CC BY
48
Психология
УДК 316.6 Л.А. Сугрей*
Анализ экстремизма в контексте современных угроз: социально-психологические аспекты
В работе представлен анализ дискурса о сущности экстремизма как явления, анализируются источники терроризма, раскрывается механизм зарождения экстремизма.
Ключевые слова: терроризм, экстремизм, насилие, психология терроризма, борьба с терроризмом.
L.A. Sugrey*. The analytics of extremism in the context of modern threats: social and psychological aspects. The analysis of discourse about essence of terrorism is presented in the work, as the phenomena the sources of extremism are analyzed.
Keywords: terrorism, extremism, violence, psychology of terrorism, fight against terrorism.
Портал правовой статистики Генеральной прокуратуры Российской Федерации приводит следующие данные: в 2010 г. на территории РФ зарегистрировано 466 преступлений террористического характера, в 2011 г. - 578, в 2012 г. - 557, в 2013 г. - 575, в 2014 г. - 862, в 2015 г. - 1136, на октябрь 2016 г. было совершено 1219 преступлений экстремистского характера (из них 504 - террор) и выявлено 761 человек, совершивший преступления экстремистской направленности [1].
Несомненно, что в этих условиях экспертное и научное сообщество должно осознать: в настоящее время экстремизм представляет собой угрозу глобального масштаба и требует поиска эффективных мер противодействия ему.
При социально-психологическом анализе экстремизм можно рассматривать в качестве практики, в основе которой лежит физическое и психологическое насилие со стороны индивидов или группировок в форме «специфической деятельности». Как ни парадоксально, но эта «специфическая деятельность» есть стремление некоторых субъектов к идеалу - обществу без насилия. Следует согласиться с мнением ряда российских исследователей в том, что сущность данной проблемы во многом заключена в природе, «целевой ориентации» и видоизменении этой практики, в способах и методах её осуществления. Поэтому категории «экстремизм», «насилие», «страх» и «террор» нуждаются в постоянном диалектическом и синергетическом драгировании, или экспликации, как логико-методологическом приёме, позволяющем более глубоко, с научной точки зрения, проникнуть в их содержание.
Отсутствие своевременной реакции на изменения в «целевой ориентации» экстремистских групп и индивидов не позволяет своевременно коррелировать методы исследования, что усложняет процесс познания феномена терроризма как «вещи в себе» и «вещи для нас». В современном мире в практическом плане ведется борьба с различными проявлениями экстремистской деятельности, однако зачастую остаётся не определено конкретное целеполагание проводимой работы, а основные её направления требуют дополнительной экспликации. Когда общество не осознает искомой цели, закономерно наступает стагнация, фрустрация и своего рода общественный «анабиоз», представляющие собой питательную среду для мимикрии терроризма как феномена.
Систематизируя и уточняя базовые признаки типов научной рациональности, академик В.С. Стёпин полагает, что главная особенность теоретических схем заключается в том, что они являются результатом чисто дедуктивного обобщения опыта. В академической науке теоретические схемы вначале строятся как гипотетические модели за счёт использования ранее сформулированных абстрактных объектов. На ранних стадиях научного исследования конструкты теоретических моделей создаются путём непосредственной схематизации опыта [2]. Другими словами, конструкты оформляются в зоне перехода от эмпирического знания к концептуальному и обратно, выполняя функции перевода между эмпирическими и теоретическими языками и логиками.
В рамках настоящего дискурса о природе экстремизма особый интерес вызывает мнение И.Д. Звягельской и В.Я. Белокреницкого, которые, анализируя влияние современного ислама на социальные изменения, вызванные радикализацией восточных обществ, поднимают проблему ретрадиционализации в ряде мусульманских государств Ближнего и Среднего Востока [3]. Как особенность они отмечают у её сторонников господство убеждения, что «их духовные корни не в родной земле, а на родине ислама» [4, с. 168]. Асколируя исламизм как идеологию глобального переустройства мира на основах учения пророка Мухаммада, российский востоковед З.И. Левин подчеркивает, что именно особое толкование текстов Корана и Сунны предопределило радикальное
* Сугрей, Леонид Александрович, руководитель научно-исследовательского отдела Санкт-Петербургской академии Следственного комитета РФ, доктор философских наук, профессор. Адрес: 190121, Санкт-Петербург, набережная реки Мойки, 96. Тел. +7931-336-20-01. E-mail: [email protected].
* Sugrey, Leonid Aleksandrovich, head Research department St. Petersburg academy Investigative Committee of the Russian Federation, doctor of philosophy, professor. Address: 190121, Saint-Petersburg, Moika river Embankment, 96. Ph. +7931-336-20-01. e-mail: [email protected].
© Сугрей Л.А., 2017
обоснование «трех главных ее концептов: Таухид, Такфир и Джихад» [5]. Здесь следует уточнить, что «поиск идейных альтернатив, как правило, идет в русле некой исконной народной традиции, тесно соприкасающейся с архаикой. Исконное нужно еще и потому, что его надо противопоставить чуждым, навязываемым ценностям» [5, с. 173].
Анализ работ по этой проблематике показывает, что в результате целенаправленного манипулятивного воздействия архаизация проявляется и продуцируется в сознании, вызывая морально-нравственную девиацию поведения личности. Учёные Южного научного центра РАН, проведя многовекторные исследования современного конфликтологического пространства на Северном Кавказе, указали на особое значение сложной структуры этноконфессионального самосознания, состоящей из когнитивного, эмоционального и поведенческого компонентов [6, с. 322]. Говоря о трансформации индивидуального сознания, они отмечают множественность идентичностей человека, которая разрушает его психоэмоциональную целостность. Такие условия способствуют проявлениям интолерантности, в результате чего ускоряется процесс формирования специфических, экстремистских протестных идентичностей [7; 8]. Аналогичной точки зрения придерживается и С.А. Сущий, который подчёркивает именно «плотное сопряжение радикальной идеологии с психоэмоциональной сферой» [9].
Предположительно конструкт проблемы может выглядеть следующим образом: вследствие «новомодной» трактовки, интерпретации и ревизии «классического или традиционного» психика индивида приобретает агрегатное духовно-эмоциональное состояние и, пройдя диссолютивные стадии, деформирует архетипы личности, представляющие собой «психические первообразы, скрытые в глубине фундамента сознательной души, её корни, опущенные в мир в целом» [10]. В результате этих изменений формируются условия для возникновения мира идеальных симулякров. С.К. Бондырева, Е.А. Климов отмечают, что аналогичные психологические практики существовали и в глубокой древности, вызывая у «человека (или группы людей), как объекта воздействия, новые побуждения, изменяющие первоначальное поведение» [11]. В современных условиях особую роль играет понимание того, «имеем ли мы дело с действительной или воображаемой, конструируемой дискриминацией и отчуждением, равно как и в их причинах» [12]. С данной точкой зрения российского востоковеда В.В. Наумкина трудно не согласиться. Тем более, что он подкрепляет свою позицию, ссылаясь на Джонсона и Карейру, считающих, что создание «параллельного общества» - результат в равной степени британской и голландской мультикультуралистской, французской ассимиляционной и германской сегрегационистской моделей существования мусульманских иммигрантов в западном обществе [13].
Самодиффузия симулякров приводит к зарождению в человеческом сознании «вируса насилия» как основы экстремизма, окончательно видоизменяющего психический фон личности и ментальную картину общества. В этой конструкции самодиффузия является интегративной базой для современных коммуникаций, от местных условий (среды возникновения симулякров) и технологий синтеза и инкубации этих процессов до уровня проведения акций и мероприятий по инициативе заказчиков. Именно коммуникационная составляющая определяет степень достижения цели, т.к. многократно освещаемые средствами массовой информации события, связанные с деятельностью радикалов, повышают индивидуальную тревожность и резонируют в обществе, создавая часть ризомы террора в виде распространения страха.
В результате крайней субъективации реальности возникает состояние абъекции как стадии формирования «генномодифицированного» объекта, направляющего свою деятельность на насилие [14]. В развитии этой авторской мысли считаем возможным привести и точку зрения пакистанских исследователей о сущности экстремизма талибского толка, подчеркивающих, что членов террористических группировок объединяет именно экстремистское сознание и фанатичная вера в то, что они обладают «абсолютной, единственной, высшей истиной», распространяя идеологию «власти террора» [15; 16; 17].
В этой направленности лежит и вектор выводов П. Олсона, который включил в причины личного выбора экстремистского поведения четыре фактора:
1) ранняя социализация индивида;
2) отрицательная самоидентификация индивида;
3) личные связи индивида с террористическими группами;
4) конверсионный жизненный опыт индивида (эскалация экстремизма) [18].
В контексте нашего исследования необходимо отметить, что существующие практики изменения психологии человека вносят в его сознание вирус не только разрушения и насилия, но и уничтожения самого себя. В спектре подходов к рассмотрению этой проблемы можно привести суждение исследователей, подчеркивающих роль фальсафской иммортологии (базиса исламской эсхатологии) как одного из инструментов данной практики, которая существенно отличается от христианских представлений о смерти и загробной жизни. Подобной точки зрения придерживается и французский философ постмодернист Ж. Бодрийяр, считающий, что в основе современного европейского экстремизма находится ненависть к модерну, выступающая в виде «иммунной реакции» организма, с помощью которой он стремиться сохранить свою целостность, иногда ценой жизни [19].
Духовные запросы личности в эпоху постмодерна расширяют поле религиозной и этнической идентичности, потому что «конфессиональная (сектантского толка - прим. авт.) и общинная идентичность становятся более мощными, чем даже национальная» [20]. В процессе «поиска
Психология
собственного опыта» [21] противоречия между традиционализмом и модерном приобретают сущностный многосложный характер, т.к. этническая и религиозная дифференциация в любом социуме происходит постоянно, имея в своей основе наиболее устойчивые надличностные ценности, поэтому идентификация, в принципе, становится способом его осуществления [22]. Именно вследствие этого формируется резистивная идентичность, или идентичность сопротивления как питательная среда для терроризма. Резюмируя вышесказанное, необходимо отметить, что личность в этих условиях подвергается гипостазированию, в результате чего происходит дегуманизация человека.
В рамках философского осмысления проблемы, в контексте развития абъекции, происходящей на фоне усиления противоречий между глобализмом и мультикультурализмом, считаем возможным затронуть вопрос о коморбидности [22; 23] экстремизма (коморбидность [с лат. «со» - вместе + morbus - болезнь] - наличие дополнительной клинической картины, которая уже существует или может появиться самостоятельно, помимо текущего заболевания, и всегда отличается от него) - по сути, духовной патологии, требующей комплексного подхода к пониманию воздействия, сектантских эмоционально заряженных симулякров - идей, возникающих в результате уничижительной критики традиционных архетипов т.е. смены векторов духовной жизни. Её сущность меняется с позитивной (традиционной) направленности на негативную (отрицающую традиционализм), в результате чего образуется «духовный голод», представляющий собой «очень опасное проявление психической активности человека». В сознании человека возникает дилемма «... настоящее важнее будущего или будущее важнее настоящего», в основе которой, лежит антиномия между новым духовным и старым душевным состоянием индивида [23]. Естественным образом это приводит, по нашему мнению, к комплексу социально-психологической неполноценности, который и преодолевается с помощью «гена насилия». В свою очередь, «ген насилия», являясь динамической системой, предопределяет изменение форм и методов экстремистской деятельности во времени и пространстве, постоянно подпитывая ризому терроризма как вида борьбы за будущее. Сегодня наиболее перспективными для организации террористической деятельности оказываются надэтнические, а в ряде регионов и надрелигиозные проекты, с использованием психотерапевтических практик вплоть до зомбирования.
В социально-философском плане эта проблема должна побуждать к появлению новых гипотез и созданию разноплановых конструктов, которые послужат появлению современных теорий, раскрывающих сущность и законы борьбы с этим явлением. Российский исследователь в области философии и методологии науки В. Пржиленский считает необходимым «понять содержание мышления экстремистски настроенного человека и предлагает применить инструментарий философской герменевтики, чтобы выявить содержательные причины этого феномена, понять его логику и лишь тогда объяснить весь причинный комплекс» [24].
Выяснение природы, сущности экстремизма, его взаимосвязи с другими социальными и идеологическими феноменами (в частности, с терроризмом) необходимо для понимания того, насколько это явление редуцируемо, вероятностно, влиятельно и необратимо в социальном пространстве. Анализ феномена экстремизма в контексте развития самопознания на фоне меняющегося современного мира - очень важная и разносторонняя проблема. В рамках данной статьи мы затронули лишь некоторые её аспекты. Резюмируя вышеизложенное, предлагаем следующие выводы.
1. Необходимым условием искоренения терроризма является стабилизация экономического и политического положения в «странах - донорах» террористически активных субъектов, укрепление демократических принципов в общественно-политической жизни. Требуется сформировать гражданское общество, в котором резко сузится социальная база экстремизма. Стабилизация общества, выработка демократических традиций, становление и развитие политического и идеологического плюрализма, утверждение таких правил «политической игры», которые характеризуются взаимной терпимостью, отказом от конфронтации в отношении между различными социальными и политическими силами, поиском и нахождением консенсуса. Особенно значимо, чтобы в государствах сформировались демократические политические системы соответствующие их традиционным укладам, развивались механизмы цивилизованного политического диалога и ротации власти. Правящие элиты должны не допускать нарастаний агрессивных настроений оппозиции, способствовать обеспечению прав и законных интересов меньшинства. Разумеется, оппозиционным силам также необходимо отказаться от подобных методов в своей политической деятельности. Для вытеснения экстремизма из социальной жизни необходима выработка высокой политической и правовой культуры в обществе, чёткое установление правовых санкций за террористические действия.
2. Учёным-гуманитариям и правоведам на теоретическом уровне необходимо смоделировать формирование конструкта экстремистских убеждений. А если и дальше в борьбе с экстремизмом сводить всё только к необходимости создания рабочих мест и повышения уровня жизни - что необходимо, но далеко недостаточно - мы рискуем попасть в тупик безысходности в борьбе с этим явлением. Анализируя организацию современного противодействия распространению ваххабизма в России, эксперт российского института стратегических исследований Г. Хизриева, в частности, отмечает: «Из-под исламистов надо последовательно выбивать идеологию исключительности (выд. авт.). Сейчас бьют по внешним атрибутам - хиджаб, борода, арабские штаны. Это проигрыш. Убежденный ваххабит в нашем обществе чисто выбрит, одет как английский денди и заседает, например, в Общественной палате, в региональном парламенте или работает в респектабельных банках или корпорациях», но в то же время автор предостерегает: «При этом нельзя через колено ломать мусульманское общество, или умму... Умма - хранительница российского ислама» [25].
3. Экстремизм может быть побежден только в борьбе за сознание общества. Каждый человек должен понимать, что подражание террористам - это не священная война, или как её ещё называют, «джихад», а преступление, которое не оправдывает ни одна религия.
4. В практическом плане профилактика экстремизма должна носить когерентный характер и включать в себя решение трёх основных задач: во-первых, своевременное обнаружение условий, содействующих развитию гипостазирования и реификации в обществе, формирование защитной реакции на этот процесс; во-вторых, оперативное выявление, локализация и посредническое разрешение микросоциальных конфликтов, разрядка очагов социальной напряжённости; в-третьих, гражданский контроль за легитимностью действий правоохранительных органов государства, за своевременным и систематическим расследованием и принятием мер по фактам экстремистской деятельности, а также по фактам провоцирования, пособничества и поддержки терроризма.
Список литературы
1. Портал правовой статистики Генеральной прокуратуры Российской федерации [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://crimestat.ru/offenses_chart (дата обращения 06.12.2016.).
2. Синтез философии, науки, культуры. К 80-летию академика В.С. Стёпина / ред. кол.: А.Н. Данилов (отв. ред.) и др. - Минск: БГУ, 2014. - 503 с.
3. Звягельская, И. Д. Архаизация и конфликты на Ближнем Востоке // Конфликты и войны XXI века (Ближний Восток и Северная Африка). - М.: ИВ РАН, 2015. - С. 167-191.
4. Белокреницкий, В. Я., Сикоев, Р. Р. Авторитаризм и демократия в условиях Афганистана и Пакистана. - М.: ИВ РАН, 2013. - 176 с.
5. Левин, З. И. Очерки природы Исламизма. - М.: ИВ РАН, 2014. - 126 с.
6. Юг России в зеркале конфликтологической экспертизы / В.А. Авксентьев, Б.В. Аксюмов, Г.Д. Гриценко [и др.]; под ред. Г.Г. Матишова, Н.И. Голубевой, В.А. Авксентьева. - Ростов н/Д.: ЮНЦ РАН, 2011. - 328 с.
7. Культурно-идеологические аспекты напряжённости в Северо-Кавказском регионе : коллективная монография / В.А. Авксентьев и др.; науч. ред. Б.В. Аксюмов; Федеральное агентство по образованию, ФГАОУ ВПО «Северо-Кавказский федеральный университет». - Ставрополь: Изд-во Северо-Кавказского федерального ун-та, 2012. - 199 с.
8. Этнополитические процессы на Юге России: от локальных к блоковым конфликтам / В.А. Авксентьев [и др.]; Российская акад. наук, Южный науч. центр, Ин-т социально-экономических и гуманитарных исслед. - Ростов н/Д.: ЮНЦ РАН, 2011. - 200 с.
9. Сущий, С. А. Северный Кавказ. Реалии, проблемы, перспективы первой трети XXI века. -М.: Ленанд, 2012. - 432 с.
10. Юнг, К. Г. Архетип и символ. - М.: Ренесанс, 1991.
11. Бондырева, C. К., Климов, Е. А. Отображение психики в мифах народов мира. - М.: НОУ ВПО Московский психолого-социальный институт, 2009. - 128 с.
12. Наумкин, В. В. Ислам и мусульмане: культура и политика. Статьи, очерки и доклады разных лет. - М.: Фонд поддержки исламской культуры, науки и образования, 2009. - 727 с.
13. Johnson, Ian, Carreyrou, John, Islam and Europe: A volatile mix // Wall Street Journal. - 2005, July 11.
14. Жантлесов, А., Сугрей, Л., Шабанов, Л. Гибридный конфликт: в перспективе цель - СНГ // Багдар. - Астана, 2015. - № 3.
15. Rashid, T. Radicalization of Civil Society. A CaseStudy of Pakistan // South Asia: Envisioning a Regional Future / еd. by S. Pattanaik. Pentagon Security International. - August, 2011. - P. 162.
16. Мусульманское пространство по периметру границ Кавказа и Центральной Азии : сборник статей / Рос. акад. наук, Ин-т востоковедения; [отв. ред.: В.Я. Белокреницкий, Н.Ю. Ульченко]. - М.: ИВ РАН, 2012. - 550 с.
17. Капралов, Ф. Деятельность военно-политического руководства Пакистана по противодействию экстремизму и терроризму // Зарубежное военное обозрение. - 2015. - № 3. -С. 36-40.
18. Olson, P. The Terrorist and the Terrorized: some psychoanalytic considerations // The Journal of Psychohistory. - 2004. - № 76 (1). - P. 48-59.
19. Бодрийяр, Ж. Город и ненависть // Логос. - 1997. - № 9. - С. 107-116.
20. Haass, R. The Unraveling. How to respond to a disordered world // Foreign Affairs, November - December 2014. - URL : http://www.foreignaffairs.com/articles/142202/richard-n-haass/the-unraveling.
21. Bauman, Z. Postmodern religion? // Religion, modernity and postmodernity/ ed. P. Heelas. -Oxford: Blackwell Publishing, 1998. - P. 60-78.
22. Сугрей, Л. А. Синкретизм этнического и религиозного в конфликте ценностей // Теория и практика общественного развития. - 2015. -№ 17. - С. 151-154.
23. Бондырева, С. К. Колесов, Д. В. Духовность (психология, социология, семантика). - М.: Изд-во Моск. психолого-социального ин-та; Воронеж: МОДЕК, 2007. - 144 с.
24. Пржиленский, В. Логика экстремизма: Объяснение versus понимание // Национальная безопасность. - 2016. - № 3 (44). - С. 408-417.
25. Емельяненко, Владимир. Исламу объявлен джихад [Электронный ресурс] // Российский репортер - 2013. - 31 окт. - № 43 (321) - Режим доступа: http://www.rusrep.ru/article/2013/10/29/djihad.
