CC BY
28
передается словами «and Dido kick'd the bucket» («и Дидона сыграла в ящик»), исключающими трагическое восприятие финала.
В целом пародийные варианты истории Дидоны и Энея направлены на то, чтобы лишить любовь царицы не только трагического ореола, но и минимальной серьезности. Хотя традиция показывать эмоциональную нестабильность героини восходит к Овидию, у которого Дидона мечется между крайностями в своих чувствах, комические версии XVIII в. вносят новый оттенок в картину: они обходят молчанием, сводят на нет роль Энея в любовной истории. Эней не отдается любви, он переступает через нее и, даже став комическим персонажем, все так же остается образцом экспансионистски ориентированного правителя и предком легендарного основателя Британии. Л. Орр видит зародыш всего этого уже в тексте самого Вергилия: Дидона равна Энею, более того, она достигла целей, аналогичных его собственным, намного раньше и поэтому представляет определенную угрозу. Карфаген должен быть разрушен, чтобы Рим поднялся, и сюжеты о Дидоне представляют метафору этого события. В XVIII в. в Англии приобрел актуальность имперский дискурс, концепт строительства империи, ее продвижения к процветанию сквозь потери и угрозы, и литературная Дидона, будучи воплощением последних, была обречена на свою судьбу - снижение образа и обесценивание трагедии. Впрочем, в XIX в. британская культура станет к ней благосклоннее, и царица Карфагена вернет себе уважение, подобное тому, что наблюдалось в елизаветинские времена, став, наряду с Энеем, таким же символом созидания империи.
Е.В. Лозинская
ЛИТЕРАТУРА XIX в.
Русская литература
2019.01.022. НИКОЛЮКИН АН. ПУТЬ ИВАНА КИРЕЕВСКОГО (ОТ ЗАПАДНИКОВ К СЛАВЯНОФИЛАМ) // Русская классика: Сб. ст. к 85-летию со дня рождения и 60-летию научной деятельности чл.-корр. РАН Н.Н. Скатова / ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом); ред.-сост. Дмитриев А.П., Прозоров Ю.М. - СПб.: ООО «Изд-во "Росток"», 2017. - С. 223-236.
Ключевые слова: И.В. Киреевский; западники; славянофилы; декабристы; журнал «Европеец»; жанр письма к другу.
И.В. Киреевский обратился в своих трудах к осмыслению и соотнесению жизни России с западноевропейской историей, при этом идея революции как способа переустройства мира была ему совершенно чужда, утверждает д-р филол. наук А.Н. Николюкин (ИНИОН РАН) - руководитель научного проекта «И.В. Киреевский. Полное собрание сочинений: В 3 томах».
Постановка этой проблемы началась с декабристов, пытавшихся решить ее реально, политически. Киреевскому было 19 лет, когда события на Сенатской площади Санкт-Петербурга потрясли всю страну. Через несколько лет, в конце января 1830 г., он, как и декабристы, исполненный «западных» мыслей, уехал учиться в Германию и почти год провел там, слушал лекции Гегеля и Шеллинга, встречался с ними и другими берлинскими профессорами. «Немецкая философия увлекла юного романтика. Он смотрел на мир немецкими, европейскими глазами. Но недолго» (с. 225). Вернувшись в Россию в начале ноября того же 1830 г., Киреевский через год задумал издавать журнал «Европеец», и еще через год вышли первые два номера, в которых, по мысли А.Н. Николюкина, литератор впервые напечатал все близкое себе как западнику. Это были русские переводы статей Г. Гейне, Л. Берне, отрывки из Жан-Поля, перевод статьи о Бальзаке из французского журнала, статьи об Испании из английского журнала. Главное место в издании занимали друзья Киреевского - В. А. Жуковский, Е.А. Баратынский, Н.М. Языков, А.С. Хомяков. «Запад встретился с Россией, но волей высших сил связь эта была оборвана. Журнал запретили. Киреевский, как и другие любомудры, с пониманием относился к распространенным в обществе идеям тех, кто поднял восстание декабристов» (с. 225-226).
Киреевского считали славянофилом, но сам он с этим не соглашался, и его взгляды на прошлое России во многом расходились с представлениями главы славянофильства А.С. Хомякова. «От западничества своего журнала "Европеец" Киреевский пошел пушкинским путем, сочетая общенациональные традиции и православие» (с. 234). Так вступил он в литературу великого «синтеза» (Н.Н. Скатов), сочетания познаваемых частей мира православно-
го1. Постепенно «в 1840-е годы происходит отход Киреевского от традиционных воззрений на Запад», а в письмах «все чаще и настойчивее звучат мысли, далекие от того европоцентризма, который преобладал во времена издания журнала "Европеец"» (с. 227).
Идея целостности русской жизни выразилась у Киреевского в славянофильском обличии в его статье «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России: Письмо к Е.Е. Комаровскому», где он так сопоставляет Европу и Россию: «...там раздвоение духа, раздвоение мыслей, раздвоение наук, раздвоение государства, раздвоение сословий, раздвоение общества, раздвоение семейных прав и обязанностей, раздвоение нравственного и сердечного состояния, раздвоение всей совокупности и всех отдельных видов бытия человеческого, общественного и частного; в России, напротив того, преимущественное стремление к цельности бытия внутреннего и внешнего, общественного и частного,
" 2 умозрительного и житейского, искусственного и нравственного» .
Поэтому разделение и цельность, по мнению А.Н. Николюкина, Киреевский считает, с одной стороны, особенностью западноевропейской и с другой - русской, древнерусской образованности. Закончив этот сравнительный перечень, мыслитель задается вопросом, почему же образованность русская не развилась полнее образованности европейской, но по существу «не смог доказательно ответить на это» (с. 228). Позднее ответил А.С. Хомяков, полагавший, что объяснение находится в истории Древней Руси (междуусобица, войны).
Киреевский был крупнейшим критиком и публицистом своего времени, эпохи Николая I. Жанр письма к другу, который любил и часто использовал Киреевский, получил широкое распространение в литературе того периода, отмечает А.Н. Николюкин: «Это открытое обращение к другому, личное или безличное, ради утверждения своей мысли для всего общества»; «письма писал он, особенно в зрелом возрасте, как выношенные в сердце статьи» (с. 229). Образцом такого вопля души писателя стало найденное и опубликованное через столетие его письмо князю П.А. Вяземско-
1 Скатов Н.Н. Литература великого «синтеза» // Скатов Н.Н. Сочинения: В 4 т. - СПб., 2001. - Т. 4. - С. 7-26.
2 Киреевский И.В. Критика и эстетика / Сост. Манн Ю.В. - М., 1979. -
С. 290.
му, назначенному в 1855 г. товарищем министра народного просвещения.
От Вяземского ожидали «слово добросовестной правды» о том, что «русская литература совсем раздавлена и уничтожена ценсурою неслыханною, какой не было еще примера с тех пор, как изобретено книгопечатание; когда имя Гоголя преследовалось как что-то вредное и опасное» (цит. по: с. 229). Журналы запрещались ни за что. За всем стоял император Николай. «Быть литератором и подозрительным человеком в его глазах было однозначительно», -писал в своем письме Киреевский (цит. по: с. 229). За гораздо более умеренные умонастроения Ф.М. Достоевский был тогда приговорен к смертной казни, напоминает А.Н. Николюкин.
Путь к революциям был открыт Крестьянской реформой в 1861 г. Славянофилы в 1840-е годы толковали об освобождении крестьян. «И только Киреевский, может быть в силу своей философской мысли и знания России, смотрел на этот вопрос более прозорливо, предчувствуя, к чему это благое дело в тех условиях приведет» (с. 230). В феврале 1856 г. в доме своего друга М.Ю. Виельгорского он слушал чтение И.С. Тургеневым только что вышедшего романа «Рудин». В письме к жене он сдержанно высказался о том, что либеральное изображение Французской революции в романе - фальшиво.
В последний день 1855 г. Киреевский пишет письмо М.П. Погодину, в котором высказывает свои заветные мысли о России, понимая, насколько они утопичны. «Даже либерал М. Гершензон, публикуя это "завещательное" (через полгода Киреевского не стало) письмо, счел необходимым сделать сокращения о русском народе и Царе, которые восстанавливаются в подготовленном нами издании. Если непредвзято прочитать эти строки, то снова возникает сомнение мыслителя, идет ли страна в крестьянском деле правильным путем» (с. 232), - заключает А.Н. Нико-люкин.
В своей последней, опубликованной посмертно статье «О необходимости и возможности новых начал для философии» Киреевский утверждал: «Философия не есть одна из наук, и не есть вера. Она общий итог, и общее основание всех наук, и проводник мысли между ними и верой», а вера на Западе утрачивает-
ся, поэзия стремится к «одному воображаемому удовольствию»1. Здесь рассматривается «важнейший для Киреевского вопрос об отношении Божественного Промысла и человеческой свободы. В "Мыслях" Паскаля он видит новый для философии "нравственный порядок мира"» (с. 235). Неоднозначно подходит он и к вопросам веры и знания. Утверждая, что без веры нет абстрактного знания, Киреевский рассматривает веру и знание в их необходимом единстве, когда знание не может существовать без понятия Божественной истины, которая «должна подчинить себе внешний разум, должна господствовать над ним, не оставаться вне его деятельности» (цит. по: с. 235-236). Всякое лжеучение, каких было немало в истории России, существовало вне Божественной истины и тем оказало свою историческую несостоятельность.
Т.Г. Петрова
2019.01.023. ГОЛОВКО В.М. И.С. ТУРГЕНЕВ: ИСКУССТВО ХУДОЖЕСТВЕННОГО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ. - М.: ФЛИНТА, 2018. - 244 с.
Ключевые слова: И.С. Тургенев; художественно-философская антропология; историческая поэтика; дневник; жанр; публицистика; эпистолярный жанр; мировоззрение писателя; социальная проблематика; «студии».
Автор монографии - д-р филол. наук, профессор кафедры отечественной и мировой литературы Северокавказского федерального университета В.М. Головко исследует философско-художественную антропологию И.С. Тургенева, привлекая для анализа как литературные произведения, так и эпистолярное и публицистическое наследие писателя.
Многожанровая по своему составу художественная проза Тургенева представляет собой динамичную систему, отмеченную внутренним единством. Произведения разного типа этой системы взаимодействуют друг с другом, способствуя обогащению жанровых возможностей в эстетическом познании жизни. Жанровая система Тургенева остается актуальной проблемой, поскольку еще не
1 Киреевский И.В. Критика и эстетика / Сост. Манн Ю.В. - М., 1979. -С. 321, 315.
