CC BY
17
П. Былица, способна внести вклад в «примирение» науки и религии (с. 325-326).
С.В. Мельник
2017.01.025. СПРИНГС Дж. СТРУКТУРНОЕ И КУЛЬТУРНОЕ НАСИЛИЕ В РЕЛИГИИ И МИРОТВОРЧЕСТВО. SPRINGS J. Structural and cultural violence in religion and peacebuil-ding // The Oxford handbook of religion, conflict, and peacebuilding. -New York: Oxford univ. press, 2015. - P. 146-179.
Ключевые слова: религия; религиозное насилие; структурное насилие; культурное насилие; миротворчество; религиозные конфликты.
Статья посвящена анализу возможностей применения накопленного в западной науке с 1960-х годов богатого аналитического материала в исследовании проблем укрепления мира (peace studies), главным образом концепций структурного и культурного насилия, применительно к задачам, содержанию и практике религиозного миротворчества. Структурное насилие означает создание определенных условий (структуры), ущемляющих потребности и интересы людей. Структурное насилие, как правило, порождает конфликты, которые до определенной поры являются латентными. Под культурным насилием понимаются любые аспекты культуры, позволяющие оправдывать и легализировать прямое и структурное насилие. Эти аналитические подходы были успешно применены по отношению к проблемам бедности, гендерных и расовых конфликтов, тогда как возможности их использования для разрешения религиозных конфликтов затрагивались минимально. Цель данной статьи заключается в том, чтобы определить, генеалогически описать и сопоставить понятия структурного и культурного насилия в качестве аналитических инструментов для современных исследований мира (peace studies) в контексте специфики религиозного миротворчества (с. 146).
Дж. Спрингс указывает, что существует два основных направления в рамках которых «аналитические линзы» концепций структурного и культурного насилия могут оказаться полезными при исследовании проблем религии, насилия и миротворчества. Во-первых, эти концепции позволяют пересмотреть преобладающую
характеристику религиозного насилия только как физического и / или «смертоносного насилия» («deadly violence») и обратить внимание на описание различных форм и видов насилия, связанных с религией. Во-вторых, категории культурного и структурного насилия предоставляют инструментарий для осмысления возможности использования ресурса религиозных традиций, практик и институтов для целей миростроительства. В этом контексте автор разрабатывает концепцию «религиозного миротворца» («religious peace-builder»), включая в эту категорию активистов, практикующих верующих и мыслителей, которые приобрели надлежащие компетенции в понимании мировоззрения, логики и ценностей религиозных традиций и используют эти знания в целях снижения уровня насилия в различных его формах и достижения справедливого и прочного мира. Категории структурного и культурного насилия также необходимы для критической саморефлексии при осмыслении возможностей межрелигиозного сотрудничества и диалога (с. 146-148).
В первой части статьи «Насилие: отсутствие измерений религии и миротворчества» (с. 149-160) автор исследует основные принципы и развитие теории системного и культурного насилия, а также сравнивает ее с другими схожими концепциями. В частности, автор рассматривает концепцию религиозного насилия, предложенную Д. Литтлом (David Little) и С. Эплеби (Scott Appleby), в рамках которой религиозное миротворчество рассматривается как многомерный и многофазовый процесс, включающий разные стадии трансформации конфликта. «Управление конфликтом» («conflict management»), предполагает замену насильственных средств решения спора на ненасильственные. Далее следует «разрешение конфликта» заключающееся в проведении переговоров, в участии посредников и / или пропаганде, и в процессах проведения «структурных реформ». Также разрешение конфликта предполагает усилия по созданию специальных институтов и поддержке гражданского лидерства, направленных на решение коренных причин конфликта и развитие долгосрочных практик и институтов, способствующих развитию мирных ненасильственных отношений в обществе (с. 149-150).
Дж. Спрингс приходит к выводу, что в центре внимания миротворческих инициатив должны быть не столько физические и
смертоносные формы насилия, сколько те, которые квалифицируются как депривирующие «потребности личности» («identity needs») и «потребности благополучия» («well-being needs»). Такие формы насилия принимают различные формы отчуждения и эксплуатации. Они могут выражаться в таких феноменах, как опыт неполноценности, стыд, унижение; агрессия, ярость, отчаяние; социально-правовая дискриминация и отсутствие права голоса («гражданская и социальная смерть»); разрушение общественных связей («сегрегация» и «сегментация»); экзистенциальный страх стать отверженным; бесцельность, пассивность, апатия; стремление облегчить духовное, эмоциональное и ментальное страдания посредством алкоголя и наркотиков (с. 159-160).
Во второй части статьи автор анализирует миротворческую деятельность и подходы к разрешению религиозных конфликтов Мартина Лютера Кинга и Корнела Уэста в контексте концепции культурного и системного насилия (с. 160-168). В заключение Дж. Спирнгс отмечает, что изложенные в работе идеи позволяют обогатить теорию «справедливого мира» («justpeace») посредством привлечения внимания к необходимости анализа различных форм насилия (не только прямого и смертоносного, но и структурного и культурного) и, соответственно, широкому спектру социальных, психологических, эмоциональных, ментальных подходов к разрешению религиозных конфликтов.
С. В. Мельник
