CC BY
111
УДК 82
Вестник СПбГУ. Сер. 13. 2011. Вып. 2
Е. П. Писчурникова
АФГАНСКИЕ ПОСЛОВИЦЫ И ПОГОВОРКИ В СТИХОТВОРНОМ СОБРАНИИ 'АБД АЛ-ХАМИДА МОМАНДА
Становление афганской письменной национальной литературы исследователи относят к первой половине XVII в. Этому предшествовал продолжительный этап бытования устной литературной традиции. Сильное влияние фольклора прослеживается во всей афганской литературе XVII в. В своей книге «Афганская литература позднего средневековья» М. С. Пелевин характеризует отношения устной и ранней письменной литературы пашто следующим образом: «...письменной словесности пашто, особенно поэзии, на первых порах ее развития даже пришлось вступить с фольклором в настоящую конкурентную борьбу, отголоски которой мы находим в высказываниях ранних афганских авторов» [1, с. 11]. Конкуренция подобного рода легко объяснима борьбой за аудиторию. Фольклор понятен и доступен каждому, независимо от степени грамотности и образованности, чего не скажешь о письменной литературе, созданной профессионалами-литераторами, оценить которую может только читатель, слушатель, обладающий хорошим эстетическим вкусом. Несмотря на многочисленные «нападки на фольклор», встречающиеся у первых поэтов-классиков, таких как Васил Рошани и Хушхал-хан Ха-так, письменная литература и фольклор не могут существовать порознь и постепенно начинают оказывать друг на друга влияние. «Несмотря на показное неприятие, которое ранние афганские авторы демонстрировали по отношению к творчеству народных певцов и сказителей, фольклор довольно быстро стал проникать в письменную литературу пашто» [1, с. 12]. По-видимому, к концу XVII в. «показное неприятие» постепенно сменилось осознанием ценности фольклора как источника образного и стилистического обогащения афганской поэзии. Хамид Моманд (конец XVII — начало XVIII в.) и его младший современник и соплеменник Рахман Баба одними из первых начинают поэтизировать фольклорные пословицы и поговорки, использовать в своей поэзии мотивы афганских героико-романтических повествований, песен, народных четверостиший и двустиший (ландей).
На многочисленные фольклорные элементы в поэзии Рахмана обратила внимание Г. Д. Лебедева в своей диссертации «Афганский поэт XVII в. Рахман Баба (Биография и литературное наследие)»: «Особенная близость устному народному творчеству наблюдается у Рахмана в применении образов и средств народной поэзии, в перефразировке пословиц и поговорок. <.> В некоторых строках поэта использованы образы народных сказок и легенд: Адам-хана, Дурханый, Гуль-хана, Джамаль-хана, Лайлы и Маджнуна» [2, с. 92, 95]. Исследователь приводит примеры поэтизированных Рахманом пословиц, указывает на строки, перекликающиеся с народными четверостишиями и песнями. Именно простота и лаконичность поэзии Рахмана, ее близость к устному народному творчеству помогли ему снискать славу истинно народного паштунского поэта. «Среди простого афганского населения, которое так любит песни, особенной любовью пользуются стихи Рахмана, потерявшие свой тахаллус и исполняемые как народные <...>
© Е. П. Писчурникова, 2011
Получив в народной интерпретации новое звучание, стихи Рахмана передаются из уст в уста» [2, с. 2-3]. Это уже пример обратного влияния письменной литературной традиции на фольклорную: строки афганских поэтов-классиков начинают бытовать в народе в качестве песен или пословиц. Интересные примеры такого обратного влияния приводят составители сборника афганских и русских пословиц «Крылатая мудрость двух дружественных стран» Т. Майванди и М. Мотамат Шинвари. Приведем несколько примеров из этого сборника. Пословица sar de lar si, mat de lar si pat de na dzi. «Лучше лишиться головы и богатства, чем чести» — «это строки известного афганского поэта Хушхал-хана Хатака, которые употребляются в качестве пословицы» [3, с. 424]. Еще один пример: ce pa zra ye gam da yar wi, ca ba xab ka. «Когда в душе тоска по милой, как можно спать?». Эта пословица, по словам авторов, произошла от бейта Рахмана Баба: xub xanda ba bigamay kegi Rahmana / ce pa zra ke gam da yar wi ca ba xab ka. «Сон и смех бывают, когда нет печали, Рахман, / Когда в душе тоска по милой, как можно спать?» [3, с. 264]. Выяснение первичности или вторичности строк поэта по отношению к фольклорному источнику никогда не приведет к единственно верному решению. Важно, что процесс взаимовлияния профессиональной письменной и устной фольклорной поэзии в странах Ближнего и Дальнего Востока имел свои историко-социальные причины, обусловившие особенно тесную связь этих традиций.
Интересно, что фольклорные образы нашли широкое и разнообразное применение в творчестве 'Абд ал-Хамида Моманда, поэта, известного изысканностью и усложненностью поэтического языка. Большинство исследователей обращает внимание на то, что для его стиля по сравнению с простотой и лаконичностью поэзии Рахмана характерны явные признаки усложнения образов, вычурные, замысловатые сравнения и метафоры. В своей работе «Роль сравнения в стихотворениях 'Абд ал-Хамида» Рафиаллах Станагзай пишет: «Стиль Хамида витиеват и сложен для понимания, его невозможно сравнить ни с простотой стиля Рахмана, ни с [тематической] широтой и разнообразием стиля Хушхала. Исследователи литературы на пашто и специалисты по стилям ее поэзии именуют стиль Хамида индийским, поскольку в его поэтических произведениях присутствуют все особенности и признаки индийской литературной школы» [4, с. 9].
Мотивы афганского фольклора, однако, далеко не чужды утонченному стиху Ха-мида Моманда. Перевод и изучение поэтического собрания Хамида дают основание говорить о большом влиянии фольклора на его творчество. В поэзии Хамида можно найти прямое цитирование народных пословиц, переосмысление народной мудрости, использование отдельных элементов в качестве метафор, заимствование стилистических приемов. В статье мы попытаемся обратить внимание на наиболее интересные примеры, характеризующие важную роль фольклора в образно-стилистической системе поэзии Хамида Моманда.
Многие афганские пословицы обрели поэтическую форму в стихах Хамида. Обычно они используются поэтом для подтверждения собственных этических воззрений в стихотворениях с преобладающими дидактическими мотивами.
В третьем бейте газели 149 поэт осуждает легкомысленное отношение к делу и проводит параллель между легкомысленным человеком и ленивым быком, последним хозяином которого, согласно паштунской пословице, становится мясник: da lat gwayi wrustay xawand kassab day. Поэт пишет: «Легкомысленное отношение к делу хуже всех несчастий / Ленивого быка продают мясникам». В шестом бейте этой же газели поэт проводит мысль о необходимости учиться на ошибках других людей и быть вежливым
с окружающими, перефразируя известную афганскую пословицу: adab 1з biadäbäno zda kegi? «Разве у невеж учатся вежливости?». Хамид пишет: «Убыток от поддельного золота вернется к его хозяину, / Разве хорошим речам учатся у злоречивых» (zda kawa xoszabäni 1з badzabäno) [5, с. 170]. В сборнике «Крылатая мудрость двух дружественных стран» приводятся такие русские варианты этой пословицы: «Глупый свиснет, а умный осмыслит», «На ошибках учатся», «Не будь дураков на свете, не стало бы разума» [3, с. 41-42].
Во втором бейте газели 214 Хамид сравнивает ненавистные ему алчные желания человека с врагом, который в соответствии с известной афганской пословицей никогда не станет другом: känay Ьз post na si, doxman Ьз dost na si. «Камень не станет мягким, враг не станет другом» (второй вариант перевода: «Как не сшить из камня шубы, так и врага не сделать другом»). Хамид пишет: «Действительно, камень не станет мягким, а враг не станет другом (второй вариант: Действительно, из камня не сошьешь шубы, а врага не сделаешь другом) / О муж, не обманись, пребывая в рабстве у алчных желаний» [5, с. 238]. Здесь Хамид дословно цитирует пословицу, приводя ее в качестве народной мудрости, подтверждающей правоту его собственной мысли. В книге С. Торберна «Бан-ну, или наша афганская граница» содержится английский перевод этой пословицы: «A stone will not become soft, nor an enemy a friend», а перед переводом сказано: «...это из Муллы 'Абд ал-Хамида» («.this is from Moolah Abdul Hamid») [6, с. 264]. Текст этой пословицы на пашто также приведен в этой книге [6, с. 423].
Показательна в плане использования пословиц и газель 25 — отклик Хамида на реальные исторические события, имеющие отношение к фигуре одного из момандских вождей — Джамалу. Джамал-хан в 1122 г. по л.х. (1711/12 г. от Р. Х. ), когда Насир-хан стал наместником в Кабуле, был назначен правителем Пешавара. Он воспользовался вверенной ему властью, совершил набег на деревню одного из момандских племен и полностью разграбил ее. Моманды этого племени решили отомстить Джамалу, ночью они напали на его дом и убили самого Джамала, его сына Джалал-хана и всех находившихся там мужчин, женщин и детей [7, с. 63]. В назидание последующим правителям в пятом бейте этой газели поэт призывает «не желать зла ближнему», как это сделал Джамал по отношению к своим соплеменникам, поскольку, как гласит паштунская пословица, это чревато плохими последствиями: cok ce b3l-ta kuhay kini — xp3la Ьз ye рзке spa wi. «Кто роет яму другому, тот проведет в ней свою ночь». Как и в предыдущем примере, поэт дает читателю прямое указание на то, что им цитируется пословица, он пишет: «Пословица гласит, что сам попадет в яму тот, / Кто со злым умыслом роет ее для других» [5, с. 28]. В сборнике паштунских пословиц «Крылатая мудрость» приводятся следующие русские аналоги данной пословицы: «Делая зло, на добро не надейся», «Не бей в чужие ворота плетью, не ударили бы в твои дубинкой», «Посеявший ветер, пожнет бурю», «Не рой другому ямы: сам в нее попадешь» [3, с. 121-122]. В одиннадцатом бейте этой же газели поэт поднимает тему границ дозволенного, которые индивидуальны для каждого и зависят от положения, занимаемого человеком в обществе. Поэт пишет: «Того, кто протягивает ноги за границу дозволенного, / Время растопчет подобно Джамалу» [5, с. 29]. Здесь поэт перефразирует известную афганскую пословицу: comra ce de patonay wi humra pxe gazawa. «Протягивай ноги по длине своего одеяла».
В газели 217 поэт призывает читателя отказаться от высокомерия и себялюбия. Для большей аргументированности своей речи Хамид использует две близкие по смыслу пословицы. Первая пословица в третьем бейте газели гласит: m3sr m3sra barxa lari, k3sr
kasra. «У старшего — доля старшего, у младшего — младшего». Ее русским аналогом может послужить народная пословица: «Каждый сверчок знай свой шесток» [5, с. 241]. Во второй пословице в четвертом бейте газели говорится: «Та вода, которая доходит до живота (подпруги) верблюда, накроет осла с головой» [5, с. 242]. Данная пословица бытует в Афганистане в двух вариантах: на персидском языке и на пашто (перс. ab-i ki ba sikam-i sutur mirasad az sar-i Xar Xahad guzast / пашто haga uba ce da ux tar xete rasegi da xara tar sar ori).
Героями многих афганских пословиц и поговорок являются индусы, с которыми паштуны живут по соседству и находятся в тесном контакте. В пословицах такого плана делается особый, иногда даже негативный, акцент на религии индусов, на их склонности к накопительству и «излишней» расчетливости. В книге С. Торберна «Банну, или наша афганская граница» можно встретить целый ряд таких пословиц. Например: hindu zari xo piyazxuri «Индус хоть и плачет, а лук ест» (говорится о человеке, который думает о своем имуществе больше, чем о себе самом). Существует история о том, что однажды индус не смог продать пучок лука в базарный день и в конечном итоге, чтобы успокоить себя, решил съесть лук сам. От горького лука на его глазах появились слезы. Когда же его спросили о том, почему он плачет, индус сказал, что из-за неудачи в делах [6, с. 328]. Другой пример: paxtun doxman xuri hindu dost Xuri. «Паштун поедает своего врага, а индус — друга». Паштуны полагают, что любовь к деньгам у индусов настолько велика, что они готовы выманивать их обманом даже у близких людей [6, с. 249]. Пословицу об индусах можно встретить и в третьем бейте газели Хамида 165. Поэт пишет: «Индус старается, а Бог им недоволен / Понапрасну я мучался бессонницей из-за низких людей» [5, с. 188]. В данном бейте Хамид поэтизирует пословицу: hindu staray xday naraza. «Индус устал, а Бог им недоволен». Обычно ее применяют по отношению к человеку, приложившему много усилий в каком-либо деле, но не получившему желаемый результат. Пословица может употребляться говорящим и по отношению к самому себе.
В этой «индусской» пословице, используемой Хамидом, проявляется национальная специфика его поэзии. Здесь, по-видимому, важны не только соответствующие образно-смысловые параллели, но и особая эмоциональная атмосфера, связанная с восприятием этих образов современниками, а значит особая стилистическая среда.
В любовной лирике Хамида также можно найти немало примеров использования фольклорных образов. Естественно, что здесь они, как правило, возникают в качестве поэтических сравнений и метафор. Сами по себе эти приемы традиционны, но всегда интересно, как поэт их использует, делает частью своего поэтического языка. В первом бейте газели 91 Хамид уподобляет свое бьющееся сердце ребенку, которого не пеленали крепко в детстве: «Сколько бы я ни пеленал его, подобно ребенку, в пеленки воздержания, / Мое бьющееся сердце в конце концов заполучили тюрки» [5, с. 101]. В этом бейте речь идет о распространенном среди паштунов обычае крепко пеленать детей и перевязывать веревкой (sozni) пеленки (oranay) младенцев. Когда о ком-то говорят: mor pa kucniwali ke ting na day taralay «Мама крепко не запеленала его в детстве», то этим подчеркивают трусость или излишнюю пугливость этого человека. Хамид переосмысливает эту пословицу, намекая на то, что если крепкое пеленание ребенка, возможно, идет человеку на пользу, то «пеленание сердца в пеленки воздержания» не спасает его от любовной страсти.
Во втором бейте газели 261 Хамид использует афганский вариант персидской пословицы: «Если вода тебе по горло, то помни, что у тебя под ногами ребенок» (перс. ab ta
galü bacca zir-i pä / пашто uba tar stunay — lur aw zoy tar pxo lande) — для характеристики состояния влюбленного, находящегося в разлуке со своей возлюбленной. Хамид интерпретирует эту пословицу таким образом: «Говорят, нужно помнить, что сын и дочь под ногами, когда вода по горло / Но в разлуке забываешь и о себе, и о мире» [5, с. 289]. В русском переводе очень трудно передать точный смысл использованного сравнения. Возможно, это связано и с тем, что в русском языке нет пословицы, более или менее точно соответствующей по смыслу ирано-афганской. Мы можем только отметить, что Хамид использует очень сильный образ для характеристики состояния влюбленного в разлуке, но не можем вполне почувствовать и понять силу этого сравнения.
Горечью разлуки проникнута и газель Хамида 67. В пятом бейте этой газели поэт пишет: «Я не могу вспомнить ни о себе, ни о мире / Печаль разлуки так сильно атаковала меня». В следующем бейте Хамид уподобляет горечь разлуки горечи яда и горечи растения аристолохии: «Мою сладкую жизнь разлука сделала такой горькой, / Каждое мгновение словно поглощаю яд и горькую траву» [5, с. 76]. Среди паштунов бытует пословица, в которой также содержится название этого растения, но она связана с необходимостью быть умеренным в пище или не превышать собственные потребности и полномочия. А. Бенава приводит в своем сборнике пословиц такой вариант пословицы: ce lag xori tal xori, ce der xori gandaher xori «Кто ест мало, у того всегда есть пища, кто ест много, тот ест ядовитое растение» [8, с. 414]. В сборнике «Крылатая мудрость» приводятся следующие русские варианты этой пословицы: «Кто жаден до еды, тот дойдет до беды», «Умеренность — мать здоровья» [3, с. 520]. Таким образом, Хамид использует сравнение метафорически, переносит его из материальной сферы в духовную. При этом даже в русском переводе заметно, насколько поэтичнее, мягче звучат строки Хамида в сравнении с пословицей, и как аристолохия из горького растения превращается в символ душевной горечи.
Два раза в стихотворном собрании поэт сравнивает отчаянное состояние влюбленного с мокрой глиной, используя при этом паштунскую пословицу: da lando xato lage uba däru wi. «Для свежей глины еще немного воды — лекарство». Авторы сборника «Крылатая мудрость» так поясняют ее значение: «Заранее обиженный человек быстро проявляет свою обиду при малейшем воздействии на него. (Например, если ребенок прежде капризничал и его обижают еще, то он сразу начинает плакать.) Человек, который заранее имеет какой-либо малейший навык в деле, быстро усваивает данное дело полностью» [3, с. 353-354]. В седьмом бейте газели 193 Хамид пишет: «Для свежей глины немного воды — лекарство / Зачем ты испытываешь меня с такой силой» [5, с. 219]. Еще раз мы встречаемся с этой пословицей во втором бейте газели 180 «Для свежей глины немного воды — лекарство, / Зачем же ты прилагаешь такие усилия в испытании меня» [5, с. 203].
По афганским народным представлениям, незадолго до гибели муравья у него появляются крылья. Это нашло свое отражение в пословице: da megi wazar da haga da wrakedo aläme di «Крылья муравья — признак его гибели» или другой ее вариант: megi-ta ce xdäy pa kahr si no wazaruna wukri «Когда Бог гневается на муравья, у него появляются крылья». Данная пословица трактуется авторами сборника «Крылатая мудрость» следующим образом: «Говорится в том случае, когда человек занимает служебный пост не в соответствии со своими знаниями и достоинствами и не в состоянии справиться с возлагаемыми на него обязанностями, за что получает наказание» [3, с. 533]. С. Торберн дает этой пословице несколько иное толкование: «Идея пословицы заключается в том,
что, когда у муравья появляются крылья, его переполняет гордость, он улетает и вскоре погибает. Поэтому, когда Бог желает наказать человека, он снабжает его средствами, необходимыми для разрушения его собственной жизни, т. е. богатством и гордостью или чем-то еще» [6, с. 279]. В третьем бейте газели 123 своего стихотворного собрания Ха-мид использует данную пословицу в отношении влюбленного: «Если кто-то устремится в своих желаниях к красоте тюрок, / Подобно муравью у него появляются крылья перед смертью» [5, с. 138].
Процесс становления афганской письменной национальной литературы, начавшийся в первой половине XVII в., происходит на фоне конкурентной борьбы устной фольклорной традиции и письменного литературного творчества, что сопровождается коренной перестройкой языковых норм и формированием «элиты» профессионалов-литераторов. По мере становления письменной афганской традиции происходит активное влияние фольклора на письменное творчество, примером чего служит творчество Рахмана Баба и Хамида Моманда. Затем начинается обратный процесс проникновения образов, возникших в письменной традиции, в устный народный фольклор.
Творчество 'Абд ал-Хамида Моманда являет собой пример сложного взаимовлияния устной и письменной традиций афганской литературы. Фольклорные источники используются Хамидом разнообразно, от прямого цитирования до творческого переосмысления, но во всех случаях они очень органично входят в поэтический стиль афганского поэта, становятся частью его образно-стилистической системы.
Литература
1. Пелевин М. С. Афганская литература позднего средневековья. СПб., 2010.
2. Лебедева Г.Д. Афганский поэт XVII века Рахман Баба. (Биография и литературное наследие): дис. ... канд. филол. наук. Л., 1971.
3. Майванди Т., Мотамад Шинвари М. Крылатая мудрость двух дружественных стран. Кабул, 1363 (1984).
4. Станагзай Р. Роль сравнения в стихотворениях Абд ал-Хамида. Кабул, 2007 (Stanagzay R. Ds Xamid Baba рэ as'aro ke ds mahiyat ps lixaz tasbih. Kabsl, 1385).
5. Моманд А. Полное собрание сочинений / под ред. М.-А. Самима. Пешавар, 2004 (Abd al-Xamtd Momand Kulliyat. Sariza aw cersna: Muxammad Asif Samim. Pexawar, 1383).
6. Thorburn S. S. Bannu or our Afghan frontier. London, 1876.
7. Collection of Momand's poetical works. Academy of Sciences of Afghanistan. 1983.
8. Pashto proverbs / Selected and translated into Dari by A. R. Benawa. Kabul, 1979 (Paxto mataluna. Dari zbara ds Benawa. Kabsl, 1358).
Статья поступила в редакцию 12 января 2011 г.
