CC BY
35
стояние кладбища военнопленных, а ведь известно о прибытии делегации было заранее. Что же тогда представляло кладбище до прибытия делегации26. Столкнувшись с неразберихой в деле учета захоронений японских солдат, почти все делегации высказывали одну мысль: «У нас в Японии нет такого понятия «без вести пропавший солдат», по нашим древним обычаям пока пепел убитого воина не вернется на родину, не будет похоронен в семейную могилу, его душа не будет успокоена, и над его семьей будет висеть рок»2.
В настоящее время на территории Забайкальского края существует 6 охраняемых кладбищ японских военнопленных:
- г. Чита; гражданское кладбище, захоронены военнопленные 519 ОРБ; 6 и 18 лагерных отделений, 24 лагеря; по данным УВД 103 места захоронения, по данным японской стороны - 40 мест захоронений;
- г. Чита (Сухая падь); 2, 7 и 8 лагерных отделений, 24 лагеря, 381 лагерь; по данным УВД - 99 мест захоронений, по данным японской стороны - 49 мест захоронений;
- г. Петровск-Забайкальский; 8-е лагерное отделение, 52 лагеря и 1484 спецгоспиталя; по данным УВД - 275 мест захоронений, по данным японской стороны - 350 мест захоронений;
- пос. Кадала; кладбище № 1. 11, 12 и 13 лагерных отделений, 52 лагеря; по данным УВД - 182 места захоронения, японских данных нет.
- пос. Кадала; кладбище № 2, центральный лазарет, 52 лагеря; по данным УВД 57 мест захоронений, по японским данным - 10 мест захоронений;
26Балейский рабочий. - 1991. - 16 июля.
27Банщиков В. Солдат войну не выбирает // Забайкальский
рабочий. - 1998. - 2 июля.
- пос. Кадала; кладбище № 3. 4 и 11 лагерных отделений, 24 лагеря, общая могила на 176 чел.; по данным УВД захоронено 214 чел., японских данных нет28.
* * *
После окончания второй мировой войны порядка 547.000 чел. военнопленных и интернированных армии Японии и ее союзников оказались в советских лагерях, из которых около 72.000 прошли через лагеря Читинской области. Каждый десятый из них остался лежать в Забайкальской земле. Необходимо отметить, что до настоящего времени ни российская, ни японская стороны не располагают точными данными об их общем числе. Цифра колеблется от 8.144 до 7.831 умершего. Такие разночтения в японских и российских данных объясняются, прежде всего, тем фактом, что у нас до сих пор нет как полных списков взятых в плен японских солдат и офицеров, так и умерших в читинских лагерях с указанием причины смерти и места захоронения, японская сторона в большей степени опирается на устные источники. Своевременно не начатая работа по содержанию этих мест привела к их частичной ликвидации, отсутствию документации. Кроме этого, на результаты исследований негативно влияет недоступность некоторых документов, находящихся на хранении в различных архивах и до настоящего времени, по непонятным причинам, не доступных исследователям.
Места захоронений иностранных военнопленных как на территории Забайкальского края, так и на других территориях РФ являются одним из показателей нашего отношения к прошлому, к нашей истории. А историю, как и Родину, не выбирают. Её создают.
28По материалам архива РУ ФСБ РФ по ЗК.
УДК 947 (571) + 951.008 + 951.33
АДАПТАЦИЯ РУССКИХ ТОРГОВЫХ ЛЮДЕЙ В МОНГОЛЬСКОЙ И КИТАЙСКОЙ СРЕДЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА
л
А.И.Кожухарь1
Иркутский государственный университет путей сообщения, 664074, г. Иркутск, ул. Чернышевского, 15.
Представлены особенности жизни русских торговых людей, ведших дела в Монголии и Китае во второй половине XIX в., а также влияние культурных заимствований на формирование купеческого быта. Торговое сословие рассматривается как основа сибирского общества, определяющая его уклад в целом, а торгово-бытовая сфера интерпретируется как основной канал межкультурной коммуникации Сибири с Востоком. Библиогр. 12 назв.
Ключевые слова: межкультурная коммуникация; культурные заимствования; купеческий быт; Сибирь; Монголия; Китай.
1Кожухарь Андрей Игоревич, преподаватель общественных дисциплин Медицинского колледжа железнодорожного транспорта ИрГУПС, тел.: 89148768963, e-mail: [email protected]
Kozhukhar Andrei, Lecturer of Social Disciplines at the Medical College of Railway Transport of ISURE, tel.: 89148768963, e-mail: [email protected]
ADAPTATION OF RUSSIAN TRADERS IN MONGOLIAN AND CHINESE ENVIRONMENT IN THE SECOND HALF OF XIX CENTURY A.I. Kozhukhar
Irkutsk State University of Railway Engineering, 15, Chernyshevsky St., Irkutsk, 664074.
The article presents the life features of Russian merchants, trading in Mongolia and China in the second half of XIX century, as well as the influence of cultural borrowings on the formation of merchant life. Tradespeople are regarded as the basis of Siberian society that defines its way of life on the whole. Trade and household sphere is interpreted as the main channel for cross-cultural communication of Siberia with the East. 12 sources.
Key words: intercultural communication; cultural borrowings; merchants' life; Siberia; Mongolia; China.
Большинство наших современников в ответ на муникации, своего рода ответная реакция на восприя-
просьбу перечислить выдающиеся имена и произведения в искусстве Запада и Востока: литературе, музыке, театре, архитектуре, живописи, скорее всего, западных имен вспомнят немало - от античности до авангарда. При этом Восток вызовет у них затруднения: едва ли они смогут перечислить хотя бы несколько восточных имен и названий. Так исторически сложилось, что у нас нет полноценного межкультурного коммуникативного канала с Востоком, который бы опирался на некоторые духовно-интеллектуальные реалии; основа нашего взаимодействия - сфера торговли и быта, которые в данном случае тесно взаимосвязаны. Китайские рынки знакомы любому сибиряку. Наше общение через торговлю - это традиция, заложенная еще в пору освоения Сибири и первых контактов с Китаем. В полной мере она раскрылась во второй половине XIX в., после чего - в связи с событиями мировой истории первой половины ХХ в. - стала угасать. Однако сейчас мы наблюдаем ее возрождение.
Примером, способным проиллюстрировать этот процесс, может послужить такое явление, как кяхтин-ский язык. Он относится к так называемым пиджинам - языкам, возникающим обычно в ситуации межэтнического контакта, происходящего при колонизации или в процессе складывания торговых отношений, когда ни та, ни другая сторона не знает языка друг друга, но они вынуждены общаться, чтобы достичь взаимодействия, вопрос о котором стоит остро. Появляется язык предельно упрощенный структурно, функционально ограниченный заданной коммуникативной ситуацией. Так же возник и кяхтинский язык: он сформировался в XIX в. и просуществовал достаточно долго в регионах русско-китайской приграничной торговли [5]. Кяхтинский язык, кяхтинский пиджин или русско-китайский пиджин являются равноправными терминами, употребляемыми лингвистами [1], [5]. Лексика этого пиджина почти полностью состоит из русских заимствований и небольшого числа монгольских, при этом грамматика адаптирована к китайской. Кроме того, из-за специфики фонетического строя, характерного для восточных языков, многие русские слова заимствованы в формах изменения с гласными на конце. Например, фраза «Моя десяти рубли заработай» означает «Я заработал десять рублей». Хотя возникновение этого языка относится в большей степени к адаптации местного этнического населения, чиновников и купцов, в русской торговой среде, тем не менее, это чрезвычайно яркий пример взаимовлияния русско-китайской и русско-монгольской торговли и межкультурной ком-
тие русскими торговыми людьми китайских и монгольских культурных реалий. В то же время, высказываются мнения, расширяющие определение этого языка до сибирского пиджина, и предположения, что его основой был особый «язык для инородцев», употреблявшийся русскими купцами для общения с коренным населением Сибири и Дальнего Востока [6]. Хотя зарождение кяхтинского пиджина представляет отдельный интерес в этом контексте, не будем отступать в лингвистику, а обратим внимание на то, что если сейчас выйти на китайский рынок, имеющийся почти в любом сибирском городе, и попытаться поговорить с торговцами, то мы услышим нечто весьма напоминающее такой язык. Он прекратил существование в начале ХХ в., но сейчас, похоже, происходит возобновление подобного языка в аналогичной коммуникативной ситуации. На самом деле, это лишь один из аспектов (которых немало) специфики русско-китайской межкультурной коммуникации в торгово-бытовой сфере. Изучение таких нюансов и сопоставление аналогичных коммуникативных ситуаций рубежа XIX-XX вв. и рубежа XX-XXI вв. позволит, с одной стороны, глубже исследовать процессы внутри восточносибирского общества позапрошлого века, а с другой стороны, лучше понять, по каким принципам работает эта социальная схема и во что она развивается в итоге.
Вторая важная сторона рассматриваемой проблемы состоит в том, что в Сибири дворянство было крайне немногочисленно и по большей части состояло из ссыльных и приезжего чиновничества. Таким образом, роль высшего сословия приняло на себя купечество. Известно на примере многих культур, что высшее сословие, как правило, задает тон стиля, вкуса, является эталоном и образцом для подражания во многих сферах жизнедеятельности, в том числе и в культуре. Грамотная речь, тенденции в искусстве, моде, политических взглядах, морали, правилах поведения - все это атрибуты верхушки общества, ею же создаваемые и транслируемые в остальные слои. В России (за исключением Сибири) эти функции несло на себе дворянское сословие, в советское время -интеллигенция, однако постсоветский период не смог предложить иной альтернативы, кроме богемного «полусвета», с одной стороны, и деловой элиты - с другой. Таким образом, мы вновь наблюдаем повторение социально-культурной ситуации, когда «купечество» приобретает все большее и большее общественное значение. И еще раз тот же вывод: взаимное
сопоставление общественного уклада в купеческой среде конца XIX - начала ХХ вв. и социально-культурной специфики конца ХХ - начала XXI вв. позволят тщательнее исследовать механизмы развития и особенности существования общества, стержневым элементом которого является торговое сословие.
В совокупности эти два аспекта позволяют нам характеризовать восточносибирское общество как а) развивающееся на стыке культур, основной коммуникативный канал между которыми находится в торгово-бытовой сфере; б) имеющее торговое сословие в качестве структурообразующего элемента, формирующего устои и повседневный уклад. Эти характеристики можно обозначить как специфические и проводить социально-культурное изучение Восточной Сибири с их учетом.
Говоря об изучении такого специфического канала межкультурной коммуникации в исторической перспективе, среди первоочередных вопросов следует рассмотреть особенности адаптации русских торговых людей в монгольской и китайской среде во второй половине XIX в. К середине XIX в. купеческая торговля через Восточную Сибирь с Монголией и Китаем сложилась в устоявшуюся систему, доступную для купцов всех гильдий [12, С. 99]. С Монголией и - через нее - с Китаем торговали не только местные восточносибирские купцы, но и западносибирские, и приезжие из европейской части России предприниматели. Но если в начале века купечество из европейской России здесь еще доминировало, то к середине века сибирские купцы занимают собственные крепкие позиции. Они торговали с государствами Восточной Азии непосредственно и лучше ориентировались как на данном рынке, так и в местных обычаях. Это позволяло им успешнее адаптироваться в монгольской среде, что способствовало созданию более благоприятных условий для осуществления коммерческих контактов. Одним из важнейших способов такой адаптации было восприятие здешнего быта и жизненного уклада, после чего русские купцы иногда даже не воспринимались местным населением как чужеземцы, их считали «своими». Об использовании такой формы социально -культурного взаимодействия в качестве коммерческого приема свидетельствуют опубликованные исследования и исторические источники.
А.В. Старцев пишет (ссылаясь, в свою очередь, на более ранних исследователей) о том, что многие русские купцы, приехав в Монголию, перенимали местный, кочевнический бытовой уклад, чтобы адаптироваться к условиям жизни, в которых они оказались. Это выражалось в восприятии устройства жилища, манеры одеваться, пищевых пристрастий (вплоть до перехода на традиционный рацион монгольского кочевника) и способов употребления пищи (руками). Он цитирует слова Г.Н. Потанина о том, что русский торговец «ест недоваренное мясо со следами свежей крови, подобно дикому монголу, и питается толканом с маслом, который месит рукой в чайной чашке» [10, С. 69]. В другой статье Старцев приводит высказывание троицкосавского ветеринарного врача А.П. Свечнико-ва: «Люди ведут торговлю в Монголии десятки лет,
живут там почти безвыездно, многие с семьями, и не имеют других жилищ, кроме юрт или китайских фанз, и это не какие-нибудь бедняки, а люди со средствами, ведущие дела на десятки тысяч в год» [9, С.120].
В записках Восточно-Сибирского Отдела Императорского Русского Географического общества опубликован дневник Немчинова, приказчика при чайном караване, за октябрь 1888 - март 1889 гг. Немчинов описывает некоторые примечательные особенности своей коммуникации с местным населением: «Здесь меня приняли за почетного ламу или за хубилгана; поводом к этому послужило то, что я ехал в телеге, одевался в монгольское платье, говорил по-монгольски и имел обритую голову» [2, С. 147].
В то же время, адаптация русских купцов в китайской среде приобретала иные формы. Тем не менее, китайский язык, разумеется, тоже изучали. Более того, есть основания говорить о том, что китайский язык был языком делопроизводства в торговле, особенно в чайной. В собрании Иркутского художественного музея имеется портрет забайкальского купца Кандинского [7, С. 47, 147], на котором предприниматель изображен за письменным столом со счетами и бумагами на китайском языке. Это не просто символический элемент на картине, указывающий на участие купца в русско-китайской торговле. Доставлявшиеся из Китая товары действительно имели сопроводительные документы на китайском языке. Кроме того, что касается чаеторговли, известны так называемые «фамилии» [11, С. 61- 63], т.е. маркировка китайскими иероглифами, по которой определялось торговое название и сорт чая, производитель и прочее. Вот что об этом упоминают современники: «Кяхтинские торговцы стараются изучить китайские знаки, употребляемые на ящиках чаю и замечают те фамилии, которых чай отличается лучшим своим качеством» [3, С. 15-16]. Таким образом, изучение восточных языков для сибирского купечества было необходимостью и находило конкретное практическое применение в коммерческой деятельности.
Еще одной существенной стороной взаимодействия в области бытовой культуры было то, что часто предметы быта производства восточных стран сами являлись товаром, ввозимым в Россию, и какая-то часть их оседала в домах купцов. Это сопровождалось распространением моды на восточные предметы интерьера, одежды, домашней утвари декоративного и прикладного назначения, многие из которых сохранились до наших дней в фондах музеев и частных коллекциях как доказательство того, насколько глубоко восточные элементы укоренились в сибирском купеческом быте. Торговля чаем нередко сопровождалась поставками чайной посуды. Рекламные объявления, публиковавшиеся на вклейках в Сибирском торгово-промышленном календаре и других подобных изданиях [8], свидетельствуют, что торговые предприятия и магазины достаточно часто сочетали в своем ассортименте чай (составлявший одну из основных статей русско-китайской торговли) и предметы быта восточного производства.
Адаптация в монгольской и китайской среде требовала, к тому же, и известной веротерпимости. Местное население отмечало почтительное отношение сибирских купцов к их вероисповедованию, взаимное конфессиональное уважение и отсутствие конфликтных ситуаций на религиозной почве. Известны даже случаи русских пожертвований буддийским храмам [10, С. 75].
В 60-х гг. XIX в. у русских купцов появились собственные плантации в Китае. Некоторые предприниматели подолгу жили в Китае, занимаясь торговой деятельностью и одновременно изучая местные обычаи и традиции. Наиболее видной фигурой среди таких купцов был П.А. Пономарев [4], занимавший пост Императорского русского вице-консула, заслуживший за свою деятельность звание Коммерции Советника и сделавший большой вклад в развитие русско-китайской торговли. Он изучал не только язык, но и историю, и искусство Китая. Его жизнь и работа в городе Ханькоу достаточно характерно иллюстрируют степень и формы русско-китайского социально-
культурного взаимодействия, служившего опорой для экономических контактов.
Подводя итог вышесказанному, следует еще раз подчеркнуть, что восприятие русскими купцами элементов восточного быта и жизненного уклада было неотъемлемой частью, а иногда и способом осуществления успешной коммерческой деятельности. Это, в свою очередь, можно интерпретировать как то, что социально-культурное взаимодействие было одним из ключевых связующих звеньев в русско-китайских и русско-монгольских экономических взаимоотношениях второй половины XIX в. Торговля влияла на быт купцов, и, наоборот, бытовые заимствования содействовали укреплению торговых контактов. Такая взаимосвязь торговли и быта сибирских предпринимателей долгое время оставалась существенным элементом и, в определенном смысле, основой культурного диалога России со странами Восточной Азии. У нас есть достаточно оснований предполагать, что на рубеже XX-XXI вв. этот межкультурный коммуникативный канал снова приобретает большое значение.
1. Беликов В.И. Русские пиджины // Малые языки Евразии: социолингвистический аспект. Сборник статей. М.: МГУ, 1997. С. 90-108.
2. Записки Восточно-Сибирского Отдела Императорского Русского Географического общества по общей географии. Труды русских торговых людей в Монголии и Китае. Иркутск: Типография К.И. Витковской, 1890.Т.1 .Вып.1. 283 с.
3. Китайский чай (подробное о нем описание). /сост. Н. Ржа-нов. М.: Типография В. Готье, 1856. 60 с.
4. Медведев С. «Мысль моя - посвятить жизнь мою на пользу людям...» (о Павле Андреевиче Пономареве) // Земля Иркутская. 1994. №2. С. 52-58
5. Мусорин А.Ю. Лексика кяхтинского пиджина // Функциональный анализ языковых единиц. Новосибирск, 2004. С. 79-86
6. Перехвальская Е.В. Сибирский пиджин (дальневосточный вариант). Формирование. История. Структура.: автореф. дис. ... д-ра. филолог. наук. СПб., 2006. 50 с.
7. Сибирский портрет XVIII - начала XX века в собраниях Иркутска, Красноярска, Кяхты, Новосибирска, Томска, Тю-
ский список
мени, Читы: Альбом / вступ. ст. Е.С. Зубрий, Л.Н. Снытко,
A.Д. Фатьянов, авт.- сост. Л.Н. Снытко. СПб., 1994. 172 с.
8. Сибирский торгово-промышленный календарь на 1894 г. Томск: Издание Ф.П. Романова, 1894. То же на 1897-1899 гг.
9. Старцев А.В. Организация русской торговли в Монголии во второй половине XIX - начале ХХ вв. // Востоковедные исследования на Алтае. Сборник научных статей /под ред.
B.А. Моисева. Барнаул, 2002. Вып.3. С. 113-135
10. Старцев А.В. Русские предприниматели в Монголии: социальный облик и общественно-культурная деятельность // Востоковедные исследования на Алтае. Сборник научных статей. Барнаул: Изд-во АзБука, 2004. Вып 4.С. 63-85
11. Субботин А.П. Чай и чайная торговля в России и других государствах. СПб.: Типография северного телеграфного агентства, 1892. 657 с.
12. Шахеров В.П. Иркутск купеческий: История города в лицах и судьбах. Хабаровск: Издательский дом «Приамурские ведомости», 2006. 176 с.
УДК 41
ЗАГЛАВИЕ КАК СПОСОБ ЭКСПЛИКАЦИИ АВТОРСКОЙ ПОЗИЦИИ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ (НА МАТЕРИАЛЕ СУБСТАНТИВИРОВАННЫХ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ)
л
Е.А.Макарова1
Восточно-Сибирская государственная академия образования, 664011, г. Иркутск, Кировский район, ул. Сухэ-Батора, д. 9.
Статья посвящена разработке теоретических основ коммуникативного подхода к художественному тексту, актуальному для антропоцентрической научной парадигмы современного гуманитарного знания. Исследуются особенности функционирования субстантивированного прилагательного в заглавии художественного текста, его способность участвовать в лексическом структурировании текста, формировать в текстовом пространстве разного типа ассоциативно-семантические поля, отражающие точку зрения автора как субъекта литературной комму-
1Макарова Емилия Александровна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка, методики и общего языкознания, тел.: (3952) 247354, e-mail: [email protected]
Makarova Emilia, Candidate of Philology, Associate Professor of the Department of Russian Language, Methods and General Linguistics, tel.: (3952) 247354, e-mail: [email protected]
