CC BY
18
памфлете С. Доренко «2008» (2005), названной Б. Ланиным моделью «псевдолиберальной диктатуры». Православно-имперская модель воплощена в романах «Москва 2042» (1986) В. Войновича и «Укус ангела» (2000) П. Крусанова. Сатирическая антиутопия представлена в романах «Кысь» (2000) Т. Толстой, «День опричника» (2006) В. Сорокина, сборнике рассказов «План спасения» (2005) Д. Горчева.
«Интуитивное постижение скрытого хода социальных процессов писателями и журналистами, порой вне зависимости от эстетической ценности их произведений, - отмечает исследователь, -дает возможность подготовить общество к возможному повороту событий. В утопии насилие - прогноз, в антиутопии - реальность и составляющая образа жизни... Особенности современной ситуации для писателей-антиутопистов заключаются в политической заостренности, отсутствии философичности и эсхатологической устремленности к очередному концу света»1. Повествующая о наиболее опасных тенденциях времени, антиутопия редко становится книгой для массового читателя, однако в эпоху постмодернизма, подводит итог Б. Ланин, она в основном превращается в беллетристику, занимательную и легкую, сохраняя вместе с тем свою пророческую силу.
2018.04.035. КРИВОЛАПОВА Е. «ВЕЧНЫЕ ДРУЗЬЯ» И ОППОНЕНТЫ ВВ. РОЗАНОВА: ПО МАТЕРИАЛАМ ДНЕВНИКОВ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ. - Saarbrücken: LAP, 2016. - 204 с.
Ключевые слова: В.В. Розанов; М.М. Пришвин; З.Н. Гиппиус; Д.С. Мережковский; М.О. Меньшиков; С.П. Каблуков; П.Б. Струве; русский религиозно-философский ренессанс; литературная критика; литературные взаимосвязи; публицистика; дневниковый жанр; проблема любви и пола.
Автор монографии, включенной в каталог Немецкой Национальной Библиотеки, - д-р филол наук, профессор кафедры литературы Курского гос. ун-та, Е. Криволапова. В.В. Розанов (18561919) - один из самых ярких и парадоксальных мыслителей Серебряного века - вошел в историю русской культуры как великий фи-
1 Ланин Б. Цит. соч. - С. 386, 387.
лософ, оригинальный публицист, писатель, историк, литературный критик. На протяжении всей жизни В.В. Розанова сохранялось весьма неоднозначное отношение и к его творчеству, и к самой личности писателя. Писателем восхищались, его «дерзкие высказывания» и неожиданная смена взглядов, апология «единства противоположностей» подвергались резкой критике, предпринимались попытки раскрыть тайну художественного мастерства писателя, найти объяснение его нарочитому «юродству» в жизни и литературе.
Масштаб личности В.В. Розанова определил особую сферу его влияния, включающую не только его непосредственное окружение, но и значительную часть общественно-культурного социума России рубежа Х1Х-ХХ в.
Альтернативность его мышления приводила к тому, что со стороны как либеральной, так и консервативной прессы нередко звучали обвинения его в беспринципности, цинизме, «двурушничестве», «многоликости» (Н. Михайловский, П. Струве, Л. Фортунатов). В очерке «Задумчивый странник» З.Н. Гиппиус, образно отмечая, что В.В. Розанов «пишет двумя руками», делала упор на «специфические свойства» его натуры: «"Я не такой подлец, чтобы думать о морали", - говорит Розанов и начинает писать двумя руками: в "Новом Времени" одно - в "Русском Слове", под прозрачным и не скрывающим псевдонимом, другое. Обеими руками он пишет искренне (как всегда), от всей махровой души своей. Он прав» (с. 35).
Наряду с этим З.Н. Гиппиус считала совершенно справедливыми обвинения Розанова в «двурушничестве», высказанные П.Б. Струве. В 1910 г., отказавшись от сотрудничества с писателем, П.Б. Струве опубликовал в журнале «Русская мысль» «программную» статью о Розанове с недвусмысленным названием «Большой писатель с органическим пороком. Несколько слов о В.В. Розанове», в которой он возмущался сосуществованием в розановской ценностной системе координат противоположных взглядов: «С одной стороны, ясновидец, несравненный художник-публицист, с другой - писатель, совершенно лишенный признаков нравственной личности, морального единства и его выражения, стыда. <... > Да, Розанов не падает никуда, его безнравственность или бесстыдство есть нечто органическое, от него неотъемлемое» (с. 41).
Е. Криволапова подчеркивает, что подобное отношение к В.В. Розанову, сформировавшееся еще на заре его литературной деятельности, сохраняется и в наши дни.
Вместе с тем неправомерно было бы утверждать, что гениальность писателя, уникальность и самобытность его личности не были оценены. Уже при жизни Розанова его современники - писатели и философы А. Блок, З. Гиппиус, М. Пришвин, М. Горький, К. Чуковский, П. Флоренский, М. Цветаева - отдавали себе отчет в том, что он «редкая ценность». При этом делалась оговорка: «чтобы увидеть это, надо переменить точку зрения».
В 1910 г. В.В. Розанов в статье «Литературные и политические афоризмы» попытался объяснить собственную позицию и, отвечая на выпады своих обвинителей в противоречивости и «дву-ликости», в диалоге с воображаемым оппонентом утверждал, что истина содержится «в полноте всех мыслей», надо «со страхом выбрать одну», «в колебании».
Как представителя эпохи «русского религиозно-философского Ренессанса», В.В. Розанова, по мнению исследовательницы, нельзя отнести ни к одному из литературных направлений конца XIX - начала XX в. Как мыслитель он не был близок к символистам, не разделял декадентских «стенаний», в некоторых работах ощущается его враждебное отношение к модернизму. Творческий метод писателя - разрушителя традиционных литературных форм, «борца с литературой», до сих пор составляет предмет ожесточенных споров.
Хотя круг общения В.В. Розанова был весьма широк, автору монографии представляется проблематичным выделить тех, кого можно было бы безоговорочно отнести к числу его друзей и единомышленников. Само понятие «круг того или иного писателя» в традиционном его понимании вызывает ассоциации с именами тех лиц, которые являлись единомышленниками или продолжателями традиций своего непосредственного учителя. Однако в отношении В.В. Розанова подобное понятие выглядит совершенно неприемлемым: Н. Михайловский считал, что «Розанов не ведет и не может никого вести за собой: просто потому, что физически невозможно идти зараз и направо, и налево»; а по воспоминаниям З. Гиппиус, в Розанове была такая «домашность», «самодельность», что трудно говорить о его влиянии «на какие-нибудь "круги"».
И тем не менее «круг Розанова» существовал, утверждает исследовательница. Масштабность самой его личности позволяет говорить об особой сфере влияния писателя, включающей в себя не только его непосредственное окружение, но и значительную часть общественно-культурного социума России рубежа веков.
Исследуя творчество писателя в контексте «нового религиозного сознания», Е. Криволапова приходит к выводу, что именно он одним из первых с предельной остротой поставил и актуализировал насущные вопросы своего времени, которые впоследствии получили наименование «розановских»: семьи и пола, реформирования церкви, общественно-политического устройства России. Вокруг
B.В. Розанова объединялись те, которые вместе с ним, в пределах общего культурно-исторического пространства, пытались решить проблемы, поставленные самой историей.
Как ни парадоксально, в круг В.В. Розанова входили не только его единомышленники, дружба с которыми зачастую оказывалась весьма непродолжительной, поскольку друзья нередко превращались в недругов и оппонентов. Вместе с тем личностное воздействие писателя было настолько сильным, что его «друзья-недруги» оказывались духовно связанными с ним до конца жизни. Среди них автор монографии выделяет З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского, секретаря Петербургского Религиозно-философского общества
C.П. Каблукова, М.М. Пришвина, М.О. Меньшикова. Именно этих людей Розанов перед смертью назвал «вечными друзьями». Каждый из них посвятил немало творческих усилий осмыслению феномена личности В.В. Розанова и именно они оставили потомкам самые яркие воспоминания о нем, проникнутые подлинной любовью к его уникальной натуре. Все эти свидетельства имели автодокументальный характер и были запечатлены в дневниках и частично в воспоминаниях деятелей розановской эпохи. То обстоятельство, что и сам Розанов был носителем «дневникового сознания», в значительной мере предопределило неизбежность его влияния на каждого из современных ему писателей, обратившихся к жанру дневника.
Характеризуя «сближения и отталкивания» Розанова с его современниками, исследовательница отмечает, что ряд литераторов, входивших в круг влияния Розанова и писавших дневники, можно было продолжить именами А.М. Ремизова, Д.М. Философова,
Вяч. Иванова, но все же личность Розанова наиболее ярко и выпукло представлена в автобиографических документальных произведениях З.Н. Гиппиус, С.П. Каблукова, М.М. Пришвина и М.О. Меньшикова.
Хотя на первый взгляд эти имена трудно поддаются сравнению или сопоставлению, тем не менее можно выделить одно бесспорное обстоятельство, позволяющее объединить их: все они испытали безусловное влияние генератора идей, «вдохновителя» и «подстрекателя» Розанова. «Встречи» и «пересечения» были вполне закономерны хотя бы потому, что Розанов «присутствовал в своем веке очень плотно». «Плотность» эта проявлялась по-разному: от личного участия Розанова во многих значительных начинаниях своего времени до актуализации им вопросов, которые оказывались насущными для многих его современников.
Существо взаимоотношений Розанова с З. Гиппиус, М. Пришвиным, М. Меньшиковым и С. Каблуковым, по мнению исследовательницы, довольно точно определяет известная пушкинская формула - «бывают странные сближения», хотя эти «пересечения» напоминали, скорее, «отталкивания», так как парадоксальность взглядов писателя и «многоликость» его натуры чаще вызывали несогласие и даже возмущение. Тем не менее «сближения» очевидны, хотя и трудно постигаемы, ибо чаще всего осуществлялись они на «потаенном», метафизическом уровне, при всем том, что на бытовом уровне взаимоотношения Розанова с теми же лицами больше напоминали «отталкивание».
Мережковские познакомились с Розановым 28 октября 1897 г. через философа Ф.Э. Шперка. З. Гиппиус вспоминала, что о Розанове они с Дмитрием Сергеевичем слышали давно и что с первых дней знакомства она «разглядела» талант Розанова. Она знакомит его с членами редакции журнала «Мир искусства», позже привлекает к сотрудничеству в журнале «Новый путь», «своем любимом детище».
«Дневниковость», декларируемая Розановым в его литературных произведениях, - это ответ на вызов времени, одной из тенденций которого было стремление «излагать самого себя». Его демонстративный «отказ от литературы» (или «преодоление литературы») привел не только к поиску новых жанровых форм, но и в конечном счете к впечатляющему художественному результату -
«созданию нового литературно-философского жанра в русской литературе рубежа XIX-XX вв.».
Появление этого жанра, «а значит, нового типа авторского повествования, отличного от классической повествовательной нормы XIX в., с одной стороны, разрушало понятие традиционной литературности, с другой стороны, открывало новые перспективные пути развития русской литературы, русского литературного языка».
Е. Криволапова отмечает, что в жанре, созданном Розановым, проявились признаки художественного сознания начала XX в.: «разорванность», ассоциативность, нелинейность, фрагментарность. В произведениях Розанова автор является и создателем произведения, и одновременно его главным героем, который творит образ собственного «я». Уже в первой книге «Уединенное» представлена сложная форма адресации, с «внешним» и «внутренним» адресатами, в целом соответствующей розановской установке на «рукопис-ность», в результате которой в произведениях Розанова по-новому проявилась форма литературной коммуникации. Сознательное «устранение» читателя, установка Розанова на «безадресность» есть художественный прием, так называемая провокация читателя, стремление полемизировать с ним, столкнуть с собственной точкой зрения. В то же время читатель в представлении Розанова - не только оппонент, но и собеседник, которому можно доверить самые сокровенные мысли.
Хотя сам Розанов не вел дневник в прямом значении этого слова, именно с его именем связан целый пласт документальной литературы, переросшей впоследствии в мощную литературную традицию. Розанова можно назвать носителем «дневникового сознания», поскольку именно он в своих произведениях отстаивал «самоценность факта» и «в его лице» всего рода литературы, на нем основанного.
Определяя место Розанова в историко-литературном и философском контексте времени, З. Гиппиус подчеркивает тот факт, что именно Розанов одним из первых обратился в конце 1900-х годов к тогда еще новым, непривычным (и неприличным) для общества и для себя самого темам о таинственной связи религии и пола. Для З. Гиппиус, М. Пришвина, М. Меньшикова, С. Каблукова эти вопросы тоже составляли неотъемлемую часть творческой и личной
жизни и в дневниках отразились по-разному - в соответствии с жизненным и творческим опытом, личными устремлениями. Их дневники предоставляют возможность проследить, в каком направлении шло освоение «розановских вопросов», процесс формирования «русской эротической утопии», характер «поисков и постижения Абсолютного».
Помимо этого, дневники З. Гиппиус, М. Пришвина, С. Каблукова, М. Меньшикова содержат достоверный и убедительный материал, позволяющий составить представление о том, как происходило, по словам М. Пришвина, «искание Бога перед мировой катастрофой». Завершение религиозно-философских исканий в России предопределили октябрьские события 1917 г. За десять месяцев, прошедших с февраля 1905 г. до октябрьского переворота, существенно изменится мировосприятие авторов дневников, но вопросы, поставленные Розановым, так и не утратили своей актуальности до конца их жизней.
Когда пришло время «надевать чистые рубахи» после трагических февральских и октябрьских событий, были забыты взаимные обиды и прямые оскорбления, проигнорированы идеологические разногласия и личностная неприязнь, и тогда в пределах очерченного розановского «круга» произошло взаимное примирение. Всё, до этого разъединявшее, представилось второстепенным и незначащим, осталось лишь главное, сущностное, то, что, согласно Писанию, «едино же есть на потребу» (Лк. 10: 42). Объединяющим же началом для авторов дневников на протяжении всей жизни были поиски ответов на главные вопросы, «которыми держится мир», касающиеся «решительно всех и решительно всегда», - «Бог, Любовь, Смерть» и которые, по словам З. Гиппиус, «по-новому осветил» В.В. Розанов.
Т.М. Миллионщикова
2018.04.036. КУЗНЕЦОВА Е. ПОЭТИКА ПАРОДИЙНОСТИ В ДОЭМИГРАНТСКОМ ТВОРЧЕСТВЕ ИГОРЯ СЕВЕРЯНИНА // Russian literature. - Amsterdam, 2018. - N 95. - P. 33-62.
Ключевые слова: И. Северянин; пародия; ирония; символизм.
Представление о «вульгарной лире» Игоря Северянина, сформировавшееся еще при жизни писателя, по мнению Екатерины
