CC BY
150
Н.А. Ратъковская
А.А. ВЫРУБОВА: ЗАКЛЮЧЕНИЕ В ТРУБЕЦКОМ БАСТИОНЕ ПЕТРОПАВЛОВСКОЙ КРЕПОСТИ (март-июль 1917 г.)
Февральскую революцию А.А. Вырубова встретила в Александровском дворце Царского Села. Первое время она ничего не знала о революционных событиях, так как болела в тяжелой форме корью, заразившись от царских детей. Но как только она стала поправляться, ей пришлось осознать всю тяжесть перемен. Уже 7 марта Временное правительство приняло постановление, 1-й пункт которого гласил: «Признать отрекшегося императора Николая и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село».1
В Царском Селе об аресте было объявлено 8 марта утром. В этот день во дворец явился генерал Л.Г. Корнилов, чтобы объявить бывшей императрице об аресте (Николай II вернулся в Царское Село только 9 марта). Сам же император был арестован в Могилеве, где находилась Ставка Верховного Главнокомандующего, которым являлся с 1915 г. Николай Александрович. В Могилев с постановлением об аресте выехали четыре депутата Государственной Думы. Французский посол Морис Палеолог 8-го марта записал в дневнике: «Совет потребовал вчера немедленного ареста бывших царя и царицы. Временное правительство уступило. Четыре депутата Думы: Бубликов, Гри-бунин, Калинин и Вершинин выехали в тот же вечер в Ставку в Могилев с мандатом привезти императора. Что касается императрицы, то генерал Корнилов отправился сегодня с конвоем в Царское Село. По прибытии в Александровский дворец он тот час был принят царицей, которая выслушала без всякого замешательства решение Временного правительства... Александровский дворец отрезан теперь от всякого сообщения с внешним миром».2
После этого визита с царской семьей остались только немногие наиболее преданные люди, так как согласно постановлению все, кто добровольно оставался во дворце, также считались арестованными. Многие из них последовали за царской семьей в Тобольскую ссылку и позднее разделили ее участь в Ипатьевском доме. Мадлен Занотти с гордостью заявляла на предложения покинуть дворец: «Мы служили семье в добрые времена. Никогда не бывать тому, чтобы мы покинули их теперь!»3
Условия содержания узников во дворце были довольно сносными, хотя они нередко подвергались унижениям со стороны революционно настроенных солдат: «Однажды, когда Николай, сев на велосипед, поехал по дорожке, солдат просунул уму штык между спицами».4 Этот случай, описанный Жильяром, довольно характерен — приличное поведение офицеров не разделяли революционные солдаты и прапорщики. «Солдаты в грязных, нечищеных сапогах выглядели неопрятными, вели себя дерзко и агрессивно, дисциплине не подчинялись. Офицеры их побаивались».5
21 марта во дворец прибыл А.Ф. Керенский — министр юстиции Временного правительства. Вырубова в это время еще лежала в постели, не оправившись до конца от
© Н.А. Ратьковская, 2007
кори. Тем не менее Керенский потребовал, чтобы она встала и поехала в Петроград. В своих воспоминаниях Вырубова так описала свой арест: «Окруженный офицерами, в комнату вошел с нахальным видом маленького роста бритый человек, крикнув, что он министр юстиции и чтобы я собиралась ехать с ним сейчас в Петроград. Увидав меня в кровати, он немного смягчился и дал распоряжение, чтобы спросили доктора, можно ли мне ехать; в противном случае обещал изолировать меня здесь еще на несколько дней. Граф Бенкендорф послал спросить доктора Боткина. Тот, заразившись общей паникой, ответил: “Конечно можно”».6 Известно, что императрица тяжело переживала арест подруги, но в дневнике она скупо отметила:
«21 марта. Аню и Лили забрал министр юстиции.
23 марта. Аня в крепости (под арестом)... Лили у себя дома».7
Вместе с Вырубовой была арестована и Лили Ден, но ее вскоре отпустили. Вероятнее всего, ее изначально не собирались надолго заключать под стражу, так как она и после перевода Вырубовой в крепость оставалась во дворце правосудия. В своих воспоминаниях она пишет, что, совершенно истомившись сидеть в комнате, где не было даже кровати, она потребовала к себе Керенского. После разговора с ним в довольно резких тонах она была отпущена домой к сыну, но прежде она подписала документ, что должна оставаться в Петрограде и быть готовой к вызову на допрос.8 Из этого видно, что властям Лили была интересна намного меньше, чем Вырубова, которую после ночи, проведенной в здании министерства юстиции, несмотря на болезнь, перевели в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Здесь содержались: генерал Воейков, жена министра Сухомлинова, Манасевич-Мануйлов, позже его сменил писатель Колышко. Про свою жизнь в крепости Вырубова писала: «Мы существовали не как люди, а как номера, заживо погребенные в душных склепах, и жизнь наша была медленная смертная казнь».9
Она подробно описывает условия содержания в крепости: «...Вокруг на каменном полу лужи воды, по стенам текла вода, мрак и холод; крошечное окно у потолка не пропускало ни воздуха, ни света, пахло сыростью и затхлостью. В углу клозет и раковина. Железный столик и кровать приделаны к стене. На кровати лежал тоненький волосяной матрас и две грязные подушки».10
Это описание практически совпадает с описанием сидевшего в соседней камере генерала Воейкова: «Благодаря этим мерам я очутился на железной койке, на которой выступали 102 заклепки; на них лежал тюфяк из парусины, набитый сеном или соломой, толщиной в полтора пальца. Подушку изображал тонкий грязненький и притом очень вонючий предмет квадратного вида, набитый чем-то вроде перьев».11 И далее: «В камере стоял собачий холод и была невероятная сырость».12
Странно, но, по-видимому, не все узники «новой» власти содержались в столь жестких условиях. В своих воспоминаниях член Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства Завадский дает совершенно другую картину: «Керенский, решив выпустить Горемыкина, кн. Голицына, Крашенинникова и Куколь-Яснопольско-го, отправился в крепость лично и взял с собою Муравьева и меня. До сих пор помню своды потолка, решетку окна, узко глядящую где-то вверху, чисто выметенный пол, стоящую изголовьем к стене кровать, умывальник и удобства с проведенною водой в камерах Крашенинникова и Куколь-Яснопольского, помню и то, что камера Горемыкина была более похожа на жилую комнату, чуть ли не с письменным столом и с окнами, доходящими до чуть ли не паркетного пола».13 Князь Г.К. Романов, который в этот же период
находился в крепости, отмечал, что даже мог видеться со своими дядями, заключенными в соседних камерах: «В этот день зашел ко мне в камеру дядя Николай Михайлович. Он не был удивлен моим присутствием в тюрьме, так как был убежден, что меня тоже привезут сюда. Дяденька помещался на одном этаже со мной, но его камера выходила на север, а моя на восток».14 Признавая свое несколько особое положение на фоне других узников, князь Гавриил пытался это пояснить: «В этот же день мне удалось пробраться к дяденьке. Стража смотрела на это сквозь пальцы, прекрасно понимая, что мы ни в чем не виноваты».15
Такая разница в содержании заключенных и отношении к ним охраны, вероятнее всего, определялась мерой их предполагаемой вины. Особенно жестокое отношение проявлялось к тем, кто тем или иным образом предполагался связанным с Г. Распутиным. Это предположение подтверждает и фраза в воспоминаниях Воейкова: «Было объявлено, что мы, как тяжкие государственные преступники перед народом, не должны пользоваться никаким комфортом и никакими поблажками, а потому питание наше надо приравнять к питанию солдат, а наши постельные принадлежности отобрать, чтобы мы спали так, как арестованные солдаты».'6 В пользу этой версии говорят и воспоминания Вырубовой: «Ворвалось несколько человек пьяных солдат, со словами: “Христос Воскресе”, похристосовались. В руках у них были тарелки с пасхой и кусочком кулича, но меня они обнесли. «Ее надо побольше мучить, как близкую к Романовым».17 Для Вырубовой жизнь в крепости была, кроме всего прочего, связана с постоянным страхом перед агрессивно настроенными солдатами: «Самое страшное - были ночи. Три раза ко мне в камеру врывались пьяные солдаты, грозя изнасиловать».18
Описание состояния Вырубовой в мартовские дни составил корреспондент газеты «Речь». Согласно этой заметке вокруг Анны Вырубовой была куча икон и костыль, она истово крестилась.19 Это и приведенные выше воспоминания подтверждают, что к Вырубовой относились как к пособнице и любовнице Распутина и царя.
Между тем созданная сразу после переворота Чрезвычайная следственная комиссия в марте и апреле практически бездействовала. У Воейкова читаем: «В течение марта и в начале апреля в мою камеру время от времени входил Муравьев (председатель комиссии) ... он задавал мне вопросы, обыкновенно касавшиеся бывших приближенных к государю лиц. Мне не составляло никакого труда каждый раз доказывать Муравьеву, что полученные им сведения - чистейший вымысел. Настоящего допроса мне еще сделано не было...»20 У Вырубовой же в этот период вовсе нет упоминаний о комиссии. Но в конце апреля и в мае, с появлением в правительстве социалистов, ситуация изменилась: в комиссию были приглашены новые члены и начались допросы. Общая направленность вопросов также отвечала происходившим переменам: в основном вопросы были связаны с Распутиным и его влиянием на политическую жизнь. К примеру, допрос князя Щербатова:
«Председатель. - Скажите, с каким придворным течением в ваше время приходилось вам считаться, как министру?
Щербатов. - Ни с каким.
Председатель. - Но единоличное влияние придворных?
Щербатов. - Никакого. Двора вообще никакого не существовало, потому что гр. Фредерикс, человек очень пожилой, не государственного, во всяком случае, уклада, но в высшей степени порядочный и честный, чуждый всякой интриге, никакого влияния не имел, хотя был единственный, который старался и мог спорить и имел иногда довольно бурные объяснения, но он был в таком состоянии, что утром в сознании, а к вечеру в рамолисменте.
Так что никакого планомерного влияния быть не могло. Считать Вырубову влиянием, это, может быть; но более ограниченную женщину в мире найти трудно. Так что остается влияние Распутина и всяких личностей, которые с заднего крыльца приходили, вроде князя Андроникова. Этих я не считаю придворными, а придворных никого. Например, Гр. Бенкендорф, который никакого отношения не имел. Кн. Долгорукий, который никакого отношения не имел. Воейков... Я думаю, чисто в маленьких каких-нибудь делах, но никогда не видел, чтобы он вмешивался в какое-либо государственное дело.
Председатель. 7 Да, в смысле влияния, интриг, отсутствие двора и замена его отдельными, иной раз недоброкачественными лицами, может быть, ничего не изменило?
Щербатов.-Я должен сказать, что за мою бытность, за те три-четыре месяца, я никакой придворной интриги не знал никогда. Знал о влиянии Распутина. Другого влияния не знал.
Председатель. - Значит, одна большая интрига Распутина?
Щербатов. - Которую я придворной не считаю».21
В этом же духе были проведены и другие допросы. Искали интригу при дворе, сведения об измене императрицы-немки, возможно, и императора. Характерно, что, как и князь Щербатов, бывшие министры склонны видеть Вырубову крайне ограниченной дамой, намного меньше связанной с распутинскими делами, чем это представлялось властям. Скорее они вообще отрицали хоть сколько-нибудь значимую ее роль в политических делах и каких-либо интригах, на этом основании и на основании показаний самой Вырубовой комиссии ничего другого не оставалось, как признать, что нет никаких фактов, свидетельствующих против нее.
Однако это мало отражается на мировоззрении работающих с ней людей. Например, А. Блок, писал родным: «Эта блаженная потаскушка и дура сидела со своими костылями на кровати. Ей 32 года, она могла бы быть даже красивой, но есть в ней что-то ужасное».22 Ужасно именно то, что она была любовницей Распутина, а в этом никто и не сомневался. Именно поэтому Блок, который работал с Вырубовой очень часто, судя по его записным книжкам, так холодно реагирует на жалобы и слезы Вырубовой: «Вырубова... Просит прогулку больше 10 минут в день. Просит освидетельствовать состояние здоровья».23 Никакие свидетельства в ее пользу на его мнение о ней не влияют, впрочем, как и на общественное мнение. Хотя от положения заключенных иногда ему становилось не по себе. В письме к жене он признавался: «23 мая 1917 года. Петроград. Я устал от многих навсегда неизгладимых впечатлений; особенно в камерах Трубецкого бастиона - у Вырубовой, у Протопопова, у Воейкова, у директоров департамента полиции, и у многих других».24 Поэтому 17 июня он с облегчением замечает в записных книжках, что «Вырубову удалось перевести на Фурштадскую (в больницу)».25
Нужно сказать, что нижние чины, до которых, видимо, доходили сведения о работе комиссии, стали гораздо лучше относиться к Анне Александровне. Она, сначала отмечавшая лишь их дикие выходки по отношению к себе, писала: «Положение мое стало улучшаться. Многие солдаты из наблюдательной команды стали хорошо ко мне относиться, особенно старослужащие; они искренне жалели меня, защищали от грубых выходок своих товарищей, оставляли лишние минуты на воздухе. Да и в карауле стрелков не все были звери».26 Один солдат даже помог Вырубовой наладить через него переписку с родителями. В части своих мемуаров, описывающей этот период, Вырубова наззы-вает все больше людей, относящихся к ней с сочувствием. Ее лучшим другом стал доктор Манухин, о котором, надо сказать, с благодарностью отзывались все узники крепости. «Для доктора все мы были пациенты, а не заключенные. Он потребовал пробу пищи и
приказал выдавать каждому по бутылке молока и по два яйца в день. Воля у него была железная, и, хотя сперва солдаты хотели его несколько раз поднять на штыки, они в конце концов покорялись ему, и он, невзирая на грубости и неприятности, забывая себя, свое здоровье и силы, во имя любви к страждущему человечеству, все делал, чтобы спасти нас»,27 - писала о Манухине Вырубова. Именно он взялся уговорить Вырубову на последний «докторский» допрос. Вырубова вспоминала: «Раз он пришел ко мне один, закрыл дверь, сказав, что комиссия поручила ему переговорить со мной с глазу на глаз. -Чрезвычайная комиссия, - говорил он, - закончила свое дело и пришла к заключению, что обвинения лишены основания, но что мне нужно пройти через этот докторский “допрос”, чтобы реабилитировать себя, и что я должна на это согласиться!.. Когда “осмотр” кончился, я лежала разбитая и усталая на кровати, закрывая лицо руками. (По протоколам Следственной комиссии Вырубова при медицинском освидетельствовании оказалась девственницей.) С этой минуты доктор Манухин стал моим другом...».28
На самом деле девственность Вырубовой была установлена и ранее, в 1915 г., когда ее осматривали после железнодорожной катастрофы. Этот эпизод и был отмечен в свидетельстве доктора Манухина после проведения им «докторского» допроса:
«...Благодаря создавшемуся общественному мнению относительно половой ее связи с Распутиным, я высказал сомнение в справедливости ее рассказа; встречено оно было искренним возмущением... причем свидетельствуемая предложила мне в доказательство справедливости ею сказанного: 1) опросить всех ее “духовников”, 2) дать клятву перед стоящим около нее образом, что тот час же она и сделала: сложила руки и поклялась мне именем Бога, что никогда не жила с Распутиным половой жизнью, добавив, что клянется, положив мысленно руки на головы своих родителей, и 3) указала на следующее обстоятельство: в конце прошлого года, вследствие бывших у нее болей в нижней части живота и для уяснения причины заболевания ее правой ноги, ей предложили произвести исследования половых органов; неожиданно для производства исследования per vaginat оказалось нужным надрезать ее девственную плевру...свидетельницей изложенного может быть, по ее словам, старшая фельдшерица Дворцового госпиталя в Петергофе Карасева. Этот эпизод и клятва, принимая во внимание ее религиозность... убедили меня лично, что она не жила половой жизнью с Распутиным».29
Генерал Спиридович также упоминал этот факт в своих мемуарах:
«Катастрофа прилила и новый свет на отношения между Распутиным и Вырубовой. Говорили, будто они были в близких отношениях. И тем более я был поражен, когда лейб-хирург Федоров сказал мне, что, делая медицинское обследование госпожи Вырубовой еще с одним профессором, они неожиданно убедились, что она девственница».30
Но Следственная комиссия, разумеется, не удовлетворилась только этими данными. Член Комиссии Руднев, занимавшийся делом Вырубовой и допрашивавший ее, пишет, что были проведены и другие следственные мероприятия, в частности допрос матери Вырубовой:
«При дальнейшем производстве следствия эти объяснения Г-жи Танеевой о болезни супруга ее дочери нашли свое полное подтверждение в данных медицинского освидетельствования Г-жи Вырубовой, произведенного в мае 1917 года по распоряжению Чрезвычайной Следственной Комиссии: данные эти установили с полной несомненностью, что Г-жа Вырубова девственница».31
После этого никаких сомнений в невиновности Вырубовой у комиссии не осталось, но освобождением ее и даже с переводом ее куда-либо медлили:
«Как-то наши камеры обошел председатель Комиссии Муравьев, важный и, по-видимому, двуличный человек. Войдя ко мне, он сказал, что преступлений за мною никаких не найдено и, вероятно, меня куда-нибудь переведут. Но все тянули...».32
Возможно, задержка с освобождением была связана не только с негативным общественным мнением, но с некоторыми семейными обстоятельствами. Дело в том, что Вырубов, бывший супруг Анны Александровны, чья нелицеприятная история снова проявилась в показаниях самой Вырубовой и ее матери, был близким родственником министра внутренних дел князя Львова, который, скорее всего, вместе с товарищем министра внутренних дел В.В. Вырубовым (брат Вырубова), намеренно продлевал заточение Анны Александровны. Наконец, стараниями доктора Манухина, Вырубову перевели в арестный дом на Фурштадской, 40. При этом Манухину, опасавшемуся за возможную расправу над Вырубовой, пришлось пригласить двух членов Петросовета - Н.Н. Суханова и Анисимова. Этот эпизод подробно описан Сухановым в его воспоминаниях: Манохин уговорил его поехать в связи с тем, что гарнизон крепости заявил, что больше не позволит вывозить из крепости царских слуг. Кроме того, действовать необходимо было быстро, так как в крепости готовилась самочинная расправа над заключенными. Был составлен заговор, и первой жертвой должна была стать Вырубова, как раз предыдущей ночью у стражи пропало несколько револьверов. Только после определенных увещеваний со стороны Н.Н. Суханова как члена Исполнительного Комитета и Анисимова как члена Президиума Петроградского Совета, солдаты согласились выполнить распоряжения прокурора Временного правительства об освобождении. По воспоминаниям Суханова у Вырубовой, арестованной в марте, не было даже пальто.33
О пребывании в арестном доме Вырубова вспоминала: «Месяц, проведенный в арестном доме, был сравнительно спокойный и счастливый...»34 Однако, видимо, дело ее было еще не совсем закончено к этому времени, так как Анна Александровна между прочим упоминает: «Руднев приезжал ко мне с допросами, и раз был петроградский прокурор Коринский, который сказал, что есть надежда на мое скорое полное освобождение».35 Полное освобождение Вырубовой последовало 24 июля 1917 г. Примечательно, что ее родственники по мужу к этому моменту покинули состав Временного правительства.
Из всего сказанного можно сделать вывод: судя по немедленному аресту, условиям содержания и отношению охраны и следователей, а также по особому вниманию, уделяемому Вырубовой в допросах Чрезвычайной следственной комиссии, уместно предположить, что новая власть считала Вырубову крайне опасной для себя преступницей и, кроме того, любовницей Распутина и, возможно, царя. Однако, несмотря на это, Комиссия, проведя тщательное расследование, вынуждена была признать полную невиновность Вырубовой. На основании этого можно судить, насколько сильны были слухи и сплетни о царившей при дворе клике во главе с Вырубовой и Распутиным.
1 Иоффе Г.З. Революция и судьбы Романовых. М., 1992. С. 83.
2 Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991. С. 487.
3 Кинг Г., Вильсон П. Романовы. Судьба царской династии. М., 2005. С. 122.
4 Жилъяр П. Николай II и его семья. М., 1995. С. 168.
5 Бернс Б. Алексей. Последний царевич. СПб., 1993. С. 111.
6 Вырубова АЛ. Страницы моей жизни М., 1993. С. 296.
7 Цит. по: Государыня императрица Александра Федоровна Романова. Дивный свет. Дневниковые записи, переписка, жизнеописание. М., 1993. С. 305.
8 Ден Ю. Подлинная царица: Воспоминания близкой подруги императрицы Александры Федоровны. СПб., 1999. С. 187-191.
9 Вырубова А,А. Страницы моей жизни. С. 305.
10 Там же. С. 300-301.
11 Воейков В.Н. С царем и без царя: Воспоминания последнего дворцового коменданта государя императора Николая И. М., 1995. С. 302.
12 Там же. С. 304,
13 Завадский С.В. На великом изломе // Архив русской революции. М., 1991. Т.П. С. 58-59.
14 Великий князь Гавриил Константинович Романов. В Мраморном дворце. Мемуары. М., 2001.
С. 340.
15 Там же. С. 340.
16 Воейков В.Н. С царем и без царя. С. 305.
17 Вырубова А.А. Страницы моей жизни. С. 305.
18 Там же. С. 305.
19 Спирин Л.М. Россия 1917 год. Из истории политических партий. М., 1987. С. 83.
20 Воейков В.Н. С царем и без царя. С. 306-307.
21 Падение царского режима. Стенограф, отчеты допросов и показаний, данных в 1917г.вЧрез-вычайной следственной комиссии Временного правительства. М.; Л, 1927, Т. VII. С. 220-221.
22 Письма Александра Блока к родным. М.; Л„ 1932. С. 366.
23 Блок А.А. Записные книжки 1901-1920. М., 1965. С. 61.
24 БлокА. Письма к жене // Литературное наследство. М., 1978. С. 374.
25 БлокАЛ. Записные книжки. С. 81.
26 Вырубова А.А. Страницы моей жизни. С. 307.
27 Там же, С. 310.
28 Там же. С. 311.
29 Заключение доктора Манухина на основании результатов медицинского освидетельствования, произведенного в Трубецком бастионе Петропавловской крепости // Верная Богу, Царю и Отечеству. Анна Александровна Танеева (Вырубова) - монахиня Мария. СПб, 2005. С. 359-360.
30 Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания, мемуары. Минск, 2004. С. 63.
31 Руднев В. Правда о царской семье и темных силах // Святой черт. М., 1990.
32 Вырубова А.А. Страницы моей жизни. С. 311.
33 Суханов Н.Н. Записки о революции. М., 1991. Т, 2. С. 295-298.
34 Вырубова А.А. Страницы моей жизни. С. 313.
35 Там же. С. 314.
Статья принята к печати 28 декабря 2006 г.
