Академизм как наука: границы занятия в рамках возможностей

Фомин Д.А.

TERRA ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

88 ВОПРОСЫ ОРГАНИЗАЦИИ НАУКИ

АКАДЕМИЗМ КАК НАУКА: ГРАНИЦЫ ЗАНЯТИЯ В РАМКАХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ

Д.А. ФОМИН

кандидат экономических наук, старший научный сотрудник, Новосибирский государственный технический университет,

e-mail: [email protected]

В работе рассмотрены исторические особенности становления и развития Академии наук СССР и показано их влияние на современное состояние Российской академии наук.

На основе проведенного анализа предложены направления реформирования сегодняшней науки России.

Ключевые слова: наука; Академия наук; научное сообщество; модернизация; фундаментальные исследования; инновации.

The paper shows the historical features of the formation and development of the Academy of Sciences of the USSR and shows their effect on the current state of the Russian Academy of Sciences. Based on the analysis proposed by the direction of reforming the current science in Russia.

Keywords: science; Academy of Sciences; the scientific community; modernization; basic research; innovation.

Коды классификатора JEL: I21, I23, I28, o34.

Погружение в тему

Слову «академизм» в названии текста не придается никакого другого смысла, кроме как способа и технологии производства исследований в рамках академической организации, имеющей в России длительную историю.

Дореволюционная Академия наук (Императорская академия) представляла собой не избыточно значимый общественный феномен, рассмотрением которого можно пренебречь. К 1917 г. штат Академии составляли 44 академика и 220 сотрудников. Все академики проживали в одном доме, были связаны узами дружбы и корпоративной солидарности. В составе Академии было 5 лабораторий, 7 музеев, 1 институт, Пулковская астрономическая обсерватория и главная физическая обсерватория метеорологической службы [22, с. 34].

Роль Академии в жизни общества стала меняться после 1925 г. Постановлением ЦИК этого года Академия была объявлена «высшим всесоюзным ученым учреждением, состоящим при Совете Народных Комиссаров СССР». Хотя сохранение академической преемственности не было закономерным и предопределенным (об этом ниже), тем не менее, возник симбиоз молодого советского государства и старой Императорской академии в форме Академии наук СССР. Отныне «высшая» наука являлась по способу организации академической, а по принадлежности — государственной. В таком виде Академия наук существовала весь советский период. В таком же виде существует она и теперь.

Обращение к прошлому Академии наук происходит по многим причинам. Основная (официальная) связана с напоминанием о том, как много сделала она для страны. Для этого обязательно произносятся имена академиков, ставшие хорошо узнаваемыми советскими брендами [3]. Или говорят о крупных проектах, в которых Академия сыграла решающую роль: ракетном, атомном, освоении нефтегазовых месторождений [9].

Это не самый лучший способ поднять престиж сегодняшней РАН. Ведь она имеет уже собственную историю, насчитывающую немногим менее двух десятков лет. И если Академия все еще живет прошлым, значит, поводов гордиться настоящим ещё нет. Вспомним «Гамлета» — священные тени предков окормляют собой то королевство, в котором все сгнило.

Но обращение возможно и по другому поводу. Очень многое в жизни сегодняшней Академии (РАН) и научного сообщества можно прояснить, если обратиться к истории советской академической науки. Причем истории, написанной и рассказанной не профессиональными историками и официальными хроникерами, а людьми, принявшими участие в жизни Академии и состоявшимися в науке. Академические нарративы — это не лучшие источники информации. Это вынужденные источники информации. Официальная история Академии сведена исключительно к победным реляциям, спискам достижений и биографиям выдающихся ее членов. В ней нет ответов на вопросы о том, как Академия стала тем, чем стала. Честная история «высшего ученого учреждения» до сих пор не написана.

Иерархия и регалии

Наверное, самое непонятное в сегодняшнем научном сообществе — это его иерархия. Она абсолютно уникальна. Иерархия построена на принципах, которые не имеют ничего общего ни с дореволюционной российской научной практикой, ни с современным западным опытом. Бесспорно, что это советский атавизм. Почему, например, существует двухступенчатая система ученых степеней (кандидат и доктор наук)? Зачем систему степеней дополнять учеными званиями (доцента и профессора)? Не говоря уже о том, что все научные сотрудники в любом учреждении ранжируются занимаемой должностью — начиная от младшего научного сотрудника и заканчивая директором НИИ.

Или взять элиту академического сообщества — академиков и член-корреспондентов. В Императорской академии все было понятно. Она состояла из собственных академиков, а также иностранных и почетных членов, которые имели право присылать и публиковать в академических изданиях свои работы. Последние и назывались — «член-корреспондентами». В советской и сегодняшней Российской академии писем, конечно же, никто не пишет. Член-кореспондент — это, в сущности «недоакадемик» или «академик второго сорта». Имеющий, впрочем, шанс стать настоящим академиком. Для чего такое разделение?

Но и этим дело не ограничилось. Фриш С.Э., который в 40-50-х гг. был деканом физического факультета Ленинградского государственного университета, а в 1946 г. стал член-корреспондентом АН СССР, в своих мемуарах пишет, что в конце 40-х гг. академическое сообщество резко озаботилось своим статусом. Дело в том, что тогда появилось множество отраслевых и республиканских академий, члены которых, по аналогии с АН СССР, назывались член-корреспондентами и академиками. Чтобы сохранить свой высокий статус, руководство АН СССР инициировало принятие правительственного постановления, согласно которому академиками и член-корреспондентами имели право называться только члены АН СССР. Члены же других академий в обязательном порядке должны были приписывать к своему членству название отраслевой или республиканской академии. Впрочем, как отмечает С.Э. Фриш, это было, наверное, единственное официальное решение относительно науки, которое было проигнорировано научным сообществом [40, с. 331]. Как видно, и здесь была выстроена целая иерархическая знаковая система. Почему?

На заданные вопросы возможен такой ответ. Руководители советского государства очень верно и быстро поняли, что для контроля над Академией вполне достаточно контролировать два ключевых элемента, определяющих место работника в научной иерархии. Первый элемент — изощренная система аттестации научных сотрудников. Второй — управляемые выборы в Академию.

Многие выдающиеся представители научного сословия были склонны к демонстрации независимости от государственной власти и институтской администрации. Поэтому и систему сословного строительства нужно было делать достаточно изощренной, адаптированной к особенностям творческой научной среды. Для руководства наукой не годились системы, построенные на линейном служебном подчинении и жестком соответствии между званием (чином) и должностью, такие, например, как табель о рангах в дореволюционной России или система воинских званий в армии. По замыслу, иерархическая система должна была разделять научные и административные заслуги. На первых порах этого удавалось добиваться — не все руководители научных институтов были академики, а академики часто занимали должности, не соответствующие их высокому статусу. Например,

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

в институте экономики АН СССР в 40-50-х гг. академик Струмилин С. занимал должность заведующего сектором. В то же самое время, руководители института Плотников К. и Островитянов К. были докторами наук.

Ученые степени и звания в СССР были введены в январе 1934 г. К тому времени уже прошла революционная эйфория, отменившая на короткий период статусные общественные различия. Огосударствление Академии, помимо прочего, означало, что положение каждого члена научного сообщества теперь будет определяться не самим научным сообществом, а государством. Та или иная научная организация может только ходатайствовать (термин сохранен до настоящих дней) о присуждении соискателю ученой степени или звания. Окончательное же решение принимает высший аттестационный комитет (ВАК), то есть государственный орган.

Ломка дореволюционной системы выборов академиков была проведена в конце 20-х гг. Был изменен устав Академии, правом выдвижения кандидатов в академики наделялись не только академики (как это было раньше), но и научные учреждения, общественные организации и группы ученых. Кроме того, был расширен на 42 состав членов Академии. Выборы в отделениях прошли спокойно, но при окончательной баллотировке на Общем собрании 12 января 1929 г. в академики не прошли 3 коммуниста. Результаты голосования поставили Академию на грань закрытия. Но ее руководство нашло выход. В том же году 13 февраля было проведено повторное голосование на общем собрании, и 3 кандидата стали академиками. Академия была спасена [22, с. 48-50]. С тех пор стало понятно, что устав Академии не имеет никакого отношения к реальной жизни, а академическая демократия не более чем декор, прикрывающий государственный характер управления наукой.

В дальнейшем воздействие на Академию было только расширено. Оно определялось не только необходимостью избрания в академики нужных людей по идеологическим соображениям (хотя и эти соображения никуда не ушли), но и огромного количества специалистов, занятых в военнопромышленном комплексе. Вот, например, что можно прочитать в воспоминаниях А.Д. Сахарова.

Академика А.Д. Сахарова в Академии наук не знали до летней сессии 1964 г. Когда он впервые в этом году выступал на общем собрании против выдвиженцев Т.Д. Лысенко, его имя было неизвестно даже членам президиума. Просветить присутствующих смог только коллега Сахарова — академик-физик П.Л. Капица, охарактеризовав выступающего как «автора водородной бомбы» [34, с. 329].

Самое важное, однако, заключалось не в том, что А.Д. Сахарова не знали лично и не узнавали в лицо. Важно было то, что академическая среда не знала его работ и объективно не могла оценить результаты его работы. Публикации Сахарова были общедоступны только в конце сороковых - начале пятидесятых, когда он работал над кандидатской диссертацией. По мнению А.Д. Сахарова, ничего интересного и принципиально нового диссертационное исследование не содержало — перед защитой диссертации выяснилось, что аналогичные результаты были получены намного раньше японскими физиками. Это его очень огорчило, возникло желание отложить защиту. Но она все-таки состоялась. Сыграли свою роль острая потребность диссертанта в жилье (которое можно было получить, только имея ученую степень) и огромный авторитет научного руководителя — И.Е. Тамма [34, с. 120]. Следующая статья А.Д. Сахарова была датирована 1965 г., в ней обобщались результаты работ за период 1952-1965 гг. [34, с. 215]. За этот период, между началом 50-х и серединой 60-х гг., произошли важные изменения. А.Д. Сахаров стал трижды Героем Социалистического Труда (1953 г., 1956 г., 1962 г.), получил две государственные премии (Сталинскую в 1953 г. и Ленинскую в 1956 г.) и стал действительным членом Академии наук (1953 г.).

Вот как сам А.Д. Сахаров описывает свое избрание в Академию.

«В октябре состоялись выборы в Академию наук. Еще весной я подал, по указанию Курчатова, документы в качестве кандидата на выборы член-корреспондентов... Но осенью, после испытания, И.В. Курчатов переиграл свой план, и я баллотировался в академики.После того, как я был выбран на Отделении, Игорь Васильевич позвонил мне домой, уже поздно вечером, и сказал: «Только что престарелые академики единогласно проголосовали за ваше избрание. Поздравляю. Отдыхайте». К слову, потом я не знаю ни одного случая единогласного избрания в академики» [34, с. 249-250].

Каким же образом академики могли выбрать в Академию человека, работы которого нигде не были опубликованы? Как могли оценить результаты его работы, если они являлись государственной тайной? Ответ может быть только один — никакого отношения академики к выборам в академию не имели. За них определяли, за кого и как голосовать. Стоит обратить внимание и на последнюю фразу цитаты, которую можно толковать так: авторитет государства в послевоенной Академии был непререкаем и в целом несопоставим с авторитетом научного сообщества.

Отличается ли чем-то избрание в академики А.Д. Сахарова от избрания в академики других ученых, занятых разработкой секретной тематики? Если и отличается, то только одним - тем, что другие не оставили на этот счет никаких письменных свидетельств. Собственно говоря, об этом следует думать, прежде чем называть в качестве заслуг Академии имена академиков А.Д. Сахарова, С.П. Королева, А.Н. Туполева, В.П. Глушко и т.д. То, что членами Академии становилось немало достойных людей — в этом нет никаких сомнений. Как нет их и в том, что несомненные заслуги в государственной и технической деятельности (или, как у А.Д. Сахарова, еще и в правозащитной) отнюдь не означают наличие заслуг и перед академической наукой.

То, что принято называть заслугами и достижениями Академии, при тщательном изучении может оказаться свидетельством тотальной сервильности, разрушающей всякие нормы и принципы академизма. Конечно, раньше членами Академии не могли стать первые секретари обкомов партии, глубоководные туристы или заграничные друзья Генерального секретаря. Все-таки до 2008 г. было еще далеко. Но сам принцип, принцип государственного регламентирования академической среды, делал вполне возможной и даже в какой-то степени неизбежной именно такую тенденцию развития событий.

Введение государственной аттестации и вмешательство в академическую выборность означало только одно - научное сообщество стало и остается до сих пор служилым сословием. Такое же сословие, как, например, военные, милиция или чиновничество. И как всякое сословие, оно нуждалось в специальных званиях и регламентах, определяющих иерархию и субординацию его членов.

Любая иерархия также является основным инструментом распределения совокупных внутренних ресурсов между членами сообщества. Максимизация объемов личного потребления, достигаемая путем карьерного строительства, - это неотъемлемый принцип социальной иерархии. Научная академическая организация в этом отношении не является исключением. Очень яркие описания можно найти у С.Э. Фриша, который летом 1943 г. попал в Казань и мог непосредственно наблюдать жизнь эвакуированной Академии наук СССР.

«Однажды я встретился со знакомым физиком, академиком. В конце коридора, по которому, разговаривая, мы шли, находился буфет, и я, ничего не подозревая, сел за столик, вызвав этим явное смущение моего собеседника. Обернувшись, я поймал на себе такой испуганный взгляд буфетчицы, точно перед ней появилось невесть какое чудовище. Буфет оказался «только для академиков» [40, с. 332].

«В другой раз я услышал разговор двух шедших передо мной женщин, судя по одежде, жен академиков. Одна говорила другой: «Подумай, раньше в распределитель пускали только академиков, теперь пустили и членов-корреспондентов; пожалуй, скоро пустят и просто профессоров! Какой ужас!» [40, с. 332].

В трудные и голодные военные годы статус члена академического сообщества артикулировался главным образом в продовольственном потреблении. Однако, возможно, здесь сказывается субъективизм С.Э. Фриша — в Казань он попал прямо из блокадного Ленинграда, был очень болен и изможден. И потому неравномерность распределения продовольствия очень остро могла восприниматься, как несправедливость. В первые послевоенные годы, когда статус Академии (и академиков) повысился, открылись новые возможности статусного потребления.

«В академических учреждениях, в соответствии с общим стремлением «назад к прошлому», завели стариков швейцаров с декоративными бородами и дореволюционной подобострастностью... Особенного почтения удостаивались посетители в костюмах из заграничной материи — это было верным признаком, что владелец костюма — академик» [40, с. 333].

В последние годы СССР в публицистических изданиях появилось множество статей, критикующих изоляционизм и привилегированное положение академической верхушки. Критика сопровождалась навешиванием обидных язвительных ярлыков («академкраты», «академические мандарины», «феодалы от науки» и т.д.) С переменным успехом эта кампания продолжается до сих пор. Задолго до перестроечных событий С.Э. Фриш написал: «Ученых принято представлять людьми скромными. Но устоять против почестей и пренебрегать привилегиями трудно» [40, с. 334].

Но действительно ли все дело в академиках и присущих им «человеческих слабостях»? Совсем нет. Дореволюционная Академия наук или современные западные академии — это сообщества равноправных и уважаемых коллег. Советская Академия наук (а теперь и Российская) — это жестко организованная иерархическая структура. Лишь при первом, поверхностном, взгляде кажется, что отчуждение научных результатов от общественных (государственных) ресурсов, необходимых для их производства, определяется алчностью и коррумпированностью академического руководства. Но истинная причина заключается в иерархии — системе, при которой наибольшими привиле-

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

гиями пользуются не те, кто что-то производит и созидает, а те, кто распределяет ресурсы, предназначенные для производства и созидания. Без понимания этого всякая критика Академии наук выглядит поверхностной, сводящейся к констатации очевидных и банальных фактов.

Академическая практика в неакадемической среде

Очень сложный вопрос — вопрос о том, как и в каких формах осуществлялось взаимодействие академической науки и практики. Академическая (она же официальная) версия незамысловата — Академия принимала решающее участие во всех крупномасштабных государственных проектах. Однако даже ознакомление с проблемой говорит о том, что это не совсем так. Взять, к примеру, атомный проект.

Формальной датой начала проекта работ следует считать 11 февраля 1943 г., когда было принято постановление Государственного комитета по обороне (ГКО) по созданию атомной бомбы. Общее руководство было возложено на заместителя председателя ГКО В.М. Молотова, который назначил руководителем проекта И.В. Курчатова. Спустя два месяца была создана известная лаборатория №2 АН СССР под его руководством. Возглавил лабораторию профессор И.В. Курчатов. До войны он занимался ядерными исследованиями, был известен как автор работ мирового уровня. Два раза баллотировался на выборах в АН СССР, оба неудачно. Спустя небольшое время, в сентябре 1943 г. И.В. Курчатов стал академиком. Причиной столь стремительного академического успеха стало личное распоряжение И.В. Сталина [28, стр. 129].

Для интенсификации работ в августе 1945 г. был создан Специальный комитет для «руководства всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана» во главе с наркомом НКВД Л.П. Берия. Как видно, с самого начала атомный проект был проектом не академическим, а государственным.

Участие Академии наук в проекте свелось к тому, что к нему были привлечены академики, научные сотрудники и учреждения, занятые разработкой атомной тематики. Наверное, нет нужды говорить о том, что вырванные из академической среды люди и учреждения жили совсем не по академическим законам. Они не писали статей и диссертаций, не докладывали о полученных результатах на конференциях, не составляли отчеты, не информировали свое руководство в Академии наук. Даже формально ученые потеряли связь со своей средой. Сахаров А.Д. в своих воспоминаниях пишет, что он работал в физическом институте (ФИАН) до марта 1950 г, а с марта 1950 г. по июль 1968 г., в период нахождения на «объекте», числился в институте «длительно командированным» [34, с. 148, 169].

Ставший в 1951 г. Президентом Академии наук СССР академик А.Н. Несмеянов так описывал свое знакомство в новой должности с физической наукой:

«Что касается физики, то большая часть крупных физиков была сосредоточена в институтах и конструкторских бюро, занятых решением вопросов атомной энергии, атомной, а затем и водородной бомбы, которые были в ведении соответствующего министерства, и президиум Академии наук этими проблемами и институтами не занимался. Академик И.В. Курчатов, глава всех научных работ в этой области, был членом президиума АН и влиял на работы Академии наук, но обратной связи практически не было. Знакомство мое с работами физических институтов осталось довольно поверхностным не только в первые дни президентства, но и позднее. Расспрашивать и желать узнать больше, чем мне сочли нужным показать и рассказать физики, естественно, мне не хотелось, а что касается руководства этими работами, я знал, что оно обеспечено, минуя организационные формы Академии. Общее впечатление мое было такое, что физика в Академии наук почти целиком стала атомной физикой.» [25, с. 164].

Очень интересно замечание А.Н. Несмеянова по поводу деятельности И.В. Курчатова. Получается, что Академия наук не осуществляла руководство атомными работами, наоборот, участники этих работ влияли на тематику работы Академии.

Можно также почитать биографии целого ряда академиков, известных своими достижениями в области техники. Практически все из них работали в КБ, ОКБ, НПО и т.д., то есть в организациях, не имеющих никакого отношения к Академии наук.

Выше было указано, что про заслуги таких академиков никто не знал, включая тех, кто голосовал за них при выборе в Академию наук СССР. Но факт избрания в академики не мог избавить от вопроса — были ли в действительности заслуги научными заслугами и личными заслугами? Академик Сахаров А.Д. на протяжении написанных им воспоминаний сожалеет о том, что ему так и не удалось заняться «большой наукой» в период своего пребывания на «объекте».

«Года через два во время короткого приезда в Москву я рассказал В.Л. Гинзбургу о какой-то своей идее (кажется, неверной или тривиальной) в области электродинамики. Он усмехнулся и сказал: «Да вы не только бомбочкой, но и физикой хотите заниматься». Совмещать такие трудно совместимые вещи оказалось очень трудно, в основном невозможно» [34, с. 168].

Очень велика была роль иностранных заимствований в научно-технических достижениях СССР. Заимствования имели широкий диапазон - начиная от военного шпионажа, перемещения с занятых территорий заводов и заканчивая копированием легальных образцов. Об этом можно прочитать во многих мемуарах.

Сахаров А.Д. пишет, что в конце 1946 г. его пытались завербовать для работы в научном центре на берегу Черного моря, где над атомной проблемой работали привезенные из Германии немецкие ученые [34, стр. 135-136]. Уже позже, когда он работал на «объекте», его ознакомили с фотографиями документов, большинство из которых были перекошены. Среди фотографий был подлинник в очень измятом виде. На наивный вопрос Сахарова о том, почему документ в таком состоянии, последовал ответ: «Его пришлось выносить в трусах» [34, с. 315].

Воспоминания на эту же тему есть у физика-оптика С.Э. Фриша. В 1957 г. он посещал цейссов-ские заводы в Восточной Германии. В одном из цехов он встретил мастера, который показался ему знакомым. Оказалось, встречались они в первые годы после войны в Ленинграде, куда была вывезена группа немецких мастеров из Йены [40, с. 385]. О том, что делали и что сделали на советской земле немецкие мастера, С.Э. Фриш умалчивает.

Более откровенен в воспоминаниях Л.Л. Кербер, работавший заместителем генерального конструктора А.Н. Туполева. В них содержится рассказ о создании в конце 40-х советского бомбардировщика Ту-4. Аналогом для него послужили американские бомбардировщики В-29 «Суперфор-тресс», совершившие вынужденную (из-за нехватки горючего) посадку под Владивостоком. Одна из этих машин была тщательно разобрана, в КБ Туполева выполнили чертежи, и через два года началось серийное производство советских бомбардировщиков [18, с. 211-225].

Это то, что касалось внешних иностранных заимствований. Но только ими все дело не ограничивалось. Например, лишь в конце 80-х гг. широко известным стало имя авиаконструктора Роберто Ороса ди Бартини. Им было спроектировано около 60 выдающихся летательных аппаратов. Но только 5 из них были построены, 4 поднимались в воздух и лишь 1 (да и то, под чужим именем) строился серийно. Идеи Бартини, конечно же, не пропали, пропало авторство. Их широко применяли в конструкторских бюро Туполева, Антонова, Мясищева. Объяснение такое — с 1938 по 1948 гг. Бартини был заключенным, работал в различных «шарашках». После 1948 до 1953 гг. был поражен в правах, не мог жить и работать в столице. Кто же будет церемониться с заключенным, который, к тому же, имел идеологически чуждое социальное происхождение, являлся итальянским бароном [46, с. 9-140]?

В науке такие случаи просто не мыслимы. Приоритет (первенство во времени) каждого ученого в решении той или иной проблемы очень легко определяется по его публикациям. Публикации же определяют факт научного открытия, его значимость. Но как быть, если о достижениях нигде не написано, а сами они являются государственной тайной? Здесь необходимо полагаться только на мнение внешнего арбитра — государства. Государство, в свою очередь, озабочено исключительно успешностью выполнения военных и технических задач, а не установлением вклада того или иного исследователя в их решение.

Строго рассуждая, государству безразлична наука. Оно заинтересовано лишь в ее практических результатах. И в людях, которые владеют технологиями практической реализации этих результатов. Случай академика Т.Д. Лысенко — случай хотя и яркий (а, возможно, и самый яркий), но не единственный. Это закономерный результат управленческой научной системы, в которой те, кто знает, устранены от принятия решений, а те, кто не знает, принимают решения.

Немаловажный аспект функционирования любого научного учреждения — система присуждения ученых степеней и званий. Если учреждение ориентировано на создание новых образцов вооружения и техники, то регламентные вопросы защиты и обсуждения диссертации становятся формальными либо вовсе отменяются. Техническое сообщество игнорировало формальные процедуры и фактически профанировало академические требования.

Сахаров А.Д., например, пишет, что осенью 1952 г., после подачи документов в качестве кандидата для баллотировки в член-корреспонденты, выяснилось, что формально кандидату необходима ученая степень доктора наук. Эта проблема была решена через несколько месяцев — прямо на «объекте» собрали ученый совет, который и принял защиту. Осенью того же года Сахаров А.Д. стал

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

академиком [34, с. 249]. По сути, создателем водородной бомбы был кандидат наук, сразу же ставший, после ее успешного испытания, академиком АН СССР.

Очень яркие характеристики советской науки, работавшей на передовых рубежах технического прогресса, приводит М.А. Поповский. В 50-70-х гг. автор работал над документальными биографиями деятелей науки, общался с большим числом ученых. Вот как он описывает процесс присуждения ученых степеней в технических областях:

«После каждого нового запущенного спутника над институтами, делающими ракеты, проливался не только дождь орденов, но и ливень ученых степеней. Сверху спускался приказ: «В связи с успешным запуском. дать инженерам-ракетчикам двадцать кандидатских и десять докторских диссертаций». Приказ секретный. Никто его не оспаривает, никто не обсуждает. Награжденный пишет на нескольких страничках отчет. Ученый Совет секретным же решением рекомендует сей научный труд в ВАК, а там проштамповывают ученую степень.» [29, с. 39].

Весьма своеобразными были многие «научные школы» и условия их формирования в технических организациях. Широко известен, например, случай на одном из совещаний в ОКБ-1, которое возглавлял С.П. Королев. На это совещание пришел Роберто Бартини, которого С.П. Королев представил изумленным присутствующим коллегам как своего учителя. Королев С.П. в то время был уже академиком, а его учитель, судя по всему, не имел даже ученой степени. Их общение началось в 30-х гг. (в то время С.П. Королев работал в отделе Р. Бартини чертежником), а продолжилось в начале 40-х гг. в знаменитом ЦКБ-29 НКВД (Туполевская «шарашка»). По воспоминаниям очевидцев, в ЦКБ-29 Бартини был личностью колоритной — ходил в ботинках на деревянной подошве без шнурков и с грязным вафельным полотенцем на шее. Среда в «шарашке», конечно же, была совсем не академическая.

Стоит задуматься о причинах популярности в СССР ученых регалий и членства в Академии наук. Почему иерархическая система, принятая и созданная для академической среды, была распространена на другие сообщества?

Впрочем, академическими регалиями дело не ограничилось. Очень многие технические деятели и организаторы производства имели воинские звания. Так, в 1944 г. А.Н. Туполеву было присвоено генеральское звание. Никаким военным Туполев, разумеется, не был, военная форма его очень тяготила. Кербер Л.Л. вспоминает, что генеральскую форму Туполев носить не умел. Он мог прийти на службу, например, в генеральском мундире и в кепке или в генеральской фуражке и штатских брюках. Особенно нелепо его наряды смотрелись среди военных, которые терялись в его присутствии, не знали, приветствовать его как военного или как штатского [18, с. 200-201].

Помимо академической и военной, существовала еще одна плоскость, в которой могли проявить себя технические деятели, — общественно-политическая. Тот же А.Н. Туполев был депутатом Верховного Совета СССР трех созывов [18, с. 273]. Наконец, существовали экзотические даже для СССР способы признания заслуг. В 1944 г. Туполев был награжден орденом Суворова [18, с. 200]. Согласно статусу ордена, им награждались командиры Красной Армии, чьи части одержали победу над превосходящими силами противника. Какие победы и над кем одержал в 1944 г. находившийся в глубоком тылу Андрей Николаевич Туполев, неизвестно. Или взять, например, названия серийных самолетов, которые начинались с двух первых букв фамилии главного конструктора. В советской практике персонификация техники и некоторых видов вооружения гораздо шире распространена по сравнению с другими странами.

Основная причина распространения академической практики в неакадемические сферы заключалась в отчетливом противоречии между грандиозностью решаемых технических оборонных задач и мизерностью средств, выделяемых на их решение. Это конкретное проявление советской структурной диспропорции между гипертрофированным накоплением и недостаточным личным потреблением. Советское государство, особенно на самом раннем этапе, не могло позволить платить высокую зарплату, авторские гонорары и премии за решение государственных задач. Поэтому в СССР была разработанная целая система стимулирования труда и механизмов общественного признания, которая имела нематериальный характер. Наверное, нигде и никогда так не ценились государственные ордена и медали, награды, почетные звания, как в СССР. Система общественного признания заслуг должна быть простой и понятной всем — в противном случае она не работает. А что может быть понятнее звания генерала, академика, Героя (дважды, трижды)? В контексте такой логики членство в академии — это универсальный, а потому массовый инструмент признания заслуг. Заслуг, разумеется, не перед наукой, а перед государством. Как следствие этой логики, академическое клеймо было поставлено (и стоит там до сих пор) на всем, что преодолевает земное притяжение, плавает под водой, летает быстрее звука.

Впрочем, система включала в себя и материальную составляющую, которая менялась на протяжении всей советской истории. Она эволюционировала от красных шаровар, которыми награждались красноармейцы Первой конной армии, до Государственной премии, на которую можно было купить несколько автомобилей. Но даже и эта материальная часть оставалась, по своей сути, все равно статусной. Если же в системе общественного признания доминируют символьные факторы, то материальные могут являться символическими. Вот, например, описание того, чем государство наградило создателей атомной бомбы.

«Курчатову, Харитону, Щелкину, Алферову, Флерову, Духову было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Им выделили (бесплатно) по автомашине «Победа», по меблированной даче в престижной Жуковке. Курчатову, по его просьбе, построили дачу в Крыму, правда, он там почти не бывал.

Всем им разрешался бесплатный проезд по стране, а детям — поступление в любой ВУЗ без вступительных экзаменов.

Остальных наградили орденами Ленина, Трудового Красного Знамени, денежными премиями, ценными подарками, благодарственными письмами, присвоили звание лауреатов Сталинской премии» [28, с. 316-317].

Вознаграждение, конечно же, в абсолютном измерении было мизерным. Впрочем, оно совсем не казалось таким подавляющему числу советских граждан. Поэтому свое основное предназначение — иерархизацию общества по материальному признаку на основе интеллектуальных достижений — вознаграждения выполняли вполне успешно.

Для усиления значимости стимулирующих средств параллельно применялись репрессивные методы — советская власть играла на контрастах. Достаточно вспомнить о сломанных следователем скулах С. Королева, допросах Р. Бартини, после которых он оказывался в лужах крови, марфинскую «шарашку», в которой над секретной телефонией работали математик А. Солженицын и филолог Л. Копелев.

То, что в «шарашки» попадали люди в большинстве своем невинные, руководство понимало хорошо. Так, во время работы посещения Туполевской «шарашки» Л.П. Берия состоялся его разговор с Р. Бартини. Бартини пытался убедить наркома в том, что он не виноват, но Берия перебил его: «Конечно, знаю, что ты не виноват. Был бы виноват — расстреляли бы. А так: самолет в воздух, а ты — Сталинскую премию и на свободу»1.

Чем сильнее были репрессивные методы, тем выше оказывалось вознаграждение. Журналист С. Пестов в конце 80-х — начале 90-х гг. собрал ценные свидетельства участников атомного проекта. Одно из них принадлежит профессору В. Френкелю.

После успешных испытаний встал вопрос о наградах ученым. Этим тоже ведал Берия. Рассматривалась кандидатура одного из участников работ. Ему предлагали присвоить звание Героя Социалистического Труда. У Берия эта кандидатура поддержки не получила. Обращаясь к своему помощнику, он спросил: «Посмотрите, что там ему было записано в случае неудачи? Расстрел?» — «Нет, товарищ Берия, не расстрел». — «Ну, раз не расстрел, то и ордена Ленина ему хватит» [28, с. 315].

Эффективность каждой отдельной «шарашки» не была высокой, о чем наверняка справедливо пишут современные исследователи. Но достаточно эффективной была сама система решения технических оборонных проблем, построенная на тонкой грани между человеческим страхом и общественной (в том числе академической) славой.

Несколько отвлекаясь от темы, можно назвать существовавшую советскую практику тотальной зависимости изобретателей и организаторов промышленного производства от государства тупиковой. Основатели компаний, ставших узнаваемыми мировыми брендами, не обладали учеными степенями, высокими воинскими званиями, государственными наградами. Свои организационные таланты и инженерные способности они конвертировали в собственные фирмы и миллиардные прибыли. Что не маловажно — они были основателями и владельцами фирм, которые до сих пор управляются семейными династиями. Примеры — автомобильные концерны Генри Форда и Кии-тиро Тоета, самолетостроительная компания Дональда Дугласа или вертолетная компания Игоря Сикорского. Собственно говоря, все, сколько-нибудь значимые общественные материальные институты могут воспроизводиться либо через наследников, которым передается собственность, либо путем отказа от наследников, которые бы претендовали на собственность. Последний пример — институт черного монашества, благодаря которому материальные ценности религиозных общин увеличиваются в течение многих столетий. Других способов человеческая история не знает. Мо-

1 Такой эту фразу запомнил Ю.Б. Румер, присутствовавший на упомянутой встрече с Берия [35, с. 771].

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

жет быть, пока не знает. Огромную роль в реванше капитализма в России в начале 90-х гг. прошлого века сыграла крайняя ограниченность возможностей трансформации властных полномочий государственной элиты в материальные ценности и невозможность их последующей передача потомкам.

Академическая среда встречала подобные введения неоднозначно, многие ее представители — враждебно. Кербер Л.Л., например, был свидетелем разговоров, в которых иронично отзывались об избрании А.Н. Туполева членом Академии наук. В этих разговорах Туполева выставляли как человека, который ищет ответы в практике, а роль «чистой» науки отрицает [18, стр. 273]. Открытой конфронтации ученых, конечно, не было, да и быть не могло.

Чтобы сгладить конфликт между сторонниками «чистой науки» и «практиками», на вооружение была принята теория, которая делила всю науку на «фундаментальную» и «прикладную». Разумеется, если под наукой понимать производство научных открытий и процесс получения новых знаний, никакой фундаментальной и никакой прикладной науки не существует. Существуют только процесс научного поиска и процесс использования результатов этого поиска.

Это два совершенно разных процесса. Целью первого является истина. Истина во что бы то ни стало, истина любой ценой. Материальные ресурсы являются необходимым инструментом, обеспечивающим поиск этой истины. Второй процесс направлен на утилитарное (как правило, коммерческое или военное) использование полученных научных истин. Его целью является коммерческий успех на рынке или военное превосходство. Научная истина в этом случае — инструмент, обеспечивающий экономическое и (или) военное доминирование. Эти сферы живут по своим, отличным друг от друга законам. И подведение их под один общий академический знаменатель было, конечно же, вынужденной мерой. Со временем вынужденность отпала. Мера осталась. И стала большой ошибкой.

Мобилизация «по-академически»

То, что написано выше, по формальным признакам относится к отраслевой (ведомственной) науке и не относится к академической. Но как функционировала сама академическая наука? Как она приобрела те масштабы и качества, которые видны и сегодня?

Революционная и послереволюционная ломка российской государственности, коснувшаяся всех институтов общества, не могла пройти мимо Академии наук. В советском государстве могла быть только советская наука. Советская в том смысле, что логика ее функционирования была направлена на решение государственных задач. Сохранность Академии обеспечилась не за счет ее высокого авторитета и принципиальности членов Академии (у новой власти были другие авторитеты и иные кумиры), а благодаря трансформации академической структуры в важное государственное учреждение. Процесс этот был сложным и трудным, сопровождался взаимными угрозами, шантажом и компромиссами. Несколько раз Академия балансировала буквально на грани закрытия2. Тем не менее, выгоды взаимного сотрудничества были хорошо и достаточно быстро поняты и академическим сообществом, и государством.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Чтобы поставить любое сословие на службу, необходимо два ресурса — слава и деньги. Слава советской академической науки началась с 1925 г., в год 200-летней годовщины основания Российской академии. Юбилей стал поводом для демонстрации отношения новой власти к науке и был организован как всенародный праздник единения «науки и труда». В концертных залах Москвы и Ленинграда в течение целой недели ученых приветствовали представители трудящихся всего СССР. Собралось много иностранных гостей. Кроме того, в тот год Академию подчинили непосредственно Совету народных комиссаров СССР, что было официальным признанием ее высокого статуса.

Одновременно повышался материальный статус Академии, увеличивался ее кадровый потенциал. С 1929 г., по данным Н. Тасиц, с 1929 по 1940 г. бюджет Академии наук СССР вырос с 3,9 млн руб. до 176,9 млн, т.е. в 45 раз, а удельный вес ассигнований на ее нужды в расходах государственного бюджета на науку поднялся с 2% до 24 [36, с. 137]3. Беспрецедентные масштабы приняло организационное строительство академии. В 1925 г. в Академии наук насчитывалось 42 научных учреждениях, к 1939 г. их количество выросло до 152. Приоритет отдавался развитию институтов как

2 Описание жизни предвоенной Академии изложено в работах [19, с. 13-32; 22, с. 35-53].

3 По всей видимости, данные эти не совсем точны. В СССР официально отрицалась инфляция, поэтому индексы-дефляторы не рассчитывались. Тогда (а многие продолжают это делать до сих пор) оперировали абсолютными цифрами, не задумываясь об их сопоставимости. Но в любом случае, даже если их масштаб несколько преувеличен, они отражают колоссальные государственные денежные вливания в академическую науку.

наиболее эффективной формы организации научных исследований. Их число за неполных 15 лет выросло в 7,5 раз - с 8 в 1925 г. до 60 в 1939-м [21, с. 239]. Увеличение числа научных учреждений сопровождалось кадровым ростом. Количество научных работников Академии на начало 1939 г. составило 3643, что было в 24 раза больше по сравнению с 1917 г. и в 9 раз больше уровня 1925 г. [21, с. 240]. Нет ничего удивительного в том, что академики быстро поняли перспективы сотрудничества с властью, высоко оценили усилия молодого государства в академическом строительстве.

Зачем академии понадобилась поддержка государства более-менее понятно. Но зачем государству понадобилась Академия? Следует отметить, что не существует одной, единственной, причины, по которой Академия наук была сохранена и развивалась. Это случай множественной детерминации. Или, как теперь говорят, сверхдетерминации.

Самое первое, что нужно было сделать, и что первым было сделано — добиться членства в Академии людей, являющихся носителями государственной идеологии. Эта задача стала выполняться, начиная с выборов в Академию 1929 г. Советская власть, вставшая на путь модернизации, встретила неизбежное сопротивление и противодействие со стороны институтов традиционного общества и основной массы населения. Наделение академическими регалиями идеологов нового общества и придание статуса «научности» их работам были важными инструментами легитимизации правящей элиты и упрочения нового строя. Это касалось, главным образом, общественных и гуманитарных наук. Избранные академики не только формировали новую государственную идеологию, но и с позиций академического авторитета вели борьбу с оппонентами. Уже в 30-х гг. не существовало никаких школ в философии, истории, социологии, экономике, кроме марксистских. Но даже и в рамках таких школ не было места сомнениям и объективной критике существующих реалий. Кроме того, завоевание коммунистического плацдарма в Академии наук со временем привело к тому, что государственное управление наукой стало самоуправлением в рамках академической автономии. Ведь надежные и проверенные коммунистические кадры, конечно же, не могли допустить конфронтации и разногласий государства и Академии.

По сути, возведение государственной идеологии в ранг академической науки в конце 20-х -начале 30-х гг. было вынужденной мерой. Эта мера определялась слабостью государства и идеологической враждебностью населения, основу которого составляли крестьяне с мелкобуржуазной психологией. Обожествлять форсированную индустриализацию, массовую коллективизацию и неизбежную урбанизацию у них, в общем-то, не было никаких оснований. Однако любая власть на ранних этапах своего становления как никогда нуждается в союзниках. Союзником для советской власти и стала академическая наука.

Следующая причина сохранения Академии наук определялась характером научной среды. Ученые в своей массе не приняли идеалов революции и крайне скептически относились к Советской власти. В первые послереволюционные годы государство не особо заботилось и нецеремонилось с учеными — оно было занято исключительно задачами выживания. Достаточно вспомнить зимы 1918 и 1919 гг., которые удалось пережить не всем членам Академии. Или «пароходную» историю осени 1922 г.

Государственная позиция изменилось в 30-х гг. Вплотную приступив к планам социалистической реконструкции, власть столкнулась с многочисленными научными и техническими проблемами. Никто, кроме ученых, решить их не мог. Но сами ученые к тому времени не изменились. Возникло явное противоречие между государственной потребностью в ученых и враждебностью ученых к государству. Как его разрешить? Как всегда, путем компромисса. Но какого?

Ответ подсказала сама история. Академия наук — это элитный клуб, члены которого живут по собственному уставу и внутренним правилам. Они вполне могут не разделять официальную идеологию, вкусы общества и нравственные ориентиры. Им ничего не стоит, например, выписать из дореволюционной России швейцара и эксплуатировать его путем открывания дверей. Академия наук — это научная резервация, территориально расположенная в особых городках, престижных домах, дачных поселках. Обязательно включает в себя специальные лечебные учреждения, магазины, распределители. Наконец, Академия наук — это интеллектуальное гетто, участники которого отделены от населения стеной высокомерия, снобизма, материального достатка.

Принцип государственного контроля над Академией был сформулирован очень просто: делайте, что вам говорят, и живите так, как вам нравится. Если вам даже нравится хулить советскую власть и критиковать ее пороки — пусть. Но только чтобы критика не уходила за рамки Академии. Нравы Академии и академиков, конечно, могли шокировать советского обывателя, если он сталкивался с ними. Но в том-то и дело, что сам характер высокого учреждения и условия жизни академиков предполагали закрытость.

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

Такие отношения могут показаться парадоксальными. Например, академик И.П. Павлов был большим энтузиастом в обличении новых советских порядков. Но его научные труды выпускались на лучшей бумаге в лучшей типографии. Из его маленькой лаборатории сделали большой институт, а лабораторную базу превратили в научный городок. Никакого парадокса здесь не было. Научная деятельность академика была широко известна общественности (в том числе и за границей), в лучах его славы неизбежно отсвечивалось величие государства. Что же касается диссидентства, так то были интимные отношения власти и академика, тщательно скрытые от посторонних взглядов форматом Академии.

Особо опасными представлялись контакты оппозиционных ученых со студентами. Используя учебные аудитории в качестве дискуссионных площадок, а студентов в качестве публики, они с высоты своего научного авторитета объясняли характер власти.

Тот же академик И.П. Павлов, выступая в 1929 г. в 1-ом медицинском институте в Ленинграде, подверг резкой критике существующие государственные порядки:

«Мы жили и живём под неослабевающим режимом террора и насилия... Я все более вижу сходство нашей жизни с жизнью древних азиатских деспотий... Пощадите же Родину и нас. Мы живём в обществе, где государство — всё, а человек — ничто, а такое общество не имеет будущего, несмотря ни на какие Волховстрои и Днепрогэсы» [2, с. 24-25].

Научные кадры необходимо было вырвать из вузовской среды и переместить их в Академию наук. Перемещение явилось одной из причин, по которым университеты уже в 30-х гг. перестали быть научными центрами. Впрочем, с вузами было не все так однозначно.

Вузы к тому времени стали полностью советскими учреждениями, в которых идеологические ценности были поставлены выше квалификации и профессионализма. Особенно резко деградация вузовской среды проявилась в начале 30-х гг. Тогда по решению ВКП(б) в вузы, практически без экзаменов, на наиболее приоритетные специальности (главным образом, технические) был направлено несколько тысяч молодых коммунистов. Решающее значение при отборе абитуриентов (так называемых «парттысячников») имело пролетарское происхождение и опыт работы на различных руководящих должностях.

В упоминавшейся выше книге М. Поповского есть очень яркое свидетельство бывшего студента, который поступил в Киевский политехникум в 1930 г.

«Среди тех, перед кем буквально распахнулись двери института, были начальник губфинотде-ла, секретарь райкома партии, секретарь райкома комсомола, адъютант командира дивизии, сестра командарма. Средний возраст этой новой привилегированной касты - 25-30 лет, общекультурная и научная подготовка — ниже некуда.

Парттысячники, а они составляли в тридцатые годы изрядную и наиболее влиятельную часть студентов во всех технических вузах, внесли в институты дух доселе неведомый. Эти юные победители попросту презирали своих учителей. Парттысячник мог запросто накричать на профессора, оскорбить его. А их шуточкам над «хлюпиками интеллигентиками» конца не было. Обучение приняло характер какой-то непрерывной партизанской войны, в которой дозволялись любые приемы и методы.

Один такой студент из военных, приходя на экзамен, имел обыкновение класть на стол перед профессором заряженный наган. Ни о каком уважении младших к старшим, ни о каком увлечении наукой, ни о каком творческом порыве в таком институте и речи не было. Это было не постижение знаний, а их вымогательство у поверженного противника» [29, с. 36-37].

Как видно, изолировать нужно было не только студентов от ученых, но и ученых от студентов.

Наконец, третьей причиной, по которой была сохранена Академия наук, стала необходимость форсированной индустриализации и милитаризации экономики. Возможность, или скорее даже неизбежность, военного столкновения с капиталистическим миром сделалась особенно очевидной в 30-х гг. В этот период в стране была развернута широкая сеть научно-исследовательских учреждений, обеспечивающая развитие промышленного производства и массовое создание средств ведения войны. Особенно интенсивно процесс создания институтов проходил в начале 30-х гг. С 1928 по 1932 гг. количество научных институтов промышленности выросло с 28 до 137, а к 1939-му. их общее количество составило 146 [27, с. 279-280]. О значимости технической составляющей в предвоенном СССР говорит первый перечень высших учебных заведений, в которых, по решению Высшей аттестационной комиссии, с 1934 г. функционировали диссертационные советы. Половина из них находилась в подчинении промышленных наркоматов [7, с. 90].

Академия наук не могла остаться в стороне от индустриального строительства. В 1929 г. в АН была создана группа техники, а в 1935 г. образовано целое отделение. Это отделение получило

крайне абсурдное название - отделение технических наук. Абсурдным, с точки зрения науки, было не столько название, сколько деятельность. Появление технической компоненты в Академии наук отражало объективную потребность сближения результатов научного поиска и нужд практики. Первыми действительными членами Академии наук, выбранными по отделению, были «промышленные генералы».

Первоначально отделение было небольшим — в конце 30-х гг. в него входило всего 7 научноисследовательских институтов [7, с. 90]. Однако в руководстве Академии инженерная составляющая была значительной. В 1939 г. из 131 академика 30 входили в отделение технических наук. По числу действительных членов техническое отделение было самым большим из всех 8 отделений [21, с. 241].

Организация технических работ в такой форме имела свою логику. Было достаточно понятно, что работы прикладного характера более целесообразно вести на промышленных предприятиях и объектах. Поэтому академическую структуру избыточно не перегружали дополнительными организационными единицами. С другой стороны, высокая численность академиков технического отделения позволяла им активно вмешиваться в деятельность Академии, а в отдельных вопросах даже определять тематику ее работы. «Технические» академики - это, выражаясь современным языком, лоббисты крупных промышленных корпораций (наркоматов) в академической структуре. Перед ними стояла задача максимальной утилизации интеллектуальных, кадровых и материальных ресурсов Академии наук в интересах промышленного развития.

Концентрация наиболее квалифицированных научных и инженерных кадров в академических институтах и институтах промышленных наркоматов была обусловлена дефицитом времени, которым располагало советское руководство в условиях подготовки к войне. Академическая структура была идеальным местом приложения усилий работников, занятых решением прикладных технических проблем. Научные институты — это высокоспециализированные учреждения, обладающие хорошей материальной базой и квалифицированными сотрудниками. Их деятельность не расходуется на образовательный процесс и работу со студентами. Также они напрямую не участвуют в производстве с его постоянной штурмовщиной и текучкой.

Перемещение науки окончательно закрепило за вузами статус образовательных центров. Вся передовая наука и техническая мысль (передовая в некоторых направлениях даже по мировым меркам) стала исключительно академической и ведомственной. Это стало (наряду с идеологической нетерпимостью) еще одной причиной, обеспечивающей с 30-х гг. деградацию высшего образования.

Время и место, которые сформировали Академию наук СССР, определили ее облик. Она возникла в период обостренной классовой и идеологической борьбы между сторонниками традиционного общества и приверженцами модернизации. Академия наук принадлежала стране, которая находилась во враждебном мировом окружении, однако при этом сама была отсталой. Это был период истории, когда одна мировая война уже закончилась, а вторая еще не началась. Академия решала задачи выживания за счет задач развития. В ней доминировало конечное над начальным, прикладное над фундаментальным, практическое над теоретическим, тактическое над стратегическим, сиюминутное над вечным. Это была мобилизационная Академия, построенная на страхе и лести, репрессиях и поощрениях, эксплуатации и подвижничестве.

Тем не менее, Академия наук (что бы под ней не понимать, как бы к ней не относиться и кого бы к ней не относить) выполнила свою функцию. Сверхнапряжение человеческих ресурсов дало результаты, о которых говорят до сих пор и которыми пользуются до сих пор. Но любое сверхнапряжение не могло быть бесконечным. Оно не может быть даже продолжительным. Заканчивается все, рано или поздно.

Шансы и попытки

Важные изменения в действующих типах социальной организации происходят примерно через 25-30 лет. Считается, что такое время совпадает с продолжительностью максимальной биологической активности человека и является периодом полного обновления кадров организации. Новое поколение критически смотрит на существующие порядки и, как правило, не воспроизводит достижения и ошибки старшего поколения.

Мобилизационный тип академической организации науки, по всей видимости, не мог существовать более 25-30 лет. Если точкой начального отсчета взять 1929-й, год начала «советизации»

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

Академии, то на рубеже середины — конца 50-х гг. мобилизационная модель должна была исчерпать свой ресурс и быть демонтирована. Именно это и произошло. Вопрос, собственно, не в этом. Он в том, как это происходило. И в том, что пришло на смену.

Причины, по которым была сформирована мобилизационная академическая наука, со временем потеряли свою актуальность. Идеологическое противостояние Академии наук и государства было уже невозможно к началу 40-х гг. В 1939 г. в штате Академии было 131 действительных членов. Из них 29 имели стаж научной работы больше 20 лет, но меньше 29; 90 академиков занимались наукой 30 лет и больше. То есть свыше 90% академиков начинали свою научную карьеру в царской России. Рассмотрим другой показатель — продолжительность пребывания в звании академика. Больше половины академиков (68 из 131) пребывали в звании менее 5 лет. Всего же академиков со стажем менее 10 лет (то есть выбранных после 1929 г.) было 94, то есть больше 70% [21, с. 241]. Избранные при советской власти академики не могли не понимать, кому и чему они обязаны за столь высокое научное звание. Стаж научной работы академиков в данном случае говорит в пользу их высокого профессионализма, а продолжительность пребывания в звании свидетельствует о лояльности к Советской власти.

Для преодоления второй причины, связанной с концентрацией академических усилий на создании индустрии и военного оружия, потребовалось гораздо больше времени. Но и эта задача к середине 50-х гг. была решена. К этому времени СССР уже обладал развитой индустрией и одним из лучших в мире военно-промышленных комплексов. Конечным академическим усилием стало создание водородной бомбы. После ее успешных испытаний в августе 1953 г. непосредственное участие Академии наук СССР в решении практических задач перестало быть необходимостью.

Причин уже не было. Но очень ярко высветились пороки, без которых мобилизационная Академия существовать не могла. Прежде всего, идеологическое засилье привело к резкой деградации общественных отраслей науки. Общественные науки в какой-то степени успешно функционировали только первые советские десятилетия, когда были живы и творчески активны носители традиционной академической культуры. Среди членов Академии было немало заслуженных ученых, достаточно указать на С.Г. Струмилина, Е.С. Варгу, Е.В. Тарле. Но передать культуру последователям в рамках заидеологизированных академических структур не удалось. Удалось лишь произвести и в последующем воспроизвести услужливость, конъюнктурность, серость. К науке, разумеется, все это отношения уже не имело4. Это совсем не означает, что в общественных науках перестали появляться хорошие работы. Хорошие академические работы появлялись и в послевоенный период. Но авторы этих работ были вытеснены на периферию научной жизни, не имели высокого академического и административного авторитета.

Не меньший вред академической науке приносил государственный характер управления. Он был несовместим с принципами развития Академии, предполагающими публичный характер деятельности ее членов, открытость и доступность результатов деятельности, независимость суждений. Вопиющее противоречие между формальными предписаниями Устава Академии наук и неформальными практиками функционирования было источником деморализации академического сообщества. Академическая система была построена на компромиссе — хрупком психологическом, часто нарушаемом балансе между человеческой нравственностью и служебным долгом.

М.А. Поповский так описал это состояние.

«Уничтожаемая физически и разрушаемая нравственно, старая профессура сдавала одну позицию за другой. Почти никому из тех, кто сохранил свое место в Академии, во главе института или на университетской кафедре, не удалось сохранить себя в элементарной чистоте. Компромиссы, компромиссы.» [29, с. 26].

Еще одна острая проблема, обозначившаяся на рубеже 50-х гг., — неадекватность квалификации выпускников вузов и уровня развития науки и техники. Свою роль здесь сыграли оторванность лучших ученых от учебного процесса и практически полное уничтожение научной компоненты в вузах. Это противоречие, в частности, привело к созданию в 1951 г. знаменитого Московского физико-технического института (Физтеха). Успех получился на месте слома существовавшей вузовской системы. По замыслам его создателей, Физтех должен был управляться советом директоров академических институтов, а не государственным органом (министерством). Появление Физтеха явилось результатом противоречия между потребностью в специалистах, способных производить самые современные виды техники и вооружения, и консервативной образовательной системой. Вот как описывает историю создания Физтеха один из его выпускников:

4 Достаточно подробно на примере экономической науки этот процесс описан в работе [38].

«Фактически же Физтех был классическим примером внесистемного органа — традиционного инструмента российского государства, призванного оперативно решать проблемы, непосильные для громоздкой и медлительной бюрократической машины. Из той же серии, например, что и какая-нибудь Администрация президента, дублирующая своими функциями работу штатных министерств. Насущные оборонные нужды требовали более современных и гибких умов специалистов, чем успевали подготовить для них всевозможные «политехи», «бауманка» и так далее» [37, с. 231].

Несомненный успех новой учебной формы имел крайне локальный характер. Он был ограничен высокотехнологичным сектором советской науки и промышленности. Массовых попыток тиражирования этого опыта не было, и быть не могло. А отдельные попытки (например, этот опыт был использован при организации Новосибирского государственного университета) мало что дали. Сама система академической организации науки не допускала возможностей подобного рода клонирования.

Наконец, к середине 50-х гг. очень резко обозначился структурный перекос научных приоритетов. Ориентация Академии наук на прикладные исследования вела к деградации фундаментальных. Между тем, без работ фундаментального характера не могло быть найдено решение важнейших практических проблем. На этом акцентировали внимание руководителей государства и академии ученые, непосредственно связанные с фундаментальной наукой. Одним из первых тему соотношения науки и практики поднял П.Л. Капица в письме Н.С. Хрущеву в апреле 1954 г.

«Принято считать, что главная задача науки — это разрешать насущные трудности, стоящие перед нашим хозяйством. Конечно, наука должна это делать, но это не главное... Передовая наука не идет на поводу у практики, а сама создает новые направления в развитии культуры и этим меняет уклад нашей жизни » [16, с. 305].

Потребность в реформах во второй половине 50-х гг. была настолько очевидной, что академическое сообщество и государство не могли ее проигнорировать. По мнению К.В. Иванова, основными инициаторами реформы явились физики и представители биологической науки — противники «мичуринской биологии» [14]. Такой союз, конечно, не являлся случайным. Если рассматривать академические проблемы того времени с дилеммы «фундаментальное — прикладное», то общность проблем двух разных наук очевидна. Демаркационная линия, отделяющая науку от практики, оставила на одной стороне физиков и биологов, на другой — инженеров и агрономов. С точки зрения утилитарности научного знания и профанации академической науки, представители «технических» наук мало чем отличались от последователей учения Т.Д. Лысенко. Консолидация физиков и биологов стала необходимостью в противостоянии с академическими силами, для которых принцип «наука на службе производства» был основополагающим.

Особую роль в преобразовании Академии наук сыграла группа физиков-ядерщиков во главе с Курчатовым И. В. К середине 50-х гг. физики-ядерщики завершили свои работы по созданию ядерной и водородной бомбы и вернулись с «объектов» в академические институты. Они были заинтересованы в наращивании объемов фундаментальных работ, расширении контактов с зарубежными коллегами и снятии ограничений, часто весьма надуманных, на публикацию результатов деятельности. Их амбиции подкреплялись возможностями — высоким общественным авторитетом, вхождением в высшие эшелоны власти, независимостью в решении научных вопросов от Академии наук и ее идеологического руководства. Желание физиков демократизировать науку и вернуть ее подлинный характер встретило сопротивление представителей отделений общественных и технических наук. Последние вполне справедливо и отчетливо в притязаниях физиков увидели угрозу потери своего научного могущества и академического влияния. Конфликт в академической среде был неизбежен.

Достаточно подробно суть реформирования Академии наук СССР в конце 50-х гг. раскрыта в упоминавшейся работе К.В. Иванова. Очень кратко это можно представить так. После письма П.Л. Капицы в апреле 1954 г. Н.С. Хрущеву в Академии наук создается несколько комиссий, цель которых заключается в проверке деятельности отделений Академии и обосновании изменений в системе управления наукой. Одна из этих комиссий, комиссия под руководством академика И.В. Курчатова, в июне 1954 г. пришла к выводам о том, что советские исследования в ядерной физике отстают от американских и что причиной отставания следует считать недостаточное внимание решению теоретических проблем.

Наиболее радикальным реформатором и последовательным защитником интересов фундаментальной науки являлся П.Л. Капица. В 1956 г. он публично на собрании актива Академии наук озвучил предложения, связанные с переводом Академии наук на фундаментальные исследования и организационным отделением от Академии прикладного сектора.

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

«Может быть, в дальнейшем, по мере роста нашей промышленности, нужно вообще упразднить в Академии целый ряд областей науки и передать их в разные отрасли промышленности? Тогда примерно через 20-30 лет вообще от Академии мало что останется. А зато наука в промышленности будет расти и она будет очень близка к практике. Весь вопрос в том, что нужно четко определить главные задачи Академии: что должны делать коллективы ученых в Академии и что не может выполняться научными учреждениями в промышленности. Нужно эти задачи четко определить и развивать. И не отвлекать Академию от этих задач, чтобы она эффективно работала. При этом все, что можно передать в промышленность, нужно изъять из Академии наук» [17, с. 178-179].

Предложения физиков-ядерщиков и академика Капицы П.Л. легли в основу секретной записки, которую направили в Центральный комитет партии Президент Академии наук СССР Н.А. Несмеянов, Председатель государственного комитета по новой технике В.А. Малышев и министр образования СССР В.П. Елютин. В записке авторы видели причину отставания советской науки от западной в том, что «связь с промышленностью подменяется у нас привязанностью к промышленности». Поэтому «нужно, чтобы наука не была на поводу у промышленности». С этой целью авторы записки предложили фундаментальные исследования сосредоточить в Академии наук и крупных вузах, а прикладные перенести в отраслевые НИИ, специальные вузовские кафедры и заводские лаборатории.

Закрытая деятельность Н.А. Несмеянова по составлению записок в ЦК сопровождалась открытыми выпадами против представителей Отделения технических наук. В начале 1956 г., выступая на XX съезде, Н.А. Несмеянов заявил, что Академия наук СССР не должна заниматься такими тривиальными исследованиями, как разработка конструкций автоматических дверей для ресторана «Прага» или изобретение новых видов стали для перьевых ручек.

В конце концов, позицию Академии удалось донести до высших государственных лиц. В июне 1959 г. состоялся Пленум ЦК КПСС, посвященный ускорению научно-технического прогресса. На этом Пленуме Н.С. Хрущев призвал убрать из Академии наук ряд прикладных институтов:

«Думаю, что создалось трудное положение в некоторых научных учреждениях Академии наук. Со мною отдельные ученые могут не согласиться, но я считаю, что неразумно, когда в Академию наук включили вопросы металлургии, угольной промышленности. Ведь раньше в Академии наук не было этих отраслей.

Но вот взяли замечательного инженера и крупного ученого товарища Бардина. Он строил Кузнецкий комбинат, теперь посадили его в Академию. И он правильно стал добиваться, чтобы ему построили соответствующий институт в Москве. Примерно так же получилось с крупным специалистом по углю академиком Шевяковым...

Что же, товарищи, разве наука хуже может развиваться в Свердловске, Сталине или в Днепропетровске, чем в Москве? Это неверно. Там, где жизнь, там и наука... Лучше пойти по другому пути. Давайте создавать лаборатории при заводах, при фабриках, создавать институты и другие научные центры при совнархозах, куда наряду с опытными, известными учеными выдвигать больше молодежи... » (Цитировано по [14]).

Через месяц в газете «Известия» была опубликована статья первого советского лауреата Нобелевской премии, академика Н.Н. Семенова. В ней он поддержал инициативы Н.С. Хрущева об освобождении Академии от прикладных исследований. Через несколько дней в той же газете была опубликована ответная статья руководителя Отделения технических наук академика И.П. Бардина. В ней он доказывал целесообразность функционирования фундаментальной и прикладной науки в рамках единой академической организации. Всего же в течение двух месяцев были опубликовано около десяти статей, рассматривающих отношения науки и практики. Большинство из них осуждали позицию Н.Н. Семенова. Однако публичная дискуссия не повлияла на принятые политические решения.

В апреле 1961 г. было принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о реорганизации Академии наук. Как отмечает Иванов К.В., всего из состава Академии было выведено около 50 институтов и 7 филиалов, принадлежавших, в основном, Отделению технических наук. Число сотрудников этих организаций составило более 20 тыс. человек. Постановление лишило Академию около половины институтов и около трети сотрудников. Наконец, в том же году в Академии было упразднено Отделение технических наук.

Реформирование Академии наук в конце 50-х — начале 60-х гг. дало некоторый положительный эффект. Он выразился, прежде всего, в ослаблении внутреннего академического идеологического воздействия. Деятельность Отделения общественных наук удалось купировать в рамках гуманитарных и общественных отраслей знаний. Ученые Отделения впредь не вмешивались в дея-

тельность представителей естественных наук. Серьезный урон понесла прикладная академическая деятельность. В этот период произошла реабилитация генетики, был подорван авторитет практической агробиологии. Тем не менее, основных целей реформа не достигла.

Прежде всего, Академии не удалось освободиться от государственного и идеологического воздействия. Государство по-прежнему активно вмешивалось в деятельность Академии, а различные академические группировки использовали это качестве внешней силы для реализации своих узких интересов в научном сообществе. Как и раньше, идеология доминировала в истории, философии, экономике, праве.

Руководство Академии в вопросах реформирования проявило крайнюю осторожность. Эта осторожность не была напрасной. Как отмечает К.В. Иванов, в это же время аналогичная реформа была произведена в Вооруженных Силах. Министр обороны Г.К. Жуков издал несколько приказов, ослабляющих роль партии и снижающих влияние политических работников в войсках. Эти меры министра обороны привели к прямо обратному результату — идеологическая работа в армии была только усилена, сам Г.К. Жуков в октябре 1957 г. был освобожден от должности министра обороны [14, с. 208]. По всей видимости, для деидеологизации и десоветизации Академии наук в тот временной период не было политических предпосылок.

Не удалось решить проблему кадрового обеспечения и найти организационные формы соединения академической науки и вузов. Проблема эта выходила за рамки компетенции Академии и не затрагивала напрямую интересов академического сообщества. И потому вряд ли ей уделялось пристальное внимание.

Наконец, несмотря на очевидные результаты борьбы, Академии наук так и не удалось освободиться от прикладных исследований и исследователей. Уже в 1963 г. на базе реорганизованного Отделения технических наук были созданы Отделение физико-технических проблем энергетики и Отделение механики и процессов управления5.

Однако на этом реформаторский потенциал не был исчерпан. Последний импульс исходил от сторонников сохранения существующей организации Академии наук. Автором инициативы был один из лучших организаторов советской науки академик М.А. Лаврентьев, а ее результатом стала организация в конце 50-х гг. Сибирского отделения Академии наук. Сибирская наука и ее центр в лице Новосибирского Академгородка — это последняя отчаянная попытка технократической академической элиты адаптировать существующую организацию науки к современным условиям, разрешить на новой территории и в новых экономических условиях накопленные противоречия.

Проект создания центра науки в Сибири был поддержан государством, которое было заинтересовано в децентрализации науки и ее территориальном приближении к промышленности и местам нового промышленного освоения. Принципы создания нового научного центра были сформулированы М.А. Лаврентьевым в 1957 г. Всего их было три. Первый — комплексное решение разными отраслями науки крупных проблем; второй - тесная связь с производством; и третий — соединение науки и образования [6, с. 125-128]. По существу, это были даже не принципы, а декларации, банально констатирующие направления решения актуальных проблем академической науки. Первый принцип -принцип комплексности, констатировал колоссальное разрастание и неоднородность Академии, невозможность бюрократических органов Президиума АН СССР координировать и планировать развитие науки. Второй принцип отражал слабое использование результатов прикладных исследований (так называемая «проблема внедрения») и отставание прикладной академической науки от ведомственной. Наконец, третий принцип отражал слабость вузовской системы и ее неспособность производить кадры, отвечающие нуждам науки и производства. Что касается организационного построения науки на востоке страны, то концептуально оно ничем не отличалось от существующего.

Спустя 5 лет, в 1962 г., М.А. Лаврентьев направил недавно избранному Президенту Академии наук СССР академику М.В. Келдышу докладную записку. Формально записка отражала состояние науки. Фактически же записку можно считать приговором существующей системе организации науки в СССР.

«1. Наука и подготовка научных кадров

а) Острый дефицит ведущих ученых, особенно в областях математики, механики, физики.

б) В вузах нет науки; это особенно относится к математике, физике, новым направлениям химии.

в) Низкий уровень профессорско-преподавательского состава.

г) Перегрузка программ без учета эволюции науки и возможностей по-настоящему усвоить материал.

д) Перегрузка учебно-лабораторных помещений и общежитий.

5 По крайней мере, именно так сказано на официальном сайте Российской академии наук (www.ras.ru/sciencestructure/ departments.aspx).

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

TERRA ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

е) Выпускники на 50-80% используются не по назначению. Слабая профессура учит не предмету, а получению (без знаний) положительных оценок на экзаменах.

2. Наука и реализация ее идей в технике

а) При внедрении новых идей, как правило, трудно убедить делать опытные образцы.

б) Еще большие трудности встречаются при организации серийного производства.

в) В отраслевых институтах, в КБ, на заводах нет материальной заинтересованности в проведении нового. Риск не оправдан.

г) Премиальная система в институтах АН не учитывает значения внедрения.

д) Ученые, как правило, даже по своей специальности не знают нужд промышленности, народного хозяйства. Промышленность не знает возможностей науки и практических достижений других ведомств» [6, с. 438-439].

В масштабах страны решить проблемы не удалось. Не удалось их решить даже в масштабах Сибирского отделения. По образцу Физтеха удалось создать только один вуз — Новосибирский государственный университет. Качество преподавания было в нем высоким только в первое время, когда руководители и ученые академических институтов усиленно комплектовали свои лаборатории. В дальнейшем, по мере насыщения институтов кадрами, их интерес к поиску талантливой молодежи и преподаванию пропал. Не удалось закрепить и высококвалифицированные научные кадры, которые переехали в Новосибирск из Москвы и Ленинграда. Свою роль здесь сыграла территориальная асимметрия, резкие контрасты жизни центра и периферии. Наконец, «пояс внедрения», о котором так много мечтал М.А. Лаврентьев, оказался утопией, для реализации которой не были созданы ни организационные, ни материальные предпосылки.

Затея с самого начала была обречена на поражение. Колоссальные материальные, финансовые, кадровые, административные и медийные ресурсы, вложенные в Новосибирский Академгородок, неизбежно должны были омертвиться. Это был лишь вопрос времени. И времени достаточно непродолжительного. Потенциал Новосибирского Академгородка, по мнению его достаточно объективных хроникеров, был исчерпан уже в конце 70-х гг. [11, с. 259-272]. Новосибирский Академгородок за неполные 20 лет прошел тот же путь, который ранее прошла вся советская академическая наука. Это был путь от короткого яркого триумфа до застоя и последующей деградации.

Новосибирский Академгородок — это чистый эксперимент, поставленный в первозданной сибирской тайге. Его цель заключалась в том, чтобы дать ответ на вопрос — может или не может эффективно функционировать существующая наука. Наука, которая отделена от промышленности и которая не соединена с образованием. В которой главенствуют академические бюрократические кланы, а верховодят тесно связанные с государством идеологи из Отделения общественных наук. Наука, чье развитие планируется государственными идеологами, а воплощается крупными идеалистами и мелкими карьеристами. Наука, основной целью которой является обслуживание на платной основе промышленности, а точнее, самого состоятельного и солидного клиента — военнопромышленного комплекса.

Если связывать название Академии с именем государственного руководителя, причастного к ее созданию, то Академию наук СССР с полным правом можно назвать сталинской академией. С ней произошло то же, что происходит с зоной, которую однажды вдруг расконвоировали. Это — по-прежнему зона. Но зона, лишенная как внешнего принуждения, так и внутренней мотивации. У реформаторов сталинской Академии наук ничего не получилось. Ничего не получилось и у сторонников ее сохранения. Новую эффективную систему создать не удалось. Не удалось повысить и эффективность старой. Это основной результат «ревущих шестидесятых». И итог деятельности людей, которые до сих пор с непонятной гордостью называют себя «шестидесятниками». Сталинская мобилизационная модель Академии наук дожила до конца СССР. Продолжает она жить и в сегодняшней России.

Жизнь в стиле light

О том, в каком состоянии оказалась Академия наук после 1992 г., написано очень много. Большинство авторов указывают на сокращение финансирования научных исследований, низкие заработные платы научных работников, отток кадров за границу, увеличение возраста исследователей и т.д. Достаточно справедливо говорится о снижении престижа науки и о связанном с этим распространении в обществе различных мистических, иррациональных, религиозных и псевдонаучных

учений. Вряд ли стоит рассуждать на эти темы дальше. Стоит поговорить о другом, - о том, почему так произошло.

Численность научных работников РАН незначительна, в середине нулевых годов она составляла 55 тыс. чел.6. Но даже эта, не слишком высокая, цифра не отражает подлинный интеллектуальный потенциал Академии, перенасыщенный всякого рода балластом. По некоторым независимым исследованиям, в России всего 10-12 тыс. ученых, чья деятельность соответствует минимальным требованиям публикационной активности [8, с. 56]. Собственно говоря, для создания приемлемых условий такому мизерному количеству работников Академии не нужны значительные (с точки зрения размера ВВП и федерального бюджета России) средства. Между тем, этих средств у Академии нет. Почему?

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Подавляющее большинство объяснений являются конспирологическими. В левой и патриотической литературе приводятся доводы о том, что государству не нужны умные люди, потому что они видят преступления власти. И потому государство делает все возможное для снижения интеллектуального уровня общества. В правых и либеральных кругах принято считать, что подобная государственная политика является пролоббированным механизмом перераспределения бюджетных средств между различными группами интеллектуалов. Кроме того, финансовая дискриминация является инструментом изъятия имущества РАН (главным образом исторических зданий и ценных земель). По непонятным причинам, последнее объяснение чрезвычайно популярно в академической среде.

Стоит сразу отметить, что никакого злого умысла у государства по отношению к науке нет и быть не может. Да и ценность академического имущества, в общем-то, ничтожна. Она не стоит громких скандалов, которые неизбежно будут сопровождать ее отчуждение. Основная причина, по которой академическая наука переживает кризис, связана с ее ненужностью и бесполезностью для современного российского государства. Выше было указано, что состав Академии наук неоднороден, условно его можно разделить на три части — фундаментальную, прикладную и идеологическую. Рассмотрим изменения этих частей за последние двадцать лет.

Все усилия правящей элиты в это время были направлены на захват власти, ее последующее удержание и собственную легитимизацию в глазах населения. Такой период в любой истории и в любом государстве — не самый лучший для занятия наукой. Власть, располагающая крайне ограниченными ресурсами, направляет их для завоевания симпатий и поддержки массы населения, а не для кучки ученых, занимающихся непонятно чем и непонятно для чего. В России такой период длится уже два десятилетия, и его окончание не просматривается.

Основная причина, по которой не уделялось внимание фундаментальной науке, — отсутствие потребности в прикладных исследованиях и разработках. Немного статистики. Основным заказчиком прикладных исследований академических институтов был военно-промышленный комплекс. Например, доля военных заказов в институтах Новосибирского Академгородка, по оценке бывшего министра науки РФ Б. Салтыкова, в конце 80-х гг. составляла 70-75% [33, с. 27]. Удельный вес военных расходов в ретроспективной структуре ВВП в этот же период времени в РСФСР, по оценке Г.И. Ханина, равнялся 20% [42, с. 401-402]. В середине нулевых годов удельный вес военных расходов в структуре ВВП колебался в пределах 2,2-2,7% [32, с. 365]. Сократился не только удельный вес военных расходов в ВВП, но и сам его размер. По альтернативным расчетам, в 2007 г. ВВП составил только 87,4% от уровня конца 80-х гг. прошлого столетия [43]. Это значит, что за последние 20 лет военные расходы сократились примерно в 10 раз. Эта величина дает достаточно примерное представление о том, во сколько раз реально уменьшился военный заказ академическим институтам прикладного характера.

Гипотетически существовала возможность перепрофилировать мощности институтов на выполнение заказов, связанных с производством потребительских товаров. С этой точки зрения, существовала крайне благоприятная рыночная конъюнктура — за последние 20 лет объем внутреннего розничного товарооборота вырос в 2,1 раза [39, с. 5-20]. Но конверсия, как известно, не удалась. Насыщение потребительского рынка осуществлялось (и осуществляется) за счет импорта. Особенно велика доля иностранных поставок (от 75 до 90%) в потребительских секторах, использующих последние научные разработки — бытовая и цифровая техника, автомобили, рынок лекарств, средства химии. Наконец, не удалось использовать возможности, связанные с насыщением рынка инвестиционными товарами. Примерно 60% из них также имеют импортное происхождение. По большому счету, академическая прикладная наука не имеет рынка сбыта своих разработок.

6 Если говорить точнее, численность научных работников в 2005 г. равнялась 55281 чел., а общая численность сотрудников РАН - 112 370 (Данные официального сайта РАН: www.ras.ru).

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

Впрочем, исключения все-таки есть. Это главным образом те академические институты и структуры, которые обслуживают интересы сырьевых компаний. Идея превращения России в «энергетическую сверхдержаву» во многом определяет приоритеты деятельности академической науки. Сегодня, например, самая престижная отечественная награда — премия «Глобальная энергия». Эту премию Россия пытается сделать самой престижной в мире среди ученых, работающих в области энергетики. Иностранные ученые получают эту премию за работы, связанные с теоретическими исследованиями энергетических процессов и с поиском новых видов источников энергии. Что касается российских лауреатов, то вклад многих из них заключается в руководстве институтами, которые были задействованы в открытии и разработке сырьевых месторождений. По мнению некоторых руководителей Академии наук, именно эти разработки будут обеспечивать будущее России. Этой же логикой объясняются усилия России в изучении Арктики и попытки установления контроля над ее шельфом, для чего привлекаются академические силы.

Сложные отношения складываются между государством и общественными науками РАН. Их функция не претерпела никаких изменений с советских времен. Она по-прежнему сводится к идеологическому обслуживанию власти. Многие представители общественных наук, не занятые или частично занятые на этом поприще, нашли себя в безопасных и отвлеченных интеллектуальных упражнениях, не имеющих никакого отношения к объективному пониманию происходящих процессов. Тем не менее, сегодня эти отношения переживают острый кризис. Достаточно сказать, что все последние десятилетия, кроме последнего, авторитет ученых-обществоведов был достаточно высок у государственных руководителей. С помощью ученых разрабатывались различные государственные планы и программы социально-экономических преобразований. Многие ученые занимали высокие посты в структурах власти. Двое из них — Е.Т. Гайдар в 1992 г. и Е.М. Примаков в 1998-1999 гг. — возглавляли Правительство РФ. Как бы ни относиться к этой деятельности и как бы ни оценивать ее результаты, был очевиден факт тесной связи государственной и ученой среды. Все изменилось после 1998 г., после прихода к власти В.В. Путина. Ученых больше ни о чем не спрашивают и ни по каким вопросам с ними не советуются. По всей видимости, академические институты общественного направления окончательно растеряли остатки своего авторитета.

И, тем не менее — почему такие отношения? Строго рассуждая, государственный интерес к общественной науке определяется двумя достаточно утилитарными соображениями. Первое — наука должна вооружать власть знаниями о происходящих в обществе процессах, предупреждать о возможных кризисах и предлагать пути их решения. Второе — наука, с высот своего авторитета, должна подкреплять в массовом сознании действия властей, придавать им характер научности и объективности. Современная академическая наука этим соображениям власти не отвечает.

Общественная наука все последнее время была занята исключительно сочинением разного рода идеологических манифестов. В последние 20 лет их было много — удвоение ВВП, разработка социально-экономических программ развития отраслей и регионов, поиск мифического «среднего класса», борьба с «фальсификаторами истории» и т.д. Эта бурная деятельность окончательно уничтожила у научного сообщества (по крайней мере, у его официальной части) всякое понимание реальности и потому вывела сообщество из советников власти. Очень хорошо эта тема на примере экономической науке изложена в работе Г.И. Ханина [41].

Можно вспомнить, например, о том, что еще в августе 2008 г. на сочинском форуме предлагалось удвоение ВВП считать «клиническим фактом». Спустя месяц досталось слову «кризис» применительно к российской экономике. В это же время делались заявления о том, что Россия — это «тихая гавань в море финансов». Очевидно, что руководители многих высоких уровней не понимали, что происходит в стране. Ответственность, разумеется, была возложена на экономическую науку. Теперь уже бывший министр финансов Алексей Кудрин в декабре 2009 г. на открытии первого российского экономического конгресса предъявил экономическому сообществу тяжелые обвинения. По мнению министра, экономисты «проспали» кризис, не предупредили Правительство, не заметили финансовых пузырей и просмотрели угрозы, связанные с негативными рисками [12].

Позиция государства здесь, конечно, двусмысленная. Сначала оно не финансирует науку, а потом публично указывает на ее жалкое и униженное состояние. В окружении высших чиновников уже давно нет сколько-нибудь ярких ученых — они неизбежно отторгаются по идеологическим соображениям. В результате государство во многих случаях ведет себя как деспот из восточной притчи, казнивший гонца за то, что тот доставил ему плохие вести.

Для реализации второго интереса власти к академической науке, связанного с легитимизацией и оправданием своих действий, последней необходимо иметь высокий общественный авторитет.

Если авторитета нет, то никакая услужливость перед властью не может его компенсировать. Однако авторитета у общественной академической науки нет. Это легко понять, если обратиться к различным рейтингам. Вот некоторые примеры. В 2005 г. был реализован проект «Интеллектуальная Россия». В рамках проекта составлен рейтинг 100 ведущих социогуманитарных мыслителей. В этот рейтинг попали 5 академиков и 1 член-корреспондент РАН7. В 2008 г. в институте экономики переходного периода было проведено исследование, цель которого заключалась в выявлении наиболее авторитетных экономистов. Из 20 экономистов, опубликовавших наибольшее количество статей в ведущих российских изданиях, 1 академик и ни одного член-корреспондента. Из 55 экономистов, названных экспертами лучшими, 5 академиков и ни одного член-корреспондента 8. Один из последних рейтингов — рейтинг журнала «Русский репортер». Авторы рейтинга отобрали 40 самых влиятельных экономистов и социологов за период 2000-2010 гг. В нем оказался один академик РАН и ни одного член-корреспондента РАН [1].

К составителям рейтинга и тем, кто туда попал, можно относиться, конечно, по-разному. Одно несомненно — академическое сообщество не имеет высокого общественного влияния, а официальная академическая карьера ученого больше не связана с уровнем его профессионализма и общественно признанным вкладом в решение научных проблем. Поэтому нет ничего удивительного в том, что общество смотрит на Отделение общественных наук РАН как на нечто дистанцирующееся от актуального мэйнстрима современного социального знания.

Проблема здесь, разумеется, не в Академии наук. Она — в современном российском государстве. Все последние двадцать лет оно было занято созданием экономики спроса и формированием ее основной движущей социальной силы — массового потребителя. Все функции государства были сведены исключительно к оформлению сырьевого трафика и перераспределению полученной ренты между различными социальными группами. В этой ситуации Академия наук, сформировавшаяся в советское время и построенная на мобилизационных принципах, неадекватна сегодняшнему государству и интересам власти, ибо она продолжает решать те задачи, которых сегодня нет. А те, которые есть, можно вполне решить и без Академии.

Справедливо рассуждая, призывы ликвидировать РАН, возникшие в начале 90-х гг. и продолжающиеся до сих пор, имеют под собой объективную основу. Если бы ликвидация действительно состоялась, то, по нашему мнению, никакого урона для современного государства и ущерба для сырьевой экономики она бы не принесла. Тем не менее, Академия наук была сохранена. Почему?

Основная причина, по которой Академия наук существует, — социальная. Опросы научных сотрудников РАН, проведенные в середине нулевых годов, показали корпоративную солидарность ученых и их высокую готовность отстаивать свои интересы. Из числа опрошенных ученых 57% считают, что в случае закрытия институтов будут организованы акции протеста, а 58% намерены принять в них личное участие [4]. К гипотетическим акциям протеста нужно еще добавить публицистические возможности Академии, наличие в ней целого штата профессиональных «пропагандистов» и возможность лоббирования ее интересов на всех уровнях и во всех ветвях власти. Государству гораздо проще содержать Академию, чем ликвидировать последствия ее закрытия. Объем финансирования РАН — это найденная эмпирическим путем величина, позволяющая сдерживать протестные настроения научных сотрудников, но при этом не перегружать бюджет не связанными с этой целью расходами.

Сегодняшняя РАН — это, по большому счету, организация социального обеспечения. От работников Академии требуется делать только одно — ничего не делать. Сегодняшние академические институты, особенно если учесть средний возраст их обитателей, напоминают дневные собесы. Это достаточно милый и уютный мир. На подоконниках выращивают цветы и рассаду для дач. В больших пустынных коридорах продают одежду и книги. В институтах организованы бесплатные медицинские кабинеты. Через профсоюзы распространяются абонементы в бассейн и путевки в дома отдыха. Времяпрепровождение заключается в бесконечных чаепитиях, дружеских беседах, обсуждении семейных и дачных проблем.

Согласно приведенному выше исследованию, доля непродуктивных ученых в гуманитарном секторе Академии наук достигает 90%, в негуманитарном — 53 [4]. В институтах сложилась обстановка, которая, по большому счету, устраивает основную массу никчемных научных работников.

Из этого не следует, что создавшееся положение устраивает всех и во всем. Ведь государственная политика в отношении Академии не отвечает задаче развития науки и противоречит долгосрочным профес-

7 Результаты исследования изложены на сайте «Интеллектуальная Россия». Там же приведена методология получения данных. (http://www.intelros.ru/2007/10/22/rejjting_ot_30122004_vypusk_1_russkaja_versija.html).

8 Материалы размещены на официальном сайте института (http://www.iep.ru/files/text/other/Econom.pdf).

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

сиональным интересам научного сообщества. Научное сообщество это очень хорошо осознает. Ситуация здесь является такой же, как и в государстве. Проведение рыночных реформ не опиралось на поддержку населения и не отвечало интересам какой-либо массовой социальной группы. Поэтому электоральная поддержка была компенсирована административным ресурсом. Для развития последнего потребовалось создать громадный бюрократический аппарат, который в настоящее время по численности примерно в 2 раза превышает позднесоветский. То же самое происходило и в РАН. Если реформа не соответствует интересам научного сообщества, значит, для ее проведения необходимо опираться на бюрократическую систему управления. Это объясняет увеличение численности членов Академии. В 1991 г. в АН СССР было 320 академиков и 580 член-корреспондентов. В настоящее время в РАН насчитывается 522 академика и 842 член-корреспондента [8, с. 56]. Число академиков увеличивается не тогда, когда растет наука, а тогда, когда она кончается или вообще уже кончилась — таков социальный закон академической организации.

Между управленческим блоком государства и академии действует, как представляется, неформальное соглашение. Смысл его в том, что руководители Академии по своему усмотрению распоряжаются материальными, финансовыми и кадровыми активами академии. Государство, даже в случаях явного нарушения закона и устава, в дела академии не вмешивается. За это руководство академии обязуется контролировать ситуацию в научных учреждениях, не допускать конфронтации академического сообщества и государства и препятствовать «диссидентской» деятельности. Руководители Академии и институтов хорошо понимают, что в основе их статуса лежит не столько научная деятельность (эффективность которой явно проблематична), а контроль квалифицированного и амбициозного человеческого ресурса. И потому делают все возможное для сохранения численности институтов и сохранения нейтралитета научных коллективов по отношению к государству. Неизбежным следствием соглашения стали факты криминализации Академии, коррумпированности. Об этом много пишут критики РАН.

Впрочем, назвать благополучным положение руководителей Академии и руководителей институтов всё равно нельзя. С одной стороны, они постоянно сталкиваются с недовольством и претензиями наиболее квалифицированных и порядочных ученых. Эти, странным образом сохранившиеся, ученые заинтересованы в научных исследованиях, в наращивании академических ресурсов для их проведения и потому требуют более решительной позиции от Академии. С другой стороны, со стороны государственных чиновников, позиция к академикам более чем презрительная. В случаях своего несогласия в вопросах отношения науки с государством руководители Академии, подобно дореволюционным коллегам, никак не могут решиться на явное выражение своей позиции. Как писал по аналогичному поводу С. Кургинян, только у себя на кухне бандерлоги могут называть Каа жалким желтым червяком. Однако стоит им только увидеть громадного удава, как они обязательно впадают в ступор. Наконец, и вознаграждение за эту, в высшей степени неблагодарную, работу трудно назвать выдающимся. Статус академика и член-корреспондента РАН и близко не напоминает статус их предшественников из АН СССР.

Однако самой большой проблемой сегодняшней Академии наук является то, что обобщённо можно обозначить как её «деморализация», которая явилась ответом на нерешенный характер ее статуса и несовпадение формальных предписаний ее деятельности повседневным практикам. Академия наук совмещает несовместимое и потому множество вопросов ее функционирования не могут найти решения в рамках существующей организации.

Помимо этого, никуда не делась и ставшая традиционной с советских времен для Академии дезориентация, в основе которой лежит организационное академическое противоречие между наукой и результатами ее использования. В 2010 г. руководитель Сибирского отделения РАН написал следующее.

«У меня в кабинете висит цитата из выступления В.В. Путина: «Будущее фундаментальной науки прямо зависит от ее способности обеспечить инновационный рост в стране». Однако за годы, когда результаты научных исследований в стране были крайне невостребованными, многие ученые стали склоняться к мнению, что наука может устраниться от решения важных государственных задач, спрятаться в своей башне из слоновой кости.

Это очень опасное заблуждение может привести к тому, что Академию вообще вынуждены будут закрыть: претендентов на бюджетные деньги очень много, особенно в условиях кризиса. И может возобладать мнение, что тратить деньги на бюджетную организацию, которая занимается чистой наукой, чем-то таким, что она сама определяет для себя, слишком расточительно...

На мой взгляд, неверна сама постановка вопроса о том, что наука должна ограничиться фундаментальными знаниями, потому что любой фундаментальный результат рано или поздно получает практическое применение. Хотя иногда между открытием и его практической реализацией проходят годы, десятилетия и даже столетия» [3].

Спустя несколько месяцев другой академик в том же журнале выразил свое мнение о науке:

«Наука никому ничего не должна. Наука существует для того, чтобы быть наукой. «Роза — это роза, это роза, это роза». Дайте этой розе расцвести, и остальное приложится. Наука будет производить знания, промышленность будет их использовать. Но роза — это нежное растение» [12].

Складывается ощущение, что в Академии с 1959 г. ничего не произошло. Ощущение это, конечно же, ошибочное — время не может стоять на месте и безжалостно расправляется с теми, кто так не считает. Общественная дискуссия о том, что есть Академия наук, началась в 1959 г. и продолжается. Она «деградировала»: от центральной газеты «Известия» с тиражом 2,3 млн экз. до провинциального сибирского журнала «ЭКО» с тиражом 1430 экз. И нет оснований считать эту точку деградации конечной.

Следует ли из вышеизложенного, что Академию наук необходимо ликвидировать? Нет, Академию наук ликвидировать не нужно. Более того, не надо ее и реформировать. С ней вообще ничего не надо делать. По крайней мере, в ближайшее время.

Будущее: смутные контуры

Проблемы Академии наук очевидны. Совсем неочевидны пути их решения. Они во многом связаны с видением того, что должно прийти на смену сегодняшней РАН. Очень широкое распространение получила идея о необходимости ликвидации РАН. Родилась идея в либеральных кругах, ориентированных на западные организационные идеалы и рыночные принципы. Финансовая часть предполагаемой научной реформы заключается в том, что на смену Академии должны прийти фонды, на конкурсной основе распределяющие бюджетные средства. Организационная часть реформы состоит в передаче кадровых и материальных ресурсов Академии российским университетам9. Единственный аргумент в пользу такого реформирования — опыт развитых стран. Либеральные экономисты считают любой тезис доказанным, если ему есть практическое подтверждение эффективности в мировой практике. Впрочем, сторонники сохранения Академии в существующем виде ничем не лучше. Если реформаторы видят свои идеалы в географии, то консерваторы в истории. Считается, что стоит назвать несколько известных имен и несколько проектов из славного советского прошлого, как все претензии к Академии должны упраздниться.

Что может дать такая реформа? Насколько эффективна деятельность существующих российских фондов, прежде всего, РГНФ и РФФИ? Фонды функционируют в том же экономическом и правовом поле, что и РАН. Отбор работ во многом осуществляется теми же сотрудниками РАН. Есть ли хоть какие-то доказательства того, что эти фонды менее коррумпированы и более результативны? Попытки перевести финансовые потоки Академии через фонды — это не что иное, как борьба за ресурсы между различными группами исследователей. Простое механическое перераспределение государственных средств, конечно же, не может повысить эффективность науки.

С вузами ситуация еще более очевидна. Известно положение российских вузов в различных международных рейтингах, которым в последнее время уделяется пристальное внимание. Открытая критика системы высшего образования и констатация недостойного места в мире российских вузов прозвучала со стороны Д.А. Медведева еще в 2008 г. Что изменилось с тех пор? Все усилия были направлены не на повышения рейтинга вузов, а на построение собственного российского рейтинга. Отечественный рейтинг «РейтОР» не отличается большой прозрачностью показателей и хорошим описанием методики построения. Зато в нем из 430 лучших университетов мира 69 российских вузов [10, с. 137-150].

Если исходить из определения, что современная Академия наук есть сталинская Академия наук, то (помимо прочего) это значит, что в Академии наук по-прежнему сконцентрированы лучшие интеллектуальные ресурсы страны. Лучшие, как писал А. Зиновьев, не в том смысле, что хорошие. Лучшие в том смысле, что другие еще хуже. Каким бы ни было скверным положение в Академии, оно значительно лучше положения в фондах или тех же вузах.

Многие критики РАН считают, что в существующем виде академия не может решать озвученные высшими должностными лицами страны задачи модернизации. Действительно, в существующем виде академия не может решать задач модернизации. Но повод ли это для ее реформирования? Обратимся к истории.

Вспомним, что реформирование Академии наук началось не с первых дней советской власти, а только в 1929 г. Этот год не случайно называют «годом великого перелома». Почему же советское

9 Материалы на эту тему в достаточно большом количестве публикуются в журналах «Эксперт» и «Русский репортер». Например, [8, 26].

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

государство практически не вмешивалось в жизнь Академии наук раньше? К тому году появились объективные предпосылки для проведения масштабной общественной модернизации. Это экономические предпосылки, связанные с окончанием восстановительного периода и исчерпанностью потенциала НЭПа. Социальные предпосылки, выразившиеся в формировании новой деловой, технократической и военной элиты и ее доминировании над серой крестьянской массой. Идеологические, которые были направлены на созидание и активное преобразование действительности в противовес мелкобуржуазному и мещанскому потребительству. Наконец, и это самое главное, в стране были созданы политические предпосылки для проведения модернизации. До того времени была проведена политическая дискуссия по поводу будущего страны. Завершилась эта дискуссия, как известно, поражением идеологов перманентной мировой пролетарской глобализации (левых уклонистов) и сторонников эволюционного развития общества (правых уклонистов). Окончательный разгром оппозиции состоялся на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в апреле 1929 г. Разгром оппозиции и физическое устранение политических оппонентов позволило сталинскому руководству немедленно приступить к модернизации страны. Огромная роль в преобразовании страны отводилась Академии наук. Собственно говоря, задачи модернизации страны и инициировали академическую реформу 1929 г.

Сегодняшняя российская ситуация не напоминает ситуацию 1929 г., хотя и стремительно к ней приближается. Россия по-прежнему живет за счет сырьевой ренты и накопленного советского материального потенциала. Потребительские ценности являются доминирующими. Страта, от которой зависит жизнь страны и ее безопасность, занимает не слишком высокие позиции в общественной иерархии. Правящая элита не расколота дискуссиями о будущем и альтернативами его построения. Для модернизации в сегодняшней России нет предпосылок — они еще только вызревают.

Реформирование РАН нужно начинать не раньше чем страна встанет на путь модернизации. И потому «1929-й год» для сегодняшней РАН впереди. До него есть еще несколько лет. Их необходимо использовать для осмысления судьбы академической науки и ее возможной роли в предстоящих общественных преобразованиях. Прежде всего, стоит задуматься о том, насколько сегодня правильной является научно-техническая политика государства, какую позицию занимает Академия наук в ней и по отношению к ней.

Прошедшее десятилетие в России прошло под лозунгом инноваций, в которых видели инструмент решения накопленных экономических и социальных проблем. Инновационные структуры аккумулировали значительные государственные средства. Важнейшие из них: корпорация «Роснано» (объем финансирования в 2009 г. 130 млрд руб.), Российская венчурная компания (28 млрд руб. бюджетных денег), фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере (2,5 млрд руб.), фонд «Росинфоком» (1,45 млрд руб.) [15]. Самая последняя инициатива в этом направлении — инновационный центр «Сколково». Предполагается, что в ближайшие пять лет государство выделит центру 110 млрд руб. [20]. Эти растущие финансовые вложения осуществляются на фоне скудного финансирования РАН. В 2009 г. ассигнования федерального бюджета на деятельность РАН составили 38,3 млрд руб.; в 2010 их размер упали до 31,5 млрд10.

Что отражают эти цифры, как их можно интерпретировать? Самый очевидный и лежащий буквально на поверхности вывод: РАН не обладает высоким авторитетом, а ее деятельность, по мнению «бюджетодержателей», не способствует решению государственных задач. Собственно говоря, эта очевидность — единственное, что отмечают критики государства из академических структур. Их очень беспокоит, что деньги проходят мимо Академии и распоряжается ими вовсе не Президиум РАН. В действительности же все гораздо сложнее.

Государство, впервые за последние 80 лет, поняло, что Академия наук может (может она много) и что она не может (а не может она больше, чем много). То, что на решение прикладных проблем выделяются деньги неакадемическим структурам — это, все-таки, большой прогресс.

Другой вопрос — структура расхода средств. Если пользоваться старой советской терминологией, то недавно созданные корпорации и фонды есть «прикладная наука». В современном понимании — это медиаторы, осуществляющие связь между производителями знаний (так называемой «фундаментальной наукой») и производителями товаров (производством). По своей логистической сути, это — структуры, конвертирующие нематериальную субстанцию (информацию) в материальную (новые товары и услуги). Соответственно, чтобы процесс конвертации состоялся, необходимы два условия: чтобы было что конвертировать и чтобы было куда конвертировать. А есть ли эти условия в сегодняшней России?

10 Информация с официального сайта РАН: http://ras.ru/presidium/documents/directions.aspx.

В настоящее время средняя зарплата научных сотрудников в РАН составила 30 тыс. руб., а доля затрат на оплату достигла 70% бюджета Академии [24]. Низкая заработная плата не может обеспечить приток квалифицированных кадров в науку, а низкий уровень финансирования — создать необходимые материальные условия для работы, оснастить лаборатории и отделы современным оборудованием. Никакими фундаментальными разработками в Академии наук при таких условиях с 1991 г. заниматься было нельзя. Временной лаг между научным открытием и его практическим использованием, по некоторым оценкам, составляет 20-30 лет 11. Это значит, что к настоящему времени накопленный в советское время научный потенциал исчерпан или, по крайней мере, очень близок к исчерпанию. Что же будут предлагать для производства инновационные структуры? Какие научные разработки и достижения?

Обратим внимание на производство. Материальная база является убывающей. На протяжении последних двадцати лет ежегодный размер амортизации фондов в 2,2-2,5 раза превышал размер инвестиций [45, с. 26-49]. Средний уровень износа основных фондов экономики, по официальным статистическим данным, к концу прошлого десятилетия достиг 45,3% 12, по альтернативным оценкам — не менее 70% [44, с. 6-19]. Сырьевая направленность экономики делает ненужным инновационное производство и определяет деградацию высокотехнологичного сектора. Объем инновационной продукции в постсоветской России не превышает 2,3-2,6% в общем объема продукции промышленности13. Следствием примитивизации внутреннего производства является низкая доля России в мировом интеллектуальном разделении труда. В списке тысячи крупнейших корпораций по расходам на науку только 3 российских. Причем 2 из них («Газпром» и «Лукойл») являются сырьевыми компаниями, а имя третьей («АвтоВАЗ») стало синонимом коррупции и неэффективности [30]. По данным Всемирной организации интеллектуальной собственности, в 2009 г. Россия занимала 23 место в мире по количеству полученных патентов. Российские компании получили 569 патентов, а их доля среди компаний всего мира составила 0,36%. По количеству патентных заявок на 1 млн жителей Россия отстает от Кипра, Малайзии, Латвии, ЮАР, ОАЭ, Турции [5]. Современное отечественное производство не является наукоемким и в принципе не может обеспечить спрос на высокотехнологическую инновационную продукцию.

Подобно тому, как академическая наука решает организационные проблемы пятидесятилетней давности, так и сегодняшнее государство активно решает старую советскую проблему внедрения. Но сегодня уже нечего внедрять. И некуда внедрять. Поэтому посредники между наукой и практикой не нужны. Нужна наука и нужна практика. Нужны не инновации, а инвестиции. Инвестиции в науку и производство, в образование и человеческий капитал.

РАН не провела объективный анализ этой ущербной государственной политики. Не предупредило государство и общество об ее тупиковости и надуманности. Наоборот, приняло и принимает в ней самое активное участие. Стоит указать, например, на технопарк, создаваемый в Новосибирском Академгородке. Или убогие выставочные академические центры, в которых рассказывают о достижениях, которых нет, и показывают результаты, которые получили много лет назад.

Проблемы, с которыми сталкивается сегодня российское общество, традиционных. Традицион-ны в том смысле, что в них нет ничего нового и ничего сверхъестественного. Значит, и решать их должны традиционные институты — государство, бизнес, гражданское общество, вузы. Если они их не решают или плохо решают, это совсем не значит, что для их решения нужно привлекать Академию наук. Подчинение науки производству и подмена научного поиска административными директивами явились причиной деградации академической науки. Это главный урок, который дает советская академическая история.

Страна может достичь высоких темпов экономического роста и приличного уровня жизни населения, выпускать инновационную продукцию и завоевывать призовые места на Олимпиадах, но при этом не иметь научных успехов. Тезис об отсутствии связи между развитием науки и уровнем решения общественных проблем очень легко доказать на примерах. Китай в последние два десятилетия превратился в мастерскую мира, показывает высокие темпы экономического роста и усиливает свои позиции в мире. Но при этом, несмотря на отчаянные усилия, до сих пор так и не смог создать ни одного приличного университета и значимого мирового научного центра. Кто знает о достижениях науки Новой Зеландии или Сингапура — стран, по уровню жизни входящих в первую мировую десятку? Чем прославилась наука Португалии — страны, которая несколько лет назад была столь неудачно выбрана ориентиром экономического развития?

11 Такая оценка, например, содержится в цитированном ранее выступлении П.Л. Капицы.

12 Данные официального сайта Росстата: http://www.gks.rU/wps/portal/OSI_P/FOND#.

13 Статистически под инновационной продукцией понимается продукция, подвергшаяся значительным технологическим изменениям, усовершенствованию или вновь внедренная. Рассчитано по [23, стр. 89; 31, стр. 377].

ТЕRRА ЕСО^ОМЮ^ ^ 2011 Том 9 № 4

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

Национальная наука — это амбиция мирового масштаба, на фоне величия которой теряются экономика, инновации, уровень жизни или спортивные игры. Наука — это планетарный элитный клуб, куда очень трудно попасть и количество членов которого можно пересчитать по пальцам. Это самое престижное мировое соревнование. Цель этого соревнования — не толпы довольных и счастливых обывателей, не яркие и дорогие гаджеты и не золотые олимпийские медали. Все это производно-вторичное. Подлинная цель науки — завоевание ведущего места в мире, национальногосударственная субъектность мировой политики и истории. Поэтому Академия наук не должна решать образовательные, инновационные или экономические задачи. Она вообще не должна решать задачи. Она должна решать только сверхзадачи. Как говорят на Кавказе, орлы мух не ловят.

Академия должна вернуть себе позиции, на которых она стояла до трагических событий 1929 г. Историк Андрей Фурсов назвал такой процесс преемственностью через разрыв. Преодоление разрыва и его последствий всегда мучительно. Но все великое и грандиозное рождается в муках. Всегда и везде. Только поняв это и не сделав это, Академия наук может сохранить себя в истории государства Российского и занять достойное место в нем.

Что же нужно сделать для этого? Прежде всего, организационно отграничить от Академии наук те отделения, институты и подразделения, которые связаны с решением прикладных технических задач. Под ними понимаются отделения Академии наук технического профиля. По существу, необходимо закончить академическую реформу, начатую в начале 60-х гг., и так и не доведенную до конца. Организационное отделение может иметь разные формы. Институты, которые обслуживают интересы сырьевых компаний или военно-промышленного комплекса, можно передать на баланс государственных корпораций, существующих в этих отраслях. Часть институтов можно приватизировать, передать в частные руки и на их основе создать малые и средние инновационные предприятия. Какие-то подразделения и отделы Академии наук можно превратить в научноисследовательские лаборатории и отделы крупных корпораций. В общем, вариантов здесь много.

Из Академии наук необходимо вывести также институты, занятые идеологическим обслуживанием власти и решением проблем, связанных с государственным управлением. Это институты экономики, социологии, права, истории, философии. Отчуждение академических институтов можно провести в пользу исполнительных органов власти (министерств), законодательных (Федерального Собрания) либо территориальных подразделений администрации Президента (полномочных представительств).

По каждому направлению наук из числа наиболее авторитетных специалистов и экспертов необходимо создать комиссии. Комиссии обязать проанализировать состояние дел в научном направлении и выработать кадровые, материальные и организационные рекомендации по их улучшению. Подобные традиции в Академии наук существуют - достаточно вспомнить деятельность таких комиссий в 1954 г. Инициатором их создания выступил Президент Академии наук СССР академик А.Н. Несмеянов. В рамках комиссий провести инвентаризацию научных кадров, персонально определить ценность научных работников.

В результате такой реорганизацию кадровая и организационная численность Академии должна снизиться, как минимум, в 2-3 раза. Вряд ли следует сохранять и гипертрофированную численность академиков и член-корреспондентов. Значительная часть членов Академии не имеет научных заслуг и потому государственная поддержка их статуса ведет к дискредитации академического звания и роняет и без того невысокий авторитет Академии.

Важнейшее направление деятельности — приглашение на работу в Россию иностранных ученых. Причем совсем не обязательно наших бывших соотечественников. Достаточно вспомнить дореволюционную Академию наук, в которой работало много иностранцев. В отдельные времена, например, при жизни М.В. Ломоносова, они доминировали в Академии. Из более поздних примеров — возвращение из-за границы в начале тридцатых годов П.Л. Капицы и Л.Д. Ландау. Возможно, как это было, например, в случае П.Л. Капицы, создание под руководством приглашенных ученых целых институтов и закупка для этого за границей готовых научных лабораторий. Очевидно, что ничего нового эти предложения в академическую традицию также не привносят.

Любые предпринимаемые усилия окажутся несостоятельны, если не будут опираться на финансовые и материальные ресурсы государства. Чтобы ученые плодотворно работали в России и ехали в Россию, размер заработной платы и оснащенность лабораторий должны соответствовать мировому уровню. То есть уровню развитых стран. Само собой разумеется, что эта весьма затратная деятельность не предполагает «народнохозяйственного эффекта», «сроков окупаемости», «сравнения с мировыми образцами», «возможностей внедрения и практического использования» и прочего административно-экономического бреда. О том, сколько Академии наук требуется дополнительных

средств, сейчас сказать трудно. Понятно лишь то, что размер финансирования должен увеличиваться в разы, во много раз.

Важный вопрос - как сделать реформы РАН безболезненными или малоболезненными для сотрудников. Здесь нужно иметь в виду следующее. Почему реформы начала шестидесятых годов не достигли результатов? Во многом из-за того, что встретили массовое сопротивление руководителей Академии и рядовых сотрудников. Статус Академии наук был очень высоким в СССР, а потому отлучение от него была весьма болезненным. Для того, чтобы реформировать что-то чрезвычайно здоровое и крайне амбициозное, нужны колоссальная воля и энергия. А вот этого как раз и не оказалось.

Сейчас ситуация принципиально иная. Какими бы ни были тяжести и потери последних лет, все-таки одно хорошее дело они сделали. Два последних десятилетия - это по своему существу «мертвая вода», которая разложила и окончательно добила сталинскую модель академической организации. Это уже мертвая структура, на месте которой можно создавать что-то новое и живое. Вспомним, как в свое время была создана сталинская Академия - с помощью той же «мертвой воды». С помощью «философских пароходов» и репрессий, идеологических погромов и доносов, пыток и арестов была сначала разрушена Императорская академия. А затем на этом месте была создана новая Академия, сталинская. Все это позволяет надеяться, что реформы возможны и возможен позитивный результат реформ. «Живая вода» в виде реформ может вызвать к жизни новую Академию. Академию, которая будет так же не похожа на сталинскую Академию, как и сама сталинская не походила на императорскую.

В современном российском обществе нет никаких ценностей, кроме материальных (не случайно ведётся бесконечный и безрезультатный поиск «национальной идеи»). Поэтому болезненными академические реформы могут быть только в том случае, если научные сотрудники лишатся работы или сократятся их доходы. Но это как раз совсем не обязательно. Сотрудникам институтов общественного отделения, которые необходимо переподчинить органам власти, нужно придать статус государственных служащих. Этот статус по своему материальному наполнению ничем не хуже статуса научного работника. В некоторых вопросах, например, пенсионном обеспечении, даже выше. Чтобы снизить психологическую травму работников, можно в этих институтах сохранить некоторые академические традиции, названия, регалии. То есть то, что имеет символьное значение, но лишено материального и статусного. Например, сохранить ученые и диссертационные советы, название «научного» и т.д.

Что касается институтов прикладного характера, то перевод их академической структуры необходимо осуществлять не ранее, чем начнется восстановление промышленности и структурная перестройка экономики. Вообще, если бы в России существовало массовое наукоемкое производство, от прикладной академической науки мало бы что осталось. Об этом свидетельствует опыт функционирования успешных академических институтов технического профиля. Сейчас такие институты - не более чем инфраструктура, в которой размещаются небольшие предприятия. Бюджетного финансирования хватает только на содержание централизованных административных и хозяйственных служб и выплату минимальной заработной платы. Основная же доля средств зарабатывается частным порядком.

Наконец, не нужно забывать и о том, что научные работники могут быть чрезвычайно востребованы в вузовской среде. Модернизация любой экономики начинается с реформы высшего образования. Без высшей школы, которая способна выпускать квалифицированные кадры, никакие преобразования общества, экономики и государства невозможны. А высшая школа - это, прежде всего, преподаватели. Важнейшим критерием оценки качества вузов, который применяется, в частности при построении рейтингов университетов, является индекс цитируемости. А он у сотрудников Академии гораздо выше, чем у преподавателей вузов. Количество преподавателей выше численности научных сотрудников РАН примерно в 8 раз, но при этом последние публикуют около 50% статей, на которые есть ссылки в центральных изданиях.

Таким образом, Академия наук является кадровым резервом, который можно задействовать для укрепления производства и высшей школы. Разумеется, этот резерв нужен только тогда и только в том случае, если начнутся системные общественные преобразования. А без них вопрос о том, в какой организации дальше стагнировать, может иметь любой ответ.

Наконец, необходимо ответить на главный вопрос: если России удастся построить инновационную экономику и создать хорошие университеты мирового уровня, нужна ли будет в новой обновленной России Академия наук? Не проще ли в будущем перевести всю фундаментальную науку в университеты, пойти по тому же пути, что и западные развитые страны? Нет, не проще и не лучше. Академия наук — это исторический российский интеллектуальный феномен, одна из лучших ее традиций. Нужно сделать все возможное, чтобы сохранить Академию. Если возможного будет недостаточно для ее сохранения, нужно делать невозможное.

ТЕRRА ЕСО^ОМЮ^ ^ 2011 Том 9 № 4

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

Обратимся, опять же, к истории. Почему возникла в России Академия наук? Субъективные объяснения (прихоть царей, желание подражать Европе и т.д.) отметем сразу же, как научно несостоятельные. Академия наук явилась инструментом постижения громадного российского пространства. Правители в Академии видели возможность преодоления отсталости России от развитых стран. Наконец, она явилась внесистемным органом российской государственности, снимавшим многочисленные административные и бюрократические противоречия.

Рассмотрим дореволюционную Академию наук. К 1917 г. в Академии наук насчитывалось 52 научных учреждения. На громадную страну этого было очень мало. Но вот структура учреждений очень показательна. В Академии наук был 1 институт; 5 лабораторий; 13 станций; 26 научных совета, комиссии и комитетов; 7 самостоятельных музеев и 1 в составе учреждения [21, с. 239]. Основной организационной единицей Академии были научные советы, комиссии, комитеты и станции. Почему?

Взять, например, организацию гидрометеорологического наблюдения. Государство не могло организовать деятельность этой службы - для этого у него не было научных работников и специалистов. Такие специалисты были в университетах, но университеты были территориально локализованы. Получается, что никто, кроме Академии наук, гидрометеорологические наблюдения организовать не мог. То же самое относится и к сейсмическим наблюдениям.

Важный аспект деятельности дореволюционной Академии - организация морских и сухопутных экспедиций. Впрочем, этим продолжала заниматься и АН СССР, особенно интенсивно в тридцатые годы. Организация экспедиций требовала больших финансовых ресурсов, согласованной работы военных, морских и гражданских ведомств. Но при этом экспедиции были научные, требовали правильной научной постановки цели, выбора маршрута, организации наблюдений. Наверное, никто лучше Академии наук не мог справиться с этой задачей.

Академия наук действовала как экстерриториальный и над(вне)ведомственный орган и потому могла решать задачи, с которыми не могли справиться ни университеты, ни государственные структуры. Есть ли сейчас потребность в таких структурах? Вне всякого сомнения. Один из последних ярких примеров, демонстрирующих потребность в централизации финансовых ресурсов и консолидации усилий ученых — адронный коллайдер. Стоимость его строительства оценивается 6 млрд долл., в работе над его созданием приняли участие многие страны.

Помимо науки, традиционной деятельностью Академии является издательская. Для создания энциклопедий, справочников, научно-популярных изданий требуется также объединения ученых разных отраслей знаний. Какой университет может заменить в этом Академию? Преуспели многие ученые Академии наук и в написании учебников для высших учебных заведений и средней школы.

Нельзя забывать и о том, что Академия наук - это своего рода экспертный клуб, члены которого могут на основе самых современных знаний дать объективную характеристику практически любому общественному, техническому или природному явлению. Достаточно вспомнить о том, что в советское время многие академики по просьбе высших должностных лиц страны разъясняли актуальные вопросы современности. Подобная практика существует и в сегодняшних США, где консультантами Президента являются Нобелевские лауреаты.

Самое главное сегодня в том, как изменить Академию и как вписать ее в контекст будущей жизни России. Как конвертировать научные академические интересы в национальные амбиции России. И как поставить академическое сообщество на службу государству. Сегодняшняя Академия наук не имеет требуемых интеллектуальных и волевых ресурсов для выполнения этой грандиозной общественной задачи. И потому надеяться на академическую реформу силами самой Академии и в рамках Академии нет никаких оснований. Однако Академия наук не является, и никогда не являлась, субъектом собственной академической истории. Она — не более чем объект деятельности российского государства, решающего с ее помощью свои задачи. Поэтому позиция Академии в вопросах реформирования ничего не значит и ни на что не влияет. Ее дальнейшая судьба связана исключительно с тем, какая модель государственности и каким образом будет реализована в ближайшее время в России.

ЛИТЕРАТУРА

1. Андреева 0., Лейбин В., Тарасевич г., Хестанов Р. 10 идей десятилетия // Русский репортер. 2010. № 20.

2. Лртамонов в.и. Психология от первого лица. 14 бесед с российскими учёными. М.: Академия, 2003.

3. асеев А.л. Без науки у России нет будущего / ЭКО. 2010. № 1.

4. Белановский С. Оценка состояния РАН. Опубликовано: http://www.polit.ru/science/2005/12/15/ran.html.

5. бурмистров п. Где живут изобретатели // Русский репортер. 2010. № 11.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

6. Век Лаврентьева. Новосибирск: Издательство СО РАН, 2000.

7. гвоздецкая в.л., Симоненко о.д. План ГОЭЛРО. В кн.: Наука и техника в первые десятилетия советской власти: социокультурное измерение (1917-1940). М.: Academia, 2007.

8. гуриев С., ливанов д., Северинов к. Шесть мифов Академии наук // Эксперт. 2009. № 48.

9. добрецов н., Ермиков в. Академия отвечает // Эксперт. 2010. № 5.

10. донецкая С.С. Российский подход к ранжированию ведущих университетов мира // ЭКО. 2009. № 8.

11. дорошенко в., коршевер и., матизен в. Новосибирский научный центр: есть ли стратегическая альтернатива? // Отечественные записки. 2002. № 7.

12. захаров в.Е. Как помочь российской науке? // ЭКО. 2010. № 5.

13. зыкова т. Кто проспал кризис // Российская газета. 2009. 8 декабря.

14. иванов к.в. Наука после Сталина: реформа академии 1954-1961 гг. // Науковедение. 2000. № 1.

15. Институты развития берут качеством // Финанс. 2010. № 26.

16. капица п.л. Письма о науке. М.: Московский рабочий, 1989.

17. капица п.л. Эксперимент. Теория. Практика. М.: Наука, 1981.

18. керберл.л. Туполев. СПб.: Политехника, 1999.

19. кривоносовЮ.и. Партия и наука в первые годы советской власти. В кн.: Наука и техника в первые десятилетия советской власти: социокультурное измерение (1917-1940). М.: Academia, 2007.

20. кукол Е. Пора начинать / Российская газета. 2010. 21 июня.

21. Культурное строительство СССР. Статистический сборник / Под ред. В.Н. Старовского. М.-Л.: Госполитиз-дат, 1940.

22. назаров в.и. Российская академия наук (1917-1931). В кн.: Наука и техника в первые десятилетия советской власти: социокультурное измерение (1917-1940). М.: Academia, 2007.

23. Наука в России: Стат. сб. / Госкомстат России. ЦИСН. М., 2001.

24. некипелов А. Наука выживать // Эксперт. 2010. № 10.

25. несмеянов А.н. На качелях XX века. М.: Наука, 1999.

26. онищенко Е. Путин, деньги, академики // Русский репортер. 2010. № 20.

27. Организация советской науки в 1926-1932 годы. Сб. документов. Л., 1974.

28. пестов С.в. Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней. СПб: Шанс, 1995.

29. поповский м.А. Управляемая наука. Лондон: Overseas Publications Interchange Ltd, 1978.

30. рогов С., привалов а. Испытание науки // Эксперт. 2010. № 10.

31. Российский статистический ежегодник. 2005: Стат. сб. / Росстат. М., 2006.

32. Россия в цифрах. 2008: Краткий стат. сб. / Росстат. М., 2008.

33. Салтыков Б. Реформирование российской науки: анализ и перспективы // Отечественные записки. 2002. № 7.

34. Сахаров А.д. Воспоминания. В двух томах. Т. 1. М.: «Права человека», 1996.

35. Сахаров А.д. Воспоминания. В двух томах. Т. 2. М.: «Права человека», 1996.

36. тасиц н. Государственная политика СССР в сфере науки. 1929-1941 // Свободная мысль. 2008. № 1.

37. усыкин л. Физтех четверть века назад // Неприкосновенный запас. 2007. № 2.

38. Фомин д.А. Политическая экономия: панегирик вместо эпитафии? / ЭКО. 2006. № 7.

39. Фомин д.А., Ханин г.и. Конец воображаемого постсоветского благополучия // Свободная мысль. 2009. № 3.

40. Фриш С.э. Сквозь призму времени. М.: Политиздат, 1992.

41. Ханин г.и. Почему в России так мало хороших экономистов? // ЭКО. 2009. № 8.

42. Ханин г.и. Экономическая история СССР в новейшее время: Т. 1. Новосибирск: Изд-во Новосиб. гос. техн. ун-та, 2008.

43. Ханин г.и., Фомин д.А. 20-летие реформ в России: макроэкономические итоги // ЭКО. 2008. № 5.

44. Ханин г.и., Фомин д.А. Оценка воспроизводства основного капитала экономики России // Вопросы статистики. 2006. № 10.

45. Ханин г.и., Фомин д.А. Потребление и накопление основного капитала в России: альтернативная оценка // Проблемы прогнозирования. 2007. № 1.

46. чутко и.э. Мост через время. М: Политиздат, 1989.

TERRA ECONOMICUS ^ 2011 Том 9 № 4

Академизм как наука: границы занятия в рамках возможностей Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Фомин Д. А.

Похожие темы научных работ по истории и археологии , автор научной работы — Фомин Д. А.

Текст научной работы на тему «Академизм как наука: границы занятия в рамках возможностей»