CC BY
184
институт научной ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 5
ИСТОРИЯ
3
издается с 1973 г.
выходит 4 раза в год
индекс РЖ 2
индекс серии 2.5
рефераты 97.03.001 -97.03.036
МОСКВА 1997
ческую стабилизацию, "позволившую крестьянам жить и трудиться в относительной безопасности", трансформацию каролингского поместья в средневековую сеньорию, распространение новых видов упряжи и тяглового скота ("энергетическая или аграрная революция"). В свою очередь, подчеркивает Габдрахманов, укрепление крестьянской семьи и домохозяйства, в течение 1Х-Х1 вв. происходившее рука об руку с демографическим ростом, стало одним из главных стимуляторов экономического подъема европейского средневекового мира Х1-ХШ вв.
Основанная на материалах источников и специальных исследований по данной теме, монография П.Ш.Габдрахманова включает обширный библиографический аппарат: публикации фрагментов средневековых памятников, в также представленные в виде таблиц и диаграмм результаты статистического анализа автором ключевых аспектов демографической эволюции УШ-Х1 вв.
А.Л. Ястребицкая
ИСТОРИЯ РОССИИ И СССР
97.03.011. ПОЛУНОВ А.Ю. ПОД ВЛАСТЬЮ ОБЕР-ПРОКУРОРА: ГОСУДАРСТВО И ЦЕРКОВЬ В ЭПОХУ АЛЕКСАНДРА III. - М.: АИРО-ХХ, 1996. - 144 с.
Книга к.и.н. А.Ю.Полунова, изданная в серии “Первая монография” Ассоциации исследователей российского общества XX в., посвящена малоизвестной странице в истории самодержавия - отношениям государства и церкви в царствование Александра III (1880-1894), когда ведущую роль в политике правительства стал играть глава духовного ведомства - обер-прокурор Святейшего Синода К.П.Победоносцев (1827-1907). Этот период, указывает автор, сыграл особую роль в жизни как государственной церкви, так и всей России: в эти годы “решалась судьба наследства, оставленного эпохой Великих реформ 1860-1870-х годов и создавался политический багаж, с которым страна встретила политические потрясения начала XX в.” (с.5) Книга, основанная на широком круге источников, в том числе синодальных архивах, состоит из введения, четырех глав (“Власть и церковь в России ХУШ-Х1Х вв.”, “Обер-прокурор и православная церковь”, “Церковь и общество”, “Вне господствую-
щей церкви”), заключения и послесловия, написанного д.и.н. Л.Г.Захаровой.
“Начало XVIII в., - пишет автор, - знаменовалось крутым переломом в духовной жизни России: церковь вошла в состав государственной машины абсолютизма” (с. 11). Патриаршество было заменено Святейшим Синодом - коллегиальным распорядительным органом по церковным делам, члены которого назначались императором. Во главе Синода для надзора за законностью и соблюдением государственных интересов был поставлен обер-прокурор. На протяжении всего XVIII в. происходили бюрократизация и регламентация церковной жизни: количество белого духовенства было ограничено штатами (1722), архиерейские домовые правления преобразованы в бюрократические органы - консистории (1744); церковные вотчины в 1764 г. были окончательно экспроприированы, а монастыри и архиереи переведены на жалованье и пр.
Отношения с иноверием стали строиться на прагматической основе: в 1702 г. иностранцы в России получили свободу вероисповедания, с 1714 г. было легализовано старообрядчество (при условии записи в двойной подушный оклад), а при Петре III и Екатерине II им возвращались гражданские права. С середины XVIII в. была приостановлена христианизация Сибири и Поволжья, большинство миссионерских учреждений ликвидировано; мусульманское и ламаистское духовенство получило централизованную организацию. Екатерина II и Павел I дали широкие привилегии иезуитам, Александр I культивировал внеконфессиональное христианство, мистицизм (с. 13-14).
Тем не менее уже с конца XVIII в. стали заметны перемены в отношении государства к церкви: увеличивались личные права духовенства, казенные ассигнования на церковь, совершенствовалась система духовно-учебных заведений. Прочно утвердился новый курс при Николае I, когда официальное вероисповедание стало венцом государственной доктрины (лозунг “Православие, самодержавие, народность”). Государственная политика перекликалась с общественными настроениями 1830-40-х годов - интересом к религии, русской старине и проблемам исторических путей России (с. 14). Укреплялись официальные позиции церкви в"обществе, ужесточился нажим на иноверие. Сурово преследовались старообрядцы:
их лишили права строить и чинить храмы, занимать выборные должности, записываться в купеческие гильдии, получать на общих основаниях паспорта. Старообрядческие общества, а также крещения и браки были объявлены незаконными (с. 15).
Однако власть ценила церковь лишь как орудие социально-политического охранительства, поэтому бюрократический контроль над нею поднялся в первой половине XIX в. на новую ступень. В период введения министерств управление церковными делами перешло от коллегиального Синода к единовластному администратору: было создано Министерство духовных дел и народного просвещения (1817-1824). Обер-прокурор был низведен на уровень директора департамента, а Синод стал как бы совещанием при нем. Однако министерство вскоре прекратило свое существование, и власть светского администратора стала утверждаться исподволь: в 1836 г. была создана канцелярия обер-прокурора, руководившая канцелярией Синода, в 1839 г. - Хозяйственное и Духовное управления, подчинявшиеся обер-прокурору и руководимые светским чиновником. Духовные консистории в 1841 г. получили единый устав и должны были ежемесячно отчитываться перед обер-прокурором. Церковно-государственные отношения вступили в новый этап: если в начале XVIII в. власть покончила с политической самостоятельностью церкви, то к середине XIX в. светская бюрократия взяла в руки сам процесс управления церковными делами (с. 16).
К середине 50-х годов в церковных и общественных кругах назрело стремление к переменам. С началом Великих реформ были поставлены вопросы об участии духовенства в общественной жизни, об отношении церкви к культуре, вероучения - к современности. Возник целый ряд церковных газет и журналов, в дискуссиях намечались пути церковно-общественной деятельности - развитие проповеди, собеседований с прихожанами, религиознонравственных чтений. Одной из самых крупных церковных акций стало создание школ для народа (к 1862 г. возникло 21 328 церковных школ с 370 698 учениками). Постепенно уходили в прошлое государственные преследования иноверия, административным путем было снято большинство ограничений со старообрядцев.
Основная часть церковных реформ пришлась на обер-прокурорство энергичного графа Д.А.Толстого (1865-1880). Стре-
мясь разрушить сословную замкнутость духовенства, он добился в 1867 г. запрета наследственной передачи приходов; дети духовных лиц отчислялись из духовного звания, им разрешалось выбирать профессию вне церкви. Преобразовывались и духовно-учебные заведения - семинарии и училища в 1867 г., академии в 1869 г. В 1870 г. было принято решение о слиянии церковной цензуры со светской, а в 1874 г. разработан проект реформы церковного суда (предполагалось изъять суд из рук архиереев, исключить из его компетенции брачные дела, ввести открытое, гласное, устное судопроизводство) (с.20-21).
Обер-прокурор Толстой - человек, вполне равнодушный к религии, - на первое место ставил самодовлеющие интересы государства. Известный враг общественных свобод, он использовал либеральные начала для того, чтобы “разрыхлить” церковь и окончательно включить ее в состав бюрократического аппарата. Церковносудебная реформа при сохранении обер-прокуратуры привела бы к тому, что архиереи утеряли бы остатки самостоятельности и перешли на положение чиновников духовного ведомства, а реальная власть над клиром оказалась бы в руках обер-прокурора. Поэтому попытка реформы церковного суда была провалена дружным отпором архиереев (с.22).
Преобразования, отчетливо перекликавшиеся с переустройствами в светской сфере, к середине 70-х годов явно зашли в тупик. Причина крылась в их половинчатости и непоследовательности, что оставляло плацдарм для поворота вспять от реформ, указывает автор. Неудачам церковных реформ способствовал и общий секуляристский настрой правительства 60-70-х годов. “Мероприятия 70-х годов, - пишет А.Ю.Полунов, - выявили любопытную особенность эпохи: даже охранительный курс приобретал в это время светскую окраску, требовал обращения к светским средствам для осуществления” (с.23).
В апреле 1880 г., когда кризис церкви уже отчетливо осознавался в обществе, к руководству в духовном ведомстве пришел К.П.Победоносцев. Он вошёл в историю как символ всей самодержавной государственности последних предреволюционных десятилетий, пишет автор (с.6).
16-3020
Победоносцев был первым обер-прокурором, связанным корнями с духовенством: его дед был приходским священником, духовное образование получил и отец - впоследствии профессор Московского университета. “Пиетет перед книгой и ученостью, - пишет автор, - причудливо смешивался в доме Победоносцевых с суровыми домостроевскими нравами и истовой, близкой к народной религиозностью” (с.24). Видный сановник, с 1865 г. ставший наставником цесаревича Александра Александровича, Победоносцев был известен и как плодовитый церковный писатель. На заре Великих реформ Победоносцев “переболел” либерализмом, активно участвовал в подготовке Судебных уставов 1864 г. “Однако пореформенная действительность глубоко потрясла его: вместо покоя и определенности патриархально-сословного уклада явилось стремительное и непредсказуемое саморазвитие общества, высвободившее не только созидательные, но и деструктивные силы” (с.25). Корень зла Победоносцев видел в рационализме, противоядие - в религиозном миросозерцании, учащем смирению и покорности. Правительству, запутавшемуся в противоречиях реформ и контрреформ, он предлагал “третий путь”: минимально затрагивая сферу учреждений, переродить людей внутренне. Главную роль здесь должна была сыграть церковь (с.25-26).
Уже в первые два года после своего назначения Победоносцев добился значительного возвышения роли церкви в государственной политике: духовному ведомству был передан ряд учреждений, компетенций и бюджетных статей. Победоносцев первым из обер-прокуроров стал членом Комитета министров, вошел в Верховную комиссию по печати, имевшую право закрывать любые издания и запрещать редакторскую и издательскую деятельность. Обер-прокурор пошел также на меру, казавшуюся немыслимой после петровского Духовного регламента и “архиерейских процессов” XVIII в.: с середины 80-х годов возобновились соборы епископов. Первый собор (Киев, сентябрь 1884 г.) обсуждал усиление сектантства в юго-западных губерниях, второй (Петербург, ноябрь 1884 г.) - церковно-школьное дело, устройство приходов и причтов, третий и четвертый (Казань и Иркутск, июль и август 1885 г.) - миссионерские вопросы.
Проводимый Победоносцевым политический курс поначалу был с энтузиазмом встречен церковными кругами и близкой к ним общественностью, однако жесткая реальность синодального строя быстро расставила все на свои места. Архиереи, чей статус обер-прокурор возвышал особенно усердно, начали отстаивать самостоятельные интересы церкви, не отвечавшие видам правительства, вступать в препирательства с гражданским начальством, и Победоносцев был вынужден ужесточить обер-прокурорский контроль над церковью. Не мейее тяжело складывались отношения обер-прокурора с Синодом: побуждая членов церковного правительства к активной деятельности, Победоносцев одновременно отказывал им в независимости. Ответом были пассивность и неприязнь, что вызывало новый виток контроля и принуждения.
Искренне стремясь обойти бюрократическую рутину, затронуть “людей”, а не “учреждения”, Победоносцев хотел напрямую соприкоснуться с текущей церковной жизнью. Он вел обширную переписку с самыми разными людьми, старался больше ездить по стране, дотошно ревизуя самые глухие места. Не желая дать самостоятельность ближайшим сотрудникам, позволить, чтобы хотя бы часть дел велась без верховного надзора, Победоносцев оказался буквально затоплен морем бумаг и людей. Попытка обойтись без бюрократических рычагов в конце XIX в., замечает автор, была утопией, за которой стояла патриархальная тяга Победоносцева к “простоте” (с.40). Закономерным итогом такой системы были административные импровизации, дилетантизм и произвол в решениях, разлад управленческого механизма.
На местах обер-прокурору подчинялся чиновничий аппарат консисторий, ведавших в епархии административными и судебными делами - как духовенства (по должностным проступкам), так и всего православного населения. К 80-м годам устав консисторий 1841 г., по которому они состояли из присутствия с несколькими членами духовного звания и светской канцелярии, безнадежно устарел. В “темном царстве” консисторий, пишет автор, нравы николаевской эпохи дожили до преддверия XX в. Чрезмерный объем делопроизводства, отсутствие единого свода законов по духовному ведомству вызывали фактически бесконтрольный Произвол светских канцелярских служителей, волокиту и взяточничество. Колле-
гиальность консисторий уже давно не отвечала ни сложности административных задач, ни структуре высшего управления, где фактически утвердилось единовластие обер-прокурора. Однако обсуждение нового устава консисторий так и не состоялось, вышедшее в 1883 г. новое издание устава не вводило принципиальных изменений. Верный своей позиции избегать сложного административного переустройства, Победоносцев лишь ужесточал надзор за местным аппаратом и занимался интенсивными кадровыми перемещениями. К началу 90-х годов он окончательно разуверился в улучшении бюрократического механизма, отмечает А.Ю.Полунов (с.41-45).
Что бы ни творилось на “верхних этажах” и в управленческих структурах церкви, главным для Победоносцева оставалась религиозная жизнь масс. Умножение храмов, которые он считал “каркасом народной нравственности”, стало одним из главных его начинаний. Однако увеличение числа приходов неизбежно обостряло застарелую проблему обеспечения клира. Победоносцев, считая материальные проблемы частью “взрыва самомнений и претензий”, поразивших пореформенную Россию, предложил не изыскивать средства для духовенства, а сократить его потребности. Главным пунктом программы было предложение назначать в священники диаконов без семинарского образования и мирян из народа. Но эта попытка опереться на естественную религиозность народа вызвала решительный протест “князей церкви”. Проект Победоносцева автор называет кабинетной схемой, в которой обер-прокурор пытался вернуться не только к дореформенным, но и допетровским временам (с.50).
Итог начинаний Победоносцева по отношению к приходскому духовенству был неутешителен во всех направлениях: увеличив количество клира, он заметно понизил его качество; приниженные и понукаемые клирики не могли стать авторитетными духовными вождями. Материальная необеспеченность духовенства, которая особенно ярко выявилась в период голода и холерных беспорядков 1891 г., вынудила Победоносцева пойти на не одобрявшуюся им меру - назначение причту казенного жалования. Однако казенные ассигнования проблемы не решили: в 1905 г. на одного клирика приходилось лишь 103 руб. в год (с. 52).
Еще одним направлением деятельности Победоносцева по восстановлению старых порядков была духовная школа. В глубокой тайне шла подготовка нового академического устава, в январе 1884 г. он был передан на обсуждение комиссии. Тем не менее плавного возвращения к прошлому не получилось - жизнь далеко ушла вперед, и перемена уставов оказывалась слишком крутым административным переустройством. Пришлось сгладить острые углы в проекте, и духовно-учебная контрреформа, призванная “изгнать немец-ко-научный дух” из семинарий и академий, оказалась гораздо скромнее первоначальных предположений.
“Ударной” частью программы духовного ведомства была начальная церковная школа. По мнению Победоносцева, религиозное миросозерцание (главная опора государственного порядка) сохранилось в наибольшей целостности и чистоте у простого народа. И именно церковная школа, простая и дешевая, смысл учения в которой понятен народу, была способна дать ему вполне благонадежное, нравственное и патриотическое образование (с.83).
Вопрос о церковных школах вызвал бурную реакцию и возражения в прессе. Кроме того, вставал вопрос о поиске компромисса с уже существующей светской структурой - земской начальной школой, да и государственные органы, специально занятые вопросами народного просвещения, должны были выступить против церковного конкурента. После серьезной аппаратной борьбы Правила о цер-ковно-приходских школах были утверждены Александром III 13 апреля 1883г. Для заведования школами был организован Училищный совет при Синоде, обучение в них предполагалось возложить на диаконов, восстанавливаемых с 1885 г. в составе причта. Программа обучения в церковно-приходских школах включала закон Божий (основной предмет), церковное пение, церковно-славянское чтение, русский язык, арифметику, чистописание. Духовному ведомству, кроме того, были подчинены заводимые народом школы элементарной грамотности, а также воскресные школы для взрослых (с.86). Бурный количественный рост (за 1881-1894 гг. число этих видов школ выросло с 4400 до 29950) не мог тем не менее скрыть глубоких принципиальных изъянов в устройстве церковной школы. Следствием недостаточной связи с обществом была хроническая нехватка средств, приводившая к низкому качеству препода-
вания. Не достигая своей прямой цели, пишет автор, церковная школа в ряде случаев давала побочный эффект: полученное понятие о догматах веры и богослужении ослабляло “силу первобытной младенческой веры народа” и будило критическую мысль (с.89).
Не менее, чем проблемы внутрицерковного устройства, заботила Победоносцева роль церкви в жизни общества. Глубокий нравственный кризис, вызванный раскрепощением общественной жизни в эпоху Великих реформ, потрясениями рубежа 70-80-х годов, в том числе убийством Александра II, побудил многих обратиться к православной церкви - хранительнице традиционных нравственных ценностей. В духовной атмосфере консервативных 1880-х, отмечает автор, было немало общего с настроениями 30-40-х годов (с.72).
Государство законодательно закрепляло усиление церковности в жизни общества. Увеличилось преподавание закона Божия и церковно-славянского языка в гимназиях, поощрялись церковнообщественные союзы, особое внимание уделялось монастырям (за 1880-е годы количество монастырей выросло на 17%, а количество монашествующих - на 42% против 8% в 1870-е годы). Активизировалась издательская деятельность духовного ведомства: Московская и Петербургская синодальные типографии в 1889 г. выпустили около 3 млн. экземпляров книг и брошюр, в то время как крупнейшее частное издательство И.Сытина - около 1,2 млн.(с.75). Если в 1882 г. существовало 12 церковных газет и журналов, то за период до 1894 г. возникло 19 изданий, 7 из которых представляли собой религиозно-назидательное чтение для народа (с.75).
В 1881-1894 гг. прошло 17 юбилейных торжеств, в том числе 1000-летие кончины св.Мефодия (1885), 900-летие крещения русского народа (1888), 500-летие со дня кончины Сергия Радонежского (1892). Торжества приобретали широкий размах и становились новой формой демонстрации единения народа с церковью и царем.
Новое церковно-политическое направление отразилось как в музыке (к церковной музыке и древнерусскому музыкальному строю обращались в эти годы М.А.Балакирев, Н.А.Римский-Корсаков, П.И.Чайковский), так и в храмостроительстве ( царь и обер-прокурор поощряли наметившуюся в архитектуре тех лет тягу к национальным корням - “древнерусский” и “византийский” стили). Эпоха Александра III как бы перенимала эстафету у царствова-
ния Николая I: в 1883 г. состоялось освящение заложенного полвека назад храма Христа Спасителя в Москве.
Была в политике Победоносцева и отчетливо выраженная запретительная сторона: в 80-е годы был наложен запрет на многие сочинения Л.Н.Толстого, Н.СЛескова, Вл.С.Соловьева, касавшиеся церковных вопросов, постоянным гонениям подвергалась пресса, закрывались как светские, так и серьезные богословские издания. В поле зрения обер-прокурора находились и нравы общества, и бытовая повседневность, и частная жизнь. Так, Победоносцев настаивал на отмене различных общественных увеселений, в том числе театральных представлений в дни Великого поста. В 1887 г. была ограничена публичность суда в случаях, когда она могла “оскорбить религиозное чувство”, запрещалось "употребление музыки и ношение венков и знаков на похоронах" как "обычай, чуждый уставам православной церкви" (1884, 1886); в 1893 г. хозяевам промышленных предприятий запретили требовать от православных работы в воскресенья и праздники, строго соблюдались церковные правила относительно семейных устоев и т.д. (с.78-79).
Все новшества 80-х годов, явно расходясь с обмирщенным бытом Империи, побуждали современников и историков говорить о “русском клерикализме”, однако автор доказывает, что политика Победоносцева, предписывавшего пастырям сторониться влияния современности и общественой жизни, избегать самостоятельных суждений, расходится с практикой классического “клерикализма”. По его мнению, политику _ 80-х годов можно определить как “светский клерикализм”: не наступление самостоятельной церкви на общество, а попытки конфессионализации общественной жизни через несамостоятельную церковь-орудие при значительной помощи чисто светских средств (с.81).
Вторая половина XIX в., пишет А.Ю.Полунов, была отмечена острой борьбой вокруг свободы совести и религиозных проблем. “Логика пути, на который страна вступила после Великих реформ, требовала в конечном счете отделения церкви от государства, уравнения всех вероисповеданий, предоставления подданным права свободного религиозного выбора” (с.97). Дискуссия х>б отношении к иноверию резко обострилась на рубеже 60-70-х годов. Либеральная пресса, стремясь к “деэтатизации” общества, защищала право
религиозного выбора как одну из общественных свобод и требовала бороться с иноверием чисто духовными средствами. Славянофилы выступали за терпимость по отношению к старообрядцам. Владимир Соловьев призывал церковь отказаться от “внешней помощи власти” для приобретения внутреннего нравственного авторитета. Однако большинство представителей духовенства требовали государственного вмешательства в борьбу с иноверием и ересями в России, и Победоносцев склонен был соглашаться с их требованиями. Кроме того, обер-прокурор считал, что религиозная принадлежность неразрывно слита с национальной и государственной и в связи с этим отвергал свободу совести. К тому же “в ситуации, когда духовенство интеллектуально и нравственно не возвышалось над народом, - пишет А.Ю.Полунов, - вмешательство государства в борьбу с иноверием становилось неизбежным” (с.99).
В отношениях государственной церкви с главной ветвью ина-коверия - старообрядчеством - главным событием стало принятие в 1883г. закона, отменявшего основные ограничения, наложенные на старообрядцев и сектантов при Николае I. Новый акт не вызвал значительного сопротивления у обер-прокурора, поскольку узаконил те льготы, которые действовали уже давно, - частью были введены в административном порядке, частью образовались от попустительства властей (с. 103).
С середины 80-х годов, пишет автор, как среди столичной аристократии, так и в простонародье бурно распространились движения протестантсткого толка (“штундизм” на Украине и пашков-ское учение в Петербурге и Нечерноземье). Дух этих течений, по вероучению фактически являвшихся баптизмом, - рационализм, акцент на самостоятельности личности - был глубоко связан с переменами в пореформенном обществе. С 60-х годов началось также перерождение в баптизм старой рационалистической секты молокан, высланных при Николае I на Кавказ и в Закавказье. “Можно сказать, - пишет автор, - что православная Россия, не знавшая Реформации, переживала нечто похожее во второй половине XIX в.” (с. 103).
В отличие от общественного мнения, видевшего в распространении протестантских движений стремление удволетворить духовные потребности, большинство церковных иерархов полагали,
что штундизм распространяют “заграничные деятели”, “враги православной церкви и русского государства” с целью подготовить в народе “пособников протестантской Германии”. Борьба со "штундой", проводившаяся как церковными, так и административными средствами, привела к открытой конфронтации двух ведомств - судебного (Сенат) и духовного. Встал вопрос об изменении законов относительно инаковерия - т.е. о контрреформе в этой сфере (с. 107).
4 июля 1894 г. было утверждено положение Комитета министров, объявлявшее штундизм “наиболее вредной сектой” с воспрещением ей молитвенных собраний. Как и другие контрреформы, это положение на деле оказалось значительно скромнее первоначальных требований и на практике почти не выполнимым.
Не достигнув своей цели, гонения на инаковерие дали и весьма негативный эффект; на местах они провоцировали жестокие расправы над сектантами со стороны полицейских и сельских властей, а иногда и самосуд. В свою очередь, отвечали насилием и инакове-рующие. “Нетрудно заметить здесь первые приметы той волны ожесточения, которая охватила Россию в начале XX в.”, - пишет автор (с. 109).
Важным аспектом деятельности господствующей церкви были отношения с “иностранными” вероисповеданиями - лютеранством и католичеством. В Прибалтике и Западном крае (на Холмщине) лютеранство и католичество имели глубокие корни, срослись со всем строем местной жизни, поддерживались местной верхушкой, господствующая же церковь не обладала должным влиянием. Еще одним очагом крупного религиозного брожения было мусульманское Поволжье и ламаистское Забайкалье. Начиная с 1883 г. Победоносцев взял курс на ужесточение государственной борьбы с иноверием. Однако результаты вероисповедных кампаний в этих регионах оказались предельно скромными (с.115-120).
В заключении автор подводит итоги “самой, быть может, значительной и последней в истории самодержавия попытки возвысить влияние церкви, сделать ее заслоном на пути революции” (с. 125).
Отдавая должное размаху и изобретательности, с которыми Победоносцев вводил церковный элемент в общественное сознание, автор отмечает, что многочисленные новации обер-прокурора в
17-3020
отношении самой церкви имели ценность скорее как отрицательный опыт. Они показали, что разбудить активность церкви, находящейся под государственной опекой, практически невозможно. Политика Победоносцева сказалась достаточно тяжело на жизни церкви: понизился интеллектуальный, культурный уровень клира, духовной школы, удар был нанесен по церковной науке. Остались без преобразований важнейшие узлы епархиального управления и церковной администрации. В то же время уйти от реакционных мер, которых так избегал Победоносцев, не удалось - новые положения о приходском клире и духовной школе, меры относительно “штунды” и Прибалтики были, по сути, контрреформами (с. 127).
Попытка возвысить роль церкви в конце XIX в. не удалась еще и потому, что церковь была организована как ведомство и в этом смысле противостояла другим частям государственного механизма, способствуя его разладу. Зажатая официальной опекой, оторванная от общества и лишенная связи с современностью, отвыкшая от самостоятельной деятельности церковь не смогла сказать веского слова в период социальных катаклизмов. “Смешение “Божьего” и “Кесарева”, - заключает автор, - способствовало одной из самых тяжелых трагедий в истории России”(с. 129).
О.В.Большакова
97.03.012. ГАВЛИН М.Л. РОССИЙСКИЕ МЕДИЧИ: ПОРТРЕТЫ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ. - М.,Терра: Изд. дом “Экон. газ.”, 1996. -319 с.
Книга представляет собой серию портретов конкретных людей, исторических лиц и династий крупнейших предпринимателей и меценатов России, незаслуженно забытых, но широко известных в свое время не только миллионными состояниями, но и своей общественной и благотворительной деятельностью. В ряду героев издания: пионер нефтяного дела в России откупщик Василий Кокарев, хозяин хлопчатобумажных мануфактур Козьма Солдатенков, основатели знаменитых купеческих династий Тимофей Морозов, Михаил РябушинскиЙ, Федор Гучков, известный строитель Александр Пороховщиков, дворяне-заводчики Мальцевы, династия Кнопов, железнодорожные и банковские “короли” Поляковы.
