CC BY
37
2017.01.019. ХАРТ К. ДИСКУРС, ГРАММАТИКА И ИДЕОЛОГИЯ: Функциональная и когнитивная перспектива. HART Ch. Discourse, grammar and ideology: Functional and cognitive perspectives. - L.: Bloomsbury, 2016. - 216 p.
Ключевые слова: дискурс; грамматические модели; идеология; критический дискурс-анализ.
Кристофер Харт работает старшим преподавателем факультета лингвистики Ланкастерского университета, где он возглавляет группу по исследованию дискурса и социальной когниции1. Харт является автором пяти и соавтором шести книг по проблемам дискурсивной и когнитивной лингвистики. В своих публикациях Харт представляет разработанный им лингвокогнитивный подход к критическому дискурс-анализу.
Настоящая монография состоит из введения, двух частей и послесловия.
Во введении излагаются основные положения теории критического дискурс-анализа (далее - КДА).
Автор поясняет, что в работе рассматривается связь между грамматикой (в широком смысле этого слова) и идеологией в дискурсивной практике. Под грамматикой понимается «система систем, которая составляет часть человеческой языковой способности, а также те теоретические модели, задачей которых является описание этой системы» (с. 1).
Идеология также понимается в широком смысле как «перспектива» (с. 2), т.е. особая интерпретация действительного или желаемого положения вещей. Грамматика как система порождает идеологию, предлагая несколько способов для репрезентации одной и той же ситуации. Грамматика как модель, в свою очередь, позволяет осуществлять идеологический выбор из тех вариантов, которые представлены в дискурсе.
Автор подчеркивает, что главное отличие КДА от других дискурс-анализов заключается в последовательном и жестком применении лингвистических принципов. Этим отчасти объясняется повышенный интерес к исследованию грамматических моделей, поскольку грамматика позволяет анализировать значение, быть
1 Mode of access: http://wp.lancs.ac.uk/dasc/
точным в употреблении терминов и производить при необходимости количественный анализ.
Самой известной из применяемых в КДА грамматических моделей является системная функциональная грамматика М.А.К. Хэллидея (Systemic Functional Grammar). Вслед за Хэллиде-ем, автор полагает, что язык выполняет три основные функции, реализуемые в семантических, лексико-грамматических и фонологических формах высказываний. Мыслительная (ideational) функция является основой для грамматики репрезентации и позволяет говорящим сообщать о реальности, тем самым конструируя ее. Межличностная функция является основой для грамматики оценки; она позволяет говорящим выражать свое мнение и отношение, конструируя таким образом свою социальную идентичность. Текстуальная функция позволяет актуализировать мыслительную и межличностную и, совместно с контекстом, организовать связный дискурс. Эти три функции «встроены» (с. 7) в грамматику языка, и в каждом высказывании они реализуются одновременно и в обязательном порядке.
Харт считает необходимым дополнить модель Хэллидея еще одним компонентом, выделяя «легитимирующую» (legitimation) функцию языка. Он поясняет, что легитимация - это макрофункция, посредством которой говорящий добивается своего общественного признания, а также получает разрешение на выполнение определенных социальных действий. Противоположной по отношению к ней функцией является делегитимация. Эти две функции неразрывно связаны между собой, и легитимация себя часто сопровождается делегитимацией другого. Сферы, в которых легитимация играет особо важную роль, включают политику, право и общественную экономию. Политикам, например, часто приходится проделывать «языковую работу» (с. 8), чтобы легитимировать собственные действия, потенциально несовместимые с нормативными. Прагматические средства (де) легитимации включают аргументацию, апелляцию к логике и здравому смыслу, эмоциям и авторитету, самовосхваление и осуждение другого.
Автор полагает, что в рамках КДА могут использоваться и другие модели грамматики, в частности, когнитивная грамматика, критическая лингвистика (Р. Фаулер, М. Монтгомери и др.) и грамматики визуального дизайна (Дж. Кресс, Т. ван Лоуэн). Задача
книги, как пишет Харт, заключается в том, чтобы показать, как различные модели грамматики могут использоваться в КДА.
Эта задача определила структуру книги. В части первой автор показывает, что модели, традиционно используемые в КДА, не теряют актуальности и в современном дискурсивном контексте. В части второй он отстаивает необходимость более когнитивно-ориентированного подхода к КДА.
Часть первая озаглавлена «Функциональные перспективы». В ней рассматривается идеологический потенциал языковой репрезентации. Под репрезентацией понимается изображение общественных деятелей, ситуаций и событий. Грамматика репрезентации представляет собой языковой продукт, отражающий особый взгляд на реальность, который может быть идеологически заряжен.
Харт освещает базовые принципы системной функциональной грамматики (СФГ). СФГ - это теория языка, в основу которой положены идеи цели и выбора. Она позволяет анализировать то, что делают говорящие при использовании языка, и почему при его использовании они строят свои высказывания строго определенным образом.
В рамках КДА исследователи интерпретируют идеологические функции тех выборов, которые делает говорящий. «Язык предстает как система семиотических ресурсов, которая является потенциалом для формирования значения» (с. 20). Потенциал актуализируется посредством выбора, осуществляемого на каждом уровне системы. Эти уровни включают: семантику (значение), лек-сико-грамматику (кодирование - как выбор слов, так и их порядок) и фонологию (звучание). Эти три уровня пересекаются с тремя описанными ранее функциями (межличностной, текстовой и мыслительной).
Система языка находит выражение в форме текста - материального воплощения системы как смыслосозидающего потенциала. Система и текст определяют два полюса континуума от потенциально возможного до конкретно воплощенного. Между этими двумя полюсами располагаются промежуточные величины, которые представляют собой контекстно-зависимые ограничения системы, отвечающие за статистическую вероятность того или иного воплощения и связанные с особыми дискурсами и жанрами. Исследуя репрезентационное измерение дискурса, ученые рассматривают
выбор, осуществляемый в рамках мыслительной функции, которая обслуживается в первую очередь через систему транзитивности. В данной работе транзитивность считается идеологическим средством в дискурсах социальных беспорядков.
В рамках КДА термин «транзитивность» используется для обозначения типа процесса, указанного в клаузе, и соответствующих ему типов участников, которые возникают в клаузе. Таким образом, транзитивность есть система ресурсов для обозначения сущностей реального мира и способов их взаимодействия или взаимоотношения. В данном случае различаются три элемента канонической семантической конфигурации: участники, процесс и обстоятельство. Эти элементы обычно реализуются на уровне лек-сико-грамматики в номинативных, глагольных и адвербиальных группах соответственно и отражают функциональные категории в структуре клаузы: Субъект / Комплемент, Дополнение и Адъюнкт.
Процесс является центральным компонентом клаузы и исходным пунктом любого мыслительного анализа. К основным процессам автор относит материальные, ментальные, реляционные и вербальные. К менее значимым относятся экзистенциальные и поведенческие. Эти процессы связаны с определенными ролями участников. Например, материальный процесс обязательно включает в себя участника или агенса («деятеля») и может также включать цель и пациенс (тот, кому причиняется действие). Вербальные процессы обязательно включают говорящего и могут также включать воспринимающего. Автор подчеркивает, что эти требования относятся к семантическому уровню и указанные элементы не обязательно эксплицируются в клаузе, иногда по идеологическим причинам.
В рамках критического лингвистического анализа большое внимание уделяется тому, какие роли приписываются участникам процессов. Например, участник может репрезентироваться как агенс или пациенс в материальном процессе, или как говорящий или воспринимающий в вербальном процессе. Приписывание ролей осуществляется в идеологических целях. В качестве примера Харт предлагает анализ репортажей о забастовке британских шахтеров в 1984-1985 гг.
Автор сравнивает тексты двух британских газет - The Sun, которая выступила яростным критиком забастовки, и The Morning
Star, которая поддерживала бастующих, - и выявляет различия в структурах транзитивности, отражающих противоположные идеологические позиции. The Sun: Picketing miners caused a bloody riot with a mass attack on police yesterday (Устроившие пикет шахтеры вызвали вчера кровавые беспорядки, сопровождающиеся массовой атакой на полицейских); The Morning Star: Police provoke violent clashes as 7,000 miners tried to stop lorries ferrying coke from the Orgreave plant to the steel works (Полиция спровоцировала сильные столкновения, когда 7000 шахтеров попытались остановить грузовики, перевозящие кокс с завода Оргрива в сталелитейные цеха). В этих примерах мы видим различия в приписываемой агентивно-сти, обозначаемые словами cause и provoke. Агенсом в газете The Sun являются шахтеры, в то время как в The Morning Star это полиция. Асимметрия обнаруживается и в репрезентации пациенса (в The Sun это полиция). Благодаря этим различиям событие репрезентируется идеологически разными способами с целью установления вины в соответствии с институциональной позицией.
Автор анализирует также статьи, освещающие протесты 2009 г. в связи с заседанием Большой двадцатки, и показывает зависимость выбора лексических и грамматических средств от идеологической позиции издания (The Telegraph, придерживающегося более консервативных позиций, и The Guardian, газеты либерального толка).
Харт анализирует феномен «мистификации» и проводит его анализ. Под мистификацией он понимает процесс дефокусирования или полного сокрытия различных аспектов события для достижения определенных идеологических целей. Наиболее явными средствами, несущими идеологическую нагрузку, традиционно признаются страдательный залог и номинализация. Страдательный залог позволяет говорящему поместить деятеля в менее фокусную рематическую позицию, тем самым ослабляя причинно-следственную связь между деятелем и процессом. Отделение деятеля от процесса становится еще более радикальным в безагентивных страдательных конструкциях, в которых деятель полностью опускается, и вопрос об ответственности за произошедшее дискурсивно снимается. Сокрытие деятеля осуществляется и при номинализации, которую автор признает «грамматической метафорой» (с. 32) на основании того, что при номинализации процесс овеществляется, при
этом не остается места для информации, относящейся к участникам или обстоятельствам.
Отдельный раздел посвящен способам репрезентации социального актора. Во-первых, актор может быть «активизирован» в качестве агенса или «пассивизирован» в качестве пациенса. Во-вторых, может использоваться «социо-семантический инвентарь» (с. 33), позволяющий использовать категории, находящиеся на стыке лингвистики и социологии. Одной из таких категорий является референциальный спектр репрезентации. В рамках этого спектра социальные акторы могут быть репрезентированы как общий класс, представленный существительным во множественном числе без артикля (immigrants), существительным в единственном числе с артиклем (the immigrant) или словосочетанием с собирательным значением (the immigrant community). С идеологической точки зрения, генерализация и собирательность используются для того, чтобы деперсонализировать социального актора и способствовать насаждению социальных стереотипов. С другой стороны, в границах референциального спектра говорящий может обозначать отдельного социального актора как определенного человека (Gordon Brown). Газеты обычно генерализируют «простого» актора и персонализируют людей, находящихся у власти.
При индетерминации человек или группа могут репрезентироваться как неопределенные или анонимные (some people, many people). Когда человек или группа определяются, они могут подвергаться номинации или категоризации. При номинации обычно используются имена собственные (Gordon Brown). При категоризации указываются идентификационные признаки и функции, общие для нескольких акторов. Автор описывает два основных типа категоризации: функционализацию и идентификацию. При функционализа-ции социальный актор обозначается термином, соответствующим его роду деятельности (the Heathrow worker). При идентификации социальный актор определяется как то, чем он является, а не то, чем он занимается. Идентификация в свою очередь подразделяется на классификацию, реляционную идентификацию и физическую идентификацию. При классификации используется указание на возраст, гендерную, расовую, религиозную, этническую и социальную принадлежность, а также на правовой статус. При реляционной идентификации социальный актор часто репрезентируется в
терминах личных или родственных связей, что позволяет подчеркнуть человеческие качества человека и вызвать у читателя эмпатию или симпатию (a father of two teenagers). При физической идентификации социальный актор описывается в терминах внешних, физических признаков. Эти признаки часто обладают коннотациями, которые позволяют косвенно классифицировать актора (the bearded hijackers, где слово «бородатый» указывает не только на особенности внешности, но и косвенно на этническую и религиозную принадлежность). Наконец, автор предлагает различать два типа пассивиза-ции: субъективизацию и бенефициализацию. При субъективизации социальные акторы превращаются в вещи, которые можно купить, продать, взять взаймы или обменять (bringing in immigrant workers). При бенефициализации социальный актор репрезентируется как извлекающий выгоду или терпящий ущерб от процесса (immigrants bring complementary skills to the existing workforce).
В заключении к разделу К. Харт пишет о том, что выбор средств репрезентации события всегда определяется идеологической позицией говорящего.
В разделе втором части первой обсуждаются проблемы оценки. Грамматика оценки, пишет автор, обеспечивает нам возможность реагировать на события, происходящие в мире, и тем самым выполняет межличностную функцию. Оценка относится к тому, как говорящие кодируют или имплицитно сообщают свое субъективное мнение в дискурсе и посредством этого достигают согласия относительно того, что репрезентируется. Оценка во всех ее формах играет важнейшую роль в легитимации. Из всех существующих теорий наиболее ценной для КДА автор признает теорию оценки (Appraisal Theory), представленную в работах Дж.Р. Мартина и П.Р.Р. Уайта.
В концепции Мартина и Уайта оценка существует как потенциал значения на семантическом уровне, который реализуется в лексико-грамматике через три конкретные подсистемы: отношение (attitude), включенность (engagement) и градуирование (graduation). Внутри каждой из этих систем может осуществляться дополнительное подразделение, что позволяет проводить более тонкий, дифференцированный анализ. Система «отношение», например, может быть подразделена на аффект, суждение и эстетическую
оценку. Автор применяет теорию оценки к анализу корпоративного, политического и медиального дискурсов.
В рамках общей системы «отношение» аффект представляет собой систему, которая позволяет говорящим выражать различные эмоции. Эта система реализуется в широком спектре лексико-грамматических структур, включая описание и характеристику участников и способ протекания процесса (аффект как качество), сами процессы (аффект как процесс) и модальные адьюнкты (аффект как комментарий). Двумя важными параметрами, действующими во всей системе «оценка», автор признает положительность и отрицательность.
Основные категории в системе «аффект» включают счастье (спектр эмоций от счастья до грусти), ощущение безопасности (ощущение покоя или беспокойства) и удовлетворенности (ощущение успеха или чувство разочарования). Автор отмечает, что в корпоративном дискурсе преобладают положительные оценки (I am really happy that I had the opportunity to participate... We are pleased to have found a partner... I feel reassured that...).
Через систему «суждение» говорящие выражают моральные оценки. Эта система подразделяется на общественное признание и социальную санкцию, каждая из которых может, в свою очередь, подразделяться на более мелкие категории, располагающиеся между положительным и отрицательным полюсами. Подкатегориями категории «общественное признание» являются: нормальность (насколько человек отличается от других), способность (обладает ли человек способностями) и надежность (насколько человек надежен). Положительным примером общественного признания является восхищение, а отрицательным - критика. В выборке автора общественное признание в основном направлено на работников и консультантов и реализуется в параметрах «способность» и «надежность» (dedicated men and women; thanks to the dedication and efforts of our employees...; we asked respected third-part experts...).
К подкатегориям социальной санкции относятся достоверность (veracity) (насколько человек правдив) и пристойность (propriety) (насколько безупречно человек себя ведет). Положительным примером социальной санкции является одобрение, а отрицательным - осуждение. В корпоративном дискурсе, по наблюдениям автора, преобладают положительные оценки, и компания
репрезентируется как достойная и социально ответственная (Nestle's Corporate Business Principles <... > reflect the basic concepts offairness, honesty and respect for people and the environment ...).
Подсистема «эстетическая оценка» подразделяется на реакцию (выражения, обозначающие качество или производимый эффект - an impressive 13-percent lighter; superior fine cocoa; an excellent way of contributing to.), ценность (valuation) (выражения, обозначающие ценность и уникальность - this unique athletic performance; to demonstrate innovative growing; to find creative solutions) и структуру (выражения, обозначающие сбалансированность, сложность и функциональность - efficient, cost-effective delivery; a hyper-efficient pattern).
Подсистема «включенность» (engagement) соотносится с идеей интертекстуальности М.М. Бахтина. Автор поясняет, что первый выбор, с которым сталкивается говорящий, заключается в том, следует ли ему признать диалогическую природу текста и произвести ли ему моноглоссическое или гетероглоссическое высказывание. Моноглоссическое высказывание является недиалогизированным, и говорящий представляет выраженную в нем позицию как неоспоримый факт. Такие высказывания обычно реализуются в форме категорических утверждений (Saccharin is permitted for use in foods and beverages in more than 100 countries around the world and is_ safe for all populations) (c. 53). Когда говорящие признают диалогическую природу своих текстов, они вступают в диалог, следуя контрактивной или экспансивной моделям. В контрактивной модели происходит исключение альтернативных позиций, а в экспансивной - открывается возможность для выражения других позиций. Примером экспансивной модели является высказывание What will be the cost of fresh water in the future? Price and availability may become increasingly volatile (c. 54). Используя экспансивную модель, говорящий может обдумывать идею либо приписывать ее кому-либо. В первом случае он прибегает к использованию эписте-мических модальных средств (may, might, could, will, possibly, probably, I think / believe/ suspect, it seems /appears that и т.д.). При приписывании говорящий также представляет идею как возможную, но обосновывает ее «субъективностью внешнего голоса» (с. 54). Приписывание осуществляется посредством использования моделей косвенной речи (X said / claimed / warned that.). Говоря-
щий может как согласиться с этим «внешним голосом», так и дистанцироваться от него.
В контрактивной модели говорящий не оставляет возможности для диалога и выражения альтернативных позиций. Говорящий может достигнуть этого посредством отречения (disclaim) или провозглашения (proclaim). В первом случае он упоминает альтернативную позицию, отрицая ее либо выдвигая аргументы против нее. Во втором случае говорящий косвенно подавляет альтернативные идеи, ставя их в оппозицию к той, которую он эксплицитно принимает. Автор описывает три типа провозглашения: сходство во мнениях (concur) (obviously, naturally); подтверждение (использование глаголов с семантикой эвиденциальности и доказательства - show, demonstrate); провозглашение правды или правомерности позиции посредством использования фраз типа the fact of the matter, it can only be concluded that.
По наблюдениям автора, в корпоративном дискурсе преобладает контрактивная модель.
Система градуирования позволяет усиливать или уменьшать оценочность. Градуирование играет диалогическую роль, поскольку оно позволяет говорящему позиционировать себя как более или менее придерживающегося тех ценностей, которые провозглашаются в высказывании, и тактичного по отношению к возможным позициям потенциального слушателя. В этой системе действуют два скалярных вектора: СИЛА и ФОКУС. В подсистеме СИЛА оценки градуируются по интенсивности (интенсификация) или качеству (квантификация) (we deeply regret; I am really happy). В подсистеме ФОКУС явления градуируются по степени прототипично-сти, т. е. они оцениваются исходя из того, насколько они совпадают с мнением говорящего о «хорошем» образце определенной категории. В рамках этой категории возможно «заострение» (real, genuine, proper) или «смягчение» (kind of, sort of) описания.
Автор доказывает валидность перечисленных им параметров и демонстрирует возможность их применения, анализируя речь Дж. Буша о войне в Ираке, произнесенную 17 марта 2003 г.
В разделе описываются также феномены ассоциированной (envoked) и завуалированной (covert) оценки. Ассоциированная оценка не кодируется в самом тексте и возникает на основе знания, существующего вне рамок языковой системы. Завуалированная
оценка кодируется имплицитно и целиком и полностью зависит от знания языка. Автор поясняет, что некоторые слова могут регулярно употребляться в сочетании с другими и с течением времени могут инкорпорировать те значения, которые характерны для их синтагматических «соседей». В число этих значений входит и оценочное. Денотативно нейтральная лексическая единица может приобрести положительную или отрицательную «ауру» (с. 66). Приобретенная коннотация, которую автор обозначает термином «семантическая просодия» (с. 66), может служить средством оценивания описываемого события. Так, в дискурсе иммиграции часто используются слова cause, mount и spread. Их словарные дефиниции оценочно нейтральны: вызывать, возрастать и распространяться соответственно. Однако анализ корпусных данных показывает, что наиболее типичными для них коллокатами являются слова с выраженной отрицательной оценочностью: ущерб, проблемы, беспокойство, озабоченность, болезнь, инфекция и т.д. Высокая частотность таких словосочетаний приводит к тому, что само ядерное слово «заражается» отрицательной семантикой. Употребляя эти слова, говорящий закладывает в текст отрицательные смыслы, которые могут считываться слушающим благодаря наличию у последнего языковой компетенции.
Подводя итог, автор отмечает, что любая репрезентация редко бывает свободной от оценки, даже в том случае, если эта оценка не выражена эксплицитно.
В разделе третьем части первой рассматривается грамматика визуализации. Автор исходит из того, что в основе вербальной и визуальной коммуникации лежат одни и те же принципы. Визуальный текст, как называет его автор, является примером стратифицированной системы, которая так же, как и вербальный текст, выполняет три функции коммуникации: мыслительную, межличностную и текстуальную. Три уровня визуального текста включают семантику (значение), визуальную грамматику (дизайн) и графику (рисунок, скульптурное изображение, фотографию). Автор приводит многочисленные примеры того, как особенности изображения, включая способы репрезентации объектов и их взаимное расположение, отражают идеологические установки автора визуального текста. Так, групповое изображение, как и вид со спины, способствует деиндивидуализации, обезличиванию каждого конкретного
человека. На фотографиях, где изображены акции протеста, протестующие могут быть репрезентированы либо в агентивной, либо в пациентивной позиции. В первом случае полиция легитимируется, а протестующие делигитимируются, выступая в качестве неуправляемых агрессоров. Во втором же случае, напротив, легитимируются протестующие. Автор исследует роль ракурса, положения фигур на оси относительно зрителя и относительно друг друга, а также фокусного расстояния (крупный, сверхкрупный, средний, мелкий план) и других факторов в конструировании определенных идеологических смыслов.
Часть вторая озаглавлена «Когнитивные перспективы». Ее основная задача заключается в том, чтобы доказать, что определенные грамматические конструкции содержат в своей семантике пространственную точку зрения, навязываемую определенным типом концептуализации.
Автор полагает, что дискурсивная легитимация социальных действий непременно имеет когнитивное измерение. Идеологические смыслы заключены не в самом языке, а в когнитивных процессах, в том числе и в концептуальных. Автор считает необходимым расширить методологические границы КДА и применить теорию моделей событий Т. А. ван Дайка. В этой теории модели событий представляют собой когнитивные архитектуры, которые хранятся в социальной когниции и управляют дискурсивными процессами при их производстве.
Когнитивный подход к КДА характеризуется упором на изучение взаимоотношений между текстом и концептуализацией в социальном и политическом дискурсах. Концептуализация признается динамическим когнитивным процессом, который оказывается задействованным в создании значения по мере того как язык (или образ) соединяется с фоновыми знаниями, в результате чего возникают локальные ментальные репрезентации. Эти фоновые знания принимают форму схем образов, фреймов и концептуальных метафор. Целью когнитивного языкового подхода является анализ концептуальных эффектов, достигаемых посредством выбора определенных идеологически обусловленных языковых средств. Тем самым когнитивный языковой анализ непосредственно занимается проблемой когнитивной эквивалентности.
Харт описывает несколько дискурсивных стратегий:
1. Структурная конфигурация - это стратегия, с помощью которой говорящий накладывает на наблюдаемую им ситуацию определенную схематическую репрезентацию, на которой строится наше понимание внутренней структуры сущности, события, ситуации или взаимоотношения. Эта стратегия реализуется через схематизацию и основывается на нашей способности анализировать сложные ситуации как гештальт.
2. Фрейминг - это стратегия, с помощью которой участникам или процессам приписываются аффективные свойства. Стратегии фрейминга основываются на общей способности сравнивать различные типы опыта.
3. Стратегия идентификации заключается в том, что из определенной ситуации выбираются лишь некоторые аспекты, которые выстраиваются в соответствии со степенью своей салиентности. Стратегии идентификации основываются на нашей способности воспринимать различные аспекты ситуации альтернативными способами.
4. Позиционирование основывается на нашей способности видеть вещи с определенной перспективы. В частности, стратегии позиционирования касаются того, где мы располагаем себя и другого в пространстве, времени и системе оценочных координат.
Автор демонстрирует возможность использования различных схем образов на материале статей о протестах студентов против повышения платы за обучение, которые имели место в Великобритании в 2010 г. Описывая одно и то же событие, газеты использовали три альтернативные схемы:
ДЕЙСТВИЕ: A number of police officers were injured as they came under attack from the protesters.
СИЛА: Pockets of demonstrators pushed forward and were held back by police.
ДВИЖЕНИЕ. About 50 riot police moved in just after 5 pm as the majority of the protesters began to leave the scene (c. 114-115).
Автор поясняет, что каждая из этих схем связана с определенной идеологической позицией. Так, в случаях, когда активность приписывается полиции, используются схемы СИЛА или ДВИЖЕНИЕ. В случаях, когда активность приписывается протестующим, используется схема ДЕЙСТВИЕ. С помощью этих схем леги-
тимируются действия полиции и делегитимируются действия протестующих.
Кроме того, автор анализирует способы выражения пространственной точки зрения (локативные и дейктические выражения, позиция наблюдателя, средства создания ракурса и др.) и выявляет их идеологические функции.
В заключении к разделу автор подчеркивает, что грамматика способна кодировать симулированный визуально-пространственный опыт, который обладает многими характеристиками того опыта, который мы получаем при восприятии зрительных образов.
Раздел пятый части второй озаглавлен «Метафора». Автор рассматривает когнитивные процессы, которые действуют на уровне оценки в дискурсе. Метафора может накладывать схематические структуры на наблюдаемую ситуацию, когда метафорическая проекция связана с определенной схемой образов. Однако метафора обогащает эти схемы образностью, заимствуемой из сферы энциклопедического знания - фреймов. Метафора может подвергаться «идеологической эксплуатации» (с. 137) в дискурсе для продвижения одного образа реальности в противовес другому.
Автор приводит основные положения теории концептуальной метафоры и ссылается на теорию концептуальных блендов, изложенную в работах Ж. Фоконнье и М. Тернера. Некоторые концептуальные метафоры, как пишет автор, принадлежат общей концептуальной системе, которая «поддерживает» повседневный язык. Другие концептуальные метафоры, которые автор называет дискурсивными концептуальными метафорами, конструируются социально и принадлежат определенным социальным и политическим дискурсам. Они часто основываются на общих концептуальных метафорах, но их область цели соотносится с определенным социальным или политическим контекстом. Именно эти метафоры формируют когнитивный базис идеологии.
Автор приводит пример метафорической проекции от области «текстильное производство» на область «иммиграция». «Кусок ткани» метафорически соотносится с «Великобританией», «набивка ткани» - с «населением», «дыры в ткани» - с «пограничным контролем», «упаковка ткани» - с «текущей иммиграционной политикой» (с. 139). Эта проекция, по мнению автора, осуществляется не прямо, а через посредство третьего пространства - концепту-
ального бленда. Эта эмерджентная структура представляет собой смешанное множество элементов из двух исходных пространств.
Важнейшей частью этого процесса автор считает развитие (elaboration), под которым понимается ментальное проигрывание события, представленного в бленде. Так, в пространстве бленда возникает эмерджентный логический вывод, что если приток иммигрантов в Великобританию не прекратится, страна «лопнет по швам». Еще одним неизбежным следствием является то, что необходимо «заштопать» границы страны и ввести более строгие ограничения в иммиграционной политике, чтобы предотвратить «расхождение по швам». Эти логические выводы проецируются на второе входное пространство, в результате чего фрейм реструктурируется. Таким образом, эти выводы становятся идеологическими. Метафора выполняет идеологические и легитимирующие функции в дискурсе, поскольку динамическая концептуализация, вызываемая метафорой, направляет мыслительные процессы и действия. Через обратную проекцию и абстракцию временные структуры, встроенные в сети бленда, могут становиться частью более стабильных структур, которые составляют картину мира, закодированную в когнитивных фреймах и концептуальных метафорах.
Метафора тесно связана с ОТНОШЕНИЕМ и является главным средством выражения АФФЕКТА, СУЖДЕНИЯ и ЭСТЕТИЧЕСКОЙ ОЦЕНКИ. Выполняя текстуальную функцию, метафора обеспечивает когезию и когерентность текста. Она часто задает рекуррентную тему текста и служит организующим принципом, обеспечивающим тексту лексическую связность. Метафора взаимодействует с центром внимания. Ситуация цели не дана в ней в непосредственном наблюдении, а представлена через «преломляющую линзу» бленда. Искажающий эффект метафоры не только заставляет нас увидеть ситуацию определенным образом, но и направляет наше внимание на некоторые возможные аспекты ситуации, выводя из поля зрения другие.
Автор рассматривает лондонские беспорядки в августе 2011 г. и анализирует метафоры, которые использовали средства массовой информации при освещении тех событий. По его наблюдениям, особой популярностью пользовался фрейм ПОЖАР, который, при проецировании на фрейм БЕСПОРЯДКИ, способствовал формированию бленда. Девушка, которая бросила камень в полицейского,
метафорически описывается как «искра, вызвавшая пожар»; беспорядки описываются как «бушующие», «перекидывающиеся на другие английские города», «распространяющиеся по всей Англии» (с. 146). При развитии бленда активизируется компонент АФФЕКТ, поскольку пожар воспринимается как опасное явление. Автор описывает феномен компрессии: девушка, бросившая камень, начинает восприниматься как причина мятежа, хотя на самом деле мятеж был вызван сложным взаимодействием множества факторов. Используемый фрейм ПОЖАР с неизбежностью активизирует энциклопедические знания, в том числе и представления о тушении его водой. В рамках сформировавшегося бленда использование воды для тушения пожара кажется наиболее естественным и правильным. Таким образом, легитимируется применение водяных пушек -весьма сомнительная, как отмечает автор, практика.
В данном разделе анализируется и речь Д. Кэмерона, произнесенная после лондонских беспорядков, в которой он широко употреблял метафоры болезни (sick pockets of society; gang culture is a criminal disease that has infected streets; a problem we have to cure и др.). Автор подробно анализирует данный бленд (БОЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО), описывает его структуру и его идеологический потенциал. Кроме того, анализируется речь Кэмерона об экономическом кризисе в Еврозоне, произнесенная им 17 мая 2012 г., и подробно описываются два бленда, лежащие в ее основе -СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА - ЭТО ПУТЕШЕСТВИЕ и ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРИЗИС - ЭТО ПЛОХАЯ ПОГОДА.
В заключении к разделу автор отмечает, что метафора позволяет одновременно осуществить репрезентацию и оценку событий и действий в дискурсе. Использование метафоры способствует формированию богатых сценариев, в рамках которых сложные социальные процессы редуцируются до простых, понятных моделей событий. Эти модели представляют собой идеологизированную картину мира и позволяют легитимировать социальные действия.
Раздел шестой озаглавлен «Дейксис, расстояние и приближение». В нем представлена дейктически мотивированная модель концептуализации. Автор использует теорию дискурсивного пространства П. Чилтона. Ее основное положение заключается в том, что в дискурсе открывается особый вид ментального пространства,
в котором «мир», описываемый в дискурсе, репрезентируется концептуально. Дискурсивное пространство состоит из трех пересекающихся осей, вокруг которых конструируется дискурсивный мир. Автор описывает социопространственную, временную и оценочную оси. Последняя соотносится с эпистемическим и аксиологическим аспектами. Дейктический центр репрезентирует точку зрения говорящего / слушающего в социальном, временном, эпи-стемическом и аксиологическом «пространствах». Зона, непосредственно окружающая дейктический центр, репрезентирует то, что говорящий / слушающий принимает в качестве своей позиции.
Дейксис представляет собой пространственное явление и относится к кодированию расстояния относительно координат говорящего в момент произнесения высказывания. Наиболее явно он выражается в наречиях here и there, а также указательных местоимениях this и that. Кроме того, дейксис проявляется в отношении времени (now и then) и личности (us и them). В теории дискурсивного пространства понятие дейксиса расширяется, и «мы», «здесь», «сейчас» и т.д. концептуализируются гораздо шире, в геополитических масштабах. Эта теория рассматривает такие понятия, как национальная идентичность, коллективная память, исторические моменты или периоды времени, политические системы, религиозные убеждения и эпистемологические истины.
Социопространственную ось можно рассматривать как соединение традиционных дейктических категорий места и личности с категорией геополитических отношений. Временная ось представляет собой временную линию, простирающуюся от «сейчас» до «далекого прошлого» и «отдаленного будущего». Оценочная ось репрезентирует дейктическую концептуализацию «правильного» и «неправильного» как в эпистемическом, так и в моральном смысле. Таким образом, мы можем представить каждую ось как имеющую антонимические точки референции и различные промежуточные участки.
В дискурсе эта модель наполняется сущностями, событиями, местами и периодами времени, эксплицитно или имплицитно представленными в тексте. Эти концептуальные элементы проецируются на трехмерное пространство относительно друг друга и относительно топографии базовой модели, в результате чего создается «дискурсивный мир». Относительное положение определенных
элементов в концептуальном пространстве может определяться в дискурсе грамматическими средствами, такими как временные формы или модальные маркеры, местоимения, предложные обороты. Относительное положение других элементов может определяться знаниями и ценностными ориентациями в рамках общих когнитивных фреймов. Элементы в дискурсивном пространстве соединяются друг с другом с помощью коннекторов или векторов. Коннекторы репрезентируют различные типы отношений, включая атрибуцию и поссессивность. Векторы репрезентируют материальные процессы, происходящие между элементами, включая концеп-туализатора в дейктическом центре, а также абстрактные перемещения в пространстве. Важным представляется то, что проецирование элементов в дискурсивном пространстве не отражает реальность, а конструирует ее. Заполненное дискурсивное пространство представляет собой картину мира, которая должна быть общей у слушающих либо которую им предлагается принять, подстроив под нее свою систему энциклопедических знаний.
В рамках общей теории дискурсивного пространства существует теория проксимизации. Проксимизация представляет собой риторико-прагматическую стратегию. С ее помощью говорящий представляет деятеля, ситуацию или событие, которые он воспринимает как угрозу себе, как вторгающиеся в пространство концеп-туализатора и тем самым осуществляет легитимацию немедленного противодействия. Такая стратегия характерна, главным образом, для дискурса интервенции.
Данная модель применяется автором для анализа речей Т. Блэра, в которых он оправдывает вторжение в Ирак в 2003 г. Ирак предстает как угроза национальной безопасности не только Великобритании, но и всем западным странам. Ирак репрезентируется как вторгающийся на их территорию в терминах пространственной, временной, эпистемологической и аксиологической про-ксимизации. Пространственная проксимизация достигается главным образом за счет использования глаголов движения, а также предлогов, с помощью которых описывается перемещение по направлению к протагонисту. Темпоральная проксимизация достигается за счет упоминания событий прошлого и включения их в актуальный контекст с использованием языковых средств, позволяющих «приблизить» событие в когнитивном пространстве (тем-
поральные дейктические средства, наречия, обозначающие скорость движения, глаголы с семантикой быстрого перемещения, формы настоящего времени для обозначения событий прошлого и др.). Эпистемическая проксимизация - это концептуальный сдвиг по эпистемической оси, осуществляемый таким образом, что ситуация начинает формировать часть эпистемической позиции кон-цептуализатора. С ее помощью достигается легитимация определенных действий, и говорящий получает поддержку со стороны людей, которые при обычных условиях его не поддержали бы. Политикам приходится проделывать значительную дискурсивную работу, чтобы установить такие типы концептуализаций, в которых их предпосылки и основания для действий воспринимались бы как правильные. С этой целью широко используются фразы типа I am in no doubt that..., I am quite clear that... и т.п. Аксиологическая проксимизация основывается на человеческой способности представлять противоположные аксиологические картины мира. В дискурсе борьбы с терроризмом аксиологическая оппозиция обычно устанавливается между демократическими ценностями Запада и недемократическими ценностями стран Ближнего Востока, включая Ирак. Аксиологическая проксимизация заключается в сокращении разрыва между двумя противоположными идеологиями и тем самым представляет собой социальную трансформацию. С точки зрения протагониста, она может быть положительной (осуществляемой в форме речевых актов обещания и предложения) и отрицательной (осуществляемой с помощью речевых актов предупреждения). При положительной аксиологической проксимизации позиция антагониста приближается к позиции протагониста, а при отрицательной - отдаляется от нее. Позитивная форма проксими-зации используется как моральное оправдание интервенции, основывающееся на политических нормах и принципах, принятых в качестве универсальных стандартов на Западе. В ее рамках используется сценарий «спасения», а не сценарий «защиты». Так, Блэр описывает действия Запада как желание помочь Ираку «приблизиться к демократии».
В заключении автор отмечает, что в рамках теории прокси-мизации концептуализатор, его территория и его социальная идентичность рассматриваются как часть процесса концептуализации.
В послесловии автор подчеркивает, что задача книги заключалась не в доказательстве того, что язык кодирует идеологические смыслы, а в демонстрации того, как именно идеологические сценарии разыгрываются в дискурсе.
А.В. Нагорная
2017.01.020. ДИСКУРСИВНЫЕ ПРАКТИКИ СОВРЕМЕННОЙ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЙ КОММУНИКАЦИИ / Куликова Л.В., Детинко Ю.И., Белецкий С.Б., Бурмакина Н.Г., Попова Я.В.; Под науч. ред. Куликовой Л.В. - Красноярск: Сибир. федер. ун-т, 2015. - 182 с.
Ключевые слова: технологизация дискурсивных практик; институциональное общение; консьюмеристский дискурс; табу.
Исследование выполнено на материале политического, академического, делового, медицинского, сетевого, консьюмеристско-го, медийного дискурсов, а также бизнес-дискурса.
Коллективная монография состоит из предисловия, введения и пяти разделов, в каждом из которых рассматриваются конкретные случаи применения дискурсивных практик.
В предисловии Л.В. Куликова приводит различные определения термина «дискурсивная практика», отмечая, что толкование этого термина зависит от специфики вида дискурса и особенностей институциональной коммуникации, используемой в профессиональной среде.
Во введении «Современные дискурсивные практики: Границы понятия» авторы определяют дискурсивные практики как «социально устоявшиеся, конвенциональные и артикулируемые в речи действия по решению рекуррентных коммуникативных проблем и интенций в соответствующем лингвокультурном пространстве в сферах институционального и неинституционального общения» (с. 10). Дискурсивные практики обладают следующими характеристиками: 1) традиционностью и целесообразностью, т.е. стереотипностью воспроизведения речи с учетом специфики разновидности институционального дискурса; 2) нормированностью, т.е. ориентацией на существующие социально-коммуникативные нормы, закрепленные в определенном виде дискурса; 3) интерактивностью, что предполагает знание коммуникантами моделей эффективного
