CC BY
37
В заключение Р. Вестерман говорит, что и для Кьеркегора, и для Лукача в их понимании отношения себя к себе как центрального элемента речь шла не просто об эпистемическом знании себя. Это обозначало радикально иную позицию по отношению к существованию личности в мире. Кьеркегор призывал индивида совершить прыжок или скачок к вере, не полагаться в деле нашего спасения лишь на пассивное участие в ритуалах Датской церкви. По Лукачу, мы также должны совершенно иначе относиться к себе. Там, где овеществленное сознание капиталистического общества видит пассивных и беспомощных рабочих, позиция личности, фундированная в тотальности общества, открывает настоящее мгновение как момент, в котором будущее может быть изменено. И Лу-кач, и Кьеркегор видят в личности задачу, нечто, чем она должна стать. Индивид Кьеркегора и пролетариат Лукача возникают как результат их собственного выбора, кем стать. В этом смысле хотя «История и классовое сознание», конечно, снова открывает гегельянство в Марксе, но она делает это явно кьеркегоровским способом (in a decisively Kierkegaardian way).
Ю.В. Пущаев
2017.04.027. КАТАСОНОВ В.Ю. РУССКАЯ СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ НА РУБЕЖЕ XIX-XX вв. - М.: Родная страна, 2015. - 462 с.
Ключевые слова: социология; русский консерватизм; русская религиозная философия; К.Н. Леонтьев; Л.А. Тихомиров; В.С. Соловьев; С.Н. Булгаков; С. Ф. Шарапов.
Автор поставил своей целью заинтересовать современного читателя русской социологической «классикой», которая сегодня несправедливо задвинута в книжных магазинах на самые дальние полки. Речь идет о русских мыслителях конца XIX - начала XX в., которые, правда, не позиционировали себя как профессиональных социологов, но считали себя философами, писателями и публицистами. Речь идет о таких фигурах, как К.Н. Леонтьев, Л.А. Тихомиров, В.С. Соловьев, С.Н. Булгаков и С.Ф. Шарапов. Но в любых своих работах они в той или иной мере касались проблем истории, права, экономики, этики, сословных и семейных отношений, отношений государства и Церкви, сельской общины и т.д., что можно
рассматривать как философско-социологическую и обществоведческую проблематику.
В качестве правомерности такого подхода автор, в частности, ссылается на то, что, хотя социология как отдельная наука формально появилась в XIX в., уже Платон и Аристотель оставили после себя богатейшее социологическое наследство.
В отличие от научно-позитивистского подхода, доминирующего в западной научной социологии конца XIX - начала XX в., эти и другие русские мыслители пытались осмысливать и постигать общество метафизически: как цельный единый организм и духовно-религиозное явление, как творение Бога, о котором промышляет Творец. Сегодня такой целостный подход к восприятию и осмыслению общества встречается крайне редко не только на Западе, но и в России.
Среди представителей русской социологии, стоявших на позициях Православия, автор выделяет, прежде всего, Константина Николаевича Леонтьева и Льва Александровича Тихомирова. Они, с его точки зрения, схожи, во-первых, в том, что оба они были мыслителями-одиночками, не понятыми своими современниками, но обретшими популярность уже после своей смерти. Кроме того, они были православными патриотами России, а также тесно общались между собой и даже планировали совместное написание работ.
В.Ю. Катасонов предлагает в своей книге что-то наподобие конспектов сочинений крупных русских мыслителей того времени. В целом он отмечает, что в начале XXI в. русские православные люди столкнулись с серьезнейшими социальными, политическими и экономическими вызовами, которые требуют правильного духовного понимания и реагирования. Важным ответом на такие вызовы и вопросы должна стать христианская социология. Он видит ее как сферу знания на стыке христианского богословия и традиционной (так называемой научной) социологии. В закладке фундамента здания христианской социологии решающую роль сыграли рассматриваемые в книге русские мыслители - Константин Леонтьев, Лев Тихомиров, Владимир Соловьев, Сергей Булгаков и Сергей Шарапов.
Практически половина книги уделена анализу социологических взглядов К.Н. Леонтьева, имя которого сейчас на слуху даже у тех людей, которые не считают себя ни философами, ни богословами, ни социологами. Как считает автор, основным объектом по-
знавательной деятельности Леонтьева было общество: его структура, динамика и движущие силы. Леонтьев как социолог очень самобытен и оригинален на фоне официальной социологической науки. Особо Катасонов отмечает вклад Леонтьева в теорию цивилизации, причем сделанный задолго до Шпенглера и Тойнби, считающихся основоположниками культурно-цивилизационного подхода. Также в леонтьевской части автор пытается обобщить социологические воззрения русского мыслителя и дать их краткое систематическое изложение. Свою цель он описывает так: «Дать ориентировку, "шпаргалку", которая должна читателю облегчить самостоятельное знакомство с творческим наследием Леонтьева» (с. 64).
Всего он выделяет 21 основное положение социологии К. Леонтьева как оригинального русского мыслителя (с. 64-81). Далее он выделяет следующие ведущие темы Леонтьева, сохраняющие, по его мнению, крайнюю актуальность и в наши дни: Леонтьев о либерализме как форме религиозного сознания; Леонтьев о техническом прогрессе; Леонтьев о национализме и племенизме; леонтьевский социализм; Леонтьев об экономике; Леонтьев о движущих силах общества и методе их исследования; Леонтьев об этике и морали; эстетический критерий в социологии Леонтьева; гносеология и метод «натуралистической социологии».
Считая Леонтьева в отличие от славянофилов сторонником «натуралистической социологии», автор отмечает, что в чистом виде создать ее Леонтьеву все же не удалось, поскольку не удалось обойтись без учета роли религии и Церкви. Ведь он признавал, что скрепы общества крепче в случае, если в нем преобладает страх Божий над страхом человеческим, что сильного самодержавного государства не может быть без крепкой Восточной Церкви и веры народа и т.д.
Катасонов отмечает также крайнюю актуальность леонтьев-ского наследия для нас, живущих в XXI в. Он говорит, что такое впечатление, словно его работы писались не в 70-е и 80-е годы XIX в., а вчера. «Актуальность Леонтьева не ограничивается только темой либерализма. Не менее "свежими" оказываются его мысли по вопросам национализма (племенизма), социализма, церковной жизни и религии, "вавилонского смешения" народов (интернационализация и глобализация), государства, сословной структуры общества
и т. п. Все эти вопросы рассматривались Леонтьевым в рамках его оригинальной социологии» (с. 208-209).
Даже самые непримиримые противники Леонтьева вынуждены признать, что сбылись многие его пророчества и предсказания. Это русские революции, мировая война, сталинский социализм, германский национал-социализм и т.д. В то же время многие его современники, будучи «профессиональными социологами» и учеными и находясь тогда у всех на виду и на слуху, не выдержали испытания временем, их предсказания не сбылись, и их имена теперь известны только узким специалистам.
Впрочем, отмечает автор, предсказания Леонтьева сбылись не от того, что он осознанно использовал какую-то теорию, а в первую очередь по причине его очень сильно развитой интуиции. Это обстоятельство автор считает важным уроком для всех нас, кто воспитан в духе протестантского рационализма. Интуицию В.Ю. Катасонов считает не менее важным инструментом мировосприятия, чем рациональное познание, основанное на формальной логике. «Интуиция - важное свойство русского ума, недоступное европейцу, особенно немцу (у славянофилов это неплохо объяснено)» (с. 83).
Автор специально анализирует гносеологию Леонтьева и его методы мировосприятия и миропонимания. Определяющими чертами теории познания Леонтьева автор считает Православие как фундамент познания мира (как говорит Катасонов, для Леонтьева не существовало проблемы «наука и религия»), умение сомневаться в очевидном и эстетический критерий, восприятие мира через призму эстетики. Как говорит автор книги, Леонтьев был редким для своего времени эстетом, которого интересовала, прежде всего, первичная красота жизни, и лишь потом - искусства.
Касательно ожесточенной полемики Леонтьева с либерализмом, убежденным противником которого как мировоззрения выступает и В.Ю. Катасонов, то специфическое отличие этого русского мыслителя он усматривает в том, что большинство русских консерваторов и реакционеров в основном рассматривали либерализм как политическое явление. Леонтьев же был одним из немногих, кто видел этот феномен в контексте мировой истории и вскрывал его глубинные корни. Почти каждая его работа посвящена критике либерализма. С опорой на Леонтьева автор аргументирует,
что либералов отличает слепая вера в прогресс, науку и человеческий разум, что тоже представляет собой своеобразную религию.
Не менее актуальными автор книги считает рекомендации и предупреждения Леонтьева по национальному вопросу, тем более что даже по сравнению со второй половиной XIX в. в нынешней России значение национального вопроса сильно возросло. Национальный вопрос Леонтьев рассматривает в органической связи с такими своими сквозными темами, как либерализм, прогресс, демократия, государство, «закат Европы», Церковь и религия, цивилизация. Здесь также удивляет прозорливость Леонтьева, который еще задолго до сокрушительного падения блока Варшавского договора показал хрупкость и ненадежность, отрицательный характер восточноевропейского панславизма для России. «Новейшая история показывает, как был прав Леонтьев. Побыв некоторое время (может быть, против своей воли) в "социалистическом панславянском союзе" (СЭВ) и получив от него все, что можно было получить, "младшие братья" великороссов в конце XX в. дружно бросились в "общеевропейский дом"» (с. 432).
Общий вывод К.Н. Леонтьева, касающийся панславизма, был одновременно парадоксален и верен: «Так называемые национально-освободительные движения славян в Европе являются фактором, способствующим развитию космополитических процессов в мире» (с. 130).
Творческое наследие другого выдающегося русского консервативного мыслителя, Л.А. Тихомирова, анализируется автором в части, касающейся метафизического постижения человеческой истории. Этот подраздел книги озаглавлен «Историософия Л.А. Тихомирова». Историософия здесь понимается как историческая мудрость и философия истории. Катасонов говорит, что историософия Л.А. Тихомирова больше, чем философия, «потому что базируется не только и не столько на мудрствованиях человеческих, сколько на Священном Писании и Священном Предании, на догматах православия, откровении, святых отцах» (с. 228).
Основные положения историософии Тихомирова изложены в его фундаментальном труде «Религиозно-философские основы истории» (1914-1918), и отчасти - в другом его фундаментальном труде «Монархическая государственность» (1905), а также в работе «Апокалипсическое учение о судьбах и конце мира» (1907), и в ро-
мане-повести «В последние дни» (1920). Автор отмечает, что историософия Тихомирова является последовательно христианской, православной (по ряду вопросов у Тихомирова были свои частные мнения, не противоречащие православной догматике). В сегодняшних условиях, когда мир входит в фазу сильной турбулентности и неопределенности и многие христиане оказываются растеряны перед лицом этого хаоса, обращение к работе «Религиозно-философские основы истории» становится очень полезным, укрепляет не только ум, но также веру.
История, по Тихомирову, процесс Богочеловеческий. Ее творят и Бог, и человек. Однако в самой истории проявляются три воли: воля Бога, воля человека и воля дьявола. Дьявол ничего не творит, но он паразитирует на том, что создает Бог и человек. Исторический процесс управляется Богом, а не дьяволом или политиками. Бог бесконечно мудрее всех мудрецов, политиков и дьявола. Все они оказываются в услужении Богу, хотя и пребывают в иллюзии, что именно они управляют миром.
Современный человек чаще всего имеет безрелигиозное мировоззрение, воспринимает историю как борьбу человеческих интересов в узком материальном смысле. Он не допускает или игнорирует действие других факторов - внечеловеческих или надчеловеческих. Христианское восприятие истории в целом кардинально отличается от мирского, светского. Яркое выражение это имеет в эсхатологическом учении христианства о конце времен. Размышлениям над эсхатологическими темами Тихомиров уделял очень много внимания (его толкования Апокалипсиса, повесть-роман «В последние дни»).
Итак, история понимается Тихомировым как процесс, прежде всего, духовной борьбы, и уже потом борьбы политической, экономической и т.д. Эта борьба началась еще с момента восстания Денницы против Бога. История человечества в духовном смысле -разворачивание во времени содержания души человека (человечества). Мир есть отражение нас самих. Несправедливость и агрессивность мира есть несправедливость и агрессивность в нас самих. Неустроенность российской жизни есть лишь неустроенность нашей собственной души. Попытки установления внешней справедливости не прибавляют справедливости в мире. Парадокс даже в том, что задачи социального преобразования мира наносили и на-
носят ущерб личностному совершенствованию человека. Особенно если эти преобразования выступают в виде революций. Тихомиров считает, что идея революции - атеистический вариант практической реализации христианского идеала. Ведь идея революции как быстрого переворота всего мира имела место лишь в христианском учении о конце мира. Однако люди стали забывать Бога, полностью переместили свои мысли и мечты в мир земного. Но на психологическом уровне они несли в себе представление о прежнем небесном идеале. И они начали этот небесный идеал пытаться воплотить здесь на земле. Революция как переход из земной жизни в Царство Небесное была заменена революцией как переходом из одного земного состояния в другое. И, хотя идея социализма и социалистической революции, по мнению Тихомирова, имеет религиозные корни, в марксизме социализм стал окончательно атеистическим и материалистическим. Тихомиров считает марксистский вариант социализма наиболее извращенным.
Подобно Леонтьеву и Тихомирову ярким самобытным мыслителем-одиночкой был и В.С. Соловьев. Но его отличие в том, что у него было очень много последователей. В том числе поэтому ни об одном русском философе не написано столько книг и статей, как о Владимире Соловьеве. Он оказал большое влияние на целую плеяду русских философов, которых принято относить к «русской религиозной философии»: С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева, С.Л. Франка, Е.Н. Трубецкого и других. Отчасти чары Соловьева можно объяснить тем, что его идеи оказались созвучны духу того непростого времени, когда на волне отрицания всего ортодоксального и архаичного приветствовалось все новое, а нового у Соловьева было хоть отбавляй. В связи с этим у Соловьева остается много оппонентов и критиков. Нередки такие резкие его оценки, как «папист», «оккультист», «еретик», «космполит», «юдофил». Главные обвинения в адрес Соловьева: ересь софианства, экуменизм, симпатии к католицизму и готовность пожертвовать Православием ради «христианского единства», хилиазм, вера в «светлое будущее» человечества на Земле, неприязнь по отношению к византийской цивилизации, понимание истории как «христианского прогресса». Справедливости ради надо сказать, что под конец своей жизни Соловьев отказался от ряда своих заблуждений, прежде всего от проекта вселенской теократии. От веры в «светлое будущее» на Земле
он перешел к эсхатологическим размышлениям и темам, что нашло свое яркое выражение в знаменитых «Трех разговорах». Они настолько отличаются от прежних сочинений Соловьева, что их нередко расценивают как покаяние философа в своих предыдущих ересях.
Вместе с тем Соловьев высказал и много интересных идей в смежных с философией и богословием областях, например, в сфере экономики. Например, в «Оправдании добра» Соловьев говорит о том, что национальные конфликты и уголовная преступность имеют часто причины экономические, но экономические причины имеют, в свою очередь, нравственные первопричины.
Соловьев был одним из немногих мыслителей, которые не попали под гипнотическое воздействие западной экономической «науки». Также настороженно к этой неведомой русскому человеку «науке» относились Ф. Достоевский, К. Леонтьев, С. Шарапов, Л. Тихомиров, В. Кокорев и другие. Но таких людей тогда было меньшинство. Российская интеллигенция в своей массе заглотнула заброшенный с Запада, где уже давно царил дух «экономического материализма», блестящий крючок экономической «науки». И одной из причин тех антагонизмов, что возникают в сфере экономических отношений, Соловьев считает то, что экономическая «наука» изгнала всякую нравственную проблематику из своих построений. Лишенная нравственных ориентиров экономическая «наука» порождает революционный анархизм. В выявлении социальных язв, по Соловьеву, преуспели различные социалистические партии и их идеологи, но их критика капиталистического общества поверхностна, они не видят глубинных корней болезни.
Буржуазная политическая экономика представляет человека лишь в качестве homo economicus, т.е. как человека производящего, потребляющего и владеющего, что, по мнению Соловьева, в высшей степени безнравственно. Упомянутые функции не имеют значения для человека сами по себе, и истинно человеческий интерес выражается лишь в том, для чего их используют. Универсальными, по Соловьеву, являются нравственные законы, которые проявляют себя в разных областях человеческой жизни, и экономика - лишь одна из них. Зато в экономической сфере их проявление, может быть, наиболее ярко.
По Соловьеву, в человеческом мире присутствует триединое нравственное начало: 1) принцип аскетизма (регулятор отношений человека и природы); 2) принцип альтруизма (регулятор отношений между людьми); 3) принцип добровольного подчинения воли человека требованиям высшего начала (регулятор отношений между человеком и Богом). Знание этих принципов важно для понимания того, как можно совершенствовать социальную жизнь.
Критикуя капиталистическую экономику, в которой материальный интерес становится высшей целью, Соловьев выделяет три его «зловредных ствола» - фальсификацию, спекуляцию и жульничество. В.Ю. Катасонов отмечает, что за прошедшие более чем сто лет после написания работы Соловьева эти три ствола «дерева», называемого «экономическим материализмом», неимоверно окрепли.
Соловьев также был одним из первых русских мыслителей, который задался вопросом, почему у Восточной Церкви в отличие от католической нет внятной позиции или программы по социальным вопросам. Во времена Соловьева уже витала в воздухе идея разработки документа, который можно было бы назвать социальной концепцией Русской православной церкви. И мыслитель в «Оправдании добра» фактически делал наброски такого документа.
В. Ю. Катасонов в то же время специально оговаривает, что не хочет быть апологетом Соловьева, и усматривает в его мыслях и многие изъяны. Например, это отрицание свободы воли в том же «Оправдании добра», поскольку для Соловьева движение человечества в сторону «царства добра» - объективный процесс, происходящий независимо от человека. Также это склонность к пантеизму, смешение материального с духовным и прочие вольности богословского и философского характера.
Другая глава книги В.Ю. Катасонова посвящена анализу «Философии хозяйства» С.Н. Булгакова. Ее он строит по следующему плану: а) очевидные достижения и конструктивные идеи «Философии хозяйства»; б) ее недостатки, ошибки, ереси; в) выводы и предложения. К плюсам и достижениям работы он относит, прежде всего, метафизическое осмысление хозяйственной деятельности и общества, выход за узкие привычные рамки классической политэкономии.
Хозяйственная деятельность, по Булгакову, имеет своего субъекта и объект. Субъектом является человечество в целом, в том
числе сумма всех поколений живших со времен Адама людей, которые создавали материальную и нематериальную культуру - общее наследие всего человечества. А объектом хозяйства является целый мир, вселенная. В качестве объекта может выступать даже сам человек (его духовное, культурное, физическое преобразование). Булгаков пришел к выводу, что философия хозяйства - не просто раздел (аспект) философии, а новая версия целостной философской системы со своей онтологией, гносеологией, антропологией и космологией. Мыслители разных времен находили свои «калитки», через которые они проникали в бесконечный и таинственный мир бытия. Для Булгакова такой «калиткой» оказалось «хозяйство». По Булгакову, хозяйство - не только материальное производство. Сюда он включает творческую деятельность в сфере искусства и культуры. В концепции философии хозяйства трудом являются даже размышления философа об устройстве мира, вселенной и бытия.
Человечество для Булгакова - живой организм, функционирующий на основе свободных решений и поступков. Окружающий мир - механизм, функционирующий по законам механического детерминизма. Вторжение человечества в природный мир приводит к тому, что и он превращается в организм, «оплодотворенная» человеческим трудом природа становится как бы продолжением живого организма человечества. Предельно широко понимаемый труд (в него включаются, например, и размышления Канта) он делит на а) принудительный, подневольный; б) свободный, творческий. Булгаков считает, что расширение границ жизни (сферы существования организма) происходит только если хозяйственная жизнь осуществляется на основе творческого труда.
«Философия хозяйства» - первая серьезная работа Булгакова, в которой он изложил свои мысли по поводу Софии (софиология). Своеобразие Булгакова как мыслителя Катасонов видит в том, что он попытался соединить «посюстороннее» (трудовая хозяйственная деятельность человека) с «потусторонним» (Богом). Для этого ему и понадобилась София как связующее звено между Богом и твар-ным миром. Однако автор говорит, что это была смелая, даже дерзкая попытка внести свой вклад в богословское учение православной церкви и отмечает ее сомнительный с точки зрения православной догматики характер. Например, если судить по кон-
тексту отдельных мест «Философии хозяйства», то в некоторых случаях София - создание Бога и часть тварного мира, а в некоторых - ипостась самого Бога. Он отмечает также, что в софилогии Булгакова есть мотивы пантеизма и космизма. Про софиологию в целом как отдельное направление русской религиозной мысли Ка-тасонов говорит, что она - «типичный признак "серебряного века" с его рефлексиями, мистикой, эпатажами, богоискательством и другими болезнями русской интеллигенции» (с. 374).
В дальнейшем, отмечает автор, перейдя от размышлений преимущественно философских к богословским, Булгаков почти перестал интересоваться вопросами хозяйства. Таким образом, он упустил возможность заложить основы православного богословия хозяйства. Катасонов отмечает настоятельную необходимость в таком богословии, которое в православии отсутствует, в отличие от католичества и протестантизма и выражает надежду, что возглавляемое им Русское экономическое общество им. С.Ф. Шарапова (РЭОШ), «отталкиваясь от позитивных идей "Философии хозяйства" С. Булгакова, сумеет продолжить метафизическое осмысление хозяйственной жизни на базе православного богословия».
Еще в конце прошлого века имя Сергея Федоровича Шарапова (1856-1911) было неизвестно многим даже вполне образованным людям. В советское время на его имя как на «церковника» и защитника самодержавной монархии было наложено табу. Шарапов активно занимался журналистикой и публицистикой (в частности, издавал газету «Русское дело»), пробовал себя на литературном поприще, был вовлечен в политическую деятельность, организовал образцовое хозяйство в своем имении («помещичий колхоз»), и т.д. Также он ввел непримиримую борьбу против С.Ю. Витте, введения золотого рубля и прихода в страну иностранного капитала. Кроме того, он занимал особую позицию и по многим другим вопросам, его жизнь и творчество можно назвать «движением против течения». Никто другой из славянофилов не уделял столько внимания экономическим вопросам и проблемам. Он был главный славянофил среди экономистов и главный экономист среди славянофилов. Поразительно, что советская власть не признавала и замалчивала Шарапова, но при этом целый ряд его экономических идей был практически воплощен в жизнь именно в советское время. Некоторые мысли Шарапова несколько десятиле-
тий спустя были повторены английским экономистом Джоном Кейнсом. А занимающая центральное место в творческом наследии Шарапова работа «Бумажный рубль» (1895) сохраняет актуальность и поныне. Ее можно рекомендовать самому широкому кругу читателей, например студентам экономических вузов. После ее изучения читатели по-другому начинают смотреть на мир денег, кредита, финансов и банков.
Свою программу в политической области С.Ф. Шарапов изложил в художественной форме в ряде литературных произведений, например в романе «Диктатор». Центральным пунктом этой программы (сводившейся к проверенной временем консервативной троице «Православие, самодержавие, народность») было превращение церковного прихода в главную и основную единицу общественно-политической и административно-хозяйственной жизни страны. Эта идея, правда, вызвала резкие возражения среди некоторых других русских консерваторов, например, Л.А. Тихомирова. Также в духе славянофильства Шарапов считал, что сильная самодержавная власть должна сочетаться с местным народным самоуправлением на уровне районов и областей.
Касательно идейного наследия С.Ф. Шарапова в целом автор считает, что если его идеи в области государственного строительства во многом перестали быть актуальными, то его идеи в сфере экономики продолжают оставаться актуальными и в современной России.
Ю.В. Пущаев
2017.04.028. МАЙЕРС Б.Р. ЧУЧХЕ: СЕВЕРОКОРЕЙСКИЙ МИФ. MYERS B.R. North Korea's Juche myth. - Busan: Sthele press, 2015. -289 p.
Ключевые слова: Чучхе; субъект и объект; корейская философия; миф; мифология; идеология; пропаганда; национализм; расизм; марксизм-ленинизм; коммунизм; социализм; гуманизм; эвристика; групповое мышление; Ким Ир Сен; Ким Чхан Ман; Хван Джан Еп; Ким Чен Ир.
Брайан Рейнолдс Майерс - профессор исследовательского Университета Донгсо в Бусане (Южная Корея), колумнист «New York Times» и «Wall Street Journal», крупный специалист в области
