком. Случайно попал в монастырь Евсей: «в юнкера хотел идти, да запьянствовал ненароком». Не создан он для монашеской жизни, его душа рвется в мир. По этой причине и срывается, зная о наказании и за то, «что отплясывал в рубахе одной, под мышками подпоясанной», и за «песню эту: «Во монахи поступили», и
за «развеселое катанье на живейных по Стрельцам» [5]. В Тимоше и Евсее Замятин воплотил представления религиозных набожных и в то же время суеверных русских людей о несправедливости жизни. Трагедия уездного захолустья порождает авторский кромешный мир.
В рассказе «О том, как исцелен был инок Еразм», как в древнерусских сатирических произведениях, смеховая ситуация выстраивает повествование. Система исконного жития с ее устойчивыми формулами, реализованная у Замятина, обеспечивает «узнавание» жанра и придает смеховое значение. «Поэтому признаки-знаки были обильны. Автор не ограничивал их число, а стремился к тому, чтобы исчерпать признаки жанра: чем больше, тем лучше, т. е. «тем смешнее». Как признаки жанра они давались избыточно, как сигналы к смеху они должны были по возможности плотнее насыщать текст, чтобы смех не прерывался» [3, с. 346], - писал Лихачев о древнерусских пародиях.
Замятин стремится наполнить текст такими жанровыми знаками и типичными для жития композиционными и ситуативными моментами. Основополагающим принципом построения смехового жанра и, соответственно, кромешного мира древнерусской литературы, взятом на вооружение Е.И. Замятиным в рассказе «О том, как исцелен был инок Еразм», является антиповедение персонажа.
Поведение «наоборот» движет повествование. Примером может послужить известная древнерусская «Повесть о Бражнике» -пародия на переводные с греческого хождения в рай, внесенная в XVII в. в индекс запрещенных книг. Желающий занять место в раю не благочестивый человек, а пьяница, заслугой которого было то, что, бражничая, он прославлял Господа и по ночам усердно молился. После смерти бражника Бог повелел ангелу поставить его душу у врат рая. Пьяница стал стучаться в двери. Вышедшие на шум апостолы Петр и Павел, цари Давид и Соломон не пускают бражника в рай. Он обличает их, припоминая скверные поступки, укоряет Иоанна Богослова. В результате, бражник занимает лучшее место. Возникает своеобразная комедия положений.
Антиповеденческие мотивы (грешные становятся невинными, а у праведных обна-
руживаются грехи) призваны удивлять и расширять представления о мире. Именно благодаря им древнерусское искусство обозначило отход от строгих канонов, изначальное стремление к жизнеподобию, реалистичности изображаемого. Но грубая форма повествования зачастую не придавала дополнительных оттенков, а перекрашивала белое в черный цвет, переворачивала мир, выворачивала наизнанку, отражая меняющееся миро-видение людей.
Стандартный вариант антиповедения сводится к общей модели поведения наоборот, т. е. к замене обычных реалий на противоположные. Это проявляется в перемене верха и низа, правого и левого, мужского и женского, святого и грешного. Последнее часто находит отражение в более поздней литературе, стремящейся показать, что поступки, мысли человека, обусловленные сложившимися условиями, неоднозначны.
Антиповеденческие мотивы отчетливо фигурируют в творчестве Е.И. Замятина, обеспечивая связь с народной смеховой культурой. В «Уездном» действия Анфима Барыбы во всем нарочито противоречат и общественным порядкам, и церковной морали. Антиповедение персонажей в пьесе «Блоха» усматривается за постоянным пере-одеваниием Халдеев, а также балагурством, разрушающим значение слов и коверкающим внешнюю форму часто в угоду рифме («мор-дальон», «пубель»), глупыми ситуации, комичными эротическими сценами (сватовство аглицкой девки Мери за Левшу), богохульными присказками («Лезь в печь, Малафев-на. Ну, Господи-Исусе, вперед не суйся, назади не оставайся, в середке не болтайся!» (т. 3, с. 315), различными устойчивыми балаганными формулами и мотивами.
Сакрализованным антиповедением пропитано повествование рассказа Замятина о Еразме-иконописце. Эротические темы получают максимальную концентрацию в произведении о церкви. Как в вымышленном авторском тексте, так и в пересказе известных сюжетов на первый план выступает ироническое видение писателя. Вот как описывает Замятин встречу Зосимы и Марии: «...в опаленной, соломенно-желтой пустыне преподобный Зосима встречал Марию и, в страхе совлекши с себя одежду, бросал ей, дабы не погибнуть, увидев прелесть наготы ее, но
ветром пустынным уносило одежду, и стоял Зосима, прискорбно опустив глаза долу на разжение свое» (т. 1, с. 583). В житии о Марии Египетской на самом деле говорится о Зосиме, который после двадцатидневных скитаний по пустыне увидал человека нагого, темного кожей, с белыми волосами. Он, вовсе не признав в нем женщины, развеселился, т. к. не видел все эти дни людского облика. Зосиме встретилась Мария, бродившая по Иорданской пустыне более сорока лет. Он отдал половину ветхого гиматия, чтобы прикрыть наготу изможденного тела.
Антиповедение проявляет себя в действии: «И все вошли, и на травах, на чистейших доселе плитах во дворе обители, на ступенях келий, под сенью расцветших за ночь кустов - всюду началось неслыханное» (т. 1, с. 585). Антиповедение может проявляться и в говорении - основном источнике информации. Изначальное значение слова, привычные ассоциации утрачиваются. Сознание персонажей реагирует только на эмоциональные потрясения. Еразму не достаточно читать житие, чтобы писать икону: он должен при помощи собственных чувств познать тайну. В то же время слова Еразма, читающего Библию и жития, возбуждают скованную плоть старцев и иноков. Б. А. Успенский писал по этому поводу, что «антиповедение может предполагать ритуальное воровство, ритуальное святотатство» [6].
Естественно, что такое явление, как антиповедение, мотивировано различными культурными традициями, а сакрализованное антиповедение имеет однозначно языческие истоки. Поэтому Н. Н. Комлик, размышляя о воплощении народного сознания в творчестве Замятина и анализируя рассказ «О том, как исцелен был инок Еразм», делает вывод, с которым нельзя не согласиться: «Страстнорелигиозное миросозерцание Замятина - в корне своем языческое» [7].
Антиповедение, являясь признаком стиля, становится ведущим принципом организации повествования рассказа, формирует композицию, идейно-тематический пласт, лексические особенности рассказа.
Отличительной особенностью композиции становится постоянное функционирование оппозиции дьявольское - божественное. По умыслу Замятина, последнее только подразумевается как должное, в то время как
первое проявляет себя в каждом слове.
В.В. Виноградов, анализируя стилистику «Жития протопопа Аввакума», отмечал, что житие «построено на принципе противоположения «диавола» и «Бога»», на принципе параллелизма, который всегда заканчивает словесное описание божественных действий. Ученый приводит пример из текста: «Вижу, что ожесточилъ д1яволъ сердце ея... припалъ ко Владыке. Господь же, премилостивый Богъ, умяхчилъ ниву сердца ея.» [8]. В за-мятинской пародии на житие борьба с бесами, сопровождающими Еразма, заканчивается лишь, когда те добиваются своего.
В остальном композиция, сочетая черты жития и чуда, строго выполняет поставленную Замятиным художественную задачу: максимально наполнить текст элементами пародируемых жанров. В рассказе дана предыстория главных событий, объясняющая уникальный талант Еразма и причину испытаний, которые ему пришлось пройти. В ней описывается, как Памва сотворил первое чудо: излечил «благословенной пищей» бесплодие пришедшей женщины. В основной части рассказа описаны события, сопровождающие Еразма, обещанного и приведенного Памве. Снова старец творит необыкновенное в нескончаемой борьбе с бесами, раскидывающими над монастырем сети. Главное чудо произошло, когда Памва исцелил Еразма от незнания и открыл границы для творчества - даровал свободу. Кромешный мир отступил, восстановился привычный миропорядок, и «когда читал во храме Еразм - не было уже соблазна от чтения его, когда писал он лики святых - то писал, как все, во славу Божию, а не диавольскую. Память же о темных соблазнах бесовских, о страшных знамениях и необычайных происшествиях молитвою блаженного Памвы была истреблена, как весенний снег солнцем» (т. 1, с. 586). Завершающей нотой в построении структуры рассказа явился последний абзац. Представление Иннокентия как автора вышеизложенного сочинения добавляет повествованию летописный характер.
В рассказе отчетливо выделяются идеи, которые древнерусская пародия заимствовала у пародируемого явления, выстраивая противоположную модель мира: 1) условия праведной жизни на земле, 2) понятие греха, 3) идея священной чистоты церковнослужи-
телей. Они подчиняются принципу антиповедения, по-своему истолковываются автором.
Все-таки первым, что говорит читателю о связи рассказа «О том, как исцелен был инок Еразм» с древнерусской литературой и пародийными текстами, является слово. Рассказ демонстрирует эмпирический характер работы над языком - средством отображения событий и характеров изображаемой эпохи. Основным требованием писательской техники становится языковое соответствие: лексика художественного произведения должна принадлежать и подчеркивать особенности словаря изображаемой среды и эпохи, а точнее представлять «художественный синтез языка среды, стилизованный язык среды» [8]. Слово обретает великую силу, уводит читателя от реальной действительности, погружает в изображаемую среду. При этом писатель занимается художественным творчеством, а не фиксацией знаменательных событий и нравов.
Писатель на церковном материале создал комическое произведение. В рассказе «О том, как исцелен был инок Еразм» отразились все существенные особенности смехо-вой культуры: аллегоричность сказки, краткость анекдота, меткость произведений демократической сатиры - все богатейшее творческое наследие русского народа. Рожденный вследствие непременной условности изображаемого, искажения действительности замятинский юмор сближает художественную эстетику рассказа со сложившимися в веках традициями национальной культуры. При этом комическая направленность повествования не препятствует постановке важнейших онтологических проблем самосознания и самоощущения человека в мире. Народная психология заявляет о себе как в предмете изображения, так и в языковых средствах описания. В рассказе отражено особое отношение к религии, совпадающее с фольклорным и противостоящее официальному, традиционному представлению церкви. Объективный взгляд на явление позволяет Замятину разрабатывать христианские мотивы с непосредственным учетом значения влияния язычества на мировидение русских людей на всех этапах существования православия. Ведь духовное аскетическое поклонение Иисусу Христу в народной культуре сопровождалось эмоциональными, чувствен-
ными потребностями человека, что неизменно влекло бытование т. н. антикультуры, влекущей создание антимира, с точностью воспроизведенного Е. И. Замятиным в рассказе. Таким образом, «О том, как исцелен был инок Еразм» - уникальное произведение комического свойства, в котором отразилось истинно народное интуитивное понимание вековечных устоев жизни.
1. Замятин Е.И. Техника художественной прозы // Литературная учеба. 1988. № 6. С. 83.
2. Тынянов Ю.Н. О пародии. Достоевский и Гоголь (к теории пародии) // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.
С. 198.
3. Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы: смех как мировоззрение и другие работы. СПб., 1999. С. 344.
4. Давыдова Т.Т. Антижанры в творчестве Е. Замятина // Новое о Замятине. Сборник материалов. М., 1997. С. 20-35.
5. Замятин Е.И. Уездное // Замятин Е.И. Собр. соч.: в 5 т. / сост., подгот. текста и коммент. Ст.С. Никоненко и А.Н. Тюрина. М., 2004.
Т. 1. С. 109-110. Далее, кроме оговоренных случаев, Е.И. Замятин цит. по этому изданию с указанием тома и страниц.
6. Успенский Б.А. Антиповедение в культуре Древней Руси // Успенский Б.А. Избр. тр.: в 2 т. Т. 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994. С. 320-332.
7. Комлик Н.Н. Творческое наследие Е.И. Замятина в контексте традиций русской народной культуры. Елец, 2000. С.186.
8. Виноградов В. В. О задачах стилистики. Наблюдение над стилем «Жития протопопа Аввакума» // Виноградов В.В. Избр. тр. О языке художественной прозы. М., 1980. С. 31-35.
Поступила в редакцию 25.11.2008 г.
Zhukova E.A. Antiworld as the way of embodiment of the humorous beginning in E.I. Zamjatin’s story “How Enoch Erazm has been cured”. The article is devoted to the embodiment of the humorous traditions in E.I. Zamjatin's works. The motivation of concepts “antiworld” and “antibehaviour” in the story “How Enoch Erazm has been cured” is investigated.
Key words: Zamjatin; national humorous culture; parody; antiworld; antibehaviour.
УДК 655.4/5
ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ РАССКАЗА Ф.А. АБРАМОВА «ДЕЛА РОССИЙСКИЕ...»
© С. А. Груша
В статье рассматривается жанровое своеобразие рассказа на уровне его идейно-художественного содержания и содержательной формы. Рассмотрено соотношение эпического, лирического и драматического начал в произведении, выявлен тип организации времени и пространства, сформулирована позиция автора, определен вид пафоса, отмечены литературные традиции.
Ключевые слова: Ф.А. Абрамов; деревенская проза; жанр рассказа; русский национальный характер.
На первый взгляд рассказ Ф.А. Абрамова «Дела российские...» следует отнести к жанру охотничьего рассказа. Сюжет прост: герой-рассказчик в компании таких же, как и он, уже немолодых людей отправляется охотиться на медведя. Композиционно рассказ разделен на пять частей, каждая из которых начинается фразой, повествующей об охоте: «Ох уж эта медвежья охота!» [1], «Охотник без веры - не охотник» [1, с. 85], «Не знаю, выходил ли в тот вечер и в ту ночь медведь на овсы, но все равно мы бы не смогли его
взять» [1, с. 86], «В ту ночь мы долго не спали» [1, с. 90], «Я проснулся от холода. Светало» [1, с. 93]. В первой редакции рассказ так и назывался «Медвежья охота». В его основу были положены реальные события «медвежьей охоты» летом 1963 г. на Вологодчине, родине друга автора А. Яшина. О них Абрамов поведал в воспоминаниях о поэте «Семь верст до небес». Есть в рассказе и характерные для этого жанра «ритуальные» мотивы охотничьих баек и хвастовства охотничьими трофеями («Вот я приеду в Ленин-
