CC BY
15
ЮЖНАЯ, ЮГО-ВОСТОЧНАЯ И ВОСТОЧНАЯ АЗИЯ
СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
2015.03.012-016. КИТАЙ: СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА. (Сводный реферат).
2015.03.012. DAVIS D.S. Demographic challenges for rising China // Daedalus. - Cambridge, 2014. - Vol. 143, N 2. - P. 26-38.
2015.03.013. WHYTE M.K. Soaring income gaps: China in comparative perspective // Daedalus. - Cambridge, 2014. - Vol. 143, N 2. -P. 39-52.
2015.03.014. WELLER R.P. The politics of increasing religious diversity in China // Daedalus. - Cambridge, 2014. - Vol. 143, N 2. - P. 135156.
2015.03.015. KIRBY W.C. The Chinese century? The challenges of higher education // Daedalus. - Cambridge, 2014. - Vol. 143, N 2. -P. 145-156.
2015.03.016. FEWSMITH J., XIANG GAO. Local governance in China: incentives & tensions // Daedalus. - Cambridge, 2014. -Vol. 143, N 2. - P. 170-183.
Ключевые слова: КНР; демография; социальное неравенство; религия; высшее образование; местные власти.
Дебора Дэвис, профессор Йельского университета (США) (012), анализирует демографические проблемы КНР на современном этапе.
Частично успех Китая на мировой арене связан с его удельным демографическим весом. Однако изменения в демографии, связанные с урбанизацией, успехом политики «одна семья - один ребенок» в перспективе создадут для КНР целый спектр проблем. Экономические дивиденды сокращения населения уже исчерпаны,
по мнению Дэвис, и вскоре должны проявиться спровоцированные им негативные факторы.
С проблемой старения населения столкнулись многие страны, однако в КНР она стоит более остро, так как «Китай состарится раньше, чем разбогатеет» (012, с. 28): здесь нет развитой системы пенсий и медицинского страхования, как в других «стареющих» государствах. Ни одной стране мира до КНР не удавалось с таким успехом проводить политику ограничения рождаемости. В настоящий момент типичная китайская семья может быть представлена формулой «4 + 2 + 1», где первое число - старшее поколение, второе - среднее, а последнее - младшее. В 1980 г. жителей старше 65 лет было всего 6% (012, с. 27). К 2030 г. доля пожилых людей достигнет 20%, что превысит аналогичный показатель в США и России (012, с. 28-29).
На замедление роста населения повлияли и не зависящие от властей факторы: увеличение среднего брачного возраста, повышение образовательного уровня женщин и распространение контрацепции. С повышением экономической самостоятельности женщин возрос и процент разводов, за последнее десятилетие -почти вдвое (012, с. 30).
Одним из ключевых факторов стала урбанизация. В ходе реформ жителям деревень было разрешено уезжать на работу в город. В результате, если в 1980 г. в крупных и средних городах проживало менее 20% населения, в 2010 г. число горожан превысило 50%. В 1981 г. в Китае существовало только 18 городов с населением более 1 млн человек, а к 2008 г. их число увеличилось до 129 (012, с. 28). При этом в города переезжает преимущественно молодежь, люди старше 50 остаются в деревне, а общее число мигрантов вдвое превышает все население Японии и в пять раз - Южной Кореи. Однако система прописки, введенная в 1958 г., различает «постоянных» и «временных» жителей городов, и последние в лице мигрантов имеют ограниченный доступ к медицинскому обслуживанию, образованию и всей социальной сфере.
Подобно другим азиатским обществам, несмотря на значительное повышение образовательного уровня и экономической независимости женщин, а также либерализацию сексуальных отношений, дети в КНР рождаются, как правило, в зарегистрированном браке. При юридических ограничениях для внебрачных детей клю-
чевым фактором остается традиционный взгляд на семью и ее воспроизводство.
Большой проблемой является маскулинизация молодого поколения: КНР недостает миллионов девочек. Тенденция маскулинизации впервые наметилась между 1936 и 1940 гг., после чего диспропорция начала сокращаться. Однако с 1980-х годов вновь обозначилось увеличение числа новорожденных мальчиков по сравнению с девочками. Если в 1980 г. на 100 девочек рождалось 108 мальчиков (нормальным для популяции считается соотношение 103-106 мальчиков на 100 девочек), то начиная с 1990-х годов до настоящего времени на свет стало появляться около 120 мальчиков на 100 девочек. Пик диспропорции был пройден в 2008 г., когда соотношение составило 123,2 к 100.
Причина - практика прерывания беременности, которая должна была бы завершиться рождением девочки. Родители при этом могут руководствоваться различными мотивами - от культурно обусловленного желания иметь наследника, который продолжит семейную линию, до боязни серьезного ухудшения материального положения в старости у родителей единственной дочери, поэтому практика абортов распространена среди самых разных слоев населения. Хотя с начала 1980-х руководство страны неоднократно издавало законодательные акты, запрещающие аборты по половому признаку, существенного эффекта это не принесло.
При Мао на разводы налагались существенные ограничения, и их уровень был чрезвычайно низок. В 1980 г. был принят новый закон о браке, который разрешает парам расторгать узы в любой момент по взаимному согласию, в начале 2000-х произошла дальнейшая либерализация: была отменена необходимость письменного разрешения главы деревни или работодателя для заключения или расторжения брака. В результате, если в 1980 г. было менее 350 тыс. разводов, то в 2011 г. - 2,8 млн. При этом в крупных городах, вроде Шанхая, уровень разводов выше, чем на Тайване или в Гонконге, и приближается к показателю США (012, с. 31).
Одновременно выросло и число заключаемых браков, что выделяет КНР среди стран Восточной Азии, а также Европы и Северной Америки, где этот показатель в лучшем случае сохраняется на том же уровне, что и в предыдущие года. Так, в 2011 г. в брак вступили 26 млн человек (012, с. 32). Эти показатели нельзя объяс-
нить только большим числом китайцев брачного возраста, необходимо учитывать и другую уникальную для Китая тенденцию -большее число повторных браков, особенно для женщин, что также выделяет КНР.
В целом в Китае низка доля людей, никогда не вступавших в брак, во всех возрастных категориях. Однако группа, в которой этот показатель будет существенным, может вскоре появиться -это мужчины, родившиеся после 1980 г.
Руководство КНР принимает определенные меры для смягчения негативных последствий старения населения. Так, пленум КПК в ноябре 2013 г. вынес решение о смягчении политики «одна семья - один ребенок». Семьи, в которых хотя бы один из родителей не имеет братьев и сестер, смогут иметь второго ребенка. Но в целом, несмотря на осознание остроты демографических проблем, руководство страны сфокусировало свое внимание на других целях -поддержании роста ВВП и сохранении политического статус-кво. Поэтому, предполагает Дэвис, в ближайшие годы они не получат адекватного решения.
Майкл Уайт, доцент Гарвардского университета (США) (013), исследует причины усилившегося в последнее время материального неравенства в КНР.
В начале XXI в. коэффициент Джини в КНР превышал показатели и США и России. С одной стороны, в Китае проживают более 1 млн миллионеров и более 200 миллиардеров, многим из которых свойственно демонстрировать высокий уровень потребления. Хотя лидеры партии и государства избегают афишировать свой достаток, широко известно, что ближайшие родственники многих из них, таких как Си Цзиньпин, контролируют огромные корпорации. С другой стороны, отдельные слои населения и регионы страны имеют чрезвычайно низкий уровень жизни.
Такой разрыв в доходах возник в относительно недавнее время. В 1981 г. коэффициент Джини в КНР составлял 0,28, в ходе реформ он постепенно рос, за исключением периода 1995-2002 гг., после чего вновь резко пошел вверх и в 2007 г. составил 0,49. Дальнейшая динамика неясна. По заявлению главы статистического бюро КНР Ма Цзяньтана, с 2009 г. коэффициент стал снижаться и в 2012 г. составил 0,47. По альтернативным исследованиям на настоящий момент он составляет 0,61, что делает Китай лидером
по уровню имущественного неравенства (013, с. 41). Механизмы перераспределения средств от богатых к бедным не выработаны как в индивидуальном плане, так и в региональном, и работает противоположный сценарий перекачивания ресурсов из аграрной глубинки в урбанизированные районы.
Обычно это явление объясняют «издержками бурного экономического роста» и «трудностями постсоциалистической эпохи», однако в случае Китая эти объяснения, по мнению М.К. Уайта, являются недостаточными. Здесь действуют особые факторы.
После победы КПК властные структуры регионов были поставлены под контроль центра, и в последующие десятилетия его власть только укреплялась. Однако в экономике, напротив, происходили процессы дезинтеграции, и в 1978 г. уровень экономического обмена между регионами стал значительно ниже, чем в 1949 г. В 1978 г. коэффициент имущественного расслоения в Китае был одним из самых низких в мире, при этом многие блага перераспределялись бюрократическим путем, а не продавались на рынке. Крестьяне были фактически привязаны к земле без возможности изменения статуса и имущественного положения. Кроме того, помимо экономического неравенства в Китае можно выделить социальные: неравномерный доступ к образованию и медицинскому обслуживанию, осуществлению политических и гражданских прав.
После начала экономических реформ неоднократно принимались правительственные программы по устранению неравенства, которые получали разные названия. В 2000 г. Цзян Цзэминь выдвинул план развития западных районов страны. Вслед за ним Ху Цзиньтао провозгласил курс на создание «гармоничного общества», что включало создание «новой социалистической деревни» и «системы кооперативной медицинской страховки». В целом, как считает Уайт, они оказались недостаточно эффективными, поскольку уровень имущественного расслоения все еще продолжает возрастать.
Обычно высокие показатели коэффициента Джини в КНР объясняют тем, что в период индустриализации неизбежен разрыв в уровне жизни между деревней и городом из-за появления большой прослойки среднего класса в урбанизированных районах. В дальнейшем разница в уровне жизни между деревней и городом должна сокращаться. Однако опыт Японии, Тайваня и Южной Ко-
реи показывает, что в период индустриализации необязательно увеличивается разрыв между уровнем жизни различных слоев населения (013, с. 42).
Другое распространенное объяснение - неизбежность нарастания неравенства при переходе от социалистической плановой экономики, где частная собственность не играет существенной роли, к капиталистической. Однако, по мнению автора, социалистическая модель, несмотря на отсутствие частной собственности, не предполагает имущественного равенства. Распределение материальных благ бюрократическим путем также происходит неравномерно. Кроме того, большинство постсоциалистических стран Восточной Европы (за исключением России) не пережили такого возрастания коэффициента Джини.
Начиная с 1978 г. КНР вслед за Японией, Тайванем и Южной Кореей перешла к модели экспорториентированной экономики с развитым трудоинтенсивным сектором. Следствием может стать ослабление внутренних связей, которое в Китае должно сказаться больше, чем в других странах Восточной Азии, из-за гораздо больших размеров, большего разнообразия укладов и регионов и меньшей связи их между собой, поскольку в 1960-1970-х годах экономика Китая была распыленной, регионы и даже отдельные коммуны стремились быть самодостаточными, а обмен происходил только в рамках небольших административных единиц, а не между ними. Центральная власть не стремилась наладить механизм перераспределения между регионами. Именно это, по мнению Уайта, и объясняет в большей степени сохранившееся неравенство и высокий коэффициент Джини.
Профессор Бостонского университета США Р. Уэллер (014) анализирует политику властей КНР в отношении религиозных меньшинств.
В последние годы в Китае возродились самые разнообразные религиозные практики. Количественный рост участников заметен любому посетителю страны. Некоторые особо почитаемые храмы привлекают сотни тысяч посетителей во время главных ежегодных фестивалей. Все более заметными становятся мусульманские церемонии, поскольку представители диаспоры мигрируют из западных областей на восток. Собирает новых адептов христианство во всех регионах. Кроме того, переживают ренессанс даосские и буддист-
ские храмы, при этом, к примеру, ханьское население нередко обращается в нетрадиционные для него направления тибетского буддизма. В связи с этим перед властями встает вопрос: как управлять всем этим внезапно возникшим конфессиональным разнообразием?
На различных этапах истории КНР власть по-разному относилась к религии. В настоящее время официально признаны пять религиозных деноминаций: буддизм, даосизм, ислам, протестантизм и католицизм. Каждая из них имеет официально признанную организационную структуру, с помощью которой представители конфессий могут доводить свои заботы до государственных органов. В эту систему не попадают множество религиозных течений, на практике существующих в Китае: православие, иудаизм, бахаи-сты, конфуцианство и даже народные китайские культы, не связанные напрямую с даосизмом и буддизмом. Случается, что на религиозные обряды налагается запрет. В итоге целый ряд религиозных практик существует вне правового поля, несмотря на то, что об их существовании власти прекрасно осведомлены.
Изучение религии встречает определенные трудности. Официальные статистические данные по «непризнанным» и даже официально «признанным» религиям нельзя считать удовлетворительными. Кроме того, сами респонденты часто не относят себя к верующим, даже если практикуют определенные ритуалы. Так, в одном исследовании 75,2% респондентов ответили, что не верят в существование богов и прочих сверхъестественных сущностей, при этом 63,2% признали участие в ритуалах в храмах или на могилах предков. В последнее время появились независимые исследования: например, Восточно-китайский педагогический университет в 2007 г. провел анализ, по результатам которого оказалось, что 31% взрослого населения так или иначе считает себя верующими (014, с. 137).
В последнее время появилось множество китайцев, которые начинают исповедовать религии, нетипичные для основного хань-ского населения и к тому же осуждающие традиционный для Китая политеизм. Наиболее ярким примером здесь являются протестанты, часто активно осуждающие проведение массовых религиозных мероприятий другими конфессиями. Широкую огласку получили столкновения протестантов с нехристианским населением в 2010 г. в г. Цюйфу.
В марксистской идеологии отношение к религии в основном отрицательное. В случае с Китаем это особенно выражено, поскольку многочисленные в стране монастыри считались наследием «феодализма». Кроме того, партийные лидеры опасаются религии как альтернативной основы для консолидации населения.
Еще в 1950-е годы руководством КПК был учрежден Рабочий департамент Объединенного фронта для отношений с теми слоями населения, которые трудно было классифицировать в соответствии с господствующей идеологией, включая этнические меньшинства и религиозные общины. Во время «культурной революции» департамент не функционировал, однако с началом реформ и особенно после объявления построения «гармоничного общества» в Китае власти вновь обратили внимание на меньшинства.
И хотя официально отношение к религии такое же, как было в 1950-е годы, на практике власти признают возможность определенного религиозного разнообразия. Реакция на существование «неофициальных» общин следует обычно после того, как их представители нарушают нормы правопорядка и общественное спокойствие. Уэллер называет такой подход властей «лицемерным», однако благодаря ему может существовать и функционировать значительное число официально не зарегистрированных религиозных общин.
Профессор Гарвардского университета США Уильям Кёрби (015) анализирует проблемы, которые встанут в ближайшие годы перед китайскими университетами.
Высшее образование КНР в настоящий момент представляет наиболее динамично развивающуюся систему в мире как по количественным, так и по качественным показателям. В то же время у китайской высшей школы множество недостатков, несмотря на то, что в университетах собраны лучшие преподаватели и наиболее подготовленные учащиеся. Студенты вынуждены изучать много идеологических предметов (против их введения недавно протестовали студенты Гонконга). Китайскому образованию не доверяют и многие представители партийной элиты: их дети все чаще обучаются за рубежом, в США.
Некоторые университеты имеют вековую историю. Цинхуа в Пекине был основан в 1911 г. накануне Синьхайской революции, и его история отражает развитие высшего образования в Китае в це-
лом. Учебное заведение, расположившееся в императорском саду XVIII в. и получившее свое название в честь него, первоначально было подготовительной школой для китайских студентов, которые позднее должны были отправиться на учебу в США. Американская сторона при этом активно участвовала в организации академии Цинхуа, поскольку стремилась формировать умонастроения будущей элиты Китая.
В 1925 г. университет был передовым учебным заведением, которое специализировалось на гуманитарных науках, прежде всего, на изучении истории и культуры самого Китая, и там проходили обучение в том числе ведущие западные синологи. В 1935 г. в университете насчитывалось 10 отделений, треть выпускающих отделений всех китайских высших учебных заведений.
Другими крупнейшими университетами были Пекинский, Цзяотун, Национальный центральный университет и др. В 1937 г., когда основной кампус Цинхуа был оккупирован японскими войсками, сотрудники и студенты университета были эвакуированы, и он стал составной частью Национального Юго-Западного объединенного университета. В 1948 г. Мэй Ици, давний глава университета, покинул Пекин и в 1956 г. стал ректором обновленного университета Цинхуа на Тайване.
Что касается старого университета Цинхуа, то его гуманитарные факультеты были либо распущены, либо присоединены к другим учебным заведениям, а оставшаяся часть была переориентирована на подготовку инженеров и технических специалистов. С тех пор Цинхуа стал одним из главных центров, где готовили кадры партийной элиты. В годы «культурной революции» университет стал полем идеологической борьбы и фактически не функционировал, учебный процесс был полностью восстановлен лишь в 1978 г. К техническим факультетам были добавлены новые отделения, одним из главных стала Школа экономики и управления, кроме того, вновь появились гуманитарные факультеты, включая Центральную академию искусств и дизайна и Институт китайских исследований, а также в состав университета вошел Пекинский медицинский колледж. Выпускниками Цинхуа являются Ху Цзиньтао и Си Цзиньпин.
Кёрби сравнивает начало ХХ в. с современным положением: как и 100 лет назад, сейчас легко найти множество монографий и
журнальных публикаций, доказывающих, что предстоящее столетие станет «веком Китая». Однако подъем, по его мнению, вовсе не означает, что КНР непременно станет лидером, поскольку количественный рост не всегда влечет за собой качественный.
В 1978 г. в высшие учебные заведения Китая поступило 860 тыс. абитуриентов, к 1990 г. их число возросло до 2 млн. В настоящий момент в Китае 30 млн студентов, больше, чем в США и Индии вместе, только в 2010 г. было 6 млн выпускников. В 2000 г. в Китае было 1041 университетов и колледжей, десять лет спустя -2358.
За 1999-2009 гг. в сфере высшего образования было дополнительно нанято 900 тыс. преподавателей. В 2010 г. КПК утвердила директиву, согласно которой 20% трудящихся к 2020 г. должны получить высшее образование. В 1999 г. только 3% китайцев в возрасте от 18 до 22 лет поступали в университеты, в 2009 г. - уже 24%, по плану к 2020 г. этот показатель должен подняться до 40% (015, с. 148).
Наметилась определенная диверсификация: в 1992 г. был создан Международный университет Сианя - один из крупнейших частных университетов КНР, в котором обучаются 34 тыс. студентов. Его выпускники претендуют на более высокие вакансии в частном секторе, чем выпускники Пекинского университета или Цинхуа.
В отличие от динамики роста американских и европейских университетов в 1950-1970 гг. количественные сдвиги в высшем образовании КНР не привели к его массовой доступности. Напротив, в определенном смысле этот рост привел к росту элитарности в высшем образовании. Власти стали делать упор на элитарные вузы. Правительственными программами 1995 и 1998 гг. из общего числа высших учебных заведений выбирались такие, которые следовало довести до мирового уровня, в том числе, с привлечением иностранных специалистов.
Высшее образование в Китае по-прежнему дорого: курс обучения стоит от 16 до 27 тыс. долл. в государственных университетах и может быть значительно дороже в частных (014, с. 152). При этом парадоксальным образом более бедные студенты чаще поступают в частные учебные заведения, поскольку места в государст-
венных элитных вузах заняты детьми более привилегированной прослойки населения, обладающей достаточными связями.
Элитарность проявляется и в другом. Если в средних университетах до 50% студентов - выходцы из деревни, то в привилегированных Пекинском или Цинхуа, университетах Тяньцзиня и Шанхая их доля не доходит до 20% (015, с. 153). Помимо обычных вступительных испытаний, существует множество альтернативных способов для детей из элитных семей попасть в учебные заведения, такие как собеседования, достижения в спорте и пр.
Китайские университеты постепенно укрепляют свои позиции в международном рейтинге: в 2012-2013 гг. Пекинский университет и Цинхуа занимали соответственно 44-е и 48-е места (рейтинги большей частью основаны на количестве научных публикаций), обойдя все университеты ФРГ (014, с. 149-150).
В развитии высшего образования Китай ориентировался на зарубежные образцы. Это были германские и американские университеты до 1949 г., советская система после 1949 г. и вновь Запад, преимущественно США, с началом рыночных реформ. Однако, считает Кёрби, при современной ситуации в Китае невозможно по-настоящему использовать западный опыт и создать инновационную среду. Организация процесса обучения и «экзаменационный ад» поощряют зубрежку, а не творческий подход.
Существуют и другие проблемы. Если центральное руководство разрабатывает долгосрочные программы, то местные власти стремятся получить выгоду от выделения средств немедленно, что подрывает достижение амбициозных целей. Важнейшие решения в университетах принимаются меньшинством сотрудников, в целом же вся деятельность учебных заведений контролируется партийными комитетами.
Кёрби убежден, что настоящий прорыв в высшем образовании страны может быть достигнуть только при иностранном партнерстве. Такие проекты уже существуют: США приняли стратегию ежегодно отправлять 100 тыс. студентов в Китай и принимать у себя 300 тыс. китайских студентов (015, с. 155).
Профессор Бостонского университета (США) Дж. Фьюсмит и преподаватель Чжэцзянского университета (КНР) Сян Гао (015) исследуют особенности функционирования и попытки реформирования местного управления в КНР.
Считается, что Китай в значительной степени обязан своим успехом последних десятилетий местным властям. Основной элемент, связывающий разные уровни партийной бюрократии, - кадровая политика. Система построена по иерархическому принципу: назначения на нижестоящем уровне контролируются вышестоящим. Исключение составляют деревни, где введены начала самоуправления. При этом не существует очерченного круга обязанностей для конкретных должностей, чиновники должны оперировать лишь поставленными перед ними задачами. Ориентация на выполнение задач, поставленных начальством, а не на должностные обязанности сыграла позитивную роль: во время реформ партийные деятели смогли переключиться с политико-революционных установок на цели экономического развития. Отношения между начальниками и подчиненными, как правило, очень тесные и подвержены коррупции.
Кадровая политика связывает разные уровни властной системы, но она сама по себе является источником нестабильности, поскольку местные власти должны одновременно преследовать и собственные цели, и установки центра.
После «культурной революции» (1966-1976) экономика страны не была централизованной, и, хотя в эпоху реформ был взят курс на укрепление плановой системы, централизация была достигнута лишь частично, а налоговая независимость регионов в большой степени сохранялась. Однако с 1994 г. налоговая реформа вновь начала смещать центр тяжести в сторону Пекина. При этом интересы уездов и поселков не были учтены, и это обернулось напряженностью в отношениях между местными партийными кадрами и крестьянами, особенно там, где деревня обрела самодостаточность и материальный достаток.
Перемены в экономической политике, такие как увеличение отчислений налогов в центр, отмена сельскохозяйственного налога, побуждают местные власти увеличивать поборы и изымать землю у крестьян под различными предлогами и часто без компенсации. В конце 1990-х годов оказалось, что существуют не только те, кто выиграл в результате реформ, но и те, кто от них пострадал. В первую очередь это касалось сельского населения. Власти пришли к выводу, что для ослабления недовольства необходима компенсация
пострадавшим, что вылилось в концепцию создания «государства, ориентированного на оказание услуг» (015, с. 176).
Отмена сельскохозяйственного налога в 2006 г. стала частью программы создания «новой деревни», в нее также входило улучшение инфраструктуры. В 2011 г. расходы на деревню достигли 1 трлн юаней - в 10 раз больше, чем в 2004 г., из них около 105 млрд было потрачено на организацию доступа к безопасной питьевой воде (там же). Другие проекты включали создание системы образования, медицинского обслуживания и безопасности, не существовавших до этого в сельской местности.
Тем не менее, хотя в последнее время наметилась некоторая позитивная динамика, в целом местные власти по-прежнему склонны игнорировать вопросы медицинского обслуживания и социального обеспечения сельского населения. Частично социальные гарантии были распространены и на трудовых мигрантов в городах. Но авторы ставят под сомнение как успешность осуществления этих проектов, так и то, что они смогли улучшить отношение к местным властям, уровень доверия к которым, по опросам, остается невысоким.
Инициатива продвижения этих программ, напротив, способствует популярности центрального аппарата, а местные власти, таким образом, служат «козлом отпущения». Программы по созданию инфраструктуры на местах финансируются из центра напрямую, минуя местный бюджет, и у локальной партийной элиты нет стимула для поддержания этих проектов. А децентрализация налоговой системы поощряет изъятие дополнительных средств у населения.
В 1995 г. был запущен проект по созданию внутрипартийной демократии, он также обострил отношения между местными властями и крестьянами. Предполагалось, что, привлекая более широкие слои к формированию местной власти, удастся разбить местные клановые группировки и сократить коррупцию. На практике оказалось, что те лидеры, которые были избраны большинством, действительно назначались на должность, но часто передвигались на другие посты сразу после избрания. В большинстве районов выборы проходили не более двух раз.
Впоследствии в большинстве провинций, кроме Чжэцзян и Вэньлина, эта практика была прекращена, но и там она больше на-
поминает «консультативный авторитаризм» (016, с. 174). По мнению исследователей, иерархия оказалась важнее реформ, и в целом двойственное положение местных властей между продвижением центральных интересов и преследованием собственных сохраняется, что создает проблемы, которые предстоит решать в будущем.
А.А. Новикова
2015.03.017-022. ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ И ПРОЦВЕТАНИЕ КИТАЯ. (Сводный реферат).
Ecological civilization and beautiful China // Social sciences in China. -Beijing, 2013. - Vol. 34, N 4. - P. 139-192.
From the content:
2015.03.017. KE JINHUA. Introduction. - P. 139-142.
2015.03.018. WAN JUHREN. The philosophical «wisdom and action implications of beautiful China». - P. 143-153.
2015.03.019. PAN JIAHUA. Ensuring ecological security by adapting to carrying capacity. - P. 154-161.
2015.03.020. LU ZHONGMEI. Roadmap for the construction of an ecological rule of law in China. - P. 162-170.
2015.03.021. WANG XIAOYI. Building a fair and conservation-oriented society. - P. 171-179.
2015.03.022. ZHANG XUNHUA, WAN JAN. Essentials of the construction of an ecological civilization. - P. 180-192.
Ключевые слова: КНР; экология; цивилизация; модернизация.
Кэ Цзиньхуа (старший редактор в Китайском издательстве по общественным наукам) (017) отмечает включение XVIII съездом КПК (2012) в политическую программу концепции строительства в Китае «экологической цивилизации» (ЭЦ) и придание ей статуса одной из важнейших целей социалистической модернизации. Это свидетельство остроты и масштабности экологических проблем в стране и понимания руководством Китая необходимости серьезного изменения внутриполитического курса.
Ныне человечество стоит на распутье: промышленная цивилизация создала беспрецедентное материальное процветание, но одновременно чрезмерная эксплуатация природных ресурсов разрушила баланс между человеком и природой. Это проявляется в усилении парникового эффекта, кислотных дождей, загрязнении
