CC BY
31
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 7
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
2
издается с 1973 г.
выходит 4 раза в год
индекс РЖ 2
индекс серии 2.7
рефераты 97.02.001 -97.02.036
МОСКВА 1997
ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ И ЛИТЕРАТУРНОЙ
КРИТИКИ
97.02.003. ИВАНОВ ВЯЧ.И. ЛИК И ЛИЧИНЫ РОССИИ: Эстетика и литературная теория / Вступ. ст., предисл. Аверинцева С.С. - М.: Искусство, 1995. - 669 с. - (История эстетики в памятниках и документах).
В составе тома - наиболе значительные теоретические работы самого выдающегося представителя русского символизма Вячеслава Ивановича Иванова (1866, Москва - 1949, Рим). Понятие о символе развивается в таких его работах, как "Поэт и чернь"", "Ницше и Дионис", "Символика эстетических начал", "Две стихии в современном символизме"; и автор касается вопросов русской литературы в работах "О "Цыганах" Пушкина", "Роман в стихах", "Два маяка", "К проблеме звукообраза у Пушкина", "ЬегтогПоу-Лермонтов", "Достоевский и роман-трагедия", "Экскурс. Основной миф в романе "Бесы", "Лик и личины России", "Достоевский: Трагедия - миф - мистика". Весьма характерно объясняется связь, преемственность между писателями: "Пушкинскую тоску по святой жизни Достоевский, его постоянный ученик и в некотором смысле продолжатель, положил в основу своего истолкования русской религиозности: как некий сокровенный, но все же близкий и доступный рай, на земле пребывающее царство святых "сквозит и светит" у него сквозь ночь ада и сумерки чистилища душ заблудившихся и мятежных". С другой стороны, проникновение учителя "в темные глубины греха побудило ученика-психолога в исследовании корней преступления перейти за границы психологии в метафизическую сферу умопостигаемого самоопределения личности" (с. 241).
Мысли поэта и теоретика Вяч. Иванова не переставали кружиться вокруг центральной славянофильской идеи "соборности" -свободного обретения всеединства под знаком Христа. Показательна в этом отношении и работа "Лик и личины России" (1917), давшая название всей книге. Статья имеет подзаголовок: "К исследованию идеологии Достоевского"; в переработанном виде она вошла в основу книги "Достоевский: Трагедия - Миф - Мистика", созданной для немецкого читателя (по-русски впервые напечатана в Собр. соч., подготовленном Д.В.Ивановым и О.Дешарт, - Брюссель, 1971-1986. -
Т. 1-4; все тексты, публикуемые в реферируемой книге, приводятся по названному собранию). Началу "соборности", по логике и терминологии Вяч. Иванова, противостоят Люцифер (дух возмущения) и Ариман (дух растления) - два разных лица единой силы, действующей в "сынах противления" (с. 312). "Русь святая" необходимо предполагает, как свет свою тень, "Ариманову Русь", т.е. "Русь тления, противоположную Руси воскресения". Это - Русь "мертвых душ", самовластия, "надругательства над святынею человеческого лика и человеческой совести, подчинения и небесных святынь державству сего мира; Русь самоуправства, насильничества и угнетательства; Русь зверства, распутства, пьянства, гнилой пошлости, нравственного отупения и одичания. Мы знаем на Руси Аримана нагайки и виселицы, палачества и предательства; ведом нам и Ариман нашего исконного народного нигилизма и неистовства, слепо и злорадно разрушительного, скорого на разъяснение, исступленно растаптывающего прекрасное и чистое, даже до недавно заветного и умилительного" (с. 322).
В романе "Братья Карамазовы" младший брат Алеша начинает свою деятельность в миру с установления между окружающими людьми такого соединения, какое можно назвать "соборностью" - ее закон: "Всякий пред всеми за всех и за все виноват". Алеша положил почин созиданию в миру "соборности", которую можно назвать "религиозной общественностью". "Такова "самостоятельнаяч русская идея", возглавляющая Алешино делание в миру: русская общественность должна стать истинною религиозною общественностью" (с. 330). Или иначе: "... провозглашенная Достоевским "самостоятельная русская идея" - идея преображения всего нашего общественного и государственного союза в церковь -есть единственный нам открытый творческий путь" (с. 334).
В реферируемом томе публикуются также "Повесть о Светомире царевиче" (своеобразный эпический опус, иллюстрирующий мысль автора о характере русского этноса) и стихотворения, насыщенные мыслью о судьбах русской культуры. Среди них, например, стихотворение "Русский ум": "Своеначальный, жадный ум, - / Как пламень, русский ум опасен: / Так он неудержим, так ясен, Так весел он - и так угрюм... / Он здраво мыслит о земле, / В мистической купаясь мгле" (с. 592). К этому примыкают рассуждения Вяч. Иванова о русском языке: "... он был знаменован знаком
сверхнационального, синтетического, всеобъемлющего назначения. Ничто славянское ему не чуждо: он положен среди языков славянских как некое средоточное вместилище, открытое всему, что оставляет родовое наследие великого племени. С таким языком легко и самопроизвольно росла русская держава, отмечая постепенно достигаемую ею меру своего органического роста возжением на окраинах царства символических храмовых созвездий. С таким языком народ наш не мог не исполниться верою в ожидающее его религиозное вселенское дело" ("Наш язык", с. 27).
Языковым "славянофильством" называет С.С.Аверинцев этот ход размышлений ученого, который вместе с тем, оставался верен своему "универсализму". Ибо, по его убеждению, "церковнославянская речь стала под перстами боговдохновенных ваятелей души славянской, св. Кирилла и Мефодия, живым слепком "божественной эллинской речи", образ и подобие которой внедрили в свое изваяние приснопамятные Просветители" ("Наш язык", с. 26).
Наследие "эллинства" Иванов находил "в последней глубине столь милых ему церковно-славянских оборотов", - обобщает С.Аверинцев, подчеркивая, что для европейца ничто не может быть " более европейским... "более всемирным", чем это "наследие" - "общее для стольких культур и народов" (с. 16). В цитируемой вступительной статье С.Аверинцева "Разноречия и связность мысли Вячеслава Иванова" внимание сосредоточено на специфически славянофильском характере ивановского универсализма, ориентированного на "вселенское". В этом смысле "московский" Вячеслав Иванов (т.е. до эмиграции в 1924 г.) и "римский" Вячеслав Иванов мыслит в тех же понятиях, хотя из России он уезжал православным христианином, а в 1926 г. (17 марта) присоединился (а не перешел) к католицизму (на это потребовалось специальное разрешение Сант'Уффичо, ибо Иванов отказался "переходить" в католицизм, отрекаясь от православия, как это было принято в то время).
"В плоскости литературной, - замечает С.Аверинцев, - следует отметить особую густоту православной топики в произведениях позднего, католического периода" (с. 9). В "Повести о Светомире царевиче" "даже самые интимные автобиографические реалии (Георгиевский переулок и церковь св. Георгия, соответственно места рождения и крещения поэта, - как "урочище Егорьево" и "Егорьев
ключ"; Волков переулок, перекрещивающийся с Георгиевским, - как стаи волков перед "Егорьем"; возвращение умершей Лидии Дмитриевны Зиновьевой-Аннибал к своей дочери Вере Шварсалон, лирическая тема "Нежной тайны", - как возвращение Гориславы в Отраде) включены в строго дисциплинированную систему и перестроены с постоянной ориентацией на объективные данности традиции: национально-русской, эллинско-византийской и общечеловеческой" (с. 21).
"Повесть" до предела насыщена славянизмами, и это "не литературный фокус, - подчеркивает С.Аверинцев, - а адекватное выражение мировоззренческого принципа: она служит созданию, так сказать, словесной иконы "Святой Руси" (с. 16). Владарь-Володарь, персонифицирующий в повести, как об этом говорит его имя, начало "власти", "синтетически соединяющий в себе образы московских государей от Калиты и Дмитрия Донского до Иоанна III и далее, -порождает юродиво-неотмирного царевича, призванного наследовать грешному отцу и претворить его властность в святость" (с. 24). Такой сюжет "слишком эсхатологичен", замечает С.Аверинцев, как эсхатологичен итог размышлений Вяч.Иванова о культуре: ее цель определяется им как "вселенская Память во Христе" (там же).
А.Р.Аринина
97.02.004. ШМИДТ К.Т. С.ЭЛИОТ О СОВРЕМЕННОЙ ЕМУ ПРОЗЕ.
SMIDT К.Т. Eliot's criticism of modern prose fiction// English Studies. A. Journal of English language and literature. Lisse, 1995. - Vol. 3,5 № 1. -P.64-79.
В предисловии к изданию лекций "В погоне за чужими богами" Элиот, как пишет исследователь из Осло Кристиан Шмидт, признавал: "Конечно, любопытно знать мнение писателя о его современниках", но это любопытство скорее "сродни литературной сплетне, чем критике... Не уверен, компетентен ли я критиковать своих современников как собственно мастеров; в этих лекциях я - в роли моралиста"" (с.64)." Тем не менее лишь в 1917-1918 гг. он написал пять рецензий о романах, в основном анонимных, возможно.
'' Здесь и делее ссылки даются по реферируемому источнику
