CC BY
27
РОССИЙСКАЯ-АКАДЕ(ИИЯ НАУК
ИНСТИТУТ ИЯУЧІШТ* ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
СЕРИЯ 7
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ
1999- 1
издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс серии 2.7
МОСКВА 1999
ЛИТЕРАТУРА XIX В.
Русская литература
99.01.010. МОЛОДЫЕ ИССЛЕДОВАТЕЛИ ТВОРЧЕСТВА ЧЕХОВ/ В ГЕРМАНИИ (Сводный реферат).
I ДАЙНИНГЕР К. Жизнь изучается не по одним только плюсам, но и минусам: (О значении меланхолии в жизни и творчестве А.Чехова) // Молодые исследователи Чехова. III: Доклады Международной конференции, состоявшейся 1-5 июня 1998 г. в Москве. - М., 1998, - С.23-30.
2.НАРАЙКИНА Е. “Три сестры” Антона Чехова в интерпретации Петера Штайна // Там же. - С.303-309.
3. ПИКЕЛЬ К. Антон Чехов и Рихард Вагнер: Музыка и текст // Там же. - С.266-272.
4. ХААС Д. “Не беспокоятся равнодушные”: (Об одном повороте в творчестве Чехова)//Там же. — С.31-37.
5. ЦУБЕР У. Пьесы Чехова на немецком языке: (Сопоставительный анализ переводов 1980-1990-х годов)//Там же. - С.310-318.
Интерес к творчеству Чехова давно стал неотъемлемым компонентом немецкой духовной культуры. Свидетельством того, что эта традиция развивается и в наше время, явился второй выпуск серии “Молодые исследователи Чехова” с подзаголовком “Чехов и Германия” (М., 1996). Продолжением его стал третий выпуск той же серии, содержащий материалы конференции молодых исследователей Чехова, состоявшейся 1-5 июня 1998 г. в Москве ( организаторы - Чеховская комиссия Совета по истории мировой культуры РАН и филологического факультета Московского университета, В частности, среди докладов, заслушанных на конференции, пять принадлежат молодым исследователям из ФРГ.
По мнению Кристофа Дайнингера, преподавателя института славистики Кельнского университета (I), зимой 1888 г. Чехов вступил в полосу творческого и нравственного кризиса, приведшего к радикальной переоценке им всего достигнутого. Писатель поставил под сомнение не только свой художественный талант (“Сам я от своей работы, благодаря ее мизерности и кое-чему
другому, удовлетворения не чувствую”)1, но и свою роль как лцтератора, пишущего для необразованной и дурно воспитанной публики и несуществующей русской критики: “Бывают минуты, когда я положительно падаю духом. Для кого и для чего я пишу?”2. Сообщая А.С.Суворину о своей злости и скуке, Чехов, в частности, пишет: “А наипаче досадую на себя, что посвящаю Вас в тайны своей меланхолии, очень неинтересной и постыдной для такого цветущего и поэтами воспетого возраста, как мой... Не сердитесь на меня и простите мне меланхолию, которая мне самому несимпатична”3.
Стойкое меланхолическое настроение не покидало Чехова несколько лет - настолько стойкое, что он начал воспринимать его как нечто “житейски естественное”, о чем свидетельствуют его письма Суворину, отправленные с интервалом в считанные месяцы: “Весной жилось мне противно...”4. “Кажется, я психически здоров. Правда, нет особенного желания жить, но это пока не болезнь в настоящем смысле, а нечто, вероятно, переходное и житейски естественное”3.
На основании писем Чехова исследователь составляет предварительную модель понятия “меланхолия” — это и отвратительное психопатическое настроение, и нечто “житейски естественное”. Подобное осмысление этого понятия К.Дайнингер обнаруживает и в творчестве писателя. Он приводит два, на его взгляд, наиболее ярких примера - “гнусную меланхолию”, которой терзается Иванов, герой одноименной пьесы, и неврастенические припадки Лизы Ляликовой из рассказа “Случай из практики”. Оба персонажа, хотя и страдают от своей болезни, рассматривают ее как нечто неизбывное, как то, что должно быть и иначе быть не может, от чего “деваться положительно некуда”.
1 Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т.; Письма: В 12 т. М., 1976. - Т.З. - С. 104.
2 Там же - С.98.
3 Там же. - С. 104.
4 Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т.; Письма: В 12 т. М., 1977, - Т.5. - С.216.
5 Там же. - С.265.
Амбивалентность, как считает автор, выявляется и в чеховских поисках причин меланхолии - Чехов указывает либо на внешнюю объективную необходимость социально-экономического и просто бытового характера, либо на внутреннюю психологическую предрасположенность. Меланхолия представляет собой литературный мотив, восходящий к античности (здесь К.Дайнингер совершает экскурс в историю вопроса о природе меланхолии, ссылаясь на авторитет Аристотеля и Гиппократа - особенно первого, который возводил это психологическое состояние из чисто медицинского в более “благородный”, ранг, отмечая склонность к меланхолии всех незаурядных представителей философии, политики, литературы и искусства). Моменты “меланхолической диалектики” автор обнаруживает и в расцвете европейской психиатрии, и во вспышках романтического пессимизма (“мировая скорбь”), и в настроении fin de siecle , и в русском “безвременьи” конца XIX в. Эпоха безвременья, 80-90-е годы XIX в., характеризуется современниками в самых мрачных тонах, что, как считает автор, сближает настроение эпохи с той общественной меланхолией, которой страдал Демокрит. Публицистика тех лет, характеризуя дух времени, прибегает к таким выражениям, как “изнеможение человеческого духа”, “нервный век”, “горькое недовольство действительностью”.
Как отмечает К.Дайнингер, известные Чехову психиатрические концепции понимали под меланхолией одну из форм первичного помешательства. Известные русские психиатры — такие, как С.С.Корсаков, Н.М.Попов, П.И.Ковалевский, А.У.Фрезе, А.Драницын, - описывая меланхолию как состояние души, полное боли, тоски, страха и отчаяния, отмечали склонность меланхолика к самоубийству. Типичным меланхоликом в свете этой концепции является герой чеховской драмы “Иванов”, 35-летний помещик, утративший жизненную энергию. Нигилизм Иванова, по мнению автора доклада, - это признание несостоятельности всех моральных опор в жизни, отрицание Бога и личного “Я”. В результате Иванов оказывается наедине с непонятным, чуждым ему и жутким миром. Отрицание открывает взгляд в небытие, в раздробленный мир без соединяющего начала, без “бога живого человека”, выражаясь словами героя “Скучной истории”.
Пародийным аналогом меланхолического героя типа Иванова, в его “ невысокой”, “сниженной” ипостаси, является персонаж “Вишневого сада” Епиходов, которому свойственна чисто меланхолическая утрата жизненных ориентиров: “Я развитой человек, читаю разные замечательные книги, но никак не могу понять направления, чего мне, собственно, хочется, жить мне или застрелиться... я всегда ношу при себе револьвер”. В этом, по мнению К.Дайнингера, легко прочитывается травестийная перифраза нравственных страданий Иванова: “Не понимаю, не понимаю, не понимаю! просто хоть пулю в лоб!”
Исследователь обращает внимание и на еще один мотив, связанный с темой меланхолии (появившийся, кстати, впервые в "Иванове”), - мотив духоты и цепенящей скуки. Не случайно, считает он, в “Дяде Ване” каждый персонаж так или иначе высказывается о погоде - реплики эти допускают двойное прочтение, обнаруживая всю глубину охватившего героев меланхолического настроения:
“Елена: А хорошая сегодня погода... Не жарко... (Пауза). Войницкий: В такую погоду хорошо повеситься”.
Подводя итоги, автор приходит к выводу, что меланхолия как литературный мотив действует двояко - и как деструктивная, и как возвышающая, облагораживающая сила. Причиняя глубокую душевную боль, она иной раз дает ему возможность более глубоко и проницательно взглянуть на окружающий его мир.
В докладе “Не беспокоятся равнодушные” (Об одном повороте в творчестве Чехова)”, сделанном выпускником Берлинского университета им. Гумбольдта Домиником Хаасом (4) предметом исследования является понятие “равнодушие” в контексте чеховского рассказа “Жена” - именно “философия равнодушия” (в один голос отвергнутой современной Чехову критикой) и видит автор суть рассказа и причину его огромного значения в творчестве Чехова. Д.Хаас проводит разграничение между двумя понятиями - С1е1с11£и11^кеи и01ек1ттШ:. При этом он выясняет, что в немецком языке нет единого термина, который охватил бы всю широту и противоречивость русского слова. На немецкий русское “равнодушие” можно перевести двумя словами: “С1ею1щиИ^кек” и “ОЫсКпиП:”. Первое означает безразличие, лишенное какого-нибудь интереса к человеку, окружающему миру,
различного рода идеям. Второе означает уравновешенное состояние духа, гармоническое состояние души. Проблема равнодушия, по мнению автора, и представляет собой стержень всего рассказа “Жена”. Кульминационным пунктом столкновения двух этих понятий он считает разговор главного героя рассказа Павла Андреевича Асорина и его добродушного соседа Ивана Ивановича, в ходе которого выясняется различие их жизненных позиций. Как считает Д.Хаас, именно Иван Иванович олицетворяет равнодушие -С1е1сЬггш1, внутреннее спокойствие перед жизнью и смертью. В этом смысле равнодушен тот, кто живет по девизу: “Будь только справедлив перед Богом и людьми, а там - хоть трава не расти”1. Эту же позицию разделяет и жена Асорина, Наталья Гавриловна, которая не “беспокоится”, подобно ее мужу, а делает дело помощи голодающим без внешнего эффекта, и все дается ей естественно, подобно тому, как яблоки появляются на ветках. Сам же Павел Андреевич, при всем его внешнем (и вполне реальном) вкладе в эту акцию (он жертвует 5 тыс. руб. в фонд голодающих), проникнут, по мнению Д.Хааса, именно равнодушием во втором смысле. Ему не достает сострадания к живым людям, помощь для него означает олицетворение нравственного долга - не более того. И хотя, продолжает дкладчик, на протяжении рассказа Асорин от равнодушия - Gleichgultigkut переходит к равнодушию -СЫсЬтш, не его “перерождение” является главным в рассказе* Главное — переосмысление самого понятия “равнодушие” Чеховым, который творчески преодолевает тупик, в который зашло его мировоззрение к концу 80-х годов (и который, в частности* заставил его совершить поездку на Сахалин). Из холодного равнодушия рисуется путь к другому, небезучастному равнодушию, ведущий, по мнению автор доклада, непосредственно от “Жены” к таким произведениям, как “Палата №6”, “Дядя Ваня” и “В овраге”. ■ В сообщении студента Боннского университета, стажера РГГУ (3), Курта Пикеля проводится сопоставление Чехова и Вагнера, которое, по признанию самого автора, может показаться довольно неожиданным. С одной стороны, Чехов, чуждый всякому теоретизированию и готовым решениям, с другой - Вагнер,
1 Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем- В 30 т., Письма: В 12 т. -М., 1979. - Т.7. - С 493.
теоретик новых музыкальных идей и автор целой концепции создания нового общества. В то время как Чехов - автор малых форм, черпавший свои сюжеты из повседневной жизни, Вагнер создатель большой музыкальной драмы, сюжетным источником которой являются произведения древнегерманского мифологического эпоса. Автор берет на себя смелость утверждать, что в творчестве Чехова и Вагнера есть черты, которые можно сопоставить. Одна - значение музыки в общей концепции искусства, другая - техника использования лейтмотивов.
В связи с Вагнером К.Пикеля интересуют два аспекта этой темы - как воздействует музыка на героев Чехова и музыкальность чеховского текста. В рассказах Чехова много примеров прямого воздействия музыки на человека - звуки вызывают у Коврина, героя “Черного монаха”, галлюцинации; стоит профессору Николаю Степановичу, герою “Скучной истории”, услышать “пиликанье гармоники из далекого кабака или тройку с колокольчиком”, как чувство счастья переполняет его всего; силу музыки испытывает и преосвященный Петр из рассказа “Архиерей”, она помогает ему обрести душевный покой; музыка заполняет весь второй (а по сути дела главный) план жизни гробовщика Якова из рассказа “Скрипка Ротшильда” - именно она позволяет его выразить перед смертью то невыразимое, что всю жизнь неясно томило его душу, именно она является средством понять другого, ранее антипатичного ему человека - флейтиста Ротшильда. Музыка в рассказах Чехова - выражение невыразимого и одновременно сила, вызывающая глубоко скрытые чувства, резюмирует автор доклада.
Говоря о музыкальности произведений Чехова, К.Пикель отмечает, что их тексты - это одновременно и определенная звуковая структура, напоминающая музыкальные формы. Например, в “Дяде Ване” доктор Астров собирается уехать и, глядя на Соню и Войницкого, говорит: “Тишина. Перья скрипят, сверчок кричит. Тепло, уютно... Не хочется уезжать отсюда”. Автор доклада полагает, именно таким образом организованные слова, само их звучание, ритм фразы, дают зрителю почувствовать всю атмосферу происходящей на их глазах сиены. В сообщении приводится еще Несколько примеров музыкальности чеховских текстов - это и слова барона Тузенбаха перед уходом на дуэль, обращенные к Ирине
(“Скажи мне что-нибудь... / Пауза / Скажи мне что-нибудь”) -К.Пикель особо оговаривает важность паузы в этой фразы как смыслосодержательного компонента музыкальной структуры пьесы, и речь старухи из “Степи”, у которой ночует Егорушка, -повторения и краткость предложений в ее рассказе создают усыпляющую монотонность. Эти и другие примеры показывают, по мнению автора, стремление Чехова усилить эмоциональное воздействие текста на читателя посредством структуры речи персонажей. О том, что музыкальность текста действительно играла немалую роль в творчестве Чехова, писатель свидетельствует сам: “Корректуру я читаю не для того, чтобы исправлять внешность рассказа: обыкновенно в ней я заканчиваю рассказ и исправляю его, так сказать, с музыкальной стороны” (3, с.270).
Переходя к Вагнеру, К.Пикель отмечает, что особая субъективная сила воздействия музыки - один из важнейших аспектов его теорий. В “Опере и драме” он пишет, что в мелодии лежит самое определенное и убедительное выражение жизни, поскольку у нее есть способность к бесконечному выражению чувств (“Fahigkeit fur unendlichen Gefuhlsausdruck”)1, Музыка для Вагнера - искусство, прямо воздействующее на человека, оно может говорить с душой, не касаясь рассудка.
Все вышесказанное дает докладчику возможность сделать вывод, что взгляды Чехова и Вагнера на роль музыки в литературе совпадают. Чем же объяснить такое совпадение? К.Пикель считает, что связь между Вагнером и Чеховым лежит в контексте общего развития европейской литературы. Идея особой ценности музыки, возникшая еще в немецком романтизме, была близка русской романтической традиции. Самые яркие примеры тому - в творчестве Гоголя и Одолевского. Романтическое сомнение в выразительных возможностях слова наложило свой отпечаток и на символизм - русские и французские символисты
пропагандировали музыкальность слова. О “гипнотическом” воздействии языка говорил Брюсов, ему вторил А.Белый, утверждая в статье “Магия слов”, что читатель в первую очередь воспринимает не смысл слова, а его звучание2.
1 Wagner R. Oper und Drama. Stuttgart, 1994. - S 112.
2 Белый А. Магия слов//Символизм - М., 1910. - С.434.
На взгляд докладчика, роль музыки в произведениях Чехова и музыкальность его текстов являются следствием восприятия писателем эстетики романтизма, оказывавшего сильное влияние на русское искусство вплоть до XX в. Как бы ни были различны исходные позиции Чехова и Вагнера, европейское литературное развитие накладывало свой отпечаток на творчество обоих художников.
В докладе Елены Нарайкиной, аспирантки Кельнского университета, “Три сестры” Антона Чехова в интерпритации Петера Штайна (2) сообщается, что, интерпретируя драму Чехова “Три сестры”, П.Штайн использовал метод “двойного кода”, по мнению исследовательницы, предоставила, с одной стороны, возможность для эмоционально яркого переживания спектакля, с другой — для свободной рефлексии на тему развития русского и мирового искусства, политики и философии.
Ульрике Цубер (Тюбинген, ФРГ) (5) проводит сопоставительный анализ переводов пьес Чехова в Германии, сделанных Петером Урбаном, Томасом Брашем и Андреей Кпемен в 80-90-е годы. На основе тщательного текстологического анализа автор сообщения делает вывод - в новейших немецких переводах отражается переоценка пьес Чехова в немецких литературоведческих работах 60-70-х годов. Чеховские пьесы больше не интерпретируются как психологический театр иллюзии, Чехов в первую очередь понимается как “сильный, веселый художник слова”1. Отражается в переводах последних лет и новое понимание переводчиками своей роли - видя себя по-прежнему посредниками между двумя культурами, переводчиками нового поколения (в отличие от прежних, “объяснявших” немецкому читателю непонятные им реалии и часто привносивших свои оценочные нюансы в перевод) стремятся к большей точности.
А. В. Драное
1 Маяковский В.В. Полное собрание сочинений: В 10 т. - М.,1957. - П. -С.301 (“Два Чехова”).
