CC BY
11
письме доктору Эбелю. Между 1797 и 1B02 гг. медитация над этой темой у Гельдерлина еще углубилась, кульминируя в том, что он называет «способом пения» и в чем фактически резюмируется вся его мысль. Сказанное поэтом помогает понять, в каком духе намеревался действовать Хайдеггер, принимая должность ректора своего университета: «Я верю в будущую революцию способов чувствовать и модусов репрезентации, революцию, которая заставит покраснеть все, что было до нее. И в нее Германия действительно сможет внести многое. Чем глубже молчание, в котором увеличивается Государство, тем ярче его зрелость. Германия молчалива, скромна, здесь много думают, много работают, и сердце ее молодежи раскрывается для великих движений, которые уже не переведутся в громкие, как когда-то, фразы» (с. 327-32B).
Если интерпретировать как следует, что говорит Гельдерлин, замечает Федьер, то станет возможным понять, почему Хайдеггер в момент неудачи с ректорством начал посвящать своих студентов в слушание этого поэта (с. 32B).
Г.В. Хлебников
2017.03.044. ДИ ЧЕЗАРЕ Д. ХАЙДЕГГЕР, ЕВРЕИ, ШОА. DI CESARE D. Heidegger, die Juden, die Shoah. - Frankfurt a.M.: Vi-torio Klostermann, 2016. - 440 S.
Ключевые слова: М. Хайдеггер; «Черные тетради»; метафизический антисемитизм; немецкая философия; национал-социализм; метафизика и еврейство; дискуссия о «Черныхтетрадях».
Предисловие референта
В ожесточенной дискуссии о «Черных тетрадях»1, ведущейся в западной философской науке с начала их публикаций издательством «Витторио Клостерманн» в 2014 г.2 и посвященной предполагаемому «антисемитизму» Хайдеггера, философский бестселлер
1 «Черные тетради» - обозначение, данное самим Хайдеггером 34 рукописным тетрадям черного цвета. Это частные заметки философа, его размышления, опубликованные в 94-97-м томах его Полного собрания сочинений.
Данную дискуссию РЖ «Философия» отслеживает в каждом номере, начиная с № 2 за 2016 г.
итальянского профессора Донателлы ди Чезаре1 занимает одно из центральных мест. В полемике с высказываемыми с 2014 г. радикальными мнениями, согласно которым труды Хайдеггера следует исключить из германского философского наследия, автор досконально отслеживает «антисемитскую традицию» германской философии, от Лютера, Канта, Гегеля, Ницше и ряда других мыслителей. Не снимая с Хайдеггера вины, она в то же время показывает его интеграцию в интеллектуальный европейский мейнстрим своего времени. Она полагает, что спорные пассажи Хайдеггера следует рассматривать не изолированно, а в рамках определенной германской философской традиции, как ее продолжение. В работе поднимается также вопрос об ответственности философии за трагические события в Европе времен Второй мировой войны. Первым изданием книга вышла в 2014 г. в Италии. Здесь реферируется второе, немецкое издание, вышедшее в 2016 г., расширенное и дополненное самим автором с учетом выхода в свет 97-го тома полного собрания сочинений Хайдеггера, в котором были опубликованы «Черные тетради» 1942-1948 гг.
Книга состоит из четырех разделов: «Между политикой и философией» (17-46), «Философия и ненависть к евреям» (47-110), «Бытийный вопрос и еврейский вопрос» (111-270) и «После Ауш-витца» (271-374).
В силу объема и содержательной насыщенности книги реферат публикуется в трех частях. Первая часть (первые два раздела) была опубликована в предыдущем номере РЖ.
Раздел III. Бытийный вопрос и еврейский вопрос
Стремясь сделать свою книгу понятной для широких читательских кругов, автор старается изложить спорную тематику доступно, допуская с этой целью элементы художественного слова, наиболее заметные в подзаголовках.
Отследив в двух предыдущих разделах особенности германской философской и политической традиции в еврейском вопросе,
1 Донателла ди Чезаре - профессор философии в университете г. Рим (Италия), один из ведущих современных западных специалистов по философскому наследию М. Хайдеггера. Первое издание книги (2014) стало бестселлером европейской философской дискуссии.
от Лютера до Ницше и Гитлера, в третьем разделе автор переходит непосредственно к тем работам Хайдеггера, публикация которых вызвала ажиотаж в современном философском сообществе.
В первой части раздела «Ночь бытия» ди Чезаре исследует биографический контекст, в котором Хайдеггер обращался к еврейскому вопросу. Это период так называемого «поворота» от его фундаментального труда «Бытие и время» к «Введению в метафизику» и «Вкладам в философию». В начале этого этапа лежит еще и разочарование философа по поводу его неудавшегося ректората, совпавшее с его разочарованием в практике национал-социализма. Сам Хайдеггер (в своих поздних самоинтерпретациях, в частности в «Письме о гуманизме» от 1947 г.) называл этот период «поворотом» (Kehre)1 от «фундаментальной онтологии», вращающейся вокруг «здесь-бытия» (т.е. человеческого бытия, Dasein), к «мышлению Бытия» (Sein) понимаемого как «событие» (Ereignis).
«Бытие и время» исходит из экзистенции, т.е. из человеческого бытия в его фактичности. Как таковое оно (человеческое бытие, «здесь-бытие») единственное, что в состоянии задаться вопросом Бытия. Хайдеггер следует «здесь-бытию» вплоть до его возможностей «не быть», т.е. смерти. Труд остался незавершенным, ибо Хайдеггер задается вопросом о происхождении «здесь-бытия». Является ли «начало» неким не мыслимым источником вне той фактичности, в которую брошено человеческое бытие? Конечность человеческого бытия вынуждает мышление открыться изначальным источникам, историчность человеческого бытия вынуждает переход к истории Бытия (Seinsgeschichte), т.е. к тому, как случается Бытие. История Бытия - это не онтология. В «Черных тетрадях» этого периода заметно, как Хайдеггер старается найти или даже сотворить новые слова, чтобы избежать понятийного аппарата метафизики. С новым написанием он вводит новую возможность мышления Бытия («Sein» и «Seyn»).
По ходу своего анализа «Черных тетрадей» этого периода ди Чезаре не вдается в вопросы соответствия поздних самоинтерпретаций Хайдеггера тому, что он действительно думал в годы гитлеризма. По умолчанию она принимает эти поздние самоинтерпрета-
1 Die Kehre - поворот на горном пути, показывающий как направление, так и изменение высоты.
ции как истолкование истинного смысла ранних работ. Так, для пояснения спорных пассажей этих лет она обращается к послевоенному письму Хайдеггера к Ханне Арендт, в котором он пишет: «На рубеже 1937/38 г. мне стала очевидна грядущая катастрофа Германии, этот груз побудил меня формулировать свои мысли еще свободнее» (с. 113).
«Эпоха метафизики» от древних греков до некоего ожидаемого «нового начала» характеризуется «бытийной покинутостью» (Seinsverlassenheit), означающей как покинутость Бытия, так и состояние покинутости Бытием (с. 114). Бытие (Seyn) скрывает себя, наступает Ночь Бытия. Эта ночь неохватна представлению, ибо принадлежит не к существованию (Seiendes), она - сущее Бытия (Seyn).
Во второй части «О звуке эзотерики...» ди Чезаре, обращаясь, в частности, к работе известного в Германии исследователя Хайдеггера профессора Петера Травни «Эзотерическая философия Хайдеггера» (с. 115) спрашивает, можно ли различать между «эзотерической» и «экзотерической» (т.е. предназначенной широким кругам) философией Хайдеггера и приходит к выводу, что «Вклады в философию», предназначенные для широкого круга, и «Размышления» из «Черных тетрадей», написанные для себя и немногих, дополняют друг друга и говорят об одном, однако в то время как «Вклады» представляют собой своего рода «философский дистиллят» (с. 116) размышлений, «Черные тетради» написаны много свободнее и непринужденнее.
В третьей части «Антисемитизм и неисчезающие сомнения» автор отмечает, что сомнения насчет отношения Хайдеггера к евреям возникли задолго до издания «Черных тетрадей», однако возникли они не на основе его опубликованных философских трудов, а из воспоминаний современников о его работе в университете, из мемуаров и из его частных писем, в частности к Ханне Арендт. Одно из них, написанное зимой 1933 г., ди Чезаре цитирует, чтобы показать, как так называемый «академический антисемитизм» у Хайдеггера сосуществовал с личным хорошим отношением с конкретным евреям. «...В этом зимнем семестре у меня отпуск и я заранее, еще летом, объявил, что хочу быть оставлен в покое... Кто, несмотря на это, все равно приходит ко мне, потому что ему срочно нужно защитить диссертацию? Еврей. Кто ежемесячно является
обсуждать свою текущую работу? Опять еврей...» (с. 117). Возникает ощущение, пишет ди Чезаре, что сам Хайдеггер как бы легитимировал академический, университетский антисемитизм, считая его недопустимым лишь в личных отношениях с людьми. Она отмечает, что эти аргументы и сегодня еще используются некоторыми его апологетами. Эти теоретики проводят различие между агрессивным «биологически расистским» антисемитизмом национал-социализма, который был полностью чужд Хайдеггеру, и «культурно университетским» антисемитизмом интеллектуалов, в том числе и Хайдеггера, привлекая, как дополнительный аргумент, его личную дружбу с евреями (с. 118).
В то же время ди Чезаре указывает, что в стране, где в то время проживали более 500 тыс. евреев (вытеснение которых с государственных должностей и из общественной жизни началось лишь с апреля 1933 г.), подобный психологический шпагат приходилось делать и другим интеллектуалам. Она приводит в пример известного немецкого юриста Карла Шмитта и цитирует философа Карла Лёвича (немецкий философ еврейского происхождения), вспоминавшего о том, как многие его коллеги в те годы почти автоматически отделяли свои личные отношения к евреям от «неиз-бежностей н.-с. политики» (цит. по: с. 119).
Таким образом, ди Чезаре подводит читателя к мысли, что и здесь Хайдеггер не стоял каким-то особняком, как это пытаются изобразить некоторые современные критики, ужаснувшиеся открывшимся им откровениям «Черных тетрадей», нет, он находился в тренде, присущем многим интеллектуалам своего времени. В то же время, подчеркивает она, это не снимает ответственности с каждого из них. В частности, она спрашивает, а была ли вообще необходимость реагировать на обильное присутствие евреев в академической и интеллектуальной среде «академическим или духовным антисемитизмом»? Она указывает, например, что выражение «ожидение» («Уециёи^») университетов у Хайдеггера в личных письмах встречалось еще в 1916 г., позже - в 1929 г., его неприязнь к евреям в молодости была связана с его умеренным христианским антисемитизмом. Позже, уже будучи профессором, он назвал «скандалом» призвание всемирно известного немецкого неокантианца еврейского происхождения Рихарда Хёнигсвальде в должность профессора философии в Мюнхенский университет,
однако мнение это он высказывал тоже в личном письме. Хёниг-свальде был уволен в 1933 г., а в 1939 г. выехал в США.
В четвертой части «Метафора отсутствия» ди Чезаре по-лемиризует с теми, кто полагает, что поскольку слово «еврей» и производные от него встречаются у Хайдеггера в «Черных тетрадях» за период 1938-1941 гг. всего 14 раз, вся «еврейская» тема имеет маргинальное значение для его философии этого периода (с. 125). На самом деле, подчеркивает она, эта тема у него принадлежит к философскому контексту истории Бытия, он затрагивает вопрос, исторически присущий западной философской традиции -«отношение между Бытием и евреем» (с. 126). Анализируя частоту появления слова «еврей» в зависимости от времени написания заметок, она сравнивает Хайдеггера с Карлом Шмиттом. «Стратегия Шмитта, которую не он придумал, а которая была распространена в те годы, преследуется и Хайдеггером» (там же), он использует множество выражений, косвенно указывающих на еврейство, как «безродность», «опустошение», «раз-расивание» (Entrassung), «лишение корней», «оподливание» (Vergemeinerung), «стадные сущности», «сообщество избранных» и т.п. (с. 127). Поэтому, пишет она, обращаясь к еврейской теме у Хайдеггера, следует смотреть отнюдь не на частоту употребления самого слова «еврей», а на весь философский контекст.
В пятой части раздела «Еврей и бытийная забытость (Seinsvergessenheit)» автор вновь обращается к пониманию Хайдеггером Бытия. В классической греческой традиции метафизика - это движение человеческого бытия в его фактичности («здесь-бытия», Dasein), которое в процессе возвышения над Существующим (das Seiende) открывает себя Бытию (Sein) и в свете этого Бытия познает Существующее.
Однако в работах Хайдеггера 1930-х годов метафизика приобретает негативное значение. Вся западная философия от Платона до Ницше метафизична, ибо не смогла удержаться «поверх» Существующего и поставила Бытие (Sein) и Существующее (das Seiende) на один уровень и помыслила Бытие как обобщенное Существующее. Тем самым Бытие забывается и покидается как таковое. Онтологическая дифференция между Бытием и Существующим пропадает.
В «Черных тетрадях» онтологическая дифференция, напротив, заостряется до «экстремальной дихотомии» (с. 128), пишет ди
Чезаре, так, что и мировая война рассматривается через ее призму как война Бытия против Существующего. Планетарный конфликт «на краю пропасти» получает одновременно онтологическое, теологическое и политическое значение. Немцам, «авангарду европейских народов», передается ответственность за Бытие, в то время как евреи представляют Существующее и идентифицируются с ним. В ходе эпохи Нового времени метафизика расчистила дорогу еврейству, а оно в свою очередь, укрепляясь, поддержало метафизику. Метафизика дала основы для той «пустой рациональности» и «расчетливого мышления», которые, по Хайдеггеру, характеризуют еврейство. «Безродная расчетливость угнездилась в духе» (цит. по: с. 129), судьба еврейства сплелась с судьбой метафизики. «Последний результат модерна» - господство Существующего, олицетворяемого еврейством. Таким образом, завершает ди Чезаре, еврейство становится у Хайдеггера метафизическим врагом. «Мыслитель оказывается против врага, который, не оставляя своей вражды к нему, объявляет себя принадлежащим тому, чему мыслитель изначально должен быть другом» - т.е. философии (с. 130). Чтобы избежать такой судьбы, мыслитель должен быть прочно укоренен в Бытии.
Таким образом, вопрос о роли еврейства, задаваемый Хай-деггером, не биологичен, а метафизичен, полагает ди Чезаре, завершая цитатой философа: «Вопрос о роли всемирного еврейства -не расовый, а метафизический, это вопрос о разновидности человечества, взявшегося, в порядке всемирно-исторической задачи, с корнями вырвать Существующее из Бытия» (цит. по: с. 131).
Среди многих народов мировой истории особую роль, кроме немцев, Хайдеггер уделяет древним грекам, говорит ди Чезаре в шестой части раздела, под заголовком «Греки, немцы - и евреи». Греки и немцы - два народа-протагониста. «Первое начало» совершили греки, начатая ими традиция близится к концу, преодоление метафизики и «другое начало» предстоит сделать немцам, ибо они в состоянии от истоков «по-новому сложить и произнести Бытие» (цит. по: с. 133). «Конец Запада», о котором говорит Шпенглер, Хайдеггер в «Черных тетрадях» понимает как «переход» (Übergang). Комментируя то значение, которое придавал Хайдеггер и его предшественники древнегреческому наследию, ди Чезаре пишет: «Немцы ищут ту Грецию, которая не существует, никогда
не существовала, которая возникла лишь благодаря Германии. Это -мифическая и ночная, архаичная и трагическая, абсолютно языческая Греция, та, которую воспел Гельдерлин, к которой стремился Гегель, о которой тосковал Ницше...» (с. 132).
Евреев этот «греко-немецкий поезд» сметет в сторону, пишет ди Чезаре, но что будет с другими народами? Единство Запада -тема, ставшая после Первой мировой войны особо актуальной для Европы, - обостряется к середине 30-х годов. «Хайдеггер - не единственный, кто призывает спасти Запад и отнюдь не единственный, кто при этом дискриминирует», - замечает ди Чезаре, напоминая, как, например, Макс Вебер противопоставлял немецкому «цивилизующему народу» «сенегальских негров» (с. 134). Даже Гуссерль, пишет она, в те годы не избежал подобной точки зрения. Правда, Гуссерль, немецкий философ еврейского происхождения, говорил не только о Германии, а в целом о «духовной Европе», которая, будучи наследницей древней Греции, выполняет «функцию архонта для остального человечества». Причем, по Гуссерлю, из этой «сверхнациональной Европы» исторгаются «восточные и колониальные народы», а также «цыгане, которые постоянно бродят по ней» (цит. по: с. 134). «Этот вердикт, в котором целому народу ставится в вину его бродячий характер, был в тенденциозном тоне изречен им в Вене в двух докладах (...) буквально за пару месяцев до принятия Нюрнбергских законов1, - с горькой иронией замечает ди Чезаре. - Универсализм Разума не мешает Гуссерлю дискриминировать целые народы, называя, например, папуасов символом примитивности и существами, более близкими к животному миру» (с. 134). В итоге по-настоящему «человеческими» в культурно-философском смысле Гуссерль называет лишь европейцев.
Так что Хайдеггер в данном случае отнюдь не одинок и не своеобразен и не является плохим исключением для европейской философии своего времени. Он тоже считает, что «негры, например кафры, не имеют истории» (цит. по: с. 135), он тоже полагает, что внутри человечества есть и другие группы «как негры», «не
1 «Нюрнбергские законы» - «Закон о гражданине Рейха» (нем. Reichsbürgergesetz) и «Закон об охране германской крови и германской чести» (нем. Gesetz zum Schutze des deutschen Blutes und der deutschen Ehre), принятые рейхстагом в сентябре 1935 г. по инициативе НСДАП и дискриминирующие немцев неарийского происхождения. - Прим. реф.
имеющие истории» (цит. по: там же), так что историчность у него -отнюдь не общая характеристика человеческого бытия как такового. В этих и в подобных высказываниях Хайдеггер, на первый взгляд, отличается от своих аналогичных коллег, включая еврея Гуссерля, разве лишь той особой ролью, которую он уделяет Германии в спасении Окцидента. Ну и, разумеется, распространением той дискриминации, которой они щедро одарили негров и папуасов, и на них самих. Господствующий в европейской колониалист-ской традиции расизм соединяется с той темной исторической ненавистью к евреям, что из века в век кипела в сердце «культурного и гуманного Окцидента», - и становится антисемитизмом, пишет ди Чезаре.
Но так кажется именно на первый взгляд, продолжает она. На самом деле Хайдеггер (да и не только он) мыслит в этом вопросе значительно глубже. Евреи исключаются из Окцидента отнюдь не потому, что в геополитической иерархии глобуса, на котором народы Запада и народы, окультуренные Западом, группируются вокруг Германии, им будет выделено место жизни среди «негров» и прочих отщепенцев мировой истории (как в «плане Мадагаскар»1). Нет, они исключаются из Бытия как такового. Ось «Древняя Греция - современная Германия», открывающая новую историчность, не оставляет пространства метафизическому врагу, который, утверждая господство Существующего, тем самым закрывает немцам возможность нового Начала. Таким образом, здесь речь идет не о простой дискриминации, а о конфликте планетарного масштаба и онтологической глубины, ибо «Отечество и есть само Бытие» (8еуп), полагает Хайдеггер (цит. по: с. 136). В «Черных тетрадях» тех лет «евреи», таким образом, как народ Конца, противопоставляется «немцам», как народу Начала. Из всех народов Европы «еврей» дальше всех удалился от Истоков Бытия, и не просто удалился, но и обустроился так, что его обустройство мешает жаждущим истинной идентичности вернуться к этим Истокам. «В этой драматической эсхатологии, где на кон поставлено Бытие (8еуп), еврей -это конец, который не хочет кончаться» - заостряет ди Чезаре (там же). Поэтому он крутится в одном и том же круге, все ускоряя его,
1 План «Мадагаскар» (Ма<1а§а8кагр1ап) - разрабатывавшийся в Третьем рейхе (в продолжение британского плана «Уганда») план по депортации евреев из Европы на остров Мадагаскар. - Прим. реф.
чтобы выдать это ускорение - за прогресс, то же самое - за другое, старое - за новое, замыкая конечную фазу в «постоянство» и тем самым создавая бесконечность конца. Хайдеггеру такие вечные сумерки претят, ибо «как может начаться новый день, если перед ним не спустится ночь?» (цит. по: с. 137). Ради этого нового дня истинная, «сокровенная» Германия, стоящая на передовой в борьбе за Бытие, каждый момент готова принять решение сойти в ночь. В ожидании нового Начала она не опустит оружия, ибо знает, что опустошения и войны, развязанные мировым «еврейством» - это лишь «повторения уже решенного Конца» (цит. по: там же).
В седьмой части раздела «Безродные агенты модерна» автор разбирает еще одно, часто появляющееся у Хайдеггера, выражение: «Безродность» (Bodenlosigkeit)1, противоположностью которой является «Осёдлость» (Bodenstandigkeit), означающая укорененность в родине, постоянство, прочную идентичность. Укорененность в своей земле, в почве, питающей нацию, означает укорененность в «праматери». Эту укорененность он считает предпосылкой для выполнения высшей задачи народа - реализации его исторической величины, ибо эта задача может быть осуществлена лишь в государстве. Речь идет, разумеется, о немецком народе, пишет ди Чеза-ре. Не только его сплоченность, но и его укорененность, его геоонтологическая прочность превращает немцев в «стоящий в центре», «метафизический народ Европы» (цит. по: с. 138), между Россией, с одной стороны, и Америкой - с другой.
Упадок этих качеств связан с лишением корней. Народ, лишенный почвы, питающей его, не имеет и корней, которыми он мог бы в ней зацепиться. Еще прежде, чем это качество примет исторические и политические черты, оно деформирует народ. Кочевник, «перекати-поле», теряет способности к образованию корней, а значит, и к созданию своего государства.
Понятие «неукорененность» у Хайдеггера шире, чем «безродность», оно означает еще и «непривязанность». Лишенность почвы, безродность ведет к существованию на поверхности, вне привязок к глубине. Евреи у него не просто безродны и следовательно негосударственны, но и не привязаны к Бытию. Таким обра-
1 Данное слово буквально означает «незаземленность», «неукорененность», однако в русском языке ему более соответствует обозначение «безродный космополит». - Прим. реф.
зом, Хайдеггер идет дальше, чем Гегель, различавший между автохтонными греками и кочевыми евреями. У Хайдеггера «безрод-ность» превращается в политическое обвинение с бытийно-историческим выходом. Евреи у Хайдеггера - безродные агенты модерна. Так (поясняет ди Чезаре) видел евреев мир, в котором он родился и сформировался - традиционалистский, преимущественно католический мир, в котором символом эпохи Модерна, обезличивающей, лишающей корней, холодной и беспощадной, считался еврей (с. 140). Так, Вернер Зомбарт в 1911 г. считал, что именно они движут набирающий силы капитализм. «Капиталистический дух - еврейский дух», - считал он (цит. по: с. 141). По его мнению, они проникли в самодостаточное и естественное средневековое хозяйство, разложили его, усилили финансовый элемент, рационализировали, повысили производство товара выше потребностей общества, установили примат экономики. Капиталистические отношения - калька с их религии, базирующейся на «договоре» бога с избранным народом, полагает Зомбарт (там же). Там, где правят евреи, качество подчиняется количеству. Капиталистический мир нашел свою конечную опору не в производстве, а в финансовых спекуляциях - как и еврей. Будучи равнодушны к судьбам принявших их стран и народов, евреи мыслят всемирно, поэтому, считает Зомбарт, они даже идею социализма испортили марксизмом с его интернационализмом. Так же, как немецкий народ, «народ героев», в противоположность евреям, «народу торгашей», должен вернуться из сотворенной ими капиталистической «пустыни» в свой «немецкий лес», так и социализм должен стать «национальным», полагает Зомбарт (цит. по: с. 143).
Сходные мотивы встречаются иной раз и у Хайдеггера, пишет ди Чезаре, однако взгляд, который он бросает на мыслителей времен своего детства, это взгляд постмодерна.
(Продолжение следует)
С.В. Погорельская
