CC BY
73
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ • 2012 • Т. XXXI • № 1
А
Л\шександр Койре, ученик Эмиля Мейерсона: неизменность и историчность человеческого разума1
Д.Н. ДРОЗДОВА
п оа
о
ф
с
у
и
и Ф У
0 §
1
2 и
А ■
О
о н
и
а
В работе анализируется, в какой степени эпистемологические концепции французского философа науки Эмиля Мейерсона, в которых утверждалась историческая неизменность человеческого разума, всегда ориентированного на поиск Тождественного, были восприняты и унаследованы учеником Мейерсона, известным историком науки Александром Койре. Позиция Койре в вопросе об историчности разума представляется компромиссной: он различает формальную, логическую сторону мышления, которая во все времена и у всех народов остается неизменной, и «внешний» уровень ментальности, который исторически и культурно обусловлен, а поэтому подвижен и изменчив.
Ключевые слова: разум, логика, история, ментальность, французская историческая эпистемология, Брюнсвик, Леви-Брюль, Мейерсон, Койре.
Введение
Философия науки XX в. во многом ориентировалась на схемы и решения,
1 Работа подготовлена при поддержке РГНФ, грант № 11-03-00404а.
разработанные представителями Венского кружка. Их взгляд на науку был подхвачен приверженцами аналитической философии и получил особое признание в англоязычном мире. При этом значительная часть эпистемологических разработок европейских философов и историков конца XIX - первой половины XX в. была забыта или оставлена без внимания. Лишь отдельные представители европейской эпистемологии, такие, как Э. Мах или П. Дюгем, получили относительную известность в среде позитивистски ориентированных философов науки, тогда как целый пласт исследований, например французская историческая эпистемология, долгое время оставался в тени.
Однако начавшийся в 1960-1970-е гг. XX в. исторический и социологический поворот в изучении науки позволил иначе оценить наследие французской эпистемологии. Появившиеся в последнее время исследования наглядно показывают, что многие положения, которые свойственны современной посткуновской эпистемологии, как, например, тезис о зависимости науки от социокультурного контекста и от господствующих в нем метафизических представлений или тезис о несоизмеримости различных исторических форм существования науки, был еще раньше выдвинут и разработан такими представителями французской школы, как Элен Мецже, Александр Койре, Гастон Башляр и др.2 Все это показывает, что изучение французской эпистемологии XX в. не только представляет немалую важность для лучшего понимания истории 2 развития философского осмысления научной деятельности, но и спо- О
Ф
собно придать новое звучание аргументам исторической эпистемологии, приобретающей в настоящее время все большую актуальность. ^
Историзация французской эпистемологии
и
В нашем исследовании мы обращаемся к двум ключевым фигу- у рам французской эпистемологии первой половины XX в.: Эмилю
Мейерсону и Александру Койре. Мы хотим выявить и сравнить их О
позиции по отношению к особому для французской мысли того вре- §
мени вопросу - вопросу об исторической изменчивости человеческо- Е
го разума и структур мышления3. &
и
2 См., например, монографию Кристины Кимиссо и комментарий к ней Оскара Моро Абадия: Chimisso C. Writing the History of the Mind: Philosophy and Science in France, ft 1900 to 1960s. Aldershot, 2008; Moro Abadía O. Connecting Historiographical Traditions // Q Studies in History and Philosophy of Science, Part A. 2010. V. 41. P. 105-108.
3 В 1990-е гг. этот факт был подчеркнут итальянским исследователем Энрико Кас- Ж телли Гаттинара. См.: Castelli GattinaraE. Epistemologia e storia. Unpensiero all'apertura ft nella Francia fra le due guerre mondiali. Milano, 1996. В более широкой перспективе эта проблема обсуждается в книге Rheinberger H.J. On Historicizing Epistemology. An Essay. ц Stanford, 2010, где автор показывает, что осознание историчности разума и науки было Г свойственно всей континентальной философии начала XX в. ^
Благодаря тому особому месту, которое занимала история философии во французской академической среде начала XX в., интеллектуальная история, история мысли получила особый статус философской дисциплины, а проблемы исторического подхода к философии стали предметом бурных и многолетних дискуссий. Как показала в своем недавнем исследовании Кристина Кимиссо4, большая часть историков философии видела задачу своей деятельности в том, чтобы расшифровать и сделать доступными своим современникам те вечные философские истины, которые содержатся в текстах философов прошлого и которые лишь другой язык и устаревший концептуальный аппарат делают темными и непонятными для современного читателя.
Кимиссо показывает, что вызов этому традиционному подходу к истории философии был брошен как извне - со стороны социологии, антропологии и истории науки - так и изнутри. Новаторская деятельность таких историков философии, как Леон Брюнсвик (1869-1944) и Люсьен Леви-Брюль (1857-1939), стала своего рода внутренней диверсией. Она подтолкнула развитие той особой формы рефлексии над историчностью философии и науки, их категориального аппарата, а также самих познавательных способностей человека, которая нашла позднее свое воплощение в работах Г. Башляра и Ж. Кангийема, ос-Я новных представителей французской эпистемологической школы. ф Перед лицом традиционного подхода, воспринимавшего фило-
5 софские тексты как источники вневременной истины, Брюнсвик и в Леви-Брюль разрабатывают альтернативные подходы, базирующие-У ся на идее развития и историчности мышления5. Они предлагают рас-Я сматривать тексты не с точки зрения вечной мудрости, а как свидетельства конкретной исторической эпохи, в которых проявляется та ^ или иная историческая ментальность. При этом меняется подход как Ф к философскому тексту, так и к научному. Научный текст становится ^ источником информации не только о важных и решающих открытиях и прорывах в познании, но об историческом прогрессе человеческого духа. История, таким образом, становится экспериментальным по-
О
О лем, лабораторией эпистемологии6.
9
Н 4 Chimisso C. Op. cit. Ch. 2. The History of Philosophy in the First Decades of the
Twentieth Century: Theory and Objectives.
5 См.: Chimisso C. Op. cit. P. 62-80.
Ç 6 Образ истории как лаборатории был широко распространен среди французских
Ô философов и эпистемологов. К этой аналогии прибегал Брюнсвик («философ работает
Ц с историей как ученый в своей лаборатории, поскольку они не могут иначе: человечест-
во недоступно для осмысления иначе, как в своей истории, так же как наука может быть ft изучаема и анализируема только в лаборатории» (Brunschvicg L. Histoire et philosophie // L. Brunschvicg. Ecrits philosophiques. V. II. P., 1954. P. 116). Ее использует Башляр (см.: ц Rheinberger H.J. Op. cit. P. 21), а позднее его ученик Кангийем при помощи этой мета-
форы анализирует некоторые подходы к истории науки (Canguilhem G. Etudes de l—J l'histoire et de la philosophie de sciences. P., 1968. P.12).
Особая роль в этом процессе принадлежала Брюнсвику: именно он стал связующим звеном между историей философии и новой философской историей науки, основным представителем которой стал его ученик Башляр. Брюнсвик не боялся раздвигать границы своей дисциплины и использовать в работе новаторские идеи этнологии, социологии или психологии. Его основной целью было изучение сознания путем наблюдения его деятельности и развития в истории. Структуры человеческого сознания, по мнению Брюнсвика, подвижны и изменчивы, а история философии - это не фиксация ценного наследия, застывшего в неподвижности на книжных полках, а исследование движения и прогресса разума, который столь же подвержен воздействию времени, как и наше знание о мире и реальности7.
Идеи Брюнсвика о динамичности сознания оказали огромное влияние на французскую философию и историю науки и получили развитие в работах его коллеги и современника Леви-Брюля. Начиная с 1910 г. Леви-Брюль публикует серию работ, в которых анализирует мышление «примитивных», т.е. народов, которые находятся на ранних, первобытных стадиях развития8. На основании данных, собранных этнографами, миссионерами и путешественниками, он показывает, что структура и логические принципы мышления примитивных народов значительно отличаются от свойственного нам образа мысли и способа рассуждения. С одной стороны, он обозначает мышление Я первобытных племен как «дологическое», но, с другой стороны, он ф
знании, а исторически и культурно обусловлен.
Эмиль Мейерсон: тезис о неизменности разума
Работы Брюнсвика и Леви-Брюля коренным образом изменили представления историков и философов об историчности человеческого сознания. Тем не менее далеко не все соглашались признать,
7 Cm.: Brunschvicg L. L'Expérience humaine et la causalité physique. P., 1922; Le progrès de la conscience dans la philosophie occidentale. P., 1927; Les ages de l'intelligence. P., 1934; Histoire et philosophie // L. Brunschvicg. Ecrits philosophiques. V. II. P., 1954.
8 Lévy-Bruhl L. Les fonctions mentales dans les sociétés inférieures. P., 1910; La mentalite primitive. P., 1925; L'ame primitive. P., 1927; Le surnaturel et la nature dans la mentalite primitive. P., 1931; La mythologie primitive. P., 1935.
« 5
w
пытается преодолеть линейную схему развития мышления, по которой мышление «цивилизованного» человека исторически вырастало бы из примитивного мышления и было бы его следствием и развитием. Он показывает, что разные формы мышления, базирующиеся на * различных логических и онтологических принципах, могут существовать одновременно, что человеческий разум не подчиняется одно- Ц му идеалу, реализованному в европейском рационалистическом со- ф
J S ь
S
Е
5
с
А ■
о
X
ж
6
g У
что разум подвержен радикальным историческим трансформациям, которые захватывают даже самые его основания.
Одним из основных противников теории изменчивости глубинных структур мышления был Эмиль Мейерсон9, признанный эпистемолог и историк науки, хотя и остававшийся на всю жизнь маргиналом французской академической жизни.
Мейерсон родился в 1859 г. в Люблине, на территории Российской империи. Изучал химию в Берлине, Лейпциге, Гёттингене, окончил курс в Гейдельберге под руководством Вильгельма Бунзена. В Гейдельберге Мейерсон познакомился с Германном Коппом, от которого унаследовал интерес к истории химии и истории науки вообще. Получив образование в Германии, Мейерсон перебрался в Париж, где прожил всю оставшуюся жизнь. Франция стала его второй родиной и, как он признавал позднее, местом его духовной формации.
В первые годы он работал специалистом на химическом производстве. Но параллельно с работой в лаборатории и на заводе Мейерсон начал заниматься историей науки ив 1884 г. опубликовал свою первую статью, посвященную некоторым вопросам истории химии10. Постепенно история и философия научного знания настолько захватили молодого специалиста, что в 1889 г. он решил сменить род профессиональной деятельности, чтобы иметь возможность посвящать больше времени написанию книги, в которой излагались бы его фило-СВ софские взгляды. Однако его книга увидела свет только в 1908 г., ко-^ гда Мейерсону было почти 50 лет. Этот труд11 был с восторгом при® нят в академических кругах, и его автор, даже не будучи членом про-У фессионального сообщества, получил широкое признание как
эпистемолог и философ. Ф Хотя работы Мейерсона хорошо вписываются в общие рамки
французского неорационализма, представленного Брюнсвиком и
и Абель Реем, исходный пункт его эпистемологии совершенно иной: Ф
Ца это желание вовлеченного в реальную научную деятельность иссле-
q 9 Мейерсон долгое время оставался забытым философом, но в последние годы, в
связи с общим ростом интереса к французской эпистемологии, резко возросло число ф работ, посвященных ему и его теориям. В частности, ему был посвящен отдельный вы-
пуск журнала «Archives de philosophie» (2007. V. 70, № 3), выпущен ряд монографий ф (Fruteau de Laclos F. L'épistémologie d'Emile Meyerson. Une anthropologie de la
I" connaissance. P., 2009; Le cheminement de la pensée selon Emile Meyerson. P., 2009), была
опубликована его обширная переписка с французскими интеллектуалами (Meyerson É. Lettres françaises. Eds. B. Bensaude-Vincent et E. Telkes-Klein. P., 2009). ft 10 Meyerson É. Jean Rey et la loi de la conservation de la matiere // Revue scientifique.
£ 1884. V. 33. P. 299-303.
11 Meyerson É. Identité et Réalité. P., 1908.2 ed. P., 1912. Рус. пер. МейерсонЭ. Тождественность и действительность. СПб., 1912. После «Тождественности и действитель-ft ности» Мейерсон написал еще ряд работ, в которых развивал идеи, изложенные в первой книге: «Об объяснении в науках» (в 2 т., 1921), затем - «Релятивистская дедукция» ц (1925), высоко оцененная А. Эйнштейном, «О продвижении мысли» (в 3 т., 1931), «Ре-
альность и детерминизм в квантовой физике» (1933) и посмертно - сборник статей «Эссе» (1936).
дователя, практикующего химика, показать, что настоящая наука далека от того идеала позитивного знания, базирующегося на фактах и очищенного от метафизических загрязнений, который пропагандировался сначала О. Контом, а затем Э. Махом и их последователями. По мнению Мейерсона, Конт и Мах были не правы: наука не может ограничиваться лишь поиском лежащих на поверхности закономерностей, не задаваясь при этом вопросом о реальном строении изучаемого ею мира, о действительных причинах, которые обусловливают ход физических и химических процессов12. Наука, по мнению Мейерсо-на, реалистична и онтологична по своей сути, она не может и не должна отказываться от использования онтологических предположений о внутреннем, зафеноменальном строении того мира, который она изучает. Наука есть объяснение реальности, а объяснение не может ограничиваться установлением математической формы физического закона, оно требует указания причин явления, которые при этом более реальны, чем сам феноменальный мир. И такая причинная ориентированность науки отражает определенные и неизменные свойства человеческого мышления, выявлению и описанию которых посвящены практически все труды Мейерсона.
Мейерсон изучает науку лишь потому, что он хочет изучать ра-
„ 13 „ а
зум и механизмы его действия13, которые в повседневной деятельности подсознательны и неуловимы для прямого наблюдения. В этом проявляется методологический подход Мейерсона, который базиру- О ется на утверждении невозможности интроспекции, т.е. изучения ^ собственного мышления путем рефлексивного наблюдения за процессом рассуждения. По мнению Мейерсона, на этом пути возникает V
целый ряд препятствий: во-первых, ход мышления частично скрыт от
„ в
моего сознания и часть рассуждений происходит на внесознательном д
уровне и ускользает от анализа; во-вторых, всякая попытка обратить внимание на ход рассуждения в процессе самого рассуждения его ос- Ф танавливает, я не могу одновременно решать какую-то проблему и пытаться отследить то, как я ее решаю; в-третьих, всякое наблюдение, в том числе наблюдение за деятельностью собственного разума, руководствуется некоторой рабочей гипотезой, эта гипотеза может повлиять на мое представление о том, как я на самом деле рассуждаю, ф когда я попытаюсь еще раз медленно и поэтапно выстроить ход своей У мысли14. Мое собственное мышление, по выражению Мейерсона, ускользает от меня. Выход только один: взять в качестве объекта изуче- Л ния не собственное мышление, а мышление других людей, желательно, в каком-нибудь виде уже зафиксированное, остановленное.
12 Meyerson É. Identité et Réalité. 2 ed. P. 44-54. £
13 См.: Ibid. P. XIII-XIV.
14 Meyerson É. Op. cit. P. XIV-XV. ^
В основе этого подхода лежит убежденность в единстве и неизменности человеческого разума: ход мышления и основные принципы, которые направляют человеческое рассуждение, одинаковы у меня и у других людей, у цивилизованных и у архаичных народов, в научной деятельности и в обыденном сознании. Эта самотождественность разума гарантирует Мейерсону осмысленность заявленного предприятия: изучение общих свойств мышления через анализ одной, наиболее чистой формы рациональной деятельности - науки. Но исследование научного разума, по мнению Мейерсона, не должно ограничиваться анализом только современной науки - в ней сложно отделить неизменную форму мысли (априорные категории, необходимо участвующие в построении рассуждения) от исторически обусловленного содержания. Поиск неизменных рациональных структур не должен чураться даже самых странных продуктов научной мысли прошлого: фантастические теории алхимиков есть продукт деятельности того же разума, что и признанные современные теории.
В ходе своего исследования Мейерсон приходит к выводу, что деятельность разума всегда и везде направлена на поиск идентичного и неизменного. Это особо ясно проявляется именно в научной деятельности, поскольку научное объяснение всегда пытается выявить неизменные связи и элементы, которые стоят за многообразием чув-^ ственных данных и фактов опыта. Например, механистические тео-(А рии объясняют многочисленные физические явления, такие, как на-^ гревание тел, распространение запахов, расширение и сжатие газов, Ф сводя их к проявлениям пространственного перемещения неизменных и самоидентичных микроскопических частиц, атомов и молекул, в пустом пространстве. Ранее Аристотель так же объяснял изменение Ф через модификацию или актуализацию различных атрибутов остающегося при этом неизменным субъекта - субстанции. Разум таким об-у разом пытается уничтожить различие, объявив его иллюзией, небы-® тием, проявлением иррационального. Истинным же существованием 2 обладает лишь неподвижное и самотождественное, в котором разум ф распознает собственную неизменную сущность.
Эпистемологические идеи Мейерсона получили восторженные отзывы наиболее видных представителей философского мира Франции,
5
и
О
ф в частности А. Бергсона и Ж. Брюнсвика. Предисловия к его книгам у писали Л. Леви-Брюль и Л. де Бройль. Эйнштейн написал положительную рецензию на «Релятивистскую дедукцию», признав ее одним из ft лучших трудов, посвященных его теории относительности. Но это при-О знание никак не изменило его официального положения Мейерсона. Он никогда не был университетским преподавателем и не занимал какой-либо иной академической должности. Его кандидатура не получи® ла поддержки в Коллеж де Франс. Французская академия наук включила его в свои ряды только как зарубежного корреспондента, хотя к тому времени он имел французское гражданство. Тем не менее значение его
St
W
а
работ для французской эпистемологии, его влияние на современников и на последующие поколения было огромным. Александр Койре был его учеником и другом. Томас Кун признавал влияние исторической эпистемологии Мейерсона на свои историко-научные концепции.
Александр Койре - ученик Эмиля Мейерсона
Если Башляр был учеником Брюнсвика и Рея, то к числу наиболее известных последователей и друзей Мейерсона следует отнести известного историка научной мысли Койре. Молодой выходец из России Александр Койре был представлен Мейерсону в 1922 г. Этьеном Жильсоном, который был его учителем в парижской Высшей школе практических исследований15. Молодой начинающий историк сразу же был вовлечен в кружок интеллектуалов, собравшийся вокруг Мей-ерсона. Каждый четверг группа друзей и знакомых собиралась у Мей-ерсона, где обсуждались разные историко-научные проблемы. В жизни Койре это знакомство стало настоящим поворотным моментом. В то время Койре занимался историей средневековой и новоевропейской религиозной мысли. Он успел поучиться в Германии у Э. Гуссерля, куда его привело увлечение математикой и логикой, но его интерес к истории науки ограничивался на тот момент некоторыми вопросами ис- & тории математики, в частности истории представлений о бесконеч- ^ ном16. Позднее Койре писал, что благодаря Мейерсону он вернулся к ^ своей давней страсти - к истории науки: «Быть может, именно его влия- V нию - влиянию долгих, совершавшихся каждую неделю дискуссий -обязан я... окончательной ориентацией, или переориентацией с истории философской мысли на историю мысли научной»17. |й
О том, что Мейерсон играл особую роль в жизни более молодого Ф коллеги, свидетельствует и тот факт, что именно ему Койре посвятил «Исследования о Галилее»18 - свою первую крупную работу в ^ области истории философии. Кроме этого, следует отметить не- ц обычно высокое число публикаций, в которых Койре анализировал основные эпистемологические идеи Мейерсона, - известно поряд- ф ка семи статей и рецензий, в которых речь идет об эпистемологии у
15 См. переписку Мейерсона с Жильсоном: Meyerson É. Lettres françaises. P., 2009. щ P. 215-216. ■
16 См.: Ямполъская A.B. Идея бесконечного у Левинаса и Койре // Вопросы философии. 2009. № 8. C. 125-134.
17 Koyré A. Message a l'occasion de le Commemoration du centenaire de la naissance * de[...] Emile Meyerson// Bulletin de la Societe francaise de philosophie. 1961. V. 53. P. 115. Цит. по: Катасонов В.ДФилософия науки Э. Мейерсона и историко-научные реконструкции А. Койре. М., 1987.
18 Koyré A. Etudes Galilieennes. Vol. 3. P., 1939.
g У
Мейерсона19. Недавно опубликованная переписка Мейерсона лишь подтверждает, что между Койре и Мейерсоном существовала тесная личная связь и плодотворный научный контакт. В одном из писем к Мейерсону, через два года после знакомства, Койре признается: «Я Вам многим обязан, и не только в интеллектуальном плане, но и лично. И я горд тем, что могу в какой-то мере считать себя Вашим учеником»20.
Но если правомерно предположить, что Койре может считаться учеником и последователем Мейерсона, то естественным образом встает вопрос о том, что же именно Койре перенял у своего учителя, какими идеями и убеждениями он ему обязан.
Безусловно, в работах Койре и Мейерсона есть немало точек соприкосновения. Например, оба считали, что науку можно изучать только через ее историю. Их обращение к истории проистекало из убежденности, на которой мы уже останавливались выше, в том, что структуры и деятельность разума невозможно изучать путем прямой интроспекции. Чтобы понять, как функционирует человеческий разум, исследователь должен обратить внимание на разные исторические формы, в которых воплощается рациональное мышление, в первую очередь наука. Такое использование истории в качестве лаборатории философской рефлексии - характерная особенность французской исторической эпистемологии, и такой подход свойствен как ц Мейерсону, так и Койре. Койре, описывая творчество Мейерсона,
2 следующим образом объясняет необходимость обращения к истории. ^ «Нельзя философу науки ограничиваться анализом науки совре-2 менной; не только потому, что в науке нет ничего незыблемого и за-0 вершенного, что сущность ее в ее непрерывной эволюции, но также и X потому, что слишком легко (как это видно на примере большинства Ф эпистемологий) принять за нечто основное и постоянное ее лишь временную и обреченную на исчезновение фазу. Больше того: только при ^ изучении уже отвергнутых и полузабытых теорий и можно достичь по-у знания абстрактной формы научного мышления, познать ее единство, несмотря на разнородность и многообразие наполняющего ее содержа© ния. Понять науку в ее истории, увидеть основные приемы разума, тво-ф рящего науку в борьбе с иррациональным "непонятным" материалом Е опыта, - вот трудная, но благородная задача эпистемолога»21. Н
О
X
а 200
19 Среди них - два ранних русскоязычных текста, опубликованных в эмигрантских журналах Парижа: Трагедия разума (философия Э. Мейерсона) // Звено. 1926. № 180. щ C. 2-4, 11-12 и рецензия на книгу Мейерсона «La déduction rélativiste» (P., 1925) (Вер-
сты. 1927. № 2. C. 269-274). Кроме того, идеи Мейерсона анализируются им в немецкоязычном обзоре Koyré A. Die Kritik der Wissenschaft in der modernen französische Philosophie // Philosophischer Anzeiger. 1927. P. 37-52 и в статье Koyré A. Die Philosophie Emile Meyersons // Deutsch-Französische Rundschau. 1931. P. 197-217. После смерти m Мейерсона Койре, который в тот момент находился в Каире, опубликовал в журнале
p «La semaine egyptienne» некролог, посвященный памяти учителя.
W 20 Koyré A. Lettre a É. Meyerson, 24.02.1924 // É. Meyerson Lettres françaises. P., 2009. P. 232.
21 Койре A. Трагедия разума (философия Э. Мейерсона). C. 3.
Сам Койре, как известно, еще в большей степени обратился к истории научной мысли, в которой был явлен «разум в его схватке с реальностью» и проявилось «сверхчеловеческое усилие, которым было оплачено всякое продвижение на пути познания реальности»22.
Можно отметить также общий интерес Койре и Мейерсона к философии Г.В.Ф. Гегеля. Роль Койре в воскрешении интереса к Гегелю во Франции хорошо известна и признана23, но не следует забывать, что и сам Мейерсон широко использовал наследие Гегеля в своих эпистемологических построениях, а его эпистемологию можно даже назвать в некотором смысле гегельянской.
Они одинаково отказывались признавать, что появление новых физических теорий в первой половине XX в. знаменует разрыв в ходе развития науки. Наоборот, оба считали теорию относительности Эйнштейна лишь следующим шагом на пути реализации мечты Платона и Р. Декарта о редукции реального к рациональному, физики к математике (геометрии). При этом характерно, что Койре вслед за Мейер-соном характеризует геометрическое пространство, в которое помещает мир постгалилеевская физика, в терминах небытия и ничто.
В. Катасонов в своем сравнительном анализе эпистемологических подходов Мейерсона и Койре обращает внимание на особое значение, которое придают «ошибке» как Мейерсон, так и Койре24. Ошибка - это не досадное недоразумение на пути развития мысли, ко- Я торое надо научиться избегать. Ошибка - это неизбежное. Более того, ф
22Koyré A. Etudes Galiléennes. P. 5.
23 См. например: РуткевичА.М. Немецкая философия во Франции: Койре о Гегеле //
История философии. 2001. С. 3-28
24 Катасонов Д..НФилософ рукции А. Койре. М., 1987. С. 4
24 Катасонов Д..НФилософия науки Э. Мейерсона и историко-научные реконст-
именно изучение ошибочных теорий и гипотез прошлого может по- ^ мочь нам лучше понять, как функционирует человеческая рациональность. Но уже в том, как конкретно используется ошибка в соответст- у вующих исследованиях, проявляется различие между Койре и Мей- Ж ерсоном. Для Мейерсона на первом плане стояло изучение структурных законов и характеристик человеческой рациональности. Ж Он подчеркивал, что для этого не требуется, чтобы используемая для ф этой цели теория была верной - любое построение человеческого ра- ^ зума будет нести на себе его отпечаток. Ложная или истинная, она всегда будет «рациональной». Для Койре же ошибки в истории науки - в первую очередь не ошибочные теории, а ошибки в рассужде- в нии - выполняли иную функцию: они становились показателем тех ф трудностей, с которыми приходилось сталкиваться гению при попыт- ^ ке как-то изменить и перестроить существующее здание науки. Ошибки (например, ошибки Декарта или Галилея) позволяют иссле- д дователю увидеть инертность мышления, зависимость научной мыс- о
__Ж
О
g У
ли от существующих в данной культуре онтологических и космологических представлений, которые входят в противоречие с онтологическими требованиями новой науки, и должны быть изменены одновременно с ее появлением.
Но особо, как кажется, разница между двумя мыслителями проявляется там, где речь заходит о центральной теме эпистемологии Мей-ерсона: о неизменности человеческого разума. Во всех своих работах Мейерсон утверждает, что всегда и во всех обстоятельствах суть человеческого разума одна: он ищет идентичное и пытается избавиться от иного и различного. В этом нет никакого различия между повседневным мышлением и научным, между примитивным человеком и цивилизованным, между нашей эпохой и древностью. Совсем иным кажется подход к этому вопросу Койре, прославившегося своими историко-научными исследованиями, в которых рассматривал и анализировал моменты трансформации рациональных структур, проявляющихся в науке. В этих работах он подчеркивал необходимость рассматривать человеческую мысль в ее собственном историко-культурном контексте, подчеркивая различия в способах рассуждения, возникающие в разные исторические эпохи. Койре предстает перед нами как глашатай историчности разума. Он занимает место рядом с Леоном Брюнсвиком, а не с Мейерсоном.
Я Однако трудно представить себе, что Койре, столь ценивший Мей-
ф ерсона, не ощутил на себе никакого влияния его взглядов в этом центральном для позиции Мейерсона вопросе. Напротив, нам кажется, можно показать, что Койре разделял представления Мейерсона о неподверженности глубинных структур мышления исторической трансфор-
* мации. Однако у Койре эта мысль получила дополнительную разработ-ф
ку, что на деле привело к компромиссному решению, позволяющему ут-Ц верждать и неизменность, и историчность ментальных структур. Ф
Ф
5
и
о
s
л
г
W
а
Неизменность разума у Койре
Хотя Койре не посвящал вопросу о неизменности и изменчивости рациональности отдельного труда, свидетельство о его собственных представлениях мы можем найти в двух небольших статьях, написанных им во второй половине 1920-х гг.
Первый текст - рецензия на книгу Луи Ружье «Схоластика и томизм25. Это достаточно примечательный текст, в котором Койре затрагивает немало тем, которые так или иначе проявляются позднее в его историко-философских работах. Анализируемая им работа Ружье, как
25 Koyré A. Compte rendu de Louis Rougier «La scolastique et le thomisme» // Revue philosophique de la France et de l'étranger. 1926. V. 101. № 5-6. P. 462-469.
видно из заглавия, посвящена средневековой теологической мысли (схоластике), ее структуре, формированию и победоносному соединению с аристотелизмом. Практически это полемическое произведение, которое пытается не просто выделить и описать «схоластическую ментальность», но и показать несостоятельность и противоречивость возникшего в томизме синтеза Библии и философии Аристотеля, и, развенчав томизм, развенчать и схоластику как таковую. В частности, Ружье критикует схоластическую мысль за ее онтологический реализм и за идею единого и неизменного разума, которая была с этим связана. Сам Ружье настаивает на идее «пластичного» разума, состоящего из множества верований и суеверий определенной эпохи. По его мнению, человеческий разум изменчив и историчен и люди в разные эпохи думают по-разному.
Тут Койре возражает своему коллеге, обращая внимание на некоторые существенные оттенки: «Нет на самом деле ничего более изменчивого, чем совокупность "истин", которые приняты и в которые верят в разные моменты времени в разных социальных кругах... Нет ничего более изменчивого, чем индивидуальные или социальные ментальные установки. Религиозные или нерелигиозные, сомнительные или убежденные, расчетливые или безрассудные - гамма типов почти бесконечна. Существуют также разные ментальные структуры, или индивидуальные, профессиональные, социальные (в широком смысле) ментальности. Не вызывает сомнения, что первобытный че- И ловек, который верит в магическое действие причин, мистик, кото- ^ рый "видит" в природе отблеск божественного, и физик, который ис- ® следует математические законы движения, обладают достаточно раз- р ной ментальностью и разными ментальными установками. Но в рамках их ментальности и верований схоластик и ученый думают одинаково. Материальные различия оставляют место формальной
Ы
идентичности мышления»26. ц
Формальная идентичность, о которой говорит Койре, - это иден- £
тичность логики, логических правил и категорий, ведь «схоластиче- X ская мысль задействует те же самые логические категории, что и мы, д только прилагает их к иным данным и использует другие процедуры»27. Именно логика мышления остается неизменной в разных куль-
О
турных ситуациях, и схоластика не отличается, с точки зрения ^ формальной структуры, от нашего современного мышления. Сущест- V вующее же различие обусловлено не иными правилами функционирования мышления, а отличием базовых верований и представлений, свойственных той или иной культуре. Другими словами, то, что меняется, - это внешняя организация мышления, основные представления, предпосылки и парадигмы интерпретации реальности. «Мысль
А
3
26 Коуге А. Ор. ой Р. 466. ^
27 Р. 467.
св. Фомы, - поясняет Койре, - глубочайшим образом отличается от нашей в том, что касается ее содержания. Она основана на ином "материальном" типе объяснения: для него биологическое явление остается основным примером, на котором строится понимание»28. Однако ядро мысли остается одним и тем же внутри меняющихся ментальных структур и установок.
Итак, мы видим, что Койре в этом тексте хоть и признает исторические и культурные различия в мышлении, но отличает формальный и неизменный аспект рациональности, который он идентифицирует с логикой, от «материальных» ментальных конструкций, не только меняющихся во времени, но и варьирующихся от одной группы людей к другой.
Другая статья, в которой тезис Койре о неизменности логических структур мышления раскрывается еще полнее, это рецензия, посвященная немецкому переводу знаменитой книги Леви-Брюля «Душа примитивных»29. В этой книге Леви-Брюль описывает и показывает нам именно различия между нашим способом мысли и мышлением первобытных обществ. Первобытные - совсем другие. Они используют странные способы идентификации и индивидуации, мыслят какими-то иными категориями, их мышление вообще «дологично». Койре пытается показать, что Леви-Брюль не прав, когда утверждает ради-
ф кальное различие между нашим мышлением и мышлением «прими-
д тивных». Он отталкивается от примера человека-леопарда, который
^ приводит в своей книге Леви-Брюль. Речь идет о некой ситуации,
£ описанной в книге английского антрополога Хаттона, когда человек,
У на чьего двойника-леопарда собираются охотиться, протестует и объ-
2 являет подобную охоту чистым убийством. Койре обращает внима-
ф ние читателей на то, что даже если ситуация, когда два различных тела - человек и леопард - рассматриваются как единое существо, вы-
У глядит совершенно немыслимой для современного человека, сама V ..
у аргументация представляется в данном случае осмысленной и логичной. Койре подчеркивает, что нарушение дикарями наших вещест-© венных онтологических принципов совсем не означает, что они нело-§ гичны или не признают принципа непротиворечия. Противоречие еще не возникает тогда, когда они признают, что человек может быть ££ леопардом или попугаем Арара. Противоречие возникает тогда, когда мы пытается сказать, что данный человек одновременно и человек-леопард, и не человек-леопард.
Здесь Койре опять выдвигает тезис, что чисто формальные струк-
А
ф
туры человеческого мышления везде неизменны и постоянны. Историческая изменчивость затрагивает иные слои мышления - начиная с
&
а
8 Koyré A. Op. cit.
9 Koyré A. Compti Literaturzeitung. 1930. V. 48. P. 2294-3000
29 Koyré A. Compte rendu de Lucien Lévy-Bruhl «Die Seele der Primitiven» // Deutsche
онтологических принципов и постулатов, каким является унаследованный нами от Аристотеля принцип индивидуации вещи в пространстве и времени, и заканчивая системой ценностных установок и содержанием общепринятого и разделяемого всеми знания о мире и о человеке. Принципы же логики остаются всегда и везде неизменны-
30 Koyré A. Paracelse // A. Koyré. Mystiques, spirituels, alchimistes du XVIe siècle allemand. 2 ed. P., 1971. P. 78, прим. 1.
Заключение
Итак, чтобы найти компромисс между неизменностью человеческого мышления и исторической вариативностью его проявлений, Койре фактически вводит различие между внутренним неизменным слоем мышления, его формальным каркасом («логикой») и внешним, подвижным слоем «ментальности», который включает в себя мировоззрение, коллективные представления данной эпохи, базовые установки, верования, неявные предположения и т.д. Суть мыслительных процессов, их логический остов остаются неизменными как у примитивных народов, так и у современного человека, но установки и предпосылки, которые определяют «материальное» воплощение мышления, различаются от эпохи к эпохе, от одной культуры к другой. Даже (В изучая самые странные и непонятные для современного человека ти- ф пы мысли, как, например, духовные и научные установки Парацель-са, Койре подчеркивал, что он не признает «ни изменчивости форм мышления, ни эволюции логики»30. ф
Данное решение проблемы позволяет избавиться от обвинения в * абсолютном релятивизме, которое часто предъявляют исторически ориентированным эпистемологическим теориям. В то же время оно |й позволяет сохранить достижения исторических исследований, кото- Ф рые убедительно показывают, что в разные времена существовали разные представления не только об объектах физического мира, но и о самой научной деятельности, и даже об истине, к которой она стремится. Оно важно для Койре еще по одной причине: именно сущест-
Ф
5
вование единого для всех логического основания мышления только и позволяет историку вообще претендовать на понимание иной мысли. V И не только на понимание, но и на критику: ведь, зная предпосылки, мы можем вывести заключения, которые из них следуют, даже если
А
мы их не разделяем. Мы можем критиковать даже древних авторов, если их мысль не была до конца продумана, если следующие из их убеждений выводы не были сделаны. ^
Здесь мы видим еще одну особенность данной идеи: логичность или нелогичность - это не характеристика ментальности той или иной группы или эпохи. Отдельный человек может мыслить логично или нет - и в этом он будет либо хорошим мыслителем, либо плохим. Само же мышление будет требовать от человека когерентности и продуманности, будет накладывать на человека обязательства следования логическим нормам и принципам.
Однако неизменность логики - это далеко не та неизменность, которую видел в разуме Мейерсон. Койре признает, что основное свойства разума, по Мейерсону, - это его динамичность31. Разум у Мейерсона есть стремление, неустанный поиск Того же, Идентичного. Логика же - это чистая формальная нормативная структура. Однако динамизм разума присутствует и у Койре, и тоже несет оттенок постоянства. Не только логическая форма рассуждения, но и внутренняя динамика разума, идеал, к которому он стремится в своих усилиях понять реальность, не претерпевают, по мнению Койре, никаких изменений. Так, и в наше время, и в Средние века «при поиске основания, объяснения или причины некоего явления, имеющего место в реальности, всегда ищется причина, относящаяся к реальному. Реальность, которой удовольствуется схоластик, радикально отлична от той, которую привлекает современный физик, но оба они ищут реаль-ность»32. За этим поиском реальности стоит стремление разума к ис-(fl тине, а не к пользе или когерентности, как утверждают позитивисты. ^ Для Койре наука всегда и везде есть itinerarium mentis in veritatem, Ф продвижение разума к истине, как бы она ни была понята. Не только 5 логическая форма мысли, но и динамическая структура разума, устремленного к истинному познанию, остается неизменной, даже если в Ф ходе истории меняется представление о том, что есть эта истина и достижима ли она.
(£ Мы видим, что Койре в споре об исторической неизменности
JJ структур мышления занимает промежуточную компромиссную пози-2 цию, оставаясь, тем не менее, верен основному тезису Мейерсона о Ф неизменности основных принципов человеческого мышления. Разделение между формальным «ядром» и исторически изменчивой «оболочкой» позволяет Койре сделать объектом своих исследований мо-ф менты переходов и трансформаций в философском и научном пред-U ставлении о мире, не подвергаясь при этом опасности абсолютной
О
А ■
О
X
g W
а
релятивизации мышления.
31 См.: Койре А. Трагедия разума (философия Э. Мейерсона). C. 12.
32 Koyré A. Compte rendu de Louis Rougier «La scolastique et le thomisme». P. 467.
