CC BY
82019.03.050. КЛАББЕРС Я. РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ: ИГНАТЬЕВ М. ОБЫЧНЫЕ ДОБРОДЕТЕЛИ: МОРАЛЬНЫЙ ПОРЯДОК В РАЗДЕЛЕННОМ МИРЕ.
KLABBERS J. [RESENSIO] // European journal of international law. -Florence, 2018. - Vol. 29, N 2. - P. 666-669. - Rec. ad op.: Ignatieff M. The Ordinary virtues: Moral order in a divided world. -Cambridge, MA: Harvard university press, 2017. - 272 p.
Ключевые слова: права человека; добродетели; Аристотель; примирение; беженцы.
Автор рецензии Ян Клабберс, профессор международного права Университета Хельсинки, отмечает, что рассматриваемая книга посвящена вопросу создания или воссоздания общественного доверия (communal trust) перед лицом сложных ситуаций. (Игнатьев описывает, как люди, принадлежащие к разным этносам, живут вместе в крупнейших городах США, как живут люди в коррумпированной Бразилии, полной насилия и репрессий Мьянме, в Японии после ядерной трагедии; как работает / не работает примирение (reconciliation) в Боснии и Южной Африке.) Она стала результатом длительной работы, во время которой автор путешествовал по миру и собирал мнения людей об их потребностях и стремлениях, а также механизмах, с помощью которых они справлялись с конфликтными ситуациями. Автор пришел к выводу, что раздираемые противоречиями сообщества могут ужиться мирно, если будут полагаться на то, что он называет «обычными добродетелями», - доверие, терпимость, прощение, примирение и выдержку [цит. по: с. 26].
М. Игнатьев считает, что в своей повседневной борьбе за выживание люди не ищут прав человека, а стремятся к доверию и терпимости. Этот аргумент (обе его составляющие - и то, что в повседневной жизни люди не апеллируют к правам человека, и то, что права человека становятся рамками реализации добродетелей) кажется вполне убедительным. Автор представляет его языком, заимствованным из «Этики» Аристотеля. Это любопытно по нескольким причинам. Во-первых, существует мнение, что добродетели не могут иметь какого-либо социального или политического значения в наше время. В то время как для Аристотеля добродетели были общественными по определению и способствовали фор-
мированию политики полиса, их роль в более сложных современных обществах не однозначна. Во-вторых, добродетели могут быть неприемлемы для конструкции политического действия. Правильно и полезно, если люди добродетельны, но это никак не помогает нам понять, какие действия предпринимать в той или ной ситуации, вмешиваться ли в конфликт в Руанде, вводить ли санкции против Северной Кореи. И наконец, то, что автор называет добродетелями, имеет мало отношения к тому, что обычно ими считается. В своей «Этике» Аристотель говорил о таких личных характеристиках, как честность, умеренность, отвага, смирение, чувство правосудия и мудрость. Позднее мыслители добавили в этот перечень новые добродетели, такие как вера, надежда, благотворительность, а ряд Аристотелевских добродетелей - острословие, потерял ценность [с. 667]. То есть речь шла о чертах, присущих индивидууму. Однако то, о чем говорит Игнатьев, считает рецензент, не является индивидуальными характеристиками. Например, доверие. Без него невозможно обойтись ни в политике, ни в частной жизни, однако, его невозможно привить человеку или развить в нем. Оно тесно связано с взаимодействием между людьми. То же имеет отношение и к примирению - еще одной добродетели с точки зрения Игнатьева. И доверие, и примирение зависят от добродетелей (таких как честность и сострадание), но сами таковыми считаться не могут.
Возникает вопрос: почему же Игнатьев решил прибегнуть к языку добродетелей? Если исходить из того, что он - образованный и опытный политический теоретик и знает, что делает, наиболее вероятный ответ заключается в том, что он хотел привлечь внимание к тому, что все мы несем некоторую ответственность за то, как организован наш общий мир, будь то в Нью-Йорке, Мьянме или Боснии [с. 668]. Полагаться на права человека в этой области сложно. Сама по себе идея прав человека вдохновляет и полезна, когда речь идет о взаимоотношении людей с теми, кто управляет их жизнью (правительства, работодатели), но к отношениям между людьми она не применима. Важно иметь свободу от пыток, но она бесполезна, когда наш сосед режет овцу на лестничной площадке. Хорошо иметь право на образование, но оно бесполезно в ситуации, когда в школе орудуют банды. Более того, чрезмерное пола-гание на права человека может снизить личную ответственность.
Именно здесь вступает в игру язык добродетелей, Игнатьев как бы говорит, что требовать от правительства помощи в получении образования, медицинской помощи и проч. означает налагать на него излишнее бремя. Правительства, реализуя свои обязательства в области прав человека, обеспечивают рамки, в пределах которых реализуются права, но они не могут заменить целеустремленного учителя, отзывчивого доктора, готового помочь офицера полиции. Эти должностные лица вместе с нами составляют ткань общества, мы должны мочь доверять им, а они нам. Без этого доверия взаимодействие и совместное проживание будет невозможно.
Этот довод, однако, имеет свои недостатки. В определенный момент автор близко подходит к отрицанию прав беженцев, предлагая заменить их добродетелями, говоря: «Нами должны руководить не абстрактное убеждение в том, что у беженцев есть права, а простые жалость и сострадание. Жалость сделала больше для этих людей, чем язык прав человека» [цит. по: с. 213]. Такой подход сложно принять. Очевидно, что миллионам беженцев по всему миру не стоит говорить, что их будущее зависит от того, будут ли другие люди достаточно щедры. Одно дело - рекомендовать прочтение Конвенции о статусе беженцев, основанной на добродетелях, сострадании, благотворительности, щедрости и чувстве справедливости, другое - предложить заменить ее состраданием и щедростью. Хотя справедливости ради следует отметить, что так далеко автор не заходит.
Подводя итог Клабберс отмечает, что если ключевой посыл автора книги заключается в том, что в современном мире обычные добродетели должны быть переоценены как основа человеческой общности, эту книгу следует признать полезной - она привлекает внимание к переоцененности прав человека в повседневной жизни. А если его цель - заявить, что права человека должны быть заменены добродетелями, мы рискуем обратиться к миру, существовавшему до прав, где слишком многое зависело от доброй воли человека. Возможно, однако, что ключ к пониманию этой книги заключается не в «Этике» Аристотеля и не в призыве к реалистичной оценке прав человека, а в осознании того, что мир не может управляться только правилами и правами, сами по себе они остаются абстрактными и должны быть облечены в плоть и кровь
обычными людьми, включая политиков (но не ограничиваясь ими). Наш общий мир - это результат наших поступков.
Н.В. Кравчук
2019.03.051. ПАДДЕУ Ф. РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ: ДАВИДОВИЧ М. КОНТРМЕРЫ ТРЕТЬЕЙ СТОРОНЫ В МЕЖДУНАРОДНОМ ПРАВЕ.
PADDEU F. [Recensio] // The Cambridge law journal. - Cambridge, 2018. - Vol. 77, N 2. - P. 427-430. - Rec. ad op.: Dawidowicz M. Third-party countermeasures in international law. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2017. - 426 p.
Ключевые слова: международное право; императивные нормы; концепция обязательств erga omnes; коллективные интересы; принудительные меры; третья сторона; защита общих ценностей.
Рецензия написана сотрудником Центра международного права им. Х. Лаутерпахта Кембриджского университета (Queens' college, Lauterpacht centre for international law, University of Cambridge) (Великобритания). Книга М. Давидович посвящена направомерности односторонних принудительных мер в международном праве.
Концепция императивных норм международного права и концепция обязательств erga omnes рассматриваются автором как правовая основа озабоченности международного сообщества общими коллективными интересами. Первая удостоверяет приоритет коллективных интересов, вторая - их защиту. Подобное видение комплексного действия концепций дает возможность принудительного обеспечения норм, защищающих коллективные ценности, и в частности допустимости контрмер в отношении нарушающих их государств со стороны третьих стран, напрямую не затронутых нарушением (контрмеры третьей стороны).
Давидович пытается оценить, признаются ли контрмеры третьей стороны международным обычным правом. В связи с этим поднимаются четыре основные темы: развитие концепции контрмер третьей стороны; признание концепции; режим регулирования контрмер; политические и нормативные аргументы за и против признания концепции.
