CC BY
69
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ КАК НАУКА. ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ
2017.01.001. АРЕНСДОРФ П. ГОМЕР О БОГАХ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДОБРОДЕТЕЛИ. У ОСНОВ КЛАССИЧЕСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ.
AHRENSDORF P. Homer on the gods and human virtue. Creating the foundations of classical civilization. - N.Y.: Cambridge univ. press, 2014. - 271 p.
Ключевые слова: Гомер; классическая цивилизация; добродетель; древнегреческие боги; Ахилл; Гектор; Патрокл; Одиссей.
Филолог-классик Питер Аренсдорф (Дэвидсон-колледж, США, шт. Северная Каролина) читает поэмы Гомера не с художественной, но с философской точки зрения: он предлагает увидеть в Гомере не только великого поэта, но и великого мыслителя, создавшего духовный фундамент, на котором стоит классическая европейская цивилизация.
Исследователь отдельно рассматривает гомеровское «учение» о богах (т.е. его теологию) и «учение» о людях (т.е. антропологию). Глава о теологии Гомера начинается с констатации общеизвестного факта: гомеровские боги легкомысленны и фривольны, подвержены изменчивым человеческим эмоциям. Исследователи пытались объяснить эту особенность антропоморфизмом; однако боги у Гомера порой даже комичнее людей. Так, Зевс, одержимый эротическим желанием, ведет себя с Герой гораздо глупее (он
весьма бестактно рассказывает ей о своих прежних любовных связях), чем Парис с Еленой в аналогичной ситуации.
Так видит гомеровских богов современный читатель. Но видят ли сами герои гомеровских поэм их слабости и несовершенства? П. Аренсдорф дает на этот вопрос отрицательный ответ. Люди, герои Гомера, почитают богов и не испытывают в их отношении никакого скепсиса. Гектор, Менелай, Аякс и Ахилл несколько раз называют Зевса правителем и господином; но еще чаще (несколько десятков раз) и троянцы, и ахейцы, и сами боги именуют его отцом. Сам Гомер 29 раз называет его отцом и 13 раз - отцом богов и людей.
Зевс в глазах людей предстает хранителем справедливости, способным ее восстановить и покарать ее нарушителя. И в целом боги кажутся расположенными к людям: они «внимают» их мольбам и молитвам, «жалеют» их, «скорбят» об их смерти.
Мольбы и молитвы к богам порой и в самом деле эффективны. Приам в «Илиаде» получает тело Гектора после молитвы, обращенной к «отцу Зевсу»: тот приказывает Ахиллу вернуть труп. Этот эпизод из концовки эпоса перекликается с его началом, где столь же эффективной оказывается молитва Хриса о возвращении ему дочери, отнятой Агамемноном. Гомер подобными эпизодами словно бы уверяет аудиторию, «что боги, предводительствуемые Зевсом, в целом эффективно защищают справедливых и благочестивых, сколь бы слабыми они ни были, от жестокости порочных, сколь бы сильными ни были они» (с. 37).
Так воспринимают богов герои поэм. Однако мнение о богах самого Гомера не совпадает с представлениями его персонажей. Вера в «сострадание» богов проблематизируется в многочисленных эпизодах. Зевс порой коварно обманывает людей. Например, во II песни «Илиады» он посылает Агамемнону сон, побуждая его начать битву, в которой Троя якобы падет, - на самом же деле он хочет, чтобы в битве погибло как можно больше ахейцев. Агамемнон возлагает надежды на этот сон и на Зевса, и Гомер называет его «дураком», используя это слово впервые в поэме: тем самым Гомер фактически говорит, что глупо доверять даже самому великому богу.
Изображая обманчивые и часто неловкие вмешательства богов в человеческие дела, «Гомер ставит под сомнение не только правдивость богов, но и их способность понимать людей» (с. 46). По сути, боги безразличны к людям. Зевс, благоволящий к троян-
цам, соглашается (в IV песни «Илиады») на разрушение Трои только для того, чтобы не ссориться с Герой, которая в припадке гнева требует падения города. Этим эпизодом Гомер, как полагает П. Аренсдорф, хочет показать, что боги фактически «не заботятся о смертных» и не будут до конца защищать кого-либо из них - «даже тех, кого они особо почитают и любят» (с. 55).
Гомер не изображает богов как враждебных человеку: скорее они просто непредсказуемы и капризны. Зевс вроде бы выражает сочувствие человеческому роду, говоря, что нет в мире более несчастного существа, чем человек («Илиада», песнь XVII); но именно Зевс принимает решение убить многих ахейцев; именно он пресекает попытку примирения воюющих сторон (с. 58).
Итак, учение самого Гомера о богах отличается от «условного благочестия», разделяемого всеми героями его эпоса. Гомер учит, что боги ненадежны и по сути равнодушны к людям. Тем самым поэт выступает как «умеренный критик богов» (с. 63): «демистифицируя богов, открывая (...) сомнительность их мудрости, справедливости и любви, Гомер учит своих слушателей уповать скорее на человеческую, чем на божественную предусмотрительность» (с. 64).
Но в чем причина этого критического отношения к богам? Гомер хочет сказать (так, во всяком случае, истолковывает его П. Аренсдорф), что бессмертие богов лишает их жизнь достоинства. Бессмертие означает неспособность к страданию, а значит, и к подлинному благородству: у Гомера «боги не могут быть благородными существами, наделенными человеческими способностями к мужеству, любви и даже мудрости, именно потому, что они совершенны и бессмертны» (с. 65).
Величие человека - в его способности делать жизненно важный выбор в критических ситуациях. И если для человека выбор решает все (так, Ахилл должен сделать выбор между жизнью короткой и славной и долгой, но бесславной), то для богов - ничего. Бессмертные боги «самодостаточны, их счастье не зависит от других существ и потому они не способны по-настоящему любить других, как это способны делать мы, люди» (с. 68). Афродита вроде бы любит Энея, но как только Диомед ранит ее в руку, она бросает тяжело раненного сына на поле боя и просит Арея немедленно отправить ее на Олимп, чтобы там вылечить рану («Илиада», песнь V).
Не способны боги и понять чувства, которые люди испытывают друг к другу: Фетида, мать Ахилла, не понимает, почему Ахилл так горько оплакивает своего возлюбленного друга Патрокла.
Такое понимание богов резко отличает гомеровский эпос от текстов других древних культур. Так, если в Ветхом Завете Бог -«единственный настоящий герой» (с. 28), то Гомер, напротив, привлекает наше внимание «скорее к человеческой трагедии, чем к божественной комедии "Илиады"» (с. 72), утверждая тем самым идею человеческого превосходства, которая станет краеугольным камнем классической европейской цивилизации.
Итак, Гомер стремится избавить своих слушателей от слепого благоговения перед богами и привлечь их внимание к совершенству человека. Но кто из героев Гомера воплощает это совершенство - Ахилл, Гектор или, быть может, Одиссей? В последующих главах книги исследователь ищет ответ на этот вопрос, проводя сравнительную оценку гомеровских героев. В центре внимания постоянно остается Ахилл, однако отдельные главы посвящены его сравнению с Гектором и Одиссеем.
«Величайший из ахейцев», Ахилл, естественным образом воспринимается как воплощение человеческого идеала у Гомера. Но так ли это? И если так, то в чем величие Ахилла? Быть может, в воинской доблести? Действительно, Гомер изображает его великим воином - но при этом многократно вызывает в слушателях сочувствие к жертвам Ахилла, подчеркивая его жестокость. Сами ахейцы в «Илиаде» осуждают его за безжалостность, несправедливость, лицемерие и т.п. гораздо чаще, чем троянцы (с. 76). Он любит войну ради нее самой; ему «приятны вражда, да раздоры, да битвы», как говорит Агамемнон (I, 177). Даже ближайший друг, Патрокл, критикует его за его вспыльчивость и готовность обижать невинных (XI, 652-654). Кроме того, Ахилл нарушает воинский долг, восставая против своего военачальника Агамемнона или покидая своих соратников посреди военных действий.
В определенном смысле Ахилл предстает в «Илиаде» как «негероический герой, шокирующе вероломный и своекорыстный воин» (с. 84). У слушателя не может не возникнуть вопрос, почему Гомер концентрирует его внимание на человеке, способном на предательство и прочие преступления. Какую цель преследует Гомер,
«представляя нам этого эгоиста как образец человеческого совершенства?» (с. 84).
Наше замешательство усугубляется тем фактом, что в «Илиаде» есть, казалось бы, блистательный образец подлинной доблести, сочетающейся с верностью и чувством долга. Это Гектор. Он сражается не ради удовольствия от битв, но ради спасения родного города и собственной семьи. Он лишен корысти и зависти: молит богов, чтобы его сын затмил его славу, в то время как Ахилл опасается, что Патрокл его превзойдет. Почти все троянцы его почитают, в то время как репутация Ахилла у ахейцев весьма неоднозначна. Казалось бы, Ахилл превосходит Гектора воинской мощью, но не добродетелью. «Почему же тогда Гомер побуждает нас восхищаться своекорыстным и ненадежным Ахиллом, а не послушным чувству долга и верным Гектором?» (с. 89).
Здесь П. Аренсдорф начинает излагать аргументы от обратного, показывая, что добродетель Гектора не так безупречна, как может показаться на первый взгляд.
Гектор обладал достаточным авторитетом, чтобы завершить губительную для Трои войну. Почему он этого не сделал? Ведь ему нужно было лишь пойти наперекор своему отцу Приаму, который вместе с Парисом решительно отказывался вернуть Елену ахейцам. Ахилл в сходной ситуации решается на бунт: когда Агамемнон безрассудно отказывается вернуть дочь жреца Аполлона (что таит угрозу для всех ахейцев), Ахилл вступает с ним в конфликт - он «мужественно и в соответствии с долгом спасает ахейскую армию от гибели, бросая вызов безумству ее военачальника» (с. 93). Гектор в аналогичной ситуации не делает того же: он не решается бросить вызов безрассудному упрямству Приама.
Да, Гектор воплощает образец лояльности - но в своей лояльности он поддерживает губительную для троянцев провоенную политику своего отца. В его лояльности есть момент безразличия, равнодушия. Гектор никогда не гневается на троянцев, никогда не проливает слез гнева, как делает Ахилл, - но он, в отличие от Ахилла, никогда «не проливает и слез горя над павшим троянцем». Нелояльный и гневливый Ахилл спасает ахейцев - и потому его гнев «на ахейцев - знак его любви», в то время как лояльность Гектора к троянцам, никак не связанная с его мнением о них (ведь он
прекрасно понимает несправедливость их дела!), - «знак его безразличия к ним» (с. 99).
Критика Гектора эксплицитно выражена в эпосе, в высказываниях некоторых, хотя и немногих персонажей. Его главный критик - жена, Андромаха: она осуждает его за безрассудный, саморазрушительный способ ведения войны и выражает опасение, что его «яростный дух» погубит и его самого, и всю его семью («Илиада», VI, 406-410). Андромаха призывает супруга отказаться от опасных атак за пределами стен Трои и перейти к более благоразумной оборонительной тактике. За безрассудство его критикуют также его соратник, «мудрый Полидамант», и, косвенно, сам Гомер, называющий троянцев «дураками» (XVIII, 310-313) за отказ от оборонительной тактики. В конечном итоге и сам Гектор признает, что «своим безрассудством я погубил свой народ» (XXII, 104).
Гектор считает (и безосновательно, как показывает П. Аренсдорф), что Троя обречена пасть, и потому обречена на поражение и его борьба. Однако он продолжает сражаться по двум причинам. Во-первых, его доблесть, независимо от исхода битв, должна принести славу ему и его отцу. Как и Ахилл, Гектор хочет славы и признания от своих сограждан. Однако если Ахилл при этом стремится быть достойным этой славы (для чего, в свою очередь, нужно принести реальную пользу ахейцам), то Гектор полагает, что для славы достаточно просто храбро сражаться, независимо от результатов битвы (с. 113). Во-вторых, он предпочитает погибнуть до того, как Троя падет, чтобы не видеть смерти своей супруги. Обе причины, по мнению исследователя, свидетельствуют об эгоизме Гектора (с. 107): первая выдает его заботу лишь о собственной славе, вторая - заботу о собственном душевном спокойствии.
Сравнение Ахилла и Гектора оборачивается не в пользу последнего: Ахилл не только доблестнее, но в целом и добродетельнее троянского героя. Но как сам Ахилл понимает доблесть и добродетель? Этому вопросу П. Аренсдорф посвящает особую главу -«Ахилл и границы добродетели».
Ахилл готов жертвовать собой ради других, но хочет и получать признание своих заслуг. Однако когда ахейцы предлагают Ахиллу всевозможные награды и блага (в 9-й песни «Илиады»), он от них отказывается. Почему? Подлинное вознаграждение за заслу-
ги могут даровать только боги. «Даже Ахилл, могущественнейший из людей, должен ждать, праздно и бессильно, пока боги вознаградят его преданность доблести» (с. 147). Ахилл приходит к мысли, что для благородного героя вообще несправедливо умирать. Единственная достойная его почесть - это бессмертие, которую боги ему не дают; значит, «боги виновны в несправедливости, потому что не даруют благородному герою бессмертие, которого он заслуживает» (с. 151).
Но тогда, быть может, и нет смысла в доблести? Быть может, длинная и спокойная жизнь лучше доблестной, но краткой? Обуреваемый сомнениями, Ахилл в конечном итоге избирает путь доблести. Надежда на справедливость богов призрачна, но Ахилл все-таки ее не оставляет: боги должны вознаградить его бессмертием, если они в самом деле справедливы. «Ахилл, таким образом, несмотря на свои сомнения, остается привержен добродетельной жизни, потому что она сулит ему бессмертие» (с. 158).
Он не должен быть одинок в своем бессмертии: Ахилл верит, что разделит его с товарищем, Патроклом. Стремление к бессмертию соседствует в нем со стремлением к дружбе. Однако именно любовь к Патроклу ведет Ахилла к его самому тяжкому нравственному страданию - к испытанию чувством вины за смерть друга. Но Ахилл вполне мог предвидеть гибель Патрокла - зачем же он тогда послал друга в битву одного, практически на неизбежную смерть?
П. Аренсдорф подробно анализирует эту странность. За отправной пункт анализа он берет очевидный факт неравенства друзей: если Ахилл - «лучший из ахейцев», то Патрокл - «его верный и безмолвный спутник» (с. 164). Он безмолвно живет в тени Ахилла; до 11-й песни «Илиады» мы вообще не слышим его речи.
Однако в 9-й песни, в разговоре с Нестором, Патрокл неожиданно проявляет неудовлетворенность сложившейся ситуацией и резко критикует Ахилла за гневливость и несправедливость, проявляемую в состоянии гнева. Нестор чувствует эту неудовлетворенность и убеждает Патрокла проявить собственную доблесть, самому стать героем.
Проблема дружбы Ахилла и Патрокла - в том, что оба стремятся к доблести и любят друг в друге именно доблесть; но обоюдное стремление к доблести неминуемо ведет к соревнованию: «лучшим среди ахейцев» может быть только один. «Случай Ахилла
и Патрокла показывает, что доблесть не может быть прочным основанием для дружбы, потому что ее нельзя разделить» (с. 170). Нестор, собственно, и эксплицирует эту проблему дружбы.
Теперь становится понятным, почему Патрокл, вернувшись от Нестора к Ахиллу, не убеждает его вернуться в битву: он сам хочет быть героем, спасителем ахейцев. Но для этого нужно, чтобы Ахилл остался вне битвы.
Ахилл это понимает. Он с болью осознает, что до сих пор игнорировал амбиции друга, и дает ему возможность явить свою доблесть. Это решение - акт любви к Патроклу.
Поведение Ахилла после гибели Патрокла свидетельствует о том, что он решительно отвергает окончательность смерти. С мертвыми он ведет себя как с живыми: обращается с речью к трупам Патрокла и Гектора; переживает видение, в котором Патрокл говорит с ним из Аида. Надежда на бессмертие как на справедливую награду, которую ему должны даровать боги, оживает в нем с новой силой. Новые страшные приступы гнева чередуются с моментами, где он проявляет человечность и милосердие (особенно очевидными в сцене его встречи с Приамом). «Поэма, чьей темой был разрушительный гнев Ахилла, завершается явлением Ахилла, который в значительной степени преодолел свой гнев» (с. 186).
Но если «учение» Гомера состоит в том, что величие Ахилла -в его душевных качествах, а не в силе, то почему бы не предположить, что главный герой Гомера - Одиссей? Ведь сам Зевс в начале «Одиссеи» восхваляет этого героя за его ум и за благочестие (1, 6667). На протяжении поэмы мудрость Одиссея подчеркивается неоднократно, характерными эпитетами с приставкой «много-» («ро1и-»): Одиссей - человек «многих путей» (ро1и1хоро8 - X, 330), «многих советов» (ро1ишёй8 - II, 173), «многих хитростей» (ро1и-шёИапо8 - I, 205), «многих мудростей» (ро1ирИгоп - XX, 239) (с. 199).
Но в самом ли деле Одиссей так уж мудр и добродетелен? Анализ П. Аренсдорфа дает отрицательный ответ. По его мнению, показательна уже позиция темы гнева в структуре обоих поэм Гомера. Гнев - важная тема и «Илиады», и «Одиссеи»; однако если финал «Илиады» свидетельствует о преодолении гнева Ахиллом, то финал «Одиссеи», напротив, показывает главного героя охваченным слепой яростью (среди убитых им - двое детей Долия, преданного слуги Пенелопы).
В общем и целом «гомеровское повествование заставляет предположить, что Одиссей - негодный лидер для своих товарищей и что его ошибки приводят к катастрофе и для них, и для него самого» (с. 214). В отсрочке своего возвращения он, как правило, бывал виноват сам. Так, он сам без всякого повода настоял на посещении и исследовании острова циклопов, а затем опрометчиво назвал Полифему свое имя, что и позволило циклопу просить своего отца Посейдона о мести, которая принесла Одиссею столько проблем.
Подобные безрассудные решения Одиссея, собственно, и мешают ему встретиться с семьей, по которой он так тоскует. Но в самом ли деле Одиссей так уж сильно желает возвращения? Повествование Гомера заставляет нас в этом усомниться. Свои многочисленные остановки на пути домой (в том числе годичное пребывание на острове Цирцеи, с которой он разделял ложе) Одиссей совершает по собственной воле.
На протяжении «Илиады» и большей части «Одиссеи» Одиссей в своих чувствах остается дистанцированным от семьи. В отличие от Ахилла, который весьма эмоционально, с заботой и участием говорит об отце, Одиссей в «Илиаде» ни разу отца не упоминает; не вспоминает он и о матери и жене. Дистанцированность ощутима и в его чувствах к Пенелопе. Характерно, что после их долгожданной встречи Одиссей сразу же говорит супруге, что вскоре снова должен ее покинуть.
Если стремление к дому и семье не является главным мотивом, определяющим поведение Одиссея, то в чем же этот мотив состоит?
По мнению П. Аренсдорфа, доминирующее чувство Одиссея -желание славы. Оно выражено во многих эпизодах «Одиссеи». Так, феакам он сообщает, что его слава «достигла небес» (IX, 19-20); он безрассудно раскрывает свое имя циклопу именно ради распространения своей славы.
«В конечном итоге, гомеровская характеристика Одиссея как человека "многих путей" может содержать в себе и долю критики. Одиссей многообразен - человек многих путей, многих хитростей, многих советов, многих мыслей - но он не обладает сердцем льва, единой цельной страстью и мужеством, как Ахилл. (...) В его характере нет стержня, потому что в нем нет внутренней силы, а по-
тому и его мысль в конечном итоге лишена подлинной проницательности» (с. 253).
Итак, «в своей способности возвышаться над своим гневом, в своей мужественной готовности ставить под сомнение свои воззрения на доблестную жизнь и на справедливость богов Ахилл с его львиным сердцем, а не лукавый Одиссей стоит ближе к мудрому певцу Гомеру» (с. 255).
Последний довод исследователя в пользу Ахилла - чисто эстетический. Ахилл - «лучший среди ахейцев» не только благодаря своей душевной цельности и внутренней силе, но и потому, что он -единственный персонаж эпоса, который по-настоящему любит музыку и поэзию, сам поет «славу мужам»; в этом смысле он действительно ближе всех стоит к самому Гомеру (с. 115).
А.Е. Махов
2017.01.002. МЕЗОЗ Ж. ЧТО ДЕЛАЮТ КОНТЕКСТЫ С ТЕКСТАМИ (И НАОБОРОТ)?
MEIZOZ J. Que font aux textes les contextes (et vice versa)? // Contexte [Revue électronique]. - Liège, 2016. - N 1. - Mode of access: http://www.mouvement-transitions.fr/index.php?option=com_content& view=article&id=1091 &Itemid=852
Ключевые слова: текст; контекст; литературность; редукция; контекстуализация.
Жером Мезоз, швейцарский литературный критик, писатель, профессор Лозаннского университета, поднимает в статье вопрос о «закрытости» или «открытости» художественного текста. Этот вопрос тесно связан с понятием «литературности», широко обсуждавшимся с конца 1960-х годов. В тот период Ю. Кристева, Р. Барт и их последователи предложили изолировать текст от контекста, описывать только его внутреннюю функцию. П. Рикёр полагал, что «закрытость» позволяет читателю находиться в пространстве текста и открывает возможность присвоения текста в процессе чтения1. Ри-кёровский герменевтический подход позволял интерпретировать текст безотносительно референции к отраженному в нем миру.
1 Ricoeur P. Qu'est-ce qu'un texte? Expliquer et comprendre // Hermeneutik und Dialectik. - Tübingen: Mohr, 1970. - P. 188-189.
