CC BY
38t* s
Рн УДК 930.2
о Д
u антифашистская «ПЕрЕШвкА»
s как элемент советского
s военного плена л
^ Колошинская Наталья Викторовна
О Санкт-Петербургский имени В.Б. Бобкова филиал
® Российской таможенной академии, профессор ка-
g федры теории и истории государства и права, к.ю.н., доцент, e-mail: [email protected]
В статье рассмотрены основные направления антифашистской деятельности в отношении немецких военнопленных в годы Великой Отечественной войны и в послевоенный период важнейшей предпосылки демократизации германского общества, денацификации его институтов
Ключевые слова: немецкие военнопленные; воспитание у немецких военнопленных пролетарского интернационализма; антифашистская «перековка»
anti-fascist «reforging» as an element of the soviet war captivity
Kolosinskaia Natalia V.
Russian Customs Academy St. Petersburg branch named after Vladimir Bobkov, Department of theory and history of state and law, PhD, associate Professor, e-mail: [email protected]
The article discusses basic activities aimed at the anti-fascist German prisoners of war during the great Patriotic war and the postwar period as the most important prerequisite for the democratization of German society and its institutions
Keywords: German prisoners of war; the education of the German prisoners of proletarian internationalism; anti-fascist «reforging»
Для цитирования: Колошинская Н.В. Антифашистская «перековка» как элемент советского военного плена // Ученые записки Санкт-Петербургского имени В.Б. Бобкова филиала Российской таможенной академии. 2017. № 1 (61). С. 120-124.
Советская историографическая традиция рассматривала антифашистскую работу с немецкими военнопленными в годы Великой Отечественной войны и послевоенный период как важнейшую предпосылку демократизации германского общества, денацификации его институтов. Эта специально организованная высшим советским военно-политическим руководством страны деятельность была выстроена на признании верности ленинско-сталинского взгляда на неоспоримую победу пролетарской, социалистической идеологии над буржуазной, милитаристской и человеконенавистнической теорией и практикой. Приоритетным инструментом воплощения данного подхода в отношении иностранных граждан, временно находящихся в советском плену, был избран механизм «антифашистской перековки». Именно «перековки», которую, безусловно, понимали как «изменение коренным образом, перевоспитание» [1, с. 503].
Считалось, что советская система выработала не только иммунитет к буржуазной идеологии, но и приобрела действенный опыт масштабного перевода общественного и индивидуального сознания граждан в необходимую для властных структур плоскость взаимодействия. Значительная часть работ советского периода именно так и комментировала возможности советской общественно-политической структуры в деле воспитания у немецких военнопленных пролетарского интернационализма. В наиболее концентрированном виде эту большевистскую парадигму выразили А.С. Бланк, Б. Левель, Е.А. Бродский и некоторые другие
историки [2, с. 30; 3, с. 222; 4, с. 191]. С незначительными уточнениями и поправками данная позиция нашла свое отражение и в новых постсоветских исследованиях, в которых можно было наблюдать развертывание тезиса об исключительно гуманистическом содержании и направленности проводимой с немецкими военнопленными антифашистской работы [5, с. 99-104]. Её плоды воспринимались авторами едва ли не самыми решающими в процессе демократизации послевоенного немецкого общества и оказывающими серьезное влияние на него и сегодня.
Между тем не многим современным отечественным исследователям удалось осуществить новые «исторические замеры» эффективности антифашистской работы с иностранными гражданами в период их пребывания в плену в советской России, её сильные и слабые стороны. В частности,
B.П. Галицкий один из первых обосновывает исключительно «политический» характер антифашистской работы в лагерях военнопленных [6, с. 248].
C.С. Букин акцентирует внимание на принудительном характере комплектования антифашистского актива и о пребывании в его рядах как способе выжить в условиях плена [7, с. 243-247]. В.А. Иванов рассматривает антифашистскую работу как один из институтов «спецпроверки» и вербовки спецаппарата осведомления из числа военнопленных, с последующей передачей агентов органам госбезопасности и разведки [8, с. 52-53]. В.Б. Конасов находит подтверждение тому, что антифашистская работа позволяла вести более эффективный
контроль за политическими взглядами и настроениями военнопленных, осуществлять поиск и разоблачение немецких военных преступников [9, с. 163]. С.Г. Сидоров видит в активизации антифашистской работы средство повышения производительности труда, организованности и трудовой дисциплины среди военнопленных [10, с. 29]. Антифашистская «перековка» в лагерях и лагерных отделениях, по крайней мере до конца 1946 года, была исключительно «внутрилагерной проблемой»: нацеливалась на укрепление режима содержания и более эффективное управление, а не направлялась на «разрыхление нацистского, милитаристского сознания» [11, с. 17].
Эти и другие авторы единодушны в том, что организованная высшими органами власти и управления антифашистская работа носила, в целом, масштабный и непрерывный характер, отличалась неприкрытой антизападнической направленностью. В то же время и им не в полной мере удалось комплексно взглянуть на проблему антифашистской «перековки» военнопленных, вычленить её особенности, противоречия, упущенные возможности, сформулировать уроки и выводы, позволяющие глубже понять процесс идеологической и социально-психологической адаптации граждан поверженной Германии.
О данной проблематике на общероссийском, региональном, местном уровне, предпочитали упоминать лишь как о деятельности, процессе воздействия и практически никогда не рассуждать о внутренних пружинах самого механизма антифашистской «перековки», атмосфере в расколотом ею немецком «военном братстве», сопротивлении и противостоянии профашистских элементов, групп и другого. Даже профессиональным историкам трудно восстановить всю процессуалистику этой деятельности, без чего остаются неясными истинные мотивы советского руководства по развертыванию антифашистской работы с немецкими военнопленными, по увеличению не только материальных, финансовых, но и значительных административных ресурсов и средств на неё, так необходимых для восстановления разрушенного войной хозяйства.
Известно лишь, что среди некоторых западных исследователей утвердилось мнение о том, что организованная в масштабах государства «перековка» и перевоспитание немецких военнопленных через антифашистское обучение было советским «ноу-хау», в то время как систематическое уничтожение советских военнопленных через труд - немецким изобретением. «Многие немцы должны были добровольно или принудительно пройти через антифашистское обучение, считали некоторые западные специалисты. Их воспитывали «демократами» по коммунистическому образцу. Но это одновременно был знак о том, что они выживут и будут задействованы вновь. Перевоспитания русских военнопленных в Германии не было. Они были заранее
обречены на смерть или рабское существование» [12, с. 11-12].
Как утверждает В.П. Галицкий, первый опыт антифашистской работы в советской России получен ещё в лагерях для финских военнопленных в 1941-1944 годах. Он высказал предположение, что постепенное расширение мощного антифашистского движения с 1941 года объяснялось развернувшимся международным характером борьбы с фашизмом и тем, что была создана весьма благоприятная обстановка для создания единого фронта противодействия фашистской идеологии. «Неслучайно положительная работа среди военнопленных стала называться антифашистской - замечает автор, - поскольку она оправдывала своей целью сотрудничество военнопленного с администрацией лагеря в глазах его соотечественников» [6, с. 114].
Опыт антифашистской работы с немецкими военнопленными на территории ленинградского региона в 1944-1949 годах показал, что такое, сравнительно узкое, толкование целеполагания антифашистского воспитания не совсем оправданно. К примеру, обнаружено, что «освобождение от мировоззренческо-поведенческих стереотипов «фашиста» следовало объяснять куда более сложными мотивациями, в том числе идейно-нравственного порядка. Скорее только тогда стало возможным уяснение природы становления и функционирования института «антифашистского актива», который проходил соответствующую подготовку сначала под контролем администрации лагеря, а затем самостоятельно и во многих случаях инициативно, ответственно проводил соответствующую антифашистскую работу. Следует подчеркнуть, что именно самостоятельно и инициативно, чаще без внешнего давления и принуждения, но не исключая добровольно-принудительного характера данной деятельности.
Задолго до развертывания на территории Ленинграда и Ленинградской области лагерей и лагерных отделений для немецких военнопленных в ряде аналогичных лагерей в центральной части РСФСР (Темниковский лагерь и Спассо-За-водский лагерь) во второй половине 1941 года с проверками побывали комиссии от ЦК ВКП(б), Глав ПУРККА и ИККИ. Комиссии стремились понять, почему практически все военнопленные и даже выходцы из пролетарских слоев населения Германии, Венгрии, Румынии и других стран крайне негативно и враждебно воспринимают всё советское, в том числе историческое прошлое и культуру России. Предстояло также отвечать и на многочисленные письма советских граждан, пытавшихся самостоятельно разобраться с проявлениями принципов пролетарского интернационализма в условиях начавшейся войны. Поэтому было необходимо детально продумать и организовать действенное антифашистское воспитание военнопленных, развернуть среди них мощное антифашистское движение.
В этих целях уже 21 января 1942 года УПВИ НКВД СССР направило в свои структурные подразделения на места ориентировку «О необходимости проведения политико-воспитательной работы среди военнопленных», а 25 апреля 1942 года -указание «О работе фашистских элементов среди военнопленных и мерах её пресечения». Эти нормативно-правовые акты, по оценке В.П. Галицкого, и легли в основу организации всей последующей антифашистской работы [6, с. 119].
В то же время антифашистская «перековка» немецких военнопленных с 1944 года и до конца 1946 года практически не отвечала требованиям этих документов и не носила системного и, собственно, «антифашистского» содержания. Это происходило в обстановке, когда с июля 1944 года на территории Ленинградской области началось развертывание 10 Управлений лагерей НКВД с 80 лагерными отделениями и 6 рабочих батальонов с общим наполнением контингента к октябрю 1945 года более чем 66 тыс. военнопленных [13, с. 100].
Во-первых, подобранный к декабрю 1946 года антифашистский актив, который стал таковым, в основном, путем назначения в оперативных целях, без должного учета деловых и политических качеств «не был в состоянии - как замечал начальник политического отдела УПВИ УМВД ЛО подполковник И.П. Соболев - решительно и энергично выступать против реакционно настроенных военнопленных, которые, в свою очередь, усиленно пытались создавать свои группировки и противостоять антифашистскому активу» [14, л. 49].
О масштабах противодействия во многих лагерях для немецких военнопленных красноречиво свидетельствовали две ориентировки МВД СССР от 20 июня и 22 октября 1946 года «О вскрытых и ликвидированных подпольных фашистских террористических организациях и группах среди военнопленных и интернированных, содержащихся в лагерях МВД» [15, с. 736-739] и «О противодействиях враждебных элементов антифашистскому движению в лагерях военнопленных» [15, с. 742-743]. Именно в этот период особенно резко возросла роль бывшего военного командования, старших офицеров вермахта, а также штабного руководства как центра единения временно растерявшихся, находящихся в смятении и подавленности военнопленных, особенно молодых немецких офицеров и их подчиненных. Бывшее немецкое командование вынуждено было предпринимать определенные усилия, главным образом для того, чтобы предотвращать бессмысленные акции сопротивления, проявления яркого эмоционального отчаяния и случаев самоубийств [16, с. 44-50]. Однако в упомянутых ориентировках МВД СССР расценивало подобные шаги старших офицеров и генералов вермахта как исключительно враждебные акты.
Наличие значительного числа реакционно настроенных военнопленных в некотором смысле, по мнению Гордона Крейга, ссылающегося
на монографию С. Хафнера «Комментарии к Гитлеру» (1978), объяснялось «величием немецкой цели», прерванной малодушием и предательством [17, с. 70-71]. Заметное влияние, по мысли С.В. Кулика, на «весьма консолидированное немецкое общество, сочувственно и позитивно относящееся к идеям национал-социализма» оказала и вся предшествующая краху III Рейха пропагандистская система фашистской Германии [18, с. 19]. Поэтому первые попытки через антифашистскую работу возобновить либо оживить некоторые политические идеалы, симпатии и настроения, свойственные донацист-ской жизни в Германии, по оценке М.П. Лаптевой, в среде немецких военнопленных успеха не имели [19, с. 116-119]. Да и как признавали сами сотрудники Политотдела УПВИ УМВД ЛО, «действия этих реакционно настроенных в этот период предотвращались, прежде всего, оперативным вмешательством и в меньшей мере политическими воздействиями» [20, л. 320]. К тому же содержание и направленность проводимых политических мероприятий (в основном в форме лекций и докладов) основной массой военнопленных не понимались, на первых порах данные мероприятия не оказывали на военнопленных никакого влияния.
Во-вторых, антифашистский актив, никем по-настоящему не руководимый, не имеющий никакого опыта и политических знаний, к концу 1946 года с задачей антифашистской «перековки» справиться не мог, в силу чего должным авторитетом у военнопленных не пользовался. Тем более что неумелое использование значительной части антифашистского актива оперативными работниками в качестве агентуры в этот период приводило к тому, что военнопленные антифашистскому активу не верили, называя его представителей «провокаторами».
Вместе с тем перед оперативными подразделениями лагерей стояли куда более ответственные задачи в деле подбора и подготовки агентуры из числа военнопленных на длительную перспективу. Об этом в середине марта 1946 года говорил начальник Управления НКВД СССР по г. Ленинграду и Ленинградской области генерал-лейтенант И.С. Шикторов в приказе «О недостатках оперативно-чекистской работы в лагерях для военнопленных и мероприятиях по её коренному улучшению». В нем он отмечал, что «крупным недостатком в работе оперативно-чекистского аппарата является почти полное отсутствие мероприятий по подготовке послевоенной агентуры из среды военнопленных для будущей работы на их родине, которая призвана сыграть большую роль в деле предотвращения нового военного похода против СССР» [20, л. 100]. Нередко сами оперативные сотрудники давали повод для негативного отношения к доверенным лицам и активу из числа антифашистов. К примеру, непрофессиональные действия старшего оперуполномоченного спецгоспиталя № 1114 УПВИ УМВД ЛО лейтенанта Г.П. Станкевича привели к полной расшифровке
агентуры из среды военнопленных, прибывших в лагерь № 157 после лечения в Ленинграде, что явно не прибавило авторитета антифашистскому активу [21].
В-третьих, инструкторский состав по антифаши-стскойработе,неимеяопытавэтойновойдлясебядея-тельности, недостаточно руководимый, не знающий немецкого языка, психологии и особенностей военнопленных, практически до 1947 года так и не смог создать работоспособный антифашистский актив, при помощи которого можно было бы развернуть процесс антифашистской «перековки».
Один из исследователей антифашистских традиций в послевоенной Германии Л.В. Тестов справедливо замечал, что самым трудным в антифашистской работе в лагерях был процесс изменения сознания немецких солдат и офицеров [22, с. 100]. Знаток этой проблематики А.С. Бланк подчеркивал противоречивый характер данной «перековки». Автор писал: «Нередко случалось так, что индифферентные военнопленные довольно быстро начинали участвовать в антифашистской работе, а в послевоенной Германии стали ренегатами антифашизма» [23, с. 112]. А.А. Крупенников, изучавший эти аспекты военного плена, отмечал, что антифашистские взгляды формировались не только под влиянием советской пропаганды и не столько из-за стремления выжить любой ценой, а как результат переживания ужасов войны и её преступных проявлений, а также желаний хоть как-то загладить её последствия [24, с. 101-118].
Можно с полным основанием утверждать, что для первых составов инструкторов антифашистской работы немецкие военнопленные казались враждебной силой, замкнутой и не поддающейся воздействию. Инструкторам ничего не было известно о той атмосфере, в которой нынешние военнопленные ранее жили в Германии, Австрии, Дании и других странах, о так называемой повседневности и психологических особенностях этих представителей европейских народов и другие особенности Исходя из анализа аттестационных материалов инструкторского состава по антифашистской работе 1946-1947 годов, становится очевидным тот факт, что многие сотрудники никогда глубоко и основательно не изучали историю повседневной жизни европейцев и, в первую очередь, граждан Германии в период 1920-1940 годов, несмотря на то, что советскому читателю в эти годы были доступны многие работы по данной тематике [25, с. 38]. И.Я. Биск, который известен своими более поздними работами о немецкой повседневности, не раз подчеркивал решающее значение этих публикаций в понимании специфики немецкой ментальности для отечественных специалистов, в том числе и из структур госбезопасности и МВД [26, с. 117].
Кроме того, инструкторский состав по антифашистской работе в полном объеме не исполнял и требований приказа НКВД СССР от 7 августа
1941 года, дополненного и измененного приказом № 00404 в 1943 году, отменившего инструкцию «О порядке учета и содержания военнопленных в лагерях НКВД» [27]. Второй раздел упомянутой инструкции (пп. 1-25) как раз предписывал иметь на каждого военнопленного подробные сведения биографического, социально-политического и индивидуально-психологического характера, изучение и знание которых могли существенно влиять на содержание и направленность антифашистской работы с ними. Данные «Опросных листов» с этими сведениями инструкторским составом по антифашистской работе в УПВИ УМВД ЛО в период с 1944 до начала 1947 года в достаточной мере не изучались и не использовались. Содержание многих «опросных листов» военнопленных отличалось высокой информативностью, владение сведениями об их персоналиях делало работу инструкторов антифашистской работы более предметной, адресной и эффективной.
Инструкторы, знающие язык военнопленных, а также их национальные особенности и психологию, в большинстве случаев использовались в лагерях оперативными сотрудниками, в ведении которых они находились, на оперативной работе в качестве переводчиков или резидентов. Вследствие этого военнопленные видели в лице инструктора по антифашистской работе больше следователя, чем партийно-политического функционера.
Такое положение отчасти объяснялось тем, что с января 1944 года директивой УПВИ НКВД СССР № 28/00/186 перед оперативными подразделениями лагерей впервые была поставлена задача по выявлению среди военнопленных участников зверств и злодеяний на оккупированных советских территориях. Как отмечал А.С. Смыкалин, этой деятельностью должны были заниматься все без исключения сотрудники системы УПВИ НКВД. Они обязывались не только выявлять среди общего количества военнопленных конкретных лиц, лично совершивших преступления в отношении советских граждан, а также получать от них показания о совершенных преступных действиях, но и добывать объективные материалы, подтверждающие, что выявленные конкретные факты преступления действительно имели место и совершены установленными конкретными лицами [28, с. 153].
По подсчетам В.Б. Конасова, только в декабре 1945 - январе 1946 года перед судами предстали 18 генералов, 28 офицеров и 39 низших чинов вермахта, СС, полиции и жандармерии [9, с. 43]. По его же оценке, в общей сложности в 1945-1947 годах к уголовной ответственности в Советском Союзе привлечено 222 военных преступника из числа немецких военнопленных [29, с. 20]. Подробно исследована и описана процедура подготовки и проведения открытого судебного процесса в Ленинграде 29 декабря 1945 - 5 января 1946 года по делу бывших военнослужащих германской армии Г. Ремлин-гера, К. Штрюфинга, Э. Бема и других, обвиняемых
в преступлениях, предусмотренных частью I Указа ПВС СССР от 19 апреля 1943 года [30, с. 22-24]. Практически все они установлены и разоблачены оперативными службами лагерей, расположенных на территории Ленинграда и Ленинградской области.
Библиографический список:
1. Ожегов С.И. Словарь русского языка: 70000 слов / под ред. Н.Ю. Шведовой. 22-е изд., стер. М., 1990. 503 с.
2. Бланк А.С. Национальный комитет «Свободная Германия» - центр антифашистской борьбы немецких патриотов. 1943-1945. Вологда, 1963. 93 с.
3. Бланк А.С., Левель Б. Наша цель - свободная Германия. Из истории антифашистского движения «Свободная Германия» (1943-1945гг.). М., 1969. 293 с.
4. Бродский Е.А. Славная страница пролетарского интернационализма. Немецкие антифашисты в борьбе с гитлеризмом. М., 1980. 270 с.
5. Тестов Л.В. Репатриированные немецкие военнопленные и антифашистские традиции в послевоенной Германии // Проблемы военного плена: история и современность. М., 1997. Ч. 1. С. 99-104.
6. Галицкий В.П. Финские военнопленные в лагерях НКВД (1939-1953 гг.) (Библиотека «Отечественная военная история в документах»). М., 1997. 248 с.
7. Букин С.С. Иностранные военнопленные в Сибири: проблемы изучения // Проблемы военного плена: история и современность. М., 1997. Ч. 2. С. 243-247.
8. Иванов В.А. Органы государственной безопасности и массовые репрессии на Северо-Западе в 30-50-е годы (историко-правовой обзор репрессивной документалистики). СПб., 1996. С. 52-53.
9. Конасов Б.В. Судебное преследование немецких военнопленных в СССР. Внешнеполитический аспект проблемы. М., 1998. 163 с.
10. Сидоров С.Г. Труд военнопленных в СССР 19391956 гг.: Автореф. дис. ... докт. ист. наук. Волгоград, 2001. 29 с.
11. Колошинская Н.В. Обеспечение правового режима содержания немецких военнопленных на территории Ленинграда и Ленинградской области во II половине 40-х годов (историко-правовой аспект): Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. СПб., 2002. 17 с.
12. Dieter Bach, Yochen Leyendecker. Ich habe geweint vor Hunger. Deutche und russische Gefangene in Lagern des zweiten Weltkrieges. Wuppertal. 1993. S. 11-12.
13. Иванов В.А. Военнопленные на Северо-Западе РСФСР в восстановительный период (19441949 гг.) // Проблемы воспитания патриотизма у молодежи и современность. СПб. 100 с.
14. Отдел специальных фондов Информационного Центра ГУВД по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Ф. 28. Оп. 1. Д. 7. Л. 49.
15. Военнопленные в СССР. 1939-1956. Документы и материалы / Сост. М.М. Загорулько, С.Г. Сидоров, Т.В. Царевская; под ред. М.М. Загорулько. М., 2000. 1120 с.
16. Иванов В.А. О настроениях среди пленных немецких генералов и офицеров Курляндской группы армий в майские дни 1945 г. (По материалам фронтового пункта военнопленных № 1 в пос. Тиркилишкяй Литовской ССР) // Проблемы военного плена: история и современность. М., 1997. Ч. 2. С. 44-50.
17. Крейг Г. Немцы / пер. с англ. С.Л. Никольского. М., 1999. С. 70-71.
18. Кулик С.В. Антифашистское движение Сопротивления на оккупированной территории РСФСР в 19411944 гг. (проблемы политического и идеологического противоборства): Автореф. дис. ... докт. ист. наук. СПб., 2007. 29 с.
19. Лаптева М.П. К вопросу о политической культуре немецких военнопленных // Проблемы военного плена: история и современность. М., 1997. Ч. 1. С. 116-119.
20. ОСФ ИЦ ГУВД СПб и области. Ф. 28. Оп. 1. Д. 7.
21. ОСФ ИЦ ГУВД СПб и области. Ф. 1. Оп. 1. Д. 130. Л. 423.
22. Тестов Л.В. Репатриированные немецкие военнопленные и антифашистские традиции в послевоенной Германии // Проблемы военного плена: история и современность. М., 1997. Ч. 1. 120 с.
23. Бланк А.С. Неонацизм-реваншизм. Мифы «психологической войны». М., 1985. 112 с.
24. Крупенников А.А. О некоторых судебных процессах против военных преступников в конце 40-х-начале 50-х гг. // Проблемы военного плена: история и современность. М., 1997. Ч. 2. С. 101-118.
25. Домбровский Н.В. Как живут люди в Германии. М., 1929. 38 с.
26. Биск И.Я. История повседневной жизни в Веймарской республике: уч. пособие. Иваново, 1991. 117 с.
27. Архив Управления ФСБ Российской Федерации по г. Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Арх. № 232 (1941, 1943). Л. 550-553.
28. Смыкалин А.С. Колонии и тюрьмы в Советской России. Екатеринбург, 1997. 368 с.
29. Конасов В.Б. Политика советского государства в отношении немецких военнопленных (1941-1956 гг.): Автореф. дис. . докт. ист. наук. М., 1998. 24 с.
30. Колошинская Н.В. Дело Г. Ремлингера и других в контексте послевоенных судебных преследований немецких военнопленных // История государства и права. 2002. № 1. С. 22-24.
