CC BY
8
3. Zhirmunskij V.M. Sravnitel'noe literaturovedenie. Leningrad, 1979.
4. Bahtin M.M. K filosofii postupka. Raboty 1920-h gg. Kiev, 1994: 9 - 69.
5. Buber M. Dva obraza very. Moskva,1995.
6. Oschepkov A.R. Obraz Rossii vo francuzskojproze XIX veka. Avtoreferat dissertacii ... doktora filolologicheskih nauk. Moskva, 2011.
7. Yanushkevich A.S. Ot kartiny mira k obrazu mira: istoriya sta-novleniya imagologicheskogo teksta v russkoj slovesnoj kul'ture Imagologiya i komparativistika. 2014; 2: 5 - 16.
8. Alekseev P.V. Formirovanie musul'manskogo teksta russkoj literatury v po'etike russkogo romantizma 1820 - 1830-h godov. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Tomsk, 2006.
9. Papilova E.V. Hudozhestvennaya imagologiya: nemcy glazami russkih (na materiale literatury XIX v.). Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 2013.
10. Alekseev P.V. Vostok i vostochnyj tekst russkoj literatury pervoj poloviny XIX v.: konceptosfera russkogo orientalizma. Avtoreferat dissertacii... doktora filolologicheskih nauk. Tomsk, 2015.
11. Set'ko O.A. Pol'skij test v russkoj literature pervoj pol. XX v.: mifopo'eticheskie i avtobiograficheskie aspekty. Avtoreferat dissertacii. kandidata filologicheskih nauk. Minsk, 2016.
12. Dostoevskij F.M. Polnoe sobranie sochinenij: v 30 t. Leningrad, 1984; T. 26.
13. Kuchinskaya T.N. Transgranichnyj region kak forma sociokul'turnogo prostranstva: v poiskah kognitivnoj modeli issledovaniya. Sovremennye problemynaukii obrazovaniya: 'Elektronnyj nauchnyj zhurnal. 2011; 6. Available at: http://www.science-education.ru/ru/article/view?id=5045
14. Gabdullina V.I. Tyurkskij mir russkogo pisatelya («Vostochnye legendy» D.N. Mamina-Sibiryaka). Problemyistoricheskojpo'etiki. 2017; T. 15, № 2. Petrozavodsk, 2017: 93 - 106.
15. Lotman Yu. Trudypo znakovym sistemam. Tartu, 1984; Vyp. 18.
16. Toporov V. Peterburg i «Peterburgskij tekst russkoj literatury» (vvedenie v temu). Mif. Ritual. Simvol. Obraz. Issledovaniya v oblasti mifopo-
eticheskogo. Moskva, 1995: 259 - 367.
17. Gabdullina V.I. «Kazahskij tekst» russkoj literatury. Literaturnoe transgranich'e: russkaya slovesnost' v Rossii i Kazahstane: kollektivnaya monografiya. Barnaul, 2017: 14 - 21.
18. Vlasova G.I. Kazahstanskij kul'turnyj tekst i sovremennost'. Sbornik nauchnyh statej XIX Mezhdunarodn. nauchn. konferencii. 22-24 senty-abrya 2016 goda: v 2 t.; T. 2. Astana: ENU im. L.N. Gumileva, 2016: 248 - 253.
19. Markina P.V. Mifopo'etika putevyh ocherkov V.Ya. Shishkova «po Chujskomu traktu». Sbornik nauchnyh statej XIX Mezhdunarodn. nauchn. konferencii. 22-24 sentyabrya 2016 goda: v 2 t.; T. 2. Astana: ENU im. L.N. Gumileva, 2016: 248 - 253.
20. Potanin G.N. Vostochnye motivy v srednevekovom evropejskom 'epose. Moskva, 1899.
21. Potanin G.N., Potanina A.V. Sibir'. Mongoliya. Kitaj. Tibet. Puteshestviya dlinoyu vzhizn'. Moskva, 2014.
22. Hudenko E.A. Kirgizskaya step' v putevyh zapiskah i ocherkah M.M. Prishvina: imagologiya i po'etika. Problemy istoricheskoj po'etiki. 2017; T. 15, № 2: 107 - 118.
Статья поступила в редакцию 02.02.18
УДК 811.352.342
Bidanok M.M., Cand. of Sciences (Philology), leading researcher, Adygeya Republican Institute of Humanitarian Studies
n.a. T.M. Kerasheva (Maikop, Russia), E-mail: [email protected]
THE HOSPITALITY AMONG THE ADYGS AND ITS EXPRESSION IN THE PROSE OF HAZRET ASHINOV. The article considers the topic of hospitality, which is relevant for centuries in the North Caucasus. The work uses materials of H. Ashinov, a writer of the second half of the 20 century, to reveal the Adyg mentality. The researcher observes the Adyg mentality in the XIX century with reference to works by S. Khan-Giray, and proceeds to examine it in the contemporary texts. The paper makes notes of other travelers and military servicemen of the previous centuries, like I. Blaramberg, S. Thorzhevsky and L. Lulieu. The researcher combines historical realities with the analysis of the writer's texts and presents an objective picture.
Key words: Adyg, mentality, hospitality, Ashinov, Khan-Giray, kunachestvo, novels, Garun, Laursen.
М.М. Биданок, канд. филол. наук, вед. науч. сотр. Адыгейского республиканского института гуманитарных
исследований им. Т.М. Керашева, г. Майкоп, E-mail: [email protected]
АДЫГСКОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО И ЕГО ОТОБРАЖЕНИЕ В ПРОЗЕ ХАЗРЕТА АШИНОВА
В статье рассматривается актуальная веками для Северного Кавказа тема гостеприимства. Она раскрывается для обозначения адыгского менталитета с использованием материала писателя второй половины ХХ в. Х. Ашинова. Начиная с выделения интереса к адыгскому ментальному качеству в XIX в. (С. Хан-Гирей), автор переходит к текстам современника. Упоминаются и другие путешественники, военные предыдущих веков - И. Бларамберг, Ш. Тхоржевский и Л. Люлье. Сочетая исторические реалии с анализом текстов писателя, автор статьи представляет объективную картину.
Ключевые слова: адыг, менталитет, гостеприимство, Ашинов, Хан-Гирей, куначество, повести, Гарун, Лаурсен.
Гостеприимство традиционно относится учёными к категории общепринятых на Кавказе ментальных институтов. В последний год жизни С. Хан-Гирея было опубликовано еще одно его произведение: «Вера, нравы, обычаи, образ жизни черкесов». Этот очерк по своему содержанию совпадает почти буквально с рядом глав первой и второй части «Записок о Черке-сии». Из первой части «Записок» в этот очерк включена глава пятая второго отделения. Видимо, потому, что глава о религии дана в первой части «Записок», Хан-Гирей начинает свой очерк описания черкесов с религии [1]. Они располагались в плотном слиянии, благодаря им уравновешивались межличностные и межнациональные связи. Именно вследствие их активности территория оказалась своеобразной «жемчужиной» для непростого социально-культурного механизма страны. Причём ценность её удивительным образом продолжает сохраняться, что можно отнести к заслугам менталитета. Многие адыгские семьи на протяжении последних 30 - 40 лет продолжают блюсти и восстанавливать приёмы гостеприимства. Этот мощный общественный ме-
ханизм характерен для всего многовекового Кавказа. Одним из его индивидуальных проявлений считаем куначество. При этом, по мнению исследователей, звание кунака делается достаточно частым. В его условиях, плотно вытекающих из гостеприимства, возможны и эпизоды побратимства. Вследствие этого в течение нескольких последних десятилетий в кавказских республиках реально породнились полсотни семей.
В ходе измеряемого столетиями взаимовлияния большого числа народов сформировалась региональная цивилиза-ционная общность. Местный социально-культурный типаж, предполагающий широкое взаимопроникновение этнических элементов, включает ряд механизмов семейного быта горцев. В большинстве случаев кунаком делался семейный гость. Но им мог оказаться и идущий мимо незнакомец, независимо от его идеологических предпочтений и происхождения. Он приобретал поддержку и опору в лице хозяина сакли, и тем самым прочно роднился с ним. Простое, но нередкое посещение одним индивидом другого способно было упрочить узы максимально.
«Кунак» - значит по смыслу с турецкого «гость». Однако для республиканского населения это неоднократно есть что-то более заслуженное, в том числе товарищ и приятель. Фактически куначество являет собой межличностную связь, расцениваемую иногда даже как более плотная, чем семейная. Оно, по сути, выступает неким продолжением гостеприимных тенденций. А неумение гостеприимно пообщаться идентифицировалось гораздо более широко - как незнание адыгских обычаев. Так и главный герой анализируемой нами повести Хазрета Ашинова «Сочинители песен» (1960) - старец Гарун. Мысленно спорящий с гостем, он не позволяет себе высказать ему возражение. Боится тактичный хозяин остаться в сознании аульчан под дурной славой: «мол, не сумел гостя принять как следует» [2, с. 25]. И это значительный удар по репутации любого адыга. Поскольку «в опыте жизни старшего поколения, в их познаниях собрана вся мудрость, они являются средоточием и транслятором обычаев, бытового уклада адыгского народа» [3, с. 1].
Усиленное проявление адыгского хлебосольства получало с веками свое воплощение в неких архитектурных постройках. Это было обязательное наличие у любого аульчанина специфического гостевого помещения под названием «кунацкая». Данная традиция в новом веке практически утрачена. В аульских домах имелся обычай возведения строения, нужной для заселения вероятными гостями. Для того чтобы пришедший разместился подходящим образом, ему выделялся жилой угол. Умение горца принять гостей и распахнуть двери своей кунацкой неизменно ставилось в число личностных преимуществ. Индивид фактически оценивался количеством посещающих его земляков. Этот критерий выступал в качестве обязательного общенационального приоритета. А соответствующие помещения признавались своеобразными центрами национальной культуры. Как рассказывает об этом Хазрет Ашинов в повести «Сочинители песен», ведя речь об одной из своих героев, «дверь его кунацкой по-прежнему стояла открытой, и вечерами там собирались его сверстники, коротали время, рассказывали старинные истории о мужестве адыгов...» [4, с. 21].
В традициях адыгского радушия ощутимы к тому же эпизоды совместной еды. При этом обычай разумно предлагал потчевать гостя по своим возможностям. Благодаря этому не слишком богатый хозяин никак не мог получить осуждения земляков за скромное угощение. Кроме того, коллективный приём пищи признаётся сутью и средоточием нацеленного на гостя ритуала. В семьях часто откладывали в кунацких периодически освежаемое кушанье, называемое «едой вошедшего». Идентичными можно считать волнения Гаруна, стремящегося угодить гостю. Размышляющий о своем сидящий гость смущает хозяина. Он чувствует себя обязанным насытить первого. Не увидев со стороны кухни приближения пищи, хозяин бежит за подносами и накрывает стол лично. Ряд стоящих перед гостем полных блюд и обильных яств успокаивает Гаруна. Теперь он уже спокоен и может дальше вести беседу, наблюдая, как насыщается гость.
Одновременно ритуальные законы адыгов обязывали хозяина дарить подарки. Представители состоятельных классов одаривали своего гостя дорогими одеждами, вооружением, скотом и скакунами. Так, в мыслях о приходящем госте Гарун («Сочинители.») обращается к своему коню. Чувствуя себя обязанным одарить пришедшего, виртуально он упрашивает скакуна стать достойным подарком. В этом проявлялась давняя грань кавказского гостеприимства. Подкрепляемые подарками межличностные связи составляли и продолжают соединить своеобразную и неукоснительную истину. Подобным образом на Северном Кавказе возможные кунаки натыкались друг на друга неизбежно. Сочинители соединяли гораздо более, чем в доме. Они давали возможность сервировать стол и подготовить наиболее лакомые национальные кушанья. У адыгов обычаи и традиции для них имели силу закона, царя, религии. Примечательно, что обычаи на Кавказе действовали сильнее, чем дух веры. По этому поводу Н.Я. Данилевский писал: «Дух веры слабее действует на Кавказе, чем нравы и обычаи. Грузин, армянин, черкес, чеченец, осетин, персиянин и абхаз обедают на одном ковре без зазрения совести. Ненависть, которую здесь магометане питают к христианам, обнаруживается менее, нежели в прочих местах Азии» [5, с. 146].
Следует утверждать то, насколько ученые разнообразно, порой противоположным образом подступают к оценке кавказского самовосприятия. Так, в частности, русский офицер И.Ф. Бларам-берг в 1830-е гг. подтверждает то, что возможны ситуации, когда один аульчанин способен приветливо встретить гостя у себя
в стенах, а после напасть на него вскоре на другом квартале: «гость позднее встретится случайно с тем, кто совсем недавно так любезно с ним обращался, он может остаться без багажа» [6]. К тому же и в XVIII в. аналогичные факты приводил и путешествующий по южным территориям итальянец Ксаверио Гла-вани. Тем не менее, в большинстве случаев исследователи кавказской ментальности созвучны в утверждении доминирующей значимости. Важными оказываются тенденции гостеприимства, обязательно содействующие процессам межнациональным связям. Кавказские территории обоснованно причисляются планетой к классическим землям гостеприимства. Его жители при этом считаются шаблонными носителями подобной общественной схемы.
Этот тезис подтверждает и анализируемый автор своими строками. Так, в частности, в повести Х. Ашинова «Всадник переходит бурную реку» (1966) Лаурсен, выступающий здесь в роли главного героя, принимает порой на себя и обязанности гостя. А эта смена функций неизменно требует интенсивной суетливости от ожидающих его хозяев. Уже в зачине получившие весть о его прибытии земляки активно спешат подготовиться к встрече. Каждый дом соседей на взводе, их охватила приятная суматоха. Приближение гостя писатель сопровождает обобщающим комментарием на тему адыгского гостеприимства: «Ведь право же, всем приятно, когда в ауле гости. Мелкие ссоры отходят на задний план, а то и совсем забываются. Гостям нет дела до ссор соседей и родственников. При гостях аульчане, безусловно, становятся добрее» [7, с. 5 - 6]. Либо старец Гарун из повести Х.А. Ашинова «Сочинители песен». Он с нетерпением ожидает приезда почетного гостя - знаменитого песнетворца. Именно своим почтением к нему он объясняет свою спешку домой: «Как ни говори, все же гость!» [2, с. 10]. И это незыблемая истина для адыга, которую автор поясняет и комментирует еще неоднократно. В частности, уже через пару коротких абзацев рассказчик снова возвращается к ожидающему гостя герою. Продолжая содержащуюся в обязательной для любого адыга пословице мысль «Дальний гость почетней ближнего», Х.А. Ашинов считает хозяйские хлопоты старца закономерными: «Что ни говори, ведь гость прибывает с другого конца области. И он небезызвестный человек, такого надо встретить с почетом» [2, с. 11].
Пространно разбросаны в соответствующем социуме мо-тивационные модели, которые пересекают многие жизненные пласты. Элементарно недопустимым находит для себя хозяин у Х.Ашинова расстройство входящего. Оно обязательно повлечет за собой позор ему самому в глазах соседей. И это срабатывает достаточным мотивационным стимулом для хозяйственной суетливости. Носители адыгской культуры константно и постоянно преподносят любому страннику заслон, облачение и ломоть пищи. Проявляя обходительность, обязательно примутся чтить гостя. В нужные периоды, в обусловленных ситуациях посчитают себя должными выказать защиту. Обозначал это и польский дворянин Ш. Тохаржевский, вспоминая о черкесах-каторжниках: «Те, которых я знал, были чрезвычайно обходительны в обращении. Всегда готовые услужить, они безгранично нам импонировали. Казалось, если бы кто-то из нас, указав на кого-нибудь, сказал: «Убей!», черкес сделал бы это. Теперь никто из разбойников не смел поляков обидеть, ни словом, ни делом. Черкесы были наши приятели и наши защитники» [8]. Аналогично и встречающий гостя Гарун из повести Х. Ашинова торопится, завидев входящего, ему навстречу. Однако писатель здесь лишен традиционного в советское время пафоса. Да, есть в мыслях встречающего порыв побежать, распахнув объятия, но учитывает автор и обычное в человеке высокомерие. Гарун сдерживает себя в приветливости по мере рассмотрения бедно одетого идущего.
Следовательно, тема кавказского гостеприимства обильно представлена в повествовании Х. Ашинова. Фактически любой эпизод авторского текста сопровождается посвящением читателя в подробности данного общественного явления. Его можно уверенно считать ощутимым компонентом национальной памяти адыгов, которое, по мнению Л.Я. Люлье, заключается «в принятии и угощении посетителей и проезжающих, останавливающихся для отдохновения или для ночлега в доме знакомого или даже вовсе незнакомого им человека» [9, с. 33]. Такое качество оказалось способно сосредоточить ментальные элементы, адаптированные к этническому сознанию. Непосредственно подобное и случилось с непреложным для горцев гостеприимством. Оно выступило в цивилизационном развитии как мощный поведенческий инструмент, влияющий на ментальность адыгских национальных носителей.
