CC BY
126
УДК 82-992
Shastina T.P. THE MOUNTAINS OF ALTAY IN TRAVELS THAT HAVE BEEN WRITTEN BY G.I. SPASSKY («THE SIBERIAN VESTNIK»). The three travels of G.I. Spassky in the mountains of Altay (in 1806, 1809 and 1813 years), that had been published in the journal "The Siberian vestnic", considered how the first example of description of this geographical space in the Russian literature. The attention is accented on the appearance of metageographical "the parallel space" (The Altay - The Alps).
Key words: the Siberian text, travelogue, The Altay - The Alps, mountain landscape, metageography.
Т.П. Шастина, канд. филол. наук, доц. ГАГУ, г. Горно-Алтайск, E-mail: tshliteratura@mail.ru
АЛТАЙСКИЕ ГОРЫ В ОПИСАНИИ ПУТЕШЕСТВИЙ Г.И. СПАССКОГО («СИБИРСКИЙ ВЕСТНИК»)
Три путешествия Г.И. Спасского в Алтайские горы (1806, 1809 1813 гг.), опубликованные в журнале «Сибирский Вестник», рассматриваются как первый образец описания этого географического пространства в русской литературе. Акцентируется внимание на появлении метагеографического «параллельного пространства» (Алтай - Альпы).
Ключевые слова: сибирский текст, травелог, Алтай - Альпы, горный пейзаж, метагеография.
Журнал Г.И. Спасского «Сибирский Вестник» (Санкт-Петербург, 1818-1824, далее при цитировании СВ) сделал «возможным уверенное вхождение сибирской темы в словесность XIX в.» [1, с. 154]. С него практически начинается «сибирский текст» русской культуры, ставший ныне предметом значительного числа филологических, культурологических и междисциплинарных исследований. Этот термин вошел в научный оборот, закрепив специфический комплекс мифологем сибирской литературы, перечень классических текстов, в которых они были явлены, ревизовав весь корпус региональных текстов от Урала до Дальнего Востока, в которых наличествуют словесные образы сибирского ландшафта и его локальных составляющих. Сибирский текст -«...это не только текст литературный, но и публицистический, идеологический и даже научный, отражающий экономическую и культурную жизнь края, формирование и развитие регионального самосознания» [2, с. 50].
Территориальная огромность и географическое многообразие репрезентируемых сибирским текстом пространств успешно описываются-анализируются-интерпретируются в значительном числе работ, посвященных региональной и областнической литературе [3, с. 33-42, 70-286]. Для его рассмотрения с успехом применяется методика метагеографических исследований, занятых «проблематикой закономерностей и особенностей ментального дистанцирования по отношению к конкретным опытам восприятия и воображения земного пространства <...> метагеография предполагает существование ментальных схем, карт и образов «параллельных» пространств, сопутствующих социологически доминирующим в определенную эпоху образам реальности» [4, с. 10]. Подобные образы пространств наличествуют в трудах Спасского, опубликованных в «Сибирском вестнике».
Мы обратимся к рецепции и ретрансляции Спасским Алтайских гор (высокогорья) как одного из специфических сибирских пространств. Пребывание в пределах этого пространства было осмыслено издателем-путешественником не только рационально, но и, в отличие от всех других пространств, пережито и описано эмоционально. Непосредственным посылом к вычленению данного предмета исследования послужили наблюдения и выводы А.С. Янушкевича. В эпоху романтизма, отмечает он, страна «равнинная и степная, по преимуществу озерно-речная, Россия и её словесная культура формировали свою горную и морскую философию, где «чужое» и «свое» корреспондировали друг с другом как внешнее и внутреннее, физическое и духовное, натурфилософское и этико-религиозное, горизонтальное и вертикальное» [5, с. 133]. Путешествия Г.И. Спасского по Алтайским горам, совершенные в первые десятилетия XIX века, хронологически совпадают с периодом, когда в русской литературе формируется «горная философия». Хотя имя В.А. Жуковского и не называется в числе знакомств Г.И. Спасского [6], можно допустить, что энциклопедист В.А. Жуковский мог обращаться к «Сибирскому вестнику», так как обязательные экземпляры журнала поступали в крупнейшие библиотеки, о чем в соответствии с требованиями сообщается в тексте цензурного разрешения, и находились в известной библиотеке для чтения В. Плавильщикова (через кото-
рую в том числе велась подписка на журнал Спасского). В библиотеке Жуковского числится более поздняя работа Г.И. Спасского - подаренный наследнику именной экземпляр «Горного словаря» [7, № 370]. Прежде создания горной философии Россия должна была в прямом, а не в метафорическом смысле (как это делал в одическом творчестве М.В. Ломоносов, известную цитату которого из оды 1747 г. Г. Спасский помещает на титульный лист «Горного словаря» [8]) открыть свои горы, описать их как форму земной поверхности, противоположную привычным равнинам, по мнению Н. Бердяева, вошедшим в психологию русского народа [9].
Горы являют собою совершенно иной тип пространства, создающего разного рода оптические иллюзии (они скрадывают расстояния, в зависимости от точки обзора меняют конфигурации, представляют целостным объект расчлененный, состоящий из нескольких разной высоты и формы гор; при взгляде снизу ограничивают сектор обзора, а при взгляде с вершины безгранично раздвигают таковой), следовательно, и при непосредственном наблюдении, и при художественной рецепции житель равнин воспринимает их как «другое» пространство (примером описания гор до Спасского могут служить Альпы в «Письмах русского путешественника» Н.М. Карамзина - см. письма «Берн, 28 августа», «Тун-ское озеро, 5 часов утра», «Пастушьи хижины в Альпийских горах, в 9 часов утра», «Гриндельвальд, 7 часов утра», «Гора Шей-дек, 10 часов утра», «Долина Гасли» и др.).
В непоэтической речи слово «горный» до появления кавказского и сибирского текстов чаще всего употреблялось в значении «принадлежащий к рудному или рудокопному делу» [10, с. 376]; «В техническом производстве под названием горы разумеется и самый рудник, на пр. знать гору - значит иметь практические сведения о положении руд и о производстве работ; идти в гору - опускаться во внутренность рудника и т.д.» [8, с. 94].
Формирование представления о горах и горных ландшафтах в русской литературе и живописи начинается в первом десятилетии XIX века, и Алтайским горам в этом процессе принадлежит значительная роль. Научными экспедициями XVIII века были описаны и нанесены на карты основные маркеры сибирских пространств - реки, озера, береговая линия морей. Словцов П.А. во Введении к «Историческому обозрению Сибири» писал: «.благодаря академикам и другим ученым мужам, преимущественно же мановению и мудрости Монархов России, ученая история Сибири, со времени второго путешествия Берингова, сделала большие шаги на путях человеческого ведения. Миллер, Гмелин, Штел-лер, Крашенинников, Делиль де ла Кройер, Красильников, геодезисты и флотские офицеры, более или менее искусные, первые открывают на необъятном пространстве страны некоторый таинственный праздник, в тихом созерцании природы, во славу неизреченного Зиждителя» [11, с. XX-XXI]. Одним из таких маркеров были горы.
Словцов отмечал: «Огромность Алтая, распространяющегося внутри Сибири, очень сбивчиво была понимаема не только в Ш периоде (т.е. с 1742 по 1823 гг. - Т.Ш.), но и гораздо позднее» [11, с. 183-184]. Алтай как горная система был еще практически
не изучен, путешественники проходили в основном от Бухтармы к Колывани и далее до Телецкого озера по самой её границе (о чем свидетельствуют данные М.Ф. Розена [12] и опубликованные Алтайской краевой универсальной научной библиотекой им. В.Я. Шишкова материалы [13]), с небольшой долей точности нанося на географические карты территорию, оказавшуюся в три раза больше Швейцарии (а Швейцария уже в XVIII веке «становится местом литературного паломничества» [14, с. 627]). С этой поры на основе географического сходства горных пейзажей (в чем убеждает не-географа словарь Брокгауза и Эфрона [15]) за Алтаем закрепляется устойчивое сравнение «Альпы». «Путешествия,
- пишет Замятин, - идеальный случай, когда реальность сразу может репрезентироваться и интерпретироваться как образ. Путешественник движется в своего рода «диком пространстве», wild space; «обнаженное» восприятие путешественника вынуждено сразу проводить аккультурацию преодолеваемого географического пространства» [16, с. 156]. Альпы, таким образом, становятся «параллельным» пространством алтайского высокогорья -дикого, практически необитаемого, что не только на образном, но и позже на терминологическом уровне закрепляется - названия «Чуйские Альпы», «Катунские Альпы» с тех пор встречаются в специальных работах [17, с. 62-71].
Спасский, открывший «Сибирь для русской просвещенной публики»[18, с. 164], создал в «Сибирском вестнике» довольно ясное литературное представление о горах и высокогорье. Совершив путешествие по самой кромке алтайских гор со стороны Бухтармы и Колывани, он публикует описания своих путешествий, располагая материалы так, что в первом столичном журнале, посвященном Сибири, они образуют своеобразное композиционное кольцо - первая часть издания практически начинается, а последняя заканчивается описанием Алтайских гор как одного из «достопримечательнейших мест Южной Сибири». Это наводит на мысль, что впечатления, полученные в горах Алтая, оказались самыми яркими из впечатлений сибирского периода жизни Спасского (заметим, что оценка потенциала среднегорных и высокогорных ландшафтов одного из таких мест - Тигирекского хребта, сделанная Г.И. Спасским, оказалась пророческой - в 1999 г. был создан Тигирекский заповедник [19, с. 19-26]).
Материалы о путешествиях в горы Спасский помещает в следующих выпусках «Сибирского Вестника»: 1818, часть 1, 1819, часть 8 - «Путешествие на Тигирекские белки или горы вечным снегом покрытые» (1813 г.);1818, часть 3, 4 - «Путешествия по южным Алтайским горам» (1809); 1823, часть 3, 4 - «Путешествие к Алтайским калмыкам» (1806). Как видим, описания расположены в обратном хронологическом порядке. Скорее всего, первоначально для журнала были обработаны самые свежие в памяти впечатления, а затем восстановлены более ранние.
Особенное отношение автора-издателя журнала к этой местности передает «Краткое обозрение статей, помещенных в Сибирском Вестнике с 1818 по 1825 год». Завершая издание, подводя итог «по части Путешествий», он дает абрис описанных в журнале сибирских пространств: «Ознакомив читателя с час-тию собственных моих путешествий по Южной Сибири, я сопровождал их на Север сей обширной страны, по следам Адам-са, Геденштрома и Кибера, доставивших важные и любопытные сведения об осмотренных ими местах; потом через Забайкальский край напутствовал их в пределы Китая». «Сведениям» других путешественников он противопоставляет свои «чувствования и мысли» - «Желая передать вполне чувствования и мысли, возбуждаемые великолепием Алтайских белков и простотою обитателей тамошнего края, сохранивших первобытный образ жизни (Спасским описаны каменщики- Т.Ш.), я представил извлечения из моих путевых записок, почти без всяких поправок, не заботясь о будущем их жребии (подчеркнуто мной
- Т.Ш)» [СВ, 1824 (1825), ч. 4, с. 120]. Подчеркнутый мною пассаж через Карамзина отсылает к основателю альпийского текста европейской литературы А. Галлеру (Albrecht von Haller 1708-1777), к его традиции воспевания красоты Альп, пасторального быта их обитателей, начатой поэмой «Die Alpen», опубликованной в 1732 г. (см. оригинальную трактовку восприятия Галлером известий о Сибири и восприятия Альп русскими писателями в работе М. Шишкина «Как сделан рай?» [20]).
Специальное этимологическое пояснение Спасского помогает просвещенному читателю воспринять Алтайские горы через известные образы Альп: белками «...именуются в Сибири все горы, в летнее время снегом покрытые. По значению слов, кажется, что от сей же самой причины и Альпы, и горы Ливанс-
кие [Альпы - от лат. аlbus (белый), Ливан - от евр. НЬапоп (белые горы) - Т.Ш.] получили свое название. Белки как видом, так и положением своим от прочих гор отличны. Они лежат не увалами или отдельными сопками, как многие другие горы, но представляют как бы пирамиды до верху коих надобно восходить чрез многие горы, подобно порогам, постепенно одна другую превышающим» [СВ, 1818, ч. 1, с. 51]. Данное описание одной из характерных особенностей высокогорья передает непосредственное впечатление путешественника-наблюдателя и служит образцом его стиля.
В период издания «Сибирского Вестника» путешествие как жанр, по мнению А. Шёнле, с трудом поддается определению, представляя пестрое разнообразие форм, тем и установок: «...среди авторов путешествий соседствуют записные литераторы, офицеры и моряки. Мы видим здесь и отчеты в Императорскую Академию наук, и донесения дипломатов, и рассказы (вперемежку с легендами) купцов и паломников, не говоря уже о дневниках и письмах частных лиц. Естественно, темы и предназначение этих текстов в каждом случае разные <...> современники видели в них скорее общность, чем различие, и они воспринимались как принадлежащие к той нераздельной и слабо структурированной области, которую называли тогда «словесностью» [21, с. 10]. В русском чтении литература путешествий по востребованности стояла на втором месте (после литературы исторической) [22, с. 36-50].
В первой четверти XIX века описания путешествий Спасского - яркий пример развития этого жанра в, в котором соединены естественнонаучные, философские и художественные начала, см., например, вступление, предваряющее помещенное первым в «Сибирском Вестнике» описание путешествия на Тигирекские белки: «Не знаю, обыкновенное ли стремление человека снискать благополучие, побуждает его к открытию всякого рода совершенств, как единственных способов для достижения оного и соделывает приятными все великие предметы Естества, созерцание коих, расширяя область душевных его способностей, придает более силы и возвышенности его разуму или что сии великие предметы сами по себе производят продолжительное и приятное ощущение. - Не знаю, то или другое; но всегда возрождало во мне нетерпеливое желание видеть Природу во всей, так сказать сущности, обозреть красоту ея и всевиди-мую пользу. - И теперь, положив страннический посох, с восхищением привожу на память те сладостные минуты жизни, когда получил возможность предаться сей любимой склонности моей, когда увидел себя в отдаленнейшем краю Отечества - среди Сибири»[СВ, 1818, ч. 1, с. 39-40].
Из разнообразнейших типов сибирских пространств Спасский предпочитает описывать Алтайские горы, привлекающие его потенциальной возможностью первооткрытия: «Места сии, равно как обозренные мною в Путешествии к Алтайским Калмыкам и в прочих Сибирских путешествиях, которые в последствии будут изданы, не были посещаемы ни Гмелином, ни Палласом, ни другими известными Путешественниками» [СВ,1823, ч. 3, с. 1]. В отличие от Швейцарии, литературные описания которой «населены» добродетельными поселянами, в прекрасных межгорных долинах Алтая «никогда еще не блистали ни серп жнеца, ни горбуша сенокосца». Там путешественник оказывается один на один с нетронутой природой. В распоряжении Спасского не было ни научных, ни собственно литературных образцов, ни местного фольклора, в которых уже сложились бы устойчивые пред-образы (формулы описания данной местности), пожалуй, за исключением рукописного «Дневника путешествия 1786 г.» П.И. Шангина, часть маршрута которого Спасский повторил в 1806 г. Следовательно, создавая свои описания Алтайских гор, Спасский вводит эти пространства в обиход культуры, потенциально все последующие ему путешественники могут узнавать эти ландшафты, в соответствии со сформировавшейся культурной традицией, по его текстам -«Развалины замка, улицы незнакомого нам города становятся фактами культуры, если существуют документы, освещающие их историю, связанные с ними предания, их место в развитии цивилизации. Горы, реки, природа как таковая получают принадлежность к миру Культуры, если описаны в стихах, - поэт делает с пейзажем то же, что земледелец с полем и садом. Обрабатывая его, он делает его частью культуры»[23, с. 572] (заметим, если для Путешественника Карамзина, «Письма.» которого привели Ю.М. Лотмана к этому выводу, вся Европа была «обширным сборником цитат», если у Жуковского, несколько позднее путешествовавшего по Саксонской Швейцарии, были популярные путеводи-
тели [24], то Алтайские горы и до нашего времени во многом остаются terra incognita, привлекая ученых и путешественников всего мира («Алтай - Золотые горы» - один объектов мирового природного наследия ЮНЕСКО).
Первая (хронологически) запись Спасского ничем не отличается от известного типа описаний ученых путешествий, она изобилует естественнонаучными сведениями: «Сентября 1 (1806 г. - Т.Ш.) приехал я в Тулатинский редут, лежащий на Колыванс-кой линии при речке Тулате, впадающей за 15 отсюда верст в реку Чарыш. Оной обнесен полисадом, снабжен пушками и содержится козаками. Все селение состоит из 20 домов. Высота оного от моря по барометрическому измерению 1038 Парижских фунтов.
Сие место окружено безлесными горами и долинами, придающими оному не малую приятность. Главная порода гор есть синеватый роговой сланец, перерезываемый иногда кварцевыми прожилками. Здесь встречается также и гранит; но грубый, крупнозернистый. В косогорах и в долинах растут лиственница (pinus larix), пихтафтиБ picea) и сосна (pinus sylverstris); а горы покрыты множеством тра в<...> по замечанию П. И. Шан-гина, сообщившего мне многие ботанические сведения для сего путешествия» [СВ, 1823, ч. 3, с. 1-3]. Как видим, перед поездкой Спасский получает научные сведения, так сказать, из первых уст, поэтому дает в сноске справку об информаторе-сибиряке: «Петр Иванович Шангин, Берграт 5 класса (т.е. Горный Советник -Т. Ш.), Св. Владимира 4 степени Кавалер, Императорской Академии Наук Корреспондент и разных Ученых Обществ Член; родился в Сибири в 1742, умер там же в 1816 году. Он оказал многие незабвенные услуги Горной службе и Ученому свету. Желательно, чтобы кто-либо из уважающих память сего почтенного мужа, принял на себя похвальный труд передать потомству его жизнеописание» (такой труд был создан Е.Ф. Бур-штейном [25]).
Бесстрастное научное описание маршрута, содержащее чисто геологическую информацию, профессионально интересную Спасскому, ботаническую и зоологическую - интересную ему как всякому ученому-путешественнику того времени, следует до одной знаковой встречи. «В нескольких верстах от переправы нашей через Чарыш, увидели мы на левой стороне реки людей: зрительная трубка открыла мне, что это был В.П. Петров со спутниками своими, ездивший в Алтайские горы для снятия видов. Желание познакомиться более с дикими красотами Алтайских гор, изображенными искусною кистью сего художника, понудило меня пуститься к нему через Чарыш, не взирая на быстрину и неизвестность брода. Отважность моя была вознаграждена. Прелестные, ужасные виды Алтайские меня восхитили. Это соперники видов Швейцарских; никогда не забуду тебя, Телецкое озеро с твоими сопками, теряющимися в облаках, или одетыми в бледную небесную лазурь - ни тебя, грозный Чортов проход <...>, самой соименный тебе Швейцарский мост есть только лишь близкое твое подобие. Представьте себе высочайшие пирамиды, наклоненные одна на другую над бездною, оглушаемой шумом вод, падающих с утеса на утес, с громады на громаду - и вы будете иметь некоторое понятие о Чортовом проходе, прекрасно изображенном г. Петровым» [СВ, 1823, ч. 3, с. 8-9]. Эту знаковую реалию альпийского ландшафта на уровне мотивно-образной генетики русского романтизма интерпретировал А.С. Янушкевич [5, с. 149].
В восприятии Спасским горного ландшафта происходит ментальный сдвиг, объясняемый наложением на визуально наблюдаемые картины природы живописных образов. Василий Петрович Петров (1770-1810), получивший звание академика живописи как раз за алтайский «Вид Бухтарминского рудника» [26], был собственно видописцем, так в истории русской живописи принято называть «ряд художников, хотя и живших в XIX веке, но являющихся несомненными преемниками пейзажных традиций XVIII в. И эти все художники не были пейзажистами в нашем понимании. Их почти не интересовала природа, её настроение, её краски; и они были типичными несколько узкими видописцами-портретистами известных мест»[27, c. 29]. Но это был «первый профессиональный художник, посетивший Горный Алтай, рисовавший горные хребты и долины этого края с натуры» [28, c. 23]. Работы Петрова служат прекрасной иллюстрацией к алтайским путешествиям Г. Спасского, который четыре его гравюры «опубликовал <...>в приложении к первому тому «Сибирского вестника» за 1818 г. без ссылки на автора оригинала» [28, c. 24].
Эмоциональное описание Спасским алтайских горных видов, созданных художником Петровым, по образности и тональности совпадает с их словесным описанием, сделанным самим В.П. Петровым в письме к меценату А.С. Строганову от 7 ноября 1802 г.: «...все нынешнее лето до самой поздней осени препроводил я в странствиях по белкам хребтов Алтайских, коих большую часть успел объездить даже до китайских границ. Должен признаться, что места преобильные наивеличественнейшими картинами, так что могу сказать, что виды алтайские едва ли в чем уступят альпийским или швейцарским, а дикостью и ужасной странностью своею превзойдут оные, а наипаче на самых вершинах и в обозрении с них превосходные и необозримые <...> Кажется, что местами показывает природа бесподобную картину свою для того, чтобы человека удивить и пленить, а скрывает её немедленно для того, что в гибкости своих рисунков, в поразительности слияния красок и оттенков своих сама себя чувствует неподражаемою для кисти искусства, и чтоб сие чем совершеннее само, тем более постигало свою слабость перед нею. Колико сей вверенный мне вояж не лестен, но столько же он с другой стороны страшен» [26, с. 130-131]. Видописец перечисляет преодоленные им трудности путешествия по высокогорью: даже летом нестерпимый холод от вечных снегов, непрестанные туманы на горных вершинах, отсутствие дорог, пропасти, бурные реки (все то, что станет своеобразным бэкграундом горного пейзажа русского романтизма).
Спасский же в описании своего первого алтайского путешествия в горы не акцентирует внимание на трудностях пути, пионера интересует только то, с чем ранее встречаться не приходилось: неизвестный вид растений или необычный выход горной породы, впервые услышанный осенний рев марала, детали охотничьего быта сопровождавших его в поездке казаков. Не преминет он сообщить и о мерах для отпугивания медведей (без медведей Сибирь не Сибирь!) и змей, что само по себе подчеркивало дикую экзотику мест, где не ступала нога человека.
Описание путешествия по южным Алтайским горам в 1809 году свидетельствует о литературной обработке путевых заметок. В нем появляется метагеографическое вступление, определяющее объект описания - горы и предмет описания - горы Алтайские, фиксирующее наличие «параллельного» пространства (помимо Альп, им становится географическая карта): «Без сомнения, высокие горы из числа самых поразительнейших зрелищ в природе. Хребты их обнаженные, или льдом и вечным снегом покрытые, поучительны для естествоиспытателя. Здесь познает он великие эпохи обитаемой нами планеты и научается благоговеть перед могуществом Творца.
Досель горы Альпийские обращали все внимание наблюдателей. Они описаны до самомалейших подробностей; множество видов их украшают дома любителей художеств и издания путешественников. Но Сибирские горы, сколько по пространству, на каком они рассеяны столько по отдаленности и неудобствам для путешествий, остаются почти в первобытной неизвестности, не исключая и самих Алтайских гор» [СВ, 1818, ч. 3, с. 28].
Всё же непосредственное переживание горных пейзажей оказывается эмоционально ярче, чем предварительное знакомство со всеми известными произведениями искусства, им посвященными («никакая кисть и никакое перо в точности изобразить не может»), оно захватывает в свою сферу и ум, и сердце наблюдателя, сливающегося в этот момент с природой, дух его в полной свободе воспаряет в горах над земным пространством. «Что может быть поразительнее для ума и сердца сих высот, воздвигнутых силою времени - сих памятников обитаемого мира? Здесь дух наш мгновенно переходит из одного состояния в другое; он оставляет плотские узы, имея одну только природу своим путеводителем. Утесистая крутизна гор; вершины их, увенчанные то острыми сопками и пирамидами, то гребнями и безобразными кабанами (т.е. отдельными глыбами неправильной формы - Т.Ш.); покатости и междугория, убеленные снегом и представляющие царство зимы - среди лета: все сие приводит нас в некоторый ужас и недоумение. Напротив того прелесть долин, покрытых коврами зелени, озлащаемых солнцем и попеременно закрываемых движущимися тенями облаков, ручьи, извивающиеся как ленты, как линии географической карты, и холмы, то украшенные деревьями, то гладкие и круглые - наполняют душу таким удовольствием, которого напрасно будут искать во всех подражательных произведениях искусства» [СВ, 1818, ч. 3, с. 61-62].
На первое место в описании горных пейзажей выходит индивидуальность воспринимающего, чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить эмоциональные впечатления Спасского и французского путешественника Патрина (Patrin, у Спасского Патрень [29]), письмо которого к Палласу при отправке небольшого гербария от 10 февраля 1782 года перепечатано в последней книжке «Сибирского Вестника»). Патрин описывает высокогорье в метафорах конца мира: «Ежели бы кто в месте сем внезапно пробудился, то подумал бы верно, что он один пережил похороны целого мира. Я пробыл четверо суток между сими разрушениями и вечными снегами, облегающими их в местах закрытых от полуденных лучей солнца» [СВ, 1824, ч. 4, с. 258-259]; «Мореплаватели, проезжавшие пролив Магелланов, назвали земли с ним смежные разрушением юга, и так Алтайский кряж можно по сущей справедливости назвать разрушением севера» [СВ, 1824, ч. 4, с. 268]; его «параллельное пространство» - фантасмагорические маски смеховой культуры - «странное зрелище, особливо при закате солнца: ибо ежели тогда дать волю своему воображению, то покажется множество предметов или печальных, или смешных, смотря по расположению духа. Более всего можно в них найти забавность итальянских шуточных игрищ; ибо со всех сторон кажутся нелепые лица с бородами и носами, коим не видно конца» [СВ, 1824, ч. 4, с. 281]; Природа, размышляет Патрин, обнажила здесь свой костяк, по которому можно изучать её геологическое строение, т.е. все процессы развития завершены, она мертва - «анатомическое пособие». Впечатления европейца от Алтайских гор не оправдывают ожиданий, вот как он пишет о пребывании в пещерах, которые «составляют собою лабиринты, почти похожие на то, когда червяк выедает змейками дерево под корою <...> я довольно худо заплачен; ибо во всех сих подземельях заметил токмо то, что нет ничего легче, как сломать себе шею» [СВ, 1824, ч. 4, с. 280].
Хаос, холод и мрак высокогорья - образы амбивалентные, соотносимые с шеллингианским «мотивом природы как causa sui, как действительно становящейся в процессе развития» [30, с. 11]. Ср.: у Карамзина вечные снега горы Шейдек вызывают двойственное впечатление - это и «запасная храмина Натуры», и «концы земного творения, где нет никаких следов жизни» [31, с. 136]. Спасскому же важнее подчеркнуть именно процесс развития природы: «В самом деле не много таких мест, где б были явственнее следы тех достопамятных физических перемен, какие претерпевал некогда мир, нами обитаемый» [СВ, 1818, ч. 1, с. 43].
Библиографический список
Запас впечатлений, полученных в Алтайских горах, немало способствовал формированию патриотической позиции Спасского: «Нигде путешественник, хотя объехал он горы Аппенинские, взбирался на ледяные высоты Швейцарии; или бы прошел топкости Бельгии и ужасные утесы Шотландии и Скандинавии - нигде не увидит он тех редких предметов в новости, как в Сибири: ибо в чуждых оных землях касался уже и взор, и рука до всего сущего от времен давних, а здесь юная Натура во всей целости своей и совершенстве» [СВ, 1818, ч. 1, с. 40 ]. Следовательно, сибирские пространства исследователь изначально воспринимает как свои, противопоставленные «чуждым»- см. девиз «Сибирского Вестника» - «Norse patream postea viator eris» (Познай Отечество, потом сделаешься путешественником).
Ныне мы смело утверждаем, что журнал достиг цели, сформулированной следующим образом: «Желал бы я, чтоб предлагаемые мною опыты путешествий по Сибири, привлекли внимание соотечественников и послужили бы поводом к точнейшим разысканиям законов и богатства Природы в сей стране по местоположению своему отдаленной; но по многим отношениям близкой к сердцу всякого русского» [СВ, 1818, ч. 1, с. 41]. Сибиреведение превратилось в самостоятельную отрасль науки. «Своим журналом Спасский сделал сибирскую тему специальной и самодостаточной, придал ей масштаб не только ис-торико-этнографический, но и эстетический» [32, с. 230]. Сегментируя сибирское пространство, Спасский заложил основания для формирования комплекса мотивов, актуальных для рецепции и ретрансляции гор, в частности, Алтайского высокогорья (Горного Алтая): Алтай - Альпы (Алтай - Швейцария), Алтай - страна первооткрывателей, Алтай - страна свободы духа, Алтай - карта с белыми пятнами. Им названы все три знаковых природных объекта Горного Алтая: Телецкое озеро, Катунь, Белуха.
Следующим этапом развития этого комплекса стали работы Н.М. Ядринцева, привлекшие к Горному Алтаю внимание исследователей и художников во второй половине XIX века. И как ви-дописец В.И. Петров в свое время перевернул восприятие горного пейзажа Спасским, так и первый профессиональный художник-алтаец Г.И. Чорос-Гуркин дополнил труды областников о Горном Алтае мифопоэтическими смыслами, восходящими к древнейшим эпическим сказаниям коренных этносов этой земли.
* Работа выполнена при поддержке РГНФ, проект 11-14-04001 а/Т
1. Анисимов, К.В. Проблемы поэтики литературы Сибири XIX - начала XX веков: особенности становления и развития региональной традиции: дис. .д-ра филол. наук. - Томск, 2005.
2. Доманский, В.А. Структурные уровни сибирского текста // Сибирский текст в русской культуре. - Томск, 2007. - Вып. 2.
3. Серебренников, Н.В. Опыт формирования областнической литературы. - Томск, 2004.
4. Замятин, Д.Н. Стрела и шар: введение в метагеографию Зауралья // Сибирский текст в национальном сюжетном пространстве. -Красноярск, 2010.
5. Янушкевич, А.С. «Горная философия» в пространстве русского романтизма (В. А. Жуковский - М. Ю. Лермонтов - Ф. И. Тютчев) // Жуковский и время. - Томск, 2007.
6. Смирнов, Б. Григорий Иванович Спасский // Сибирские огни. - 1927. - № 1.
7. Библиотека В.А. Жуковского (описание) / сост. В.В. Лобанов. - Томск, 1981.
8. Горный словарь, составленный Григорием Спасским: часть первая. - М., 1841.
9. Бердяев, Н.А. О власти пространств над русской душой / Русская идея. Судьба России. - М., 2000.
10. Даль, В.В. Толковый словарь живого великорусского языка. - М., 1955. - Т. 1.
11. Словцов, П.А. Историческое обозрение Сибири: период 1-4. - СПб., 1886.
12. Розен, М.Ф. Очерки и библиография исследователей природы Алтая // Известия Алтайского отдела Географического общества Союза ССР. - Барнаул, 1970. - Вып. 12.
13. Алтай в трудах ученых и путешественников XVIII - XIX вв. - Барнаул, 2007. - Т. 1-2.
14. Лотман, Ю.М. Примечания // Н.М. Карамзин Письма русского путешественника. - Л., 1984.
15. Энциклопедический словарь / под ред. И.Е. Андреевского.- СПб., 1890; Т. 1 А (Алтай - Арагвай). - СПб., 1894. 16.Замятин, Д.Н. Метагеография: пространство образов и образы пространства. - М., 2004.
17. Сибирская советская энциклопедия. - Новосибирск, 1929. - Т.1.
18. Янушкевич, А.С. Письма Г.И. Спасского к Карамзину // Николай Михайлович Карамзин. Юбилей 1991 года. - М., 1992.
19. Красная книга Алтайского края. Особо охраняемые природные территории. - Барнаул, 2002.
20. Шишкин, М. Как сделан рай?/ пер. с нем. О. Козонковой // ИЛ. - 2008. - №7.
21. Шёнле, А. Подлинность и вымысел в авторском самосознании русской литературы путешествий 1790-1840 / пер. с англ. Д. Соловьева. - СПб., 2004.
22. Рейтблат, А.И. Как Пушкин вышел в гении: историко-социологические очерки о книжной культуре Пушкинской эпохи. - М., 2001.
23. Лотман, Ю.М. «Письма русского путешественника» Карамзина и их место в развитии русской культуры / Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский // Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. - Л., 1984.
24. Аннелоре Энгель. Саксонская Швейцария эпохи романтизма: русский, немецкий, французский образы / пер. О.Б. Лебедевой // Евроазиатский межкультурный диалог: «своё» и «чужое» в национальном самосознании культуры. - Томск, 2007.
25. Бурштейн, Е.Ф. Шангины - исследователи Южной Сибири и Казахских степей. - М., 2003.
26. Степанская, А.Г. Письмо из Барнаула графу А.С. Строганову: к 200-летию приезда видописца В.П. Петрова на Алтай // Культурное наследие Сибири. - Барнаул, 2002. - Вып 4.
27. Бенуа, А.Н. Русская школа живописи. - М., 1997.
28. Степанская, Т.М. «Желая быть в художниках истинных.» (к 240-летию со дня рождения и 200-летию со дня смерти русского видописца В.П. Петрова) // Вестник алтайской науки. - 2009. - № 4.
29. Русский биографический словарь. Павел, преподобный - Петр (Илейка) / под ред. А.А. Половцова. - СПб,. 1902.
30. Каменский, З.А. Русская философия начала XIX века и Шеллинг. - М., 1980.
31.Карамзин, Н.М. Письма русского путешественника. - Л., 1984.
32. Янушкевич, А.С. Сибирский текст: взгляд извне и изнутри// Сибирь: взгляд извне и изнутри. Духовное измерение пространства. -Иркутск, 2004.
Bibliography
1. Anisimov, K.V. Problemih poehtiki literaturih Sibiri XIX - nachala XX vekov: osobennosti stanovleniya i razvitiya regionaljnoyj tradicii: dis. ...d-ra filol. nauk. - Tomsk, 2005.
2. Domanskiyj, V.A. Strukturnihe urovni sibirskogo teksta // Sibirskiyj tekst v russkoyj kuljture. - Tomsk, 2007. - Vihp. 2.
3. Serebrennikov, N.V. Opiht formirovaniya oblastnicheskoyj literaturih. - Tomsk, 2004.
4. Zamyatin, D.N. Strela i shar: vvedenie v metageografiyu Zauraljya // Sibirskiyj tekst v nacionaljnom syuzhetnom prostranstve. -Krasnoyarsk, 2010.
5. Yanushkevich, A.S. «Gornaya filosofiya» v prostranstve russkogo romantizma (V. A. Zhukovskiyj - M. Yu. Lermontov - F. I. Tyutchev) // Zhukovskiyj i vremya. - Tomsk, 2007.
6. Smirnov, B. Grigoriyj Ivanovich Spasskiyj // Sibirskie ogni. - 1927. - № 1.
7. Biblioteka V.A. Zhukovskogo (opisanie) / sost. V.V. Lobanov. - Tomsk, 1981.
8. Gornihyj slovarj, sostavlennihyj Grigoriem Spasskim: chastj pervaya. - M., 1841.
9. Berdyaev, N.A. O vlasti prostranstv nad russkoyj dushoyj / Russkaya ideya. Sudjba Rossii. - M., 2000.
10. Dalj, V.V. Tolkovihyj slovarj zhivogo velikorusskogo yazihka. - M., 1955. - T. 1.
11. Slovcov, P.A. Istoricheskoe obozrenie Sibiri: period 1-4. - SPb., 1886.
12. Rozen, M.F. Ocherki i bibliografiya issledovateleyj prirodih Altaya // Izvestiya Altayjskogo otdela Geograficheskogo obthestva Soyuza SSR. -Barnaul, 1970. - Vihp. 12.
13. Altayj v trudakh uchenihkh i puteshestvennikov XVIII - XIX vv. - Barnaul, 2007. - T. 1-2.
14. Lotman, Yu.M. Primechaniya // N.M. Karamzin Pisjma russkogo puteshestvennika. - L., 1984.
15. Ehnciklopedicheskiyj slovarj / pod red. I.E. Andreevskogo.- SPb., 1890; T. 1 A (Altayj - Aragvayj). - SPb., 1894.
16.Zamyatin, D.N. Metageografiya: prostranstvo obrazov i obrazih prostranstva. - M., 2004.
17. Sibirskaya sovetskaya ehnciklopediya. - Novosibirsk, 1929. - T.1.
18. Yanushkevich, A.S. Pisjma G.I. Spasskogo k Karamzinu // Nikolayj Mikhayjlovich Karamzin. Yubileyj 1991 goda. - M., 1992.
19. Krasnaya kniga Altayjskogo kraya. Osobo okhranyaemihe prirodnihe territorii. - Barnaul, 2002.
20. Shishkin, M. Kak sdelan rayj?/ per. s nem. O. Kozonkovoyj // IL. - 2008. - №7.
21. Shyonle, A. Podlinnostj i vihmihsel v avtorskom samosoznanii russkoyj literaturih puteshestviyj 1790-1840 / per. s angl. D. Solovjeva. -SPb., 2004.
22. Reyjtblat, A.I. Kak Pushkin vihshel v genii: istoriko-sociologicheskie ocherki o knizhnoyj kuljture Pushkinskoyj ehpokhi. - M., 2001.
23. Lotman, Yu.M. «Pisjma russkogo puteshestvennika» Karamzina i ikh mesto v razvitii russkoyj kuljturih / Yu.M. Lotman, B.A. Uspenskiyj // Karamzin N.M. Pisjma russkogo puteshestvennika. - L., 1984.
24. Annelore Ehngelj. Saksonskaya Shveyjcariya ehpokhi romantizma: russkiyj, nemeckiyj, francuzskiyj obrazih / per. O.B. Lebedevoyj // Evroaziatskiyj
mezhkuljturnihyj dialog: «svoyo» i «chuzhoe» v nacionaljnom samosoznanii kuljturih. - Tomsk, 2007.
25. Burshteyjn, E.F. Shanginih - issledovateli Yuzhnoyj Sibiri i Kazakhskikh stepeyj. - M., 2003.
26. Stepanskaya, A.G. Pisjmo iz Barnaula grafu A.S. Stroganovu: k 200-letiyu priezda vidopisca V.P. Petrova na Altayj // Kuljturnoe nasledie Sibiri. - Barnaul, 2002. - Vihp 4.
27. Benua, A.N. Russkaya shkola zhivopisi. - M., 1997.
28. Stepanskaya, T.M. «Zhelaya bihtj v khudozhnikakh istinnihkh...» (k 240-letiyu so dnya rozhdeniya i 200-letiyu so dnya smerti russkogo vidopisca V.P. Petrova) // Vestnik altayjskoyj nauki. - 2009. - № 4.
29. Russkiyj biograficheskiyj slovarj. Pavel, prepodobnihyj - Petr (Ileyjka) / pod red. A.A. Polovcova. - SPb,. 1902.
30. Kamenskiyj, Z.A. Russkaya filosofiya nachala XIX veka i Shelling. - M., 1980.
31.Karamzin, N.M. Pisjma russkogo puteshestvennika. - L., 1984.
32. Yanushkevich, A.S. Sibirskiyj tekst: vzglyad izvne i iznutri// Sibirj: vzglyad izvne i iznutri. Dukhovnoe izmerenie prostranstva. - Irkutsk, 2004.
Статья поступила в редакцию 30.11.11
УДК 80
Klevachkina O.A. TRADITIONS OF PUSHKINS "VILLAGE" IN THE POEM OF N. A. KLYUEV. This article presents perusal of the concept of N. A. Kluyevs poem "Village". This perusal based on the analysis of the text in the aspect of Pushkins literary tradition.
Key words: Klyuev, Pushkin, village, poem, Pushkins tradition, image of Russia, two-segment composition, image of village, literary tradition.
О.А. Клевачкина, аспирант АГПИ им. А.П. Гайдара, г. Арзамас, E-mail: lelich-88@mail.ru
ТРАДИЦИИ ПУШКИНСКОЙ «ДЕРЕВНИ» В ОДНОИМЕННОЙ ПОЭМЕ Н.А. КЛЮЕВА
В статье предпринимается попытка осмысления авторского замысла поэмы Клюева «Деревня» на основе анализа текста этого произведения в аспекте пушкинской литературной традиции.
Ключевые слова: Клюев, Пушкин, деревня, поэма, пушкинская традиция, образ России, двухчастная композиция, образ деревни, литературная традиция.
Наследование Н.А. Клюевым пушкинских этико-художествен-ных ценностей отмечается в его поэме «Деревня» (1926 г.). Данная преемственность открывается при сопоставлении поэмы Клюева с одноименным стихотворением Пушкина преимущественно на композиционно-тематическом уровне сочинения поэта.
Тексты произведений Клюева и Пушкина имеют ярко выраженную двухчастную структуру. Первая часть посвящена писанию крестьянского быта и представляет собой идиллическую картину деревенской жизни. Вторая - выстраивается на контрасте с первой, тем самым разрушая первоначальное представление об идилличности деревенского мира. В то же время, несмотря
на то, что образ деревни у обоих поэтов имеет акцентируемую неразрывную связь с образом России, воспринимается и художественно воссоздается он поэтами все же в значительной степени по-разному.
В первой композиционной части клюевской поэмы «Деревня» внимание фокусируется на воспроизведении идеального мира крестьянской России, каким он видится в мечтах лирического героя Клюева. Поэт с упоением воспроизводит перед читателем красочные детали устройства этого фантастического мира, в центре которого находится излюбленный поэтом образ «Избы с матицей пузатой, / С лежанкой-единорогом, / В углу с урожайным Богом» [1, с. 663].
