CC BY
57
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕ! II1ЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАШ1ТАМ1ШтУК;И ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 5
ИСТОРИЯ 2
издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 3 индекс серии 3.5 рефераты 96.02.001 - 96.02.059
МОСКВА 19%
занимала видное место и в советской историографии (М.М.Смирин, В.Майер, А.Н.Чистозвонов, АЛ.Ястребицкая, Н.Савина).
Л.Крадер не считает себя приверженцем марксизма, хотя влияние на него работ К .Маркса и Ф.Энгельса (в частности, в оценке эпохи раннего Нового времени как революционной и переходной), как и традиционной социальной истории, очевидно. Выделяя отношения между трудом и капиталом как определяющие для понимания сущности капиталистической системы и истории ее становления, Л.Крадер, вместе с тем, ставит вопрос о важности системного раскрытия данной темы в целом и учета действия факторов, относящихся также к сфере социокультурного сознания и практики. Восприятие авторской концепции затрудняется нечеткостью самой структуры ее изложения в книге, повторами. Изданная в серии "Общества и государства в переломные эпохи", книга Л.Крадера, вместе с тем, заслуживает внимания содержащимся в ней хорошо организованным конкретно-историческим материалом, характеризующим хозяйственные и социальные процессы в ведущих отраслях экономической жизни Германии ХУ-ХУП вв., так же как и историографическим экскурсом существующих в науке концепций раннекапиталисгического развития в Европе. Но она показательна также как один из образчиков современной историографии. Схематизм традиционного подхода механистически соединяется в ней с элементами системного, историко-антропологического анализа и "постмодернистским" критицизмом.
А.Л. Ястребицкая
96.02.003. ВОЙНА И МИР В РАННЕЙ ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА: В 2-х т. / РАН. Ин-т этнологии и антропологии им.Н.Н.Миклухо-Маклая. - М.,1994. - Т.1. - 176 с.-Библиогр.:с.162-175; Т.2. - 247 е.- Библиогр: с.121-126,232-244.
В XX в. проблемы роли и места войны в истории человечества встали с особой остротой, став предметом всестороннего теоретического осмысления. В последние десятилетия на западе
сформировалась особая научная дисциплина "антропология войны", представленная исследованиями не только и даже не столько военных историков, а в первую очередь социальных и культурных антропологов, этологов, психологов, палеоантропологов, археологов. Обзор и анализ основных идей и теорий, выдвинутых в ходе изучения истоков войны и воинственности, предложен в работе известных отечественных специалистов по проблемам ранней истории человеческого общества.
Первая часть работы "У истоков войны и мира"(д-р ист. наук В.А.Шнирельман) открывается характеристикой историографии и источниковедения проблемы. Автором выделено несколько основных подходов современной науки к проблемам войны и мира. В начале XX в. широкое распространение идеологии милитаризма в Европе привлекло внимание психологов, которые первоначально пытались интерпретировать это явление как выражение "инстинкта драчливости". В 20-х годах в контексте психоаналитических разработок З.Фрейда и его последователей идея об имманентно присущем человеку инстинкте агрессии получила весьма широкое распространение на Западе. С конца 30-40-х годов эта идея потеряла свое былое значение. Психологи большее внимание стали уделять общему контексту группового поведения, учитывать факторы культуры, в особенности системы воспитания.
Принципиальный момент эт «логического подхода (дисциплина, исследующая поведение биологических видов всех уровней) заключается в утверждении об адаптивности агрессивного поведения в ходе естественного отбора, поскольку эволюционное преимущество получали прежде всего те характеристики, которые способствовали сохранению и развитию биологического вида. Главное разногласие внутри этологической школы заключается в том, считать ли агрессивность безусловным врожденным инстинктом (а если да, то как это понимать) или же видеть в ней форму поведенческой адаптации, возникающей в определенных условиях среды.
Большую роль в развитии культурологических подходов сыграли взгляды известного американского антрополога Л.Уайта, который резко выступил против теории инстинкта агрессии и индивидуальных психологических концепций. В 50-60-х годах культурологический подход стимулировал развитие этнических концепций и анализ систем воспитания, способствующих или препятствующих развитию воинственности.'В упрощенном виде это направление было представлено в работах М.Мид, которая считала войну "культурным изобретением" и писала о наличии или отсутствии "идеи войны" в тех или иных обществах" (Т.1, с.21).
С эволюционистских позиций изучение войн велось в историко-типологическом плане. В неоэволюционистских схемах 60-х годов войне придавалось в целом подчиненное значение; идея о том, что войны могли быть главной движущей силой в становлении государственности, оценивались весьма скептически. В 70-е гады, напротив, вновь была выдвинута старая идея о том, что война лежала в основе социально-политического прогресса.
В основе функционалистских подходов к войне лежит представление Л.Уайта об адаптивной роли культуры и, соответственно, адаптивной роли войны. На этой основе с 50-х голов разрабатывался экологический подход к первобытной войне, которую рассматривали как механизм поддержания стабильности общества. Так, Э.Вайда из функций войны называет экономическую (доступ к ресурсам), демографическую (установление демографического баланса), карательную (восстановление социального порядка), психологическую (перенос внутреннего напряжения вовне).
Экологический подход к изучению первобытной войны неожиданно стал мощным импульсом для углубленного исследования потенциала традиционных хозяйственных систем, особенностей пищевого рациона и их связей с демографическими и иммунологическими факторами.
5-2118
Ряд авторов обращают внимание на методологическую порочность функционалистского метода, "который, во-первых, обладает малыми эвристическими потенциями, а во-вторых, привносит элементы модернизации и этноцентризма, наделяя субъекты исследования рационалистическим мышлением человека XX в." (Т.1, с.32). ■
В единственной в мировой науке монографии, специально посвященной характеру источников о первобытных войнах, чешский археолог С.Венцл подразделил их на археологические, письменные, лингвистические и этнологические. В.А.Шнирельман как особые категории источников выделяет также фольклорные и этологические или приматологические данные, а археологические источники подразделяет в соответствии с особыми методами изучения и интерпретации на более узкие категории иконографические и палеоантропологические.
К археологическим источникам относятся оружие, доспехи, фортификационные сооружения, воинские могилы, клады с оружием, остатки оружейного производства и др. Наличие всех этих или части такого рода материалов, безусловно, может свидетельствовать о вооруженных столкновениях. Вместе с тем, как правильно подчеркнул еще В.Г.Чайлд, их отсутствие далеко не всегда является однозначным указанием на мирную жизнь.
Анализ палеоантропологических данных представляет первостепенную важность для выявления случаев насильственной смерти, особенно на ранних этапах истории, слабо обеспеченных источниками другого рода. Вместе с тем, использование крайне фрагментарных и немногочисленных палеоантропологических находок такого рода требует крайне осторожного подхода, ибо, как правило, они не дают основания для сколько-нибудь однозначных выводов.
Этнографические и этноисгорические источники, рассматривая войну как целостное явление, обладают вместе с тем существенными недостатками, в первую очередь, значительным
искажением картин прошлого. Надежность реконструкций на их основные определяется представительностью выборки и детальным критическим анализом с учетом особенностей конкретно-исторического контекста.
Изучение военной практики может быть существенно дополнено реконструкциями этнических комплексов военной терминологии, но пока это задача для будущих исследований в области сравнительно-исторического языкознания.
Многообразие подходов к изучению происхождения войны и ее ранних форм проявляется в различиях в самом определении данного феномена. Его дефиниции основываются, главным образом, на одном из трех критериев: организационно-структурном, причинно-целевом и военно-техническом. В антропологии довольно широко используется определение, согласно которому "войны являются организованными вооруженными столкновениями между группами" (Т.1, с.48).
Большинство современных зарубежных специалистов, оперирующих причинно-целевым критерием, склонны следовать Л.Уайту, делая акцент на захват каких-либо материальных ресурсов: охотничьих угодий, земледельческих участков, сырьевых ресурсов, рабов, других материальных ценностей. В последние годы этот подход начинают использовать и социобиологи, придающие войне роль механизма, выполняющего "территориальную функцию".
Военно-технический критерий получил признание скорее у политологов и военных историков. Среди антропологов он используется в значительно меньшей мере.
С учетом рассмотренных взглядов и концепций В.А.Шнирельман предлагает определение войны как "конфронтации между двумя и более автономными группами, вызывающей санкционированные обществом организованные протяженные во времени вооруженные действия, в которых участвует вся группа или, что бывает чаще, ее часть, с целью улучшить свое материальное, социальное, политическое или психологическое состояние, либо, в
5*
целом, шансы на выживаемость. При этом первобытную войну характеризовали следующие особенности: мелкомасштабность, скоротечность, совпадение боевой организации с родственной, почти полное отсутствие какой-либо строгой военной организации, иерархической «»подчиненности и централизованной системы командования, решение только сугубо тактических задач, преобладание социальных и ритуально-психологических целей над экономическими и политическими" (Т.1, с.56).
Выявляя истоки войны и мира, автор обращается к характеристике агонистического (агрессивного) поведения у животных, которое большинством специалистов трактуется как вид адаптивности в животном мире. В последние годы многие ведущие этологи считают необоснованным предположение о спонтанной внутренне обусловленной агрессивности, якобы присущей миру животных в целом. Возникающие здесь различные формы конфликтов чаще всего разрешаются путем "ритуализации действий" без какого-либо серьезного физического ущерба и имеют преимущественно индивидуальный характер. "Военнообразное" поведение у приматов, в особенности высших, представляет собой гораздо более сложный и разнообразный поведенческий комплекс. Здесь встречаются стычки как на индивидуальном, так и на групповом уровне, как внутри группы, так и между группами. Очевидно, что интерпретация этого поведения неоднозначна и нуждается в данных дополнительных исследований.
Анализ собственно человеческой "военной практики" начинается с вооруженных конфликтов у бродячих охотников и собирателей. К ним обычно применяют "охотничью гипотезу" объяснения истоков военного искусства, которые, особенно на ранних этапах, действительно имели много общего с охотой. Главной причиной стычек была месть за самые разные обиды, в особенности кровопролитие, даже неумышленное. Поскольку наибольшую ценность представляли, по-видимому, людские ресурсы, наиболее распространенной формой враждебных действий был захват женщин.
"И все же сколько-нибудь крупномасштабных кровопролитных войн в рассмотренных обществах не встречалось, и в этом смысле они могут считаться относительно миролюбивыми" (Т.1, с.100).
Причины этого отчасти раскрываются при изучении систем и концепций воспитания детей. Главной ценностью и примером для поведенческих стереотипов выступала здесь не агрессия, а мир, не наказание виновных, а восстановление добрых отношений. Во всех этих обществах отмечалась вера в серьезные сверхъестественные санкции, которые якобы неминуемо настигали нарушителя общественных норм. Кроме того, здесь, как правило, не было и избыточного продукта, который можно было бы узурпировать.
Изучение военного дела у оседлых и полуоседлых охотников, рыболовов и собирателей свидетельствует, что одним из главных мотивов столкновений по-прежнему оставались месть и покушения на женщин. Однако часто они становились лишь формальным поводом для грабительских походов, захвата рабов, а иногда и посягательств на чужую территорию. Значительным было совершенствование военной организации (появление военачальников, профессиональных воинов), усложнение оружейного комплекса (использование специализированного оружия, возведение оборонительных сооружений), появление зачатков дипломатии.
Как особый вид вооруженной борьбы В.А.Шнирельман рассматривает охоту за головами - сложный социоритуальный комплекс, требовавший непременного осуществления вооруженных нападений. Эта практика была известна у неолитических обитателей Дании эпохи эртебелли, у создателей культуры колоколовидных кубков в Центральной Германии и, особенно, у кельтов в раннем железном веке. Она отмечалась также у ряда народов Юго-Восточной Азии и Северо-Восточной Индии, а также на Тайване, Филиппинах, на Новой Гвинеи в Микронезии. В Новом Свете она распространялась от Амазонки до Северной Мексики 1Г Техаса.
В целом охоту за головами как особый социальный феномен трудно объяснить какими-либо непосредственными материальными выгодами. Скорее ее можно рассматривать как опосредованную сложными магическими представлениями особого рода демографическую политику, направленную на искусственное увеличение размеров родственной группы или общины.
С точки зрения организации вооруженных действий охота за головами напоминала набеги мстителей, распространенные у бродячих охотников и собирателей. Но наличие достаточно сложной военной структуры, разнообразных тактических приемов, специализации боевого оружия при соответствующих условиях могло превращать охоту за головами в войну.
Проблема вооруженных столкновений у ранних земледельцев и скотоводов приобретает особое значение в рамках дискуссии о начале грабительских войн."Этнографические данные из Новой Гвинеи свидетельствуют о том, что в случае, когда переход к земледелию совершался бродячими охотниками и собирателями, военные действия приобретали характер войны далеко не сразу, а лишь в процессе интенсификации земледельческого хозяйства, роста объемов избыточного продукта и с развитием процесса классообразования. Эти войны обрели грабительский характер не с самого начала, ибо на первых порах имелись идеологические препятствия к захвату вражеского имущества (престижные ценности, включая украшения, раковинные деньги, домашний скот). Позднее начался захват земли, хотя он не являлся сперва самоцелью, а лишь попутным следствием войны"(Т.1,с.159).
Во второй части работы "Война и мир в земледельческих пред классовых и ранних классовых обществах" (автор д-р ист. наук Ю-И.Семенов) на примере почти 30 различного рода этнических образований • от тробрианцев до норманнов • характеризуются формы войны и ее роль в этих обществах. В период смены первобытного общества классовым • длительную эпоху предклассового общества или военной демократии - вооруженное
насилие являлось важнейшим фактором прогресса человечества, ускоряя процесс имущественного и социального расслоения, способствуя накоплению богатства в руках немногих.
"Было бы ошибкой, - пишет автор, - видеть в войнах причину возникновения эксплуатации человека ' человеком. Основные способы и образы эксплуатации возникли независимо от войн. Но были и такие формы эксплуатации, которые были неразрывно связаны с войнами. Это прежде всего военный грабеж и взимание контрибуций.Как результат войны возник такой метод эксплуатации, как данничество. Из образов и способов эксплуатации с войнами всегда было связано рабство" (Т.2, с.115).
Война на стадии пред классового общества носила разнообразный характер. На ранних этапах войны часто были связаны с местью за реальные и мнимые обиды, как это было и на предшествовавшем этапе. Со временем такая мотивировка стала отражать не столько подлинные мотивы, сколько служить мотивировкой войн. Реальным же движущим мотивом становилось стремление к грабежу и захвату рабов. Такие войны были чисто грабительскими. Они не предполагали захвата и удержания чужих территорий.
В пред классовых обществах широко были распространен ы и такие войны, целью которых становилось завоевание земель. Основной задачей в этом случае был захват новой территории для ее хозяйственного освоения. Эту территорию освобождали от прежнего населения, частично изгоняя, частично уничтожая его или обращая в рабство.
"Результаты взаимодействия пришельцев и коренных жителей зависели от уровня социального развития, образа жизни, численности тех и других. Различия между пришельцами и автохтонами могли очень долгое время сохраняться, но могли сравнительно быстро исчезнуть. Могли взять верх язык и культура пришельцев, однако могло произойти и обратное: пришельцы могли раствориться в массе автохтонного населения" (Т.2, с.117).
Кроме завоевательно-переселенческих войн существовали и такие, главной целью которых было завоевание не просто территории, а населенной территории, покорение населения тех или иных земель. В результате этих войн один социально-исторический организм подчинял себе другие социоры. При этом было возможно как полное слияние прежних образований, так и возникновение держав, включавших господствующий и несколько вассальных социально-исторических организмов.
Автор обращает внимание на условный характер различий между названными типами войн. Кроме того, "наряду с грабежами, захватом территории, покорением других социально-исторических организмов, в определенных регионах, особенно в тех, что находились в контакте с цивилизациями, важной целью войн было установление контроля над торговыми путями, по которым шел поток богатства, и областями, которые были основными источниками туземных ценностей"(Т.2,с.119).
Обращаясь к проблеме роли войны в становлении классового общества, автор указывает на войну как способ укрупнения социально-политических организмов, средство достижения ими определенной меры, необходимой для перехода к классовому обществу.'Этот предел был различным для разных вариантов развития. Он был меньшим для протополитарных социально-политических организмов, развивавшихся по "городскому пути". Для перехода к цивилизации протополитарных социоров, развивавшихся по "деревенскому" пути, этот предел был большим"(Т.2,с.120).
Третья часть работы "Война и мир на пороге цивилизации. Кочевые скотоводы" (автор - д-р ист.наук А.И.Першиц) посвящена проблемам войны и мира в предклассовых и ранних классовых обществах кочевников. Выделившись в эпоху классообразования в процессе одного из крупнейших общественных разделений труда, главным образом из общей массы земледельцев скотоводов, они составили во многом своеобразные группы населения, обладавшие, в частности, особым военным потенциалом.
Характеризуясь в общем виде экстенсивным скотоводством в соединении с кочеванием всего населения, хозяйство номадов заметно варьировало в различных регионах в зависимости от их природных условий. Наиболее выраженным было кочевое скотоводческое хозяйство на Ближнем Востоке, где сложилось два его типа • "чисто" кочевой, или бедуинский, и полукочевой.
Характеризуя социальную организацию общества кочевников, автор обращает внимание на существование у них двух форм эксплуатации: внутренних (эндоэксплуатация) и внешних (экзоэксплуатация). Последняя существовала в разнообразных формах. "Простейшими из них были военный грабеж и заменявшая его единовременная контрибуция, более упорядоченной -данническая эксплуатация кочевниками полукочевников, теми и другими - оседлого и полуоседлого населения* (т.2,с.145). Самостоятельные формы экзоэксплуатации представляли собой путевая пошлина и рента с обрабатываемых земель.
Доходы от экзоэксплуатации в большей своей части поступали кочевнической верхушке, далеко превосходя ее доходы от эндоэксплуатации. Необходимость сохранения социальной опоры на соплеменников для успешной внешней эксплуатации, затрудняло и ограничивало эксплуатацию внутреннюю, что, в свою очередь, замедляло процессы классообразования в кочевом обществе.
"О сложении у кочевников пусть раннего, но все же настоящего государства можно говорить лишь с определенной долей условности - только имея в виду не кочевнические общества, взятые отдельно, а оседло-кочевническую систему ■ целом", - считает А.И.Першиц (т.2, с.152).
Кочевые государства располагали сравнительно развитым, хотя и сохранявшим ряд архаичных черт, аппаратом управления и принуждения, включая и военную организацию. Основу ее составляли дружина предводителя, в раннеклассовом государстве превращавшаяся в лейб-гвардию правителя, и племенное ополчение,
6-2118
перераставшее в ополчение всех вошедших в состав такого государства племен со своими предводителями.
"Подчас уже в предклассовых, но главным образом в раннеклассовых обществах военная организация номадов принимала более упорядоченный и эффективный характер. Это, в частности, относится к тюрко-монгольским кочевникам Центральной и Средней Азии, в военной организации которых сочетались кочевнические черты с чертами, заимствованными у древних цивилизаций Китая и Передней Азии" (Т.2,с.160). Войско обычно разделялось на центр и крылья - правое и левое - и строилось по десятичному принципу. Подсчет здесь был приблизительным, и десятичные подразделения более или менее совпадали с родоплеменными, особенно тогда, когда они состояли из родственных или дружественных племен.
Военизирован был весь быт кочевников, причем не только мужчин, но и женщин. В кочевниковедческой литературе не раз обращалось внимание на воинственность, даже агрессивность номадов и то особое место, которое занимала в их системе ценностей военная доблесть.
Факторы войны .и мира в кочевом обществе А.И.Першиц выделяет в соответствии с "предметом военных или мирных отношений как между самими кочевниками, так и между ними и их оседлыми соседями"(Т.2,с.167). В качестве первого из таких предметов автор рассматривает личную и групповую безопасность.
Вооруженные конфликты у кочевников часто возникали из-за убийств и причинения увечий (включая и непредумышленные), которые были распространенным явлением вследствие общей военизированносги быта. По общему правилу подобные конфликты по-разному разрешались во внутригрупповой и межгрупповой среде. При этом, чем уже был родственный или общинный коллектив, тем больше он был заинтересован во внутреннем мире. В самых узких коллективах - минимальных линиджах - по большей части даже не
существовало кровной мести или композиции и главным фактором мира была сама солидарность.
Чаще всего объектом военных столкновений у кочевников становилось их основное движимое имущество - скот. Не менее привлекательным был и захват пленников. Этим видам грабежа "по существу не было сколько-нибудь прочной мирной альтернативы: даже уплата дани не гарантировала от них. Иначе обстояло дело с насильственным отчуждением земледельческой и ремесленной продукции, которое заметно сокращалось там, где получал развитие мирный торговый обмен"(Т.2,с.171). Особое значение обмен имел именно для кочевников, так как оседлое население в принципе могло довольствоваться своими собственными средствами к жизни.
Объектом как военных действий, так и мирных контактов кочевых племен между собой и с оседлыми соседями выступали и земельные владения кочевников: пастбища с расположенными на них водными источниками, обрабатываемые земли и караванные пути.
К важнейшим факторам войны и мира автор относит также политическую гегемонию в регионе, борьба за которую принимала самые различные формы. "Это было и соперничество из-за ключевых экономических ресурсов или стратегических позиций, и стремление увеличить размеры и мощь своих политических образований, и подчинение более слабых племен. Такая борьба велась во всех регионах кочевого скотоводства на всем протяжении их истории, имея своим результатом в одних случаях частично истребление или изгнание населения, частично же - инкорпорацию или ассимиляцию, в других • установление отношений господства-подчинения" (Т.2,с.176).
Особого рассмотрения, пишет АЛПершиц, заслуживает вопрос о причинах кочевнических нашествий, под которыми понимаются экспатриация и широкая экспансия номадов. На этот счет существует две противоположные экологические теории. Сторонники первой из них видят источник экспансии номадов в их б*
процветании, другой - в их бедствиях, которые вызывались длительными засухами в степях и полупустынях из-за резких климатических изменений если не планетарного, то субпланетарного масштаба. Видимо, заключает автор, ближе к истине комплексный подход к этому вопросу, хотя в разных конкретно-исторических условиях могли преобладать разные, как экологические, так и социальные причины нашествия.
Коллективные вооруженные конфликты у кочевников А.И.Першиц подразделяет на несколько видов. Помимо войнообразной родовой мести автор различает грабительские набеги и "настоящие войны". Набеги совершались ради добычи, войны велись из-за территории и (или) власти над ее обитателями.Кроме того, набеги совершались по возможности скрытно, войны не обходились без открытых сражений.
Кочевые общества выработали традиционный комплекс средств предотвращения или прекращения войны, которыми они пользовались с древности до Нового времени. Большинство из них имело характер универсальных миротворческих методов, широко бытовавших во всех предклассовых и раннеклассовых обществах. Специфически кочевническим средством миротворчества было установление особых отношений, выступавших в форме генеалогического родства. В тех же целях практиковалось установление родства по браку. Широкое распространение в кочевнических государствах получил институт заложников, которых брала господствующая верхушка у подчиненных племен номадов.
Оценка роли, которую сыграли кочевники в историческом процессе своей военной и мирной деятельностью, неоднозначна. До настоящего времени в мировой литературе довольно широко представлен взгляд на них как на преимущественно хищников и разрушителей земледельческих цивилизаций. В то же время очень рано возникла и прямо противоположная, подчас даже апологетическая оценка завоеваний кочевников, в частности, монголов, и создания ими могущественных империй.
"В последнее время чаще всего встречается третья точка зрения, согласно которой, во-первых, кочевники и оседлые были в равной степени детьми своего воинственного времени и, во-вторых, их взаимоотношения определялись не столько враждой, сколько партнерством в разделении труда и торговом обмене"(Т.26, с.213). Кроме того, обращает внимание А.И.Першиц, рассматривая роль номадов в истории, надо учесть и другое: война и мир у них по-разному соотносились между собой в разные исторические эпохи.
Кочевое скотоводство возникло в древности как форма экологического приспособления племен с производящей экономикой к степям и полупустыням и получило наибольшее распространение в Средневековье. Оно позволило освоить для хозяйственной деятельности новые огромные пространства, до этого в значительной степени необитаемые. Разделение труда между кочевым и оседлым населением способствовало росту производительности труда, развитию обмена, способствуя развитию общественного производства в целом.
Но те же экологические условия кочевого скотоводства, которые поставили предел историческому развитию номадов, как уже отмечалось, до определенного времени давали им военные преимущества перед оседлыми и полуоседлыми соседями. Свои ограниченные производственные возможности они стремились восполнить грабительскими набегами и захватническими войнами. Еще опаснее для соседей номады стали в Средние века, когда ареал их расселения расширился, а военно-политический потенциал возрос, аккумулировав опыт прежних кочевнических государств.
Общей тенденцией Нового времени стала седентаризация основной массы номадов и политического поглощения тех из них, кто еще сохранил кочевой образ жизни.
Т.Б.Уварова
