CC BY
37
ИСТОРИЯ
2016.01.011. КОФЛИН К. ПЕРВАЯ ВОЙНА ЧЕРЧИЛЛЯ. КАК МОЛОДОЙ УИНСТОН С АФГАНЦАМИ ВОЕВАЛ. CAUGHLIN C. Churchill's first war. Young Winston at war with the Afghans. - N.Y.: St. Martin's press, 2013. - XXI + 298 p.
Ключевые слова: Афганистан; Великобритания; Черчилль; Малакандская кампания.
Кон Кофлин, член редколлегии британской газеты «Дейли телеграф», обращается к яркому эпизоду в истории колониальной политики Лондона, который послужил боевым крещением виднейшему государственному деятелю Великобритании XX в., - Ма-лакандской кампании 1897 г., и сэру Уинстону Леонарду Спенсеру Черчиллю как ее непосредственному участнику. Автор, неоднократно посещавший Средний Восток, в частности, Ирак и Пакистан (на территории последнего и разворачивается основная часть его повествования), сочетает в своем очерке биографические и публицистические элементы, выделяя те военно-стратегические и культурно-интеллектуальные аспекты письменного наследия сэра Уин-стона, что обрели неожиданную актуальность на нынешней стадии затяжного афганского кризиса.
На кладбище у старого форта Малаканд наши последний приют молодые офицеры, павшие за королеву и родину на затерянном во враждебном краю форпосте. На всем протяжении XIX в. солдаты-британцы тысячами встречали смерть в боях с воинственными обитателями неприступных горных хребтов между Афганистаном и Северо-Западной Пограничной провинцией Индийской империи. Именно здесь Уинстон Спенсер Черчилль 22-летним субалтерн-офицером кавалерии попал на первую из многочисленных войн, что ему довелось увидеть за всю его долгую и насыщенную жизнь. Почти полтора месяца он рисковал жизнью и здоровьем в стычках с непокорными пуштунами приграничья, а несколько раз чуть не получил тяжкое ранение, приняв участие, по меньшей мере, в трех «лихих сечах», где соприкасался с горцами настолько тесно, что они, расстреляв все патроны, закидывали его камнями. Позже Уинстон хвалился матери, что более 10 раз попадал под «настоящий огонь» и удостоился упоминания в донесениях за свою храб-
рость. Из испытаний он вышел невредимым, чего не скажешь о многих из тех, кто дрался с ним плечом к плечу и упокоился на старинном британском кладбище у форта, где некогда квартировал молодой субалтерн-офицер.
Среди них - младший лейтенант Королевского Западно-Кентского полка, Уильям Броун-Клейтон, выпускник Итона, из благополучной семьи землевладельцев-ирландцев, с которым Уин-стон Черчилль, двумя годами младше его, близко подружился во время постоя в Малаканде. Уинстона глубоко впечатлила его мгновенная смерть при «зачистке» одной деревни близ афганской границы, где он пытался организовать отход своих подчиненных под натиском недружественных племен. «Таймс» сообщила о деле, перепечатав телеграмму вице-короля Индии лорда Элджина, сухо констатировавшую, что «противник оказал значительное сопротивление, и войска, вовлеченные в дело на близком расстоянии, понесли некоторые потери» (с. 1). Да и в собственном опусе Черчилль, по молодости не веривший, что склонен к откровенным эмоциональным проявлениям, рассказывая о кампании, просто излагает факты: «Лейтенант Броун-Клейтон оставался до последнего, чтобы наблюдать за отступлением, так что был застрелен: пуля разорвала кровеносные сосуды рядом с его сердцем». Однако в письме домой, отправленном через несколько месяцев после окончания боев, он рассказывает, что разрыдался, увидев, как тело лейтенанта увозили на спине мула с поля битвы: «Редко определяю в себе подлинные эмоции. Могу отнести к таким редким случаям то, как я плакал при встрече с Королевским Западно-Кентским 30 сентября, видя, как люди действительно еле держались под огнем и устали от всего происходящего, а того бедного молодого офицера Броун-Клейтона - буквально растерзанного, на вьючном животном, из-за того, что его люди вовремя не встали рядом с ним» (с. XIV). Самого Черчилля вполне могла ждать схожая судьба. Порой в бою, если верить ему, пули горцев пролетали в одном футе от него. Попади они в цель, Черчилль, как и его друг, лежал бы теперь в каком-нибудь далеком и забытом захоронении, и вряд ли много кто помнил бы о нем. «Миру не довелось бы узнать одного из величайших лидеров военного времени, а история XX в. легко могла бы пойти по другому пути» (с. XV).
Кампания в Малаканде сделала имя Черчиллю, которого, до того как он пошел волонтером в карательную экспедицию полевого корпуса на северо-западную границу Индии, знали лишь как обедневшего сына экстравагантного парламентария, хоть и возводившего род к одному из величайших воинов Британии. Нерадивый школьник, еле сумевший - с третьего раза - сдать вступительные экзамены в Королевский военный колледж в Сандхёрсте, юный Уинстон вряд ли мог на многое надеяться, особенно после того, как его отец, лорд Рэндолф Черчилль, член Палаты пэров, скончался от сифилиса. Невзирая на эти препятствия, он с самого юного возраста вознамерился завоевать себе громкое имя и сделать политическую карьеру. Школьником Уинстон посетил Галерею выдающихся гостей в Вестминстере, где Уильям Гладстон, «Великий Старик» британской политики, вел горячие споры по поводу «Билля о гомруле». Безвременная кончина родителя, рано прервавшая некогда казавшуюся многообещающей карьеру, только усилила его решимость идти к успеху. Добившись направления на службу в элитный кавалерийский полк - 4-й собственный ее королевского величества гусарский, он уже задумался над тем, как обеспечить себе место в парламенте как отправной пункт для дальнейшей карьеры. По его убеждению, хорошая армейская выслуга была для человека его круга и класса наилучшей подготовкой к вступлению на политическое поприще. Награждение медалями и орденами в битвах за родину позволило бы ему «вбить свой меч в железо Почтового ящика» (министерской трибуны в Палате общин). Для Черчилля то был идеальный «фундамент политической жизни», после чего он намеревался «посвятить свою жизнь сохранению этой великой империи и попыткам поддержать прогресс английского народа».
Малакандская кампания в целом ряде отношений заложила краеугольный камень будущей карьеры Черчилля. Прежде всего, решение заступить добровольцем на дежурство по афганской границе доставило ему ценный боевой опыт. По самым разным поводам он демонстрировал отвагу под неприятельским огнем, завоевав восхищение старших по званию, а также нужнейшее упоминание в донесениях. Командующий генерал сэр Биндон Блад даже предположил, что у него будет шанс добиться награждения вожделенным крестом Виктории. Успешная кампания в Малаканде привела Чер-
чилля к участию в нескольких последующих, в том числе в англобурской войне, где его прославило драматическое бегство из плена, которое в 1900 г. помогло ему заполучить свое первое кресло в парламенте - от Олдхэма.
Помимо сугубо военных аспектов, краткая малакандская интерлюдия была значима для Черчилля и по другим причинам. Он написал серию статей о конфликте для «Дейли телеграф», которые хорошо приняли в Лондоне: сам принц Уэльский Эдвард хвалил его «замечательную легкость пера», и Черчиллю заказали первую книгу, которая появилась в марте 1898 г. под заглавием «История Малакандского полевого корпуса: Эпизод из пограничной войны» и получила благосклонную критику как «крайне интересное и хорошо написанное повествование». В считаные недели Уинстону поступили предложения составить биографии своего отца, лорда Рэндолфа, и великого предка-ратоборца - Джона Черчилля, первого герцога Мальборо (обе он завершил значительно позже). За неимением иных источников заработка будущий лауреат Нобелевской премии полагал, что сможет «обеспечивать себе доход писательством». Боевой опыт на северо-западном пограничье займет видное место в первой автобиографической работе - «Мои ранние годы», которая увидит свет более чем через три десятилетия. Наконец, в Малаканде Черчилль открыл в себе страсть к виски, которую пронес до гроба.
Малакандская кампания послужила поворотным моментом в восхождении Черчилля к величию, и тем более удивительно, что данный период зачастую игнорируется, занимая не более нескольких страниц в его важнейших биографиях. Классический фильм Карла Формана и Ричарда Эттенборо «Молодой Уинстон» (1972) посвящает лишь самые первые кадры головокружительным приключениям в боях со «свирепыми обитателями высокогорья». Все остальное повествование сосредотачивается на более известных «подвигах» в Судане и на бурской войне. Фильм открывается снимком Черчилля верхами у одной из горных вершин СевероЗападной пограничной провинции. «Что там за чертов дурак на сером? - спрашивает полковник. - Кто-то, кто хочет, чтобы его заметили, насколько могу представить, - отвечает офицер. - Заметят его - башку снесут к чертям!» (с. XVII).
Такое пренебрежение отчасти объясняется тем, что Черчилль воевал здесь лишь считанные недели, а его роль в кампании была маргинальной по сравнению с позднейшими предприятиями в Африке. Повесть о его пленении и последующем побеге из тюремного лагеря в Претории пробудила более живой интерес, который не остался без последствий и для его политической фортуны, когда он, как Байрон после выхода в свет «Паломничества Чайльд-Гарольда», однажды утром проснулся знаменитым. Однако Энд-рью Робертс, маститый знаток всего, что связано с Черчиллем, считает, что те самые недели на северо-западной границе и являются моментом, когда по-настоящему началось его восхождение. По мнению Робертса, «действия Черчилля в составе Малакандского полевого корпуса - это слабоизученный, но завораживающий период его жизни, который сформировал его понимание войны и заложил фундамент для его продвижения к политической славе» (с. XVII).
Уинстон Леонард Спенсер Черчилль родился 30 ноября 1874 г. в Бленхеймском дворце, дарованном Джону, первому герцогу Мальборо, в награду за ошеломительную череду побед, одержанных над французами в Войне за испанское наследство. Лорд и леди Рэндолф Черчилль запланировали рождение ребенка в Лондоне, но тяжелое падение, перенесенное леди Черчилль на охотничьем выезде в Бленхеймском поместье, вызвало преждевременные роды, в силу чего младенец появился на свет в скромной комнате на первом этаже с видом на прекрасные ландшафтные лужайки. Нареченный Уинстоном в честь отца Джона Мальборо, он сразу стал наследником его герцогского титула, каковым оставался вплоть до рождения своего кузена Джона. Значимость самого факта рождения во дворце никогда не стиралась из сознания ребенка, прочно укореняя его в одной из величайших аристократических фамилий эпохи. Под конец жизни он бросит вскользь: «В Бленхейме я принял два очень важных решения - родиться и жениться, и доволен решением, принятым в обоих случаях» (с. 4). На протяжении всего своего жизненного пути он вдохновлялся своей генеалогией и происхождением от воинственного герцога, заложившим фундамент для его собственных успехов.
Осознание того, что ему вряд ли придется вновь быть герцогом, и стало, скорее всего, одним из стимулов не только к завоева-
нию репутации, но и сколачиванию состояния, ибо к тому времени, как юный Уинстон пошел добровольцем на войну в Индии, финансовые обстоятельства его собственной семьи оказались стесненными. Пэр Рэндолф Черчилль скончался в январе 1895 г. в возрасте 46 лет и, по словам лорда Роузбери, будущего премьер-министра, прожил последние шесть лет «дюйм за дюймом умирая на людях» (с. 3). 1893-1894 годы были особо тягостны для Уинстона, на чьих глазах сифилис в третичной стадии разрушал облик и речь отца -жалкий конец того, кому довелось за недолгую свою карьеру слышать дифирамбы как спасителю тори, всерьез притязавшему на то, чтобы стать премьер-министром от их партии. В нем было не узнать того стремительного и блестящего аристократа, который завоевал сердце юной Дженни Джером на яхтенной регате у острова Уайт в августе 1873 г.
Дженни замыкала долгую череду состоятельных молодых американок - известных как долларовые принцессы - связавших себя брачными узами с семейством Черчиллей. Дядя Уинстона, 8-й герцог Мальборо, женился на представительнице семьи Хэм-мерсли, сделавшей миллионы на нью-йоркской недвижимости, а его кузен «Санни», с 1892 г. 9-й герцог Мальборо, - на Консуэло, наследнице железнодорожного короля Вандербильта, в 1895 г. в нью-йоркской же церкви св. Фомы. Джеромы, которые от религиозных притеснений перебрались в Америку с острова Уайт в 1710 г., первоначально поселились в верхней части Нью-Йорка. Отец Дженни, Леонард, был настоящий «пират с Уолл-стрит», чья собственная фамилия могла претендовать на скромную родословную, связанную с военной службой. Как минимум двое его пращуров сражались против британцев в Войне за независимость, а еще один участвовал в походе и сражениях с армией Джорджа Вашингтона при Вэлли-Фордже. Собственный военный опыт Леонарда Джерома сводился к спекуляциям продовольствием в 1861-1865 гг., принесшим ему приличное состояние, позволившее выстроить шестиэтажный особняк на углу Мэдисон-авеню и 26-й стрит, столь обширный, что вмещал театр, где он ставил собственные развлекательные спектакли. Новоприобретенное богатство дало ему возможность приобрести долю в тогда еще сугубо республиканской «Нью-Йорк таймс», где он стал редактором-консультантом. Когда в 1863 г. в Нью-Йорке разразились беспорядки, сопровождавшиеся
насилием, редакция, под началом Джерома, забаррикадировалась в конторе, установив там, для защиты от поджигателей и мародеров, два пулемета Гатлинга, прибегнуть к которым, правда, так и не пришлось.
Однако Л. Джером не входил в одну лигу с Вандербильтами и, пострадав от серьезных потрясений на бирже, назначил дочери сравнительно скромное приданое в 50 тыс. фунтов стерлингов (примерно 3 млн фунтов в современных ценах). Даже этого было бы довольно большинству молодых пар на обустройство семейной жизни - лорду Рэндолфу было 25, а его невесте - только 20, но устремления Черчиллей обрекали их жить не по средствам. Сэр Рэн-долф стал членом парламента от консерваторов, представляя Вуд-сток - избирательный округ, куда входил Бленхейм, Дженни же вся отдалась великосветскому досугу Лондона. Как заметил биограф Р. Черчилля Р.Ф. Фостер: «Если в первые три года его парламентской карьеры что-то и привлекало внимание к нему и его жене, так это их стиль существования, определявшийся демонстративным и легкомысленным потребительством» (с. 6).
Так была задана колея для большей части брачной жизни молодых Черчиллей. Рэндолф обратил на себя внимание в составе «Четвертой партии» - группе тори-обновленцев с хорошими связями, но, заядлый игрок, не вылезал из долгов даже в тот короткий период в 1880-е годы, когда его назначили государственным секретарем по Индии, а затем канцлером казначейства, хотя оба эти поста обеспечивали круглую сумму жалованья. Дженни была хозяйкой одного из самых взыскательных лондонских салонов, где горячие вопросы дня обсуждала эклектическая смесь политиков, художников и журналистов, и с первых же месяцев его существования принимала на обеды таких гостей, как Эдвард, принц Уэльский, и лидер консерваторов Бенджамин Дизраэли. Один из ее восторженных поклонников, лорд д'Эбернон, известный в юности как «жеребец с Пикадилли» из-за многочисленных внебрачных интрижек, припоминал, как познакомился с ней в первые годы ее замужества: «В волосах алмазная звезда - ее любимое украшение, чей блеск затмевает сияющая краса ее очей. Скорее пантера, нежели женщина обликом, но с утонченным умом, неведомым джунглям». Дженни завораживала и собственного сына, который позднее будет
вспоминать ее как «принцессу фей - лучезарное существо, наделенное беспредельным могуществом и богатствами» (с. 7).
Для того чтобы посвящать много энергии заботам о наследнике и особо возиться с его воспитанием, Рэндолф и Дженни были чересчур увлечены политической и общественной деятельностью. Он, пока его здоровье резко не ухудшилось, чуть ли не девять месяцев в году проводил в путешествиях и разъездах - развлекательных и деловых, ее всецело поглощали знаки внимания со стороны различных ухажеров. Младшая дочь Черчилля Мэри Сомс вспоминала, как престарелая родственница, знавшая Дженни, еще когда Уинстон был малышом, ответила ей на вопрос, такими ли уж плохими родителями были они с Рэндолфом: «...Думаю, что даже по стандартам своего поколения... они вели себя совершенно ужасно» (с. 7). В результате Уинстон с самого раннего возраста привык к тому, что семья вращается в высшем свете, где родители запросто общались с особами королевской крови, политиками и газетными баронами, - все те контакты, которые окажутся неоценимыми, когда придет ему время прокладывать собственный путь в мире. Менее критичен был он к родительскому расточительству и транжирству, ибо, так же как и они, тратился только «на жизнь», отчаянно ища способов избавиться от бремени многочисленных долгов.
В отсутствие родителей Уинстон и его брат Джек, который был шестью годами младше, привязались к своей няне - «Вуми», миссис Эверест, вдове из Кента, которую наняли вскоре после рождения старшего из них. Она и стала Уинстону эмоциональной опорой, особенно после того, как его, семилетнего, отправили на пансион в подготовительной школе Аскота, где завуч доставлял себе садистское наслаждение, регулярно прописывая порки подопечным. Именно благодаря миссис Эверест, обратившей внимание на предательские шрамы, когда Уинстон вернулся на каникулы, его забрали оттуда и отослали в более приятное заведение в Брайтоне: семейный врач был убежден, что морской воздух коренным образом поправит здоровье девятилетнего и уже болезненного мальчика. Такая перемена привела к скромному прогрессу в его академических достижениях, хотя его бунтарское поведение гарантировало ему одно из последних мест в списке по успеваемости. Родители его навещали редко, и только когда одиннадцатилетний Уинстон заболел пневмонией и два дня балансировал между жизнью и
смертью, лорда Рэндолфа все-таки уговорили заехать к сыну, хотя он часто бывал в Брайтоне в связи с выступлениями на политических митингах. То была пора, когда его карьера была на пике: вскоре после того, как Уинстон окончательно оправился, во второй администрации лорда Солсбери его назначили канцлером казначейства. В свои тридцать семь Рэндолф имел все основания рассчитывать, что в конечном итоге займет премьерский пост, хотя даже на этом повороте у него обнаружилось множество недоброжелателей. Когда отставной офицер флота назвал Гладстону лорда Рэн-долфа в качестве возможного будущего лидера тори, тот, как передавали, возразил: «Никогда. Не дай Бог, чтобы хоть одной великой английской партией руководил кто-либо из Черчиллей! Со времен Джона Мальборо поныне не нашлось еще ни одного Черчилля, у которого водились бы мораль или принципы». Королева Виктория высказывала собственные сомнения относительно пригодности Рэндолфа к высокой должности. В своем дневнике за 25 июля 1886 г. она записала, как Солсбери известил ее о его назначении: «...это мне не по душе. Он такой безумный и странный, а еще в дурном здравии» (с. 9).
Недомогания Рэндолфа, конечно, создавали ему затруднения, приводя к частому его отсутствию на парламентской скамье и все более сумасбродным проявлениям в тех случаях, когда он туда являлся. Его критики обвиняли его в противоречии самому себе и «личном непостоянстве» во взаимодействии с коллегами. Его эксцентричность привела к бесславному уходу из Казначейства уже через полгода после назначения канцлером. В непродуманной попытке обойти на повороте Солсбери в вопросе проекта бюджета, лорд Рэндолф подал в отставку, надеясь принудить премьера к принятию его плана урезания оборонных расходов. Однако тот смешал его планы, приняв отставку и тем самым поставив жирный крест на его карьере. Как заметил историк Э.Дж.П. Тэйлор, Рэндолф «мог бы быть большим лидером. В ретроспективе же он предстает большим недоразумением» (с. 9).
Крах отца глубоко подействовал на те перспективы, что рисовал перед собой Черчилль. Непосредственным следствием его стало дальнейшее ослабление финансовых позиций семьи, а также постигший Черчиллей светский остракизм. Своими маневрами с отставкой Рэндолф не просто выставил себя дураком, но и ухит-
рился оскорбить монархиню. Прошение об отставке он писал, гостя у Виктории в Виндзоре, в расчете на то, что его никогда не удовлетворят. Королева выразила недовольство тем, что узнает об отставке одного из своих старших министров из редакционных полос «Таймс». Ее раздражение еще усугубилось, когда она обнаружила, что письмо в нарушение дворцового этикета написано на королевской гербовой бумаге. Дженни, расстроенная поведением мужа, всерьез подумывала о начале бракоразводного процесса. Вдобавок к своим злоключениям, Рэндолф обидел своего старинного друга, редактора «Таймс» Джорджа Бакла, отказавшегося встать на его сторону в споре с Солсбери. Натянутые отношения с Дж. Баклом позднее воспрепятствуют поползновениям Уинстона утвердиться в британской журналистике: «Таймс» отклонила его предложение пересылать военные донесения в газету и заставила его предложить свои услуги «Дейли телеграф».
Двенадцатилетним школьником в Брайтоне Уинстон еще не сознавал степени помешательства, обрушившегося на его отца, но скоро сполна ощутил все презрение общественности, жертвой которого тот стал, когда в начале 1887 г. его повели в брайтонскую пантомиму, где толпа принялась шикать на актера, изображавшего Черчилля-старшего в каком-то скетче. Разрыдавшись, мальчик в ярости обернулся к человеку, шикавшему у него за спиной: «Прекрати сейчас же, ты, радикал курносый!» (с. 10). Несмотря на то что Рэндолф по-прежнему не удосуживался навестить его, Уинстон ревностно хранил ему верность. Всю оставшуюся жизнь Уинсто-ном двигало желание возместить преждевременный конец отцовской карьеры, пусть даже лорд Рэндолф не заслуживал такой сыновней преданности, естественной у большинства детей, особенно тех, чьи родители не появляются у них на горизонте. Карьерные амбиции Черчилля, очевидные с младых ногтей, в определенной мере вдохновлялись убеждением, что с отцом поступили нечестно, -тема, которую он впоследствии разобрал подробно в биографии лорда Рэндолфа. Через двадцать лет, опубликовав отчет об отставке отца, Черчилль заявил, что главной допущенной им ошибкой, было то, что он не догадывался о «злобе и зависти, которые пробудило его неожиданное восхождение к власти».
Не блистая успеваемостью, Черчилль проявил достаточно прилежания, чтобы сдать вступительные экзамены в Харроу, где
сразу же записался в школьное подразделение кадетов. Ребенком он живо интересовался военным делом, обзаведясь впечатляющей коллекцией игрушечных солдатиков, и, казалось, был просто помешан на подражании свершениям великих предков, держась старомодной точки зрения, что доказательство личной отваги на поле битвы служило необходимым условием продолжения карьеры в политической сфере. В Харроу он скоро уже принимал участие в «потешных» боях против местных школ. Его обучили стрельбе из винтовки «мартини-генри», той самой, которую британская армия применяла в сражениях с горцами-пуштунами на афганском рубеже. На уроках он делал многообещающие успехи в дисциплинах, которые были ему по душе, например, в английской истории и языке. Хотя он и явно скучал в начальных классах школы, он все же произвел должное впечатление на школьного завуча, доктора Дж.И.С. Уэллдона, без запинки пересказав 1200 строк «Песен Древнего Рима» Маколея, за что получил премию на общем испытании. Но его успеваемость в целом оставляла желать много лучшего, в особенности постоянные опоздания и частота, с которой он терял свои книги и бумаги. Один из его учителей, выведенный из себя, ставил ему в вину «забывчивость, беспечность, отсутствие пунктуальности и последовательности в чем бы то ни было» и писал его матери: «Он настолько последователен в своей непоследовательности, что я, право, не знаю, что и делать» (с. 11).
При самом начале школьного обучения Уинстона в Харроу, лорд Рэндолф решил, что его сын пойдет по армейской части и договорился о том, чтобы его поместили в военный класс Харроу, предоставлявший особое попечение об учениках, избравших военную карьеру. Черчилль вспоминал, что лорд Рэндолф принял решение, обозрев коллекцию сына из 1500 солдатиков, выстроенных все до одного в правильном наступательном порядке. «Целых двадцать минут он с проницательной и чарующей улыбкой изучал сцену, которая действительно производила впечатление. Наконец, он спросил, хотел бы я пойти в армию. Мне подумалось, что было бы превосходно командовать армией, так что я сразу же сказал: "Да" и тут же был пойман на слове». Спустя годы Черчилль сделал открытие, что отец вынес такое решение, потому что счел, что сын недостаточно умен, чтобы изучать право. «Игрушечные солдатики повернули весь ход моей жизни, - признавал Черчилль. - Отныне
все мое образование было направлено на поступление в Сандхёрст, а затем - на технические детали военной профессии. Все остальное мне оставалось подбирать самому» (с. 12).
Решение поместить Уинстона в военный класс на самом деле отдалило его от главного потока школьников, поскольку теперь он очутился в обособленной смешанной по возрастам группе, где находилось немало «серых» ребят. Уинстону уже случилось продемонстрировать замечательную силу своей памяти и дар слова в том, что касалось английского языка. Но он был совершенно безнадежен в освоении тонкостей греческого, латинского и математики - традиционных устоев тогдашнего английского образования. Однако Уэллдон, полагавший, что у Уинстона имеется некоторый академический потенциал, в частном порядке занимался с ним мертвыми языками, в тщетной надежде, что тот улучшит свои показатели. Он сохранил личную привязанность к нему еще долгое время после того, как тот покинул Харроу, и регулярно переписывался с молодым офицером, сражавшимся за Британскую империю в Индии. Из четырех с половиной лет Уинстона в Харроу три года прошли в военном классе, медленно, но верно продвигая его по служебной лестнице вплоть до младшего капрала школьной кадетской части. К семнадцати годам, невзирая на повторяющиеся обострения тех или иных заболеваний, которым Уинстон был подвержен в бытность школьником, он показал, что не лишен вовсе атлетических способностей, одержав победу на чемпионате по фехтованию среди публичных школ, - достижение небесполезное для того, кто вскоре приобщится к примитивным видам боевого искусства, применявшимся афганскими воинами. «Своим успехом, -сообщал школьный журнал "Харровиэн", - он, главным образом, обязан стремительному и дерзкому нападению, застигавшему его соперников врасплох» (с. 12).
Когда молодой Уинстон Черчилль прибыл на северо-западную границу Индийской империи ранней осенью 1897 г., он быстро составил невысокое мнение о предтечах тех, кто создавал современное движение «Талибан», «талиб-уль-ильмах» - «пестрый сброд убогих святош, живших за счет доброй воли и гостеприимства местных афганских племен и проповедовавших неповиновение Британской империи». По мысли Черчилля, эти «талибы» несли, вместе с прочими здешними почитаемыми фигурами, вроде мулл и
факиров, главную ответственность за плачевные условия жизни своих соплеменников-афганцев и их ожесточенную неприязнь к чужеземному правлению. В глазах Черчилля они были «столь же выродившейся расой, как и все остальные на задворках человечества: свирепые, как тигры, только уступавшие им в чистоплотности, столь же опасные, но не столь грациозные». Он ставил в вину талибам прискорбное отсутствие у афганцев, которых те держали в «клещах жалких суеверий», склонности к цивилизованному развитию. Особенно отталкивало Черчилля моральное попустительство талибов. Они жили на всем готовом за счет народа и, «более того, пользуются в некотором роде правом первой брачной ночи, и ничья жена или дочь не может чувствовать себя в безопасности от них. О некоторых чертах их обычаев и нравов просто невозможно писать» (с. 1).
Черчилль видел конфликт в еще более апокалиптических тонах, когда публиковал первую газетную статью о своем опыте в качестве молодого офицера-британца, вынужденного вести смертельную схватку с этими ужасными горцами-афганцами. «Цивилизация стоит лицом к лицу с воинствующим мухаммеданством», -писал он. Относительно конечного исхода конфликта он сомнений не питал, ибо, с учетом «моральных и материальных сил, вставших друг против друга, опасаться за конечный итог здесь не приходится». Даже при этом он сетовал на воинственную натуру племен, населявших гористую «ничью землю» между Афганистаном к северу и Британской Индией к югу. Множество племен, в большинстве своем пуштуны, жило в диких, но богатых долинах, которые вели из Афганистана в Индию, но все они были схожи по нраву и образу жизни. Черчилль подметил, что, если не считать времени, когда они сеяли или собирали урожай, они пребывают в состоянии непрерывных распрей и усобиц, которое свойственно для всего края. «Племя воюет с племенем. Жители одной долины бьются с теми, кто живет по соседству. К неурядицам среди общин прибавляются стычки отдельных лиц. Хан нападает на хана, и каждому пособляет собственная челядь. Всякий соплеменник считается кровником своего соседа. Один ополчается на другого, но все - против чужеземца» (с. 2). Более 100 лет спустя, когда очередное поколение западных солдат высадилось в Центральной Азии, оно сде-
лало открытие, что немного изменилось в том, как ведут себя племена афганского пограничья.
Критикуя развратные обыкновения некоторых талибов, Черчилль привычно умалчивал о поведении собственной общественной среды в родном Лондоне, который вряд ли можно было назвать колыбелью добродетельной праведности. Невысокое уважение к моральным ценностям, характерное для ряда высших классов поздневикторианской Англии, наиболее кричаще воплощалось в распущенности принца Эдварда. Задушевный друг семьи Черчиллей «Берти» содержал целый выводок любовниц: одной из его амурных побед была, по слухам, и Дженни Черчилль, которой приписывали больше двухсот любовников и уязвимость перед чарами молодых гвардейских офицеров, которые чуть ли не годились ей в сыновья.
Но Черчилля не сильно интересовало сравнение социальных и религиозных кодов общественного поведения викторианской Британии и горных теснин Афганистана. Даже на том, раннем этапе в своей жизни единственным, что его заботило, было обретение громкого имени, и в этом плане великосветские связи матери работали только в его пользу. Одним из ее многочисленных поклонников был и сэр Биндон Блад, ранее назначенный командовать карательной экспедицией против пуштунов, господствующего племени на афганской границе, после того как они совершили неожиданное нападение на стратегически важный форт Малаканд на СевероЗападной пограничной линии. Один из самых заслуженных генералов своего времени, Биндон Блад участвовал во всех без исключения британских кампаниях, начиная с англо-зулусских войн 1870-х годов. В 1895 г. он командовал военной вылазкой британцев на пуштунские территории для разблокирования гарнизона в Читрале, на крайнем северном форпосте Индийской империи, что и превратило его в идеального кандидата на то, чтобы возглавить новую экспедицию.
Генерал Биндон Блад встретился и подружился с леди Черчилль на загородных вечеринках, устраивавшихся любимой теткой Уинстона, герцогиней Лили, в ее доме в Дипдине, графство Саррей. В Дипдине же познакомился с ним и Уинстон, постаравшийся произвести должное впечатление на старого солдата, добившись от него обещания позволить Черчиллю сопровождать себя, если ко-
гда-либо Блад будет командовать еще одной экспедицией на индийскую границу. Сразу как только назначение Б. Блада руководителем кампании против афганцев получило подтверждение, Дженни сумела замолвить словечко за сына и убедить Б. Блада согласиться на то, чтобы бойкий молодой офицер присоединился к тому, что он называл «фазаньей охотой». Целый ряд факторов побуждал Черчилля отчаянно стремиться к участию в настоящих боевых действиях на афганском рубеже, и самым действенным из них была его неотступная решимость поправить личную репутацию. Как писал он матери, с удивительным для юнца, вступающего во взрослую жизнь, фатализмом, вскоре после прибытия в штаб генерала Блада: «Верю в свою звезду - в то, что мне предназначено сделать что-то в этом мире. Если ошибаюсь, какое это имеет значение? Моя жизнь была приятна, и хотя мне бы следовало сожалеть о расставании с ней, это то сожаление, которого я, видимо, никогда не изведаю» (с. 3).
Оживление интереса к участию Черчилля в походах Мала-кандского полевого корпуса началось вскоре после терактов 11 сентября 2001 г., когда очередное поколение иностранных военнослужащих обнаружило, что вновь вынуждены вести сражения в головоломном ландшафте Гиндукуша. Прибытие коалиции под началом американцев в Афганистан осенью 2001 г. последовало за отказом «Талибан» в Кабуле выдать Усаму бин Ладена, главу террористической сети «Аль-Каида». «Талибан», во главе с муллой Мохаммад Омаром, радикальным богословом из южноафганского Кандагара, - это исламское религиозное движение, зародившееся в среде пуштунских племен гористого приграничья Афганистана и Пакистана и контролировавшее Северо-Западную пограничную провинцию. Ныне ущелья, где бился Черчилль, пользуются автономией, предоставленной им правительством Пакистана, и известны как Федерально управляемые племенные территории (FATA). Отказ муллы Омара выдать Бин Ладена, которого он приютил у себя на юге Афганистана, привел к тому, что силы коалиции свергли его режим и заставили его и его союзников из «Аль-Каиды» бежать через границу в FATA, где многие из них запросили убежища у яростно держащихся своей независимости пуштунских племен. Уже очень скоро американцы и их союзники обнаружили, что втянуты в жестокий конфликт с теми самыми людьми, с которыми в 1890-е воевал Уинстон Черчилль.
Для военнослужащих британской армии, высадившихся в южном Афганистане летом 2006 г., эффект déjà-vu было еще сильнее, поскольку они прибывали в ту самую зону, где их пращуры потерпели одно из самых кровавых поражений в битве при Май-ванде (июль 1880 г.) - в 50 милях от Кандагара, второго города Афганистана, многолетней штаб-квартиры «Талибан». Когда первые британские подразделения выехали сюда в составе миссии НАТО, они завязли в жесточайших боях, какие только знали со времен Второй мировой войны, когда потомки полукочевников, сражавшихся против войск лорда Робертса Кандагарского в XIX в., попытались нанести им столь же унизительное поражение. Летом 2009 г. генерал сэр Дэвид Ричардс, недавно назначенный командующим британской армией, предупредил, что конфликт в Афганистане может продолжаться еще сорок лет.
Наподобие британцев в XIX в., Америка приняла на себя незавидную роль мирового жандарма, и в этом качестве была обязана возглавить операцию НАТО по разгрому «Талибан», искоренению «Аль-Каиды» и водворению мира и стабильности в Афганистане, погруженном с момента советского вторжения в 1979 г. в те или иные конфликты. Технологии, доступные американским силам, в частности беспилотные устройства (дроны), в корне отличаются от куда более простой техники наземного боя, использовавшейся Ма-лакандским полевым корпусом, но ландшафт и цели остаются во многом те же. Если бы ЦРУ вычертило карту сотен ударов, нанесенных его дронами по повстанческим группам в племенных районах, оказалось бы, что они направлены фактически по тем же селам и долинам FATA, где более столетия назад сражались Черчилль и его сослуживцы. Один из самых противоречивых рейдов американцев 26 ноября 2011 г., когда самолет США уничтожил 24 военнослужащих-пакистанцев, атаковав погранзаставу Салала, произошел как раз в той долине, где убили У. Броун-Клейтона.
До 2001 г. «История Малакандского полевого корпуса» почти не переиздавалась и была во многом забыта. Лишь преданные памяти Черчилля библиофилы готовы были платить приличные суммы за редкие экземпляры первого литературного опыта своего кумира. Но с прибытием в Афганистан более чем 100 тыс. иностранных солдат увидели свет ее новые издания, а лучшие армейские умы стали биться над разгадкой запутанной динамики пле-
менного восстания, с которым столкнулись натовские генералы. Стэнли Мак-Кристал, командующий силами США и НАТО в Афганистане до лета 2010 г., на ежедневных восьмимильных пробежках вокруг военной базы в Кабуле слушал на айпаде аудиоверсию «Истории Малакандского полка». Дэвид Петреус - разработчик противоповстанческой стратегии Пентагона после 11 сентября 2001 г. - признавал, что немало почерпнул из рассказов Черчилля для нового полевого руководства армии США (в декабре 2006 г.). Петреус, который, завершив в 2011 г. работу на посту командующего войсками НАТО в Афганистане, пересел в кресло директора ЦРУ, при поездках в Великобританию часто при случае уделял некоторое время посещению музеев своего кумира и, вырабатывая собственный подход к борьбе с «Талибан», откровенно учился у него: «Мы отразили в полевом руководстве опыт британцев конца XIX в. Я большой поклонник Уинстона Черчилля, хотя того, что в его книге делают британцы, сегодня уже не сделаешь» (с. XX).
Однако есть основания утверждать, что удары американских дронов причинили пуштунским общинам не меньше бедствий и тягот, чем карательные меры британцев - выжигание селений за бунт против имперского правления. В небольшом, но красноречивом отступлении о своей поездке в Пакистан осенью 2012 г., на местность, где действовал Малакандский полевой корпус, К. Кофлин вспоминает: «Первой моей задачей было убедить пакистанскую Межведомственную разведку (Ш), которая способствовала созданию "Талибан", а по распространенному мнению, и по-прежнему контролирует его, позволить мне посетить этот район, и сразу по приезде мне надо было обращать внимание и на то, не планирует ли соперничающая спецслужба, ЦРУ, посылать сюда для ударов свои дроны» (с. XX).
После того, как капитан 1-го батальона пакистанской армии, полка «Азад Кашмир», проводил гостя на служебную квартиру Черчилля - комнату, где он написал несколько статей для «Дейли телеграф», при обходе форта, который во время восстания 1897 г. только строился, журналиста заинтриговало огромное наблюдательное устройство в центре главного комплекса. Капитан объяснил, что это система раннего оповещения для слежения за перемещениями летающих устройств на низких высотах, появляющихся из-за границы с Афганистаном. Годом ранее команда «морских ко-
тиков» летала из Афганистана в атаку на бункер Бин Ладена в Аб-боттабаде - военной академии в каких-нибудь 100 км восточнее. Кофлину показалось, что приоритетом для пакистанских сил являлось не противоборство с «Талибан», а недопущение того, чтобы американцы выполняли в дальнейшем на их территории какие-либо миссии по «уничтожению и захвату».
«Во многих отношениях, вызовы, с которыми сталкивается нынешнее поколение военнослужащих в этой негостеприимной горной области на афганской границе, поразительно напоминают те, с которыми имели дело в конце XIX в. британцы. Они сражаются с теми же полукочевниками-пуштунами, которые решительно охраняют свою независимость от иностранного вмешательства и которых вдохновляет на сопротивление оккупантам особо бескомпромиссная разновидность исламистской идеологии. Цена за продолжение кампании, затянувшейся дольше, чем кто-либо мог предположить, становится непосильной, а Кабул контролирует афганский правитель, не пользующийся ни доверием, ни уважением. И чем дальше продолжается конфликт, тем труднее западным политикам решить, нужно ли еще придерживаться избранного курса или же отказаться от него и предоставить афганцев их собственной судьбе. К столь же безрадостным заключениям относительно Малакандской кампании пришел и Черчилль. "С финансовой точки зрения это разорение. С нравственной - лукавство. С военной - вопрос открыт, а с политической - это провал", писал он. Взгляды Черчилля относительно ведения войны на афганской границе против "диких кланов с винтовкой наперевес" столь же верны сегодня, как и тогда, когда молодой кавалерист отправлялся драться на свою первую войну» (с. XXI).
Т.К. Кораев
