CC BY
28
2014.01.017. МИХАЙЛОВ В.Ф. ЛЕРМОНТОВ: ОДИН МЕЖ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ. - М.: Молодая гвардия. 2012. - 618 с. - (Жизнь замечательных людей: Сер. биогр.; Вып. 1388)1.
В.Ф. Михайлов - литературовед, поэт и писатель, автор свыше двадцати книг стихов и прозы. Размышляя о творческой судьбе М.Ю. Лермонтова (1814-1841), он стремится по-новому прочитать его поэзию, прежде всего ранние произведения 1828-1832 гг.
Юный поэт начал «марать стихи» в 14-15 лет: «... сначала стихотворные зарисовки, созерцания, высокопарные обращения к тому или иному кумиру или предмету. еще слабы, подражательны - горизонтальны, но и в них уже прорезывается вертикаль, устремленность в небо. Лермонтов пока скользит по поверхности прочитанного» (с. 71).
В. Ф. Михайлов отмечает, что на полях стихотворения «Письмо» (1929) - «пространного, исполненного романтической литературщины, Лермонтов сам впоследствии написал: "Это вздор", но в том же году были написаны "Мой демон" и - самое главное - "Молитва" ("Не обвиняй меня, Всесильный.")». Хотя это стихотворение в художественном отношении явно несовершенно, «по духу» оно - «чисто лермонтовское: раздираемая противоречиями душа. от того отнюдь не гибнущая - крепнущая в этой борьбе. Сознание собственной греховности и греховной природы искусства столь сильно в юном Лермонтове, что он доходит до богоотступничества, но одновременно в нем утверждается верность Богу, готовность - ради спасения - отречься от "песнопенья", но лишь по исполнении "творческого долга"» (с. 72).
В ранних юношеских стихах Лермонтов нащупывает свои темы: в «Жалобах турка» (1829) звучат, хотя наивно и прямолинейно, мотивы свободы и родины. В стихотворении «Мой демон» (1829) поэт вчерне набрасывает лик того неземного существа, которое на протяжении всей творческой жизни будет томить его, обретая новые краски бесконечно развивающегося образа.
В 1824 г. вышло стихотворение Пушкина «Мой демон», которое, безусловно, было известно юному Лермонтову и оказало
1 См. также: Михайлов В.Ф. Михаил Лермонтов: Роковое предчувствие. -М.: Эксмо, 2012. - 464 с. - (Сер.: Лучшие биографии).
влияние на него. Здесь намеком звучит мотив изгнанничества, который будет развит поэтом в первой редакции его поэмы «Демон». В этой редакции есть то гениальное начало поэмы, которое останется неизменным и в окончательном варианте, хотя впоследствии и обогатится новыми красками. С юношеского стихотворения «Война» (1829) в поэзии Лермонтова началась столь значительная в его творчестве тема, хотя в ранних произведениях в ней господствуют пылкий романтический дух, отсвет победных од прошлого ХУШ в.
Цикл «ночных» стихотворений Лермонтова («Ночь. I», «Ночь. II», «Ночь. III», 1830) относят обычно к прямому воздействию Байрона, однако, по мнению В.Ф. Михайлова, это вовсе не только «сколки» байроновских произведений «Тьма» и «Сон». В «Ночи. I» поэт отказывается от рифм и пишет белым стихом: «Кажется, в русской поэзии никто до Лермонтова не рисовал в своем воображении, с такой силой, искренностью и с такими жестокими по натурализму подробностями, картину собственной смерти и страха перед бесследным исчезновением в вечности» (с. 80). В «Ночи. II» эти страшные сны углублены: поэту открывается космос, в котором царствует Смерть. Стихотворение «Ночь. III» резко контрастирует с предыдущим: это песнь одиночества, в ней вновь появляются рифмы. Влияние Байрона здесь не чувствуется: ночные кошмары изжиты.
В конце 1830 г. Лермонтов пишет три стихотворения о смерти, в которых, как и в «ночных» стихах, «жестокого свидетель обвиненья» не находит добра. В.Ф. Михайлов приводит высказывание Д.С. Мережковского, отметившего, что Лермонтов первый в русской литературе поднял религиозный вопрос о зле.
Юноша Лермонтов одновременно развивается и совершенствуется в трех направлениях: как поэт-лирик, поэт-эпик и поэт-драматург. К художественной прозе он пока не притрагивается, но присутствие повествования в стихах и драмы в прозе ведет его к прозаическим опытам.
Автор книги подчеркивает, что «ранние поэмы Лермонтова занялись от огня лирики, однако лирическими их назвать нельзя. В них поэт отстранялся от самого себя, от личных переживаний... он выбирает объектом романтического героя в его противоборстве с миром; историческая достоверность отступает на второй план и
служит скорее фоном героической жизни. Вслед за "Черкесами" написаны поэмы "Кавказский пленник", "Корсар", "Преступник", "Две невольницы", "Джюлио", "Исповедь", "Последний сын вольности", - и все это, наряду со стихами, создано в 1828-1830 гг., т.е. еще до шестнадцатилетия» (с. 93).
Незадолго до поступления в университет Лермонтов пережил семейную драму, когда вспыхнула старая распря между двумя самыми близкими ему людьми - отцом и бабушкой. В 1930 г. он написал трагедию в прозе «Menschen und Leidenschaften» («Люди и страсти»). Главного героя трагедии Юрия Волина привели к самоубийству «обманы мира», сошедшиеся воедино: его не понимают родные - отец и бабушка; разочаровала любовь, предал единственный друг. Сам Лермонтов, в отличие от своего персонажа, остался жить. Два одноименных стихотворения «Смерть» (оба - 1830 г.) навеяны мыслями о человеческом ничтожестве, тщете жизни, об утрате веры, особенно мучившими его в юности, а когда душу стала терзать и семейная драма, видимо, стали приходить мысли о самоубийстве. Однако сильный характер справился с ними.
Пространное, исполненное глубоких мыслей и чувств стихотворение «1831-го июня 11 дня», по сути, философская поэма, написанная юношей, которому еще не было семнадцати лет. Лирический герой жертвует всем в своей жизни, все отдает смерти, чтобы обрести то, что обещал «неведомый пророк», избирая жертвенный путь - от земли к небу. Тогда же, в 15 лет, он набрасывает впервые свое Бородино - «Поле Бородина», несколько строк из которого перейдут в окончательный текст стихотворения, написанного семью годами позже. По мнению В.Ф. Михайлова, лучшие юношеские стихи - «Ангел» (1830), «Нищий» (1830), «Чаша жизни» (1831), «Парус» (1832) -достигают высоты его зрелых произведений.
В поэмах тех лет («Азраил», 1831; «Ангел смерти», 1831) Лермонтов продолжает в новых сюжетах и образах свою вечную тему о Демоне: к 1831 г. относится 3-я редакция этой главной темы его жизни. Недописанная поэма «Моряк» (1832) - один из набросков того душевного состояния, какое впоследствии Лермонтов с потрясающей яркостью выразит в поэме «Мцыри» (1840).
Ранняя лирика Лермонтова и его первые поэмы далеки от совершенства и, по общему мнению, уступают юношескому творчеству Пушкина. Автор книги признается, что сам он всегда был
склонен недооценивать стихи юного Лермонтова: «. пробегал эти стихи, редко останавливаясь на чем-то. спеша к любимым, не раз читанным, где все отточено, ясно и просто - и в то же время напоено тайной, чувством, глубиной и необъяснимой притягательностью. Ранее же все эти перепевы, байронически-пушкинская театральщина с ее жестами и фразами и прочей атрибутикой романтизма казались чересчур многословным монологом. Поразительно, как быстро Лермонтов освобождался от ходулей романтизма, спускаясь на землю; поразительно, какое верное чутье вело его от литературщины к себе настоящему» (с. 129).
Сам поэт относился к своим ранним произведениям как к тренировкам или репетициям и не предназначал их для печати, но именно это и позволяет увидеть в них основные принципы работы его поэтической мысли, ее внутреннюю механику и природу, не скрытые под совершенством формы. Зрелая поэзия Лермонтова выросла непосредственным образом из его юношеских упражнений, она развивает найденные им ранее идеи, темы, образы, подобно тому как поздние варианты «Демона» (с 5-й по 8-ю редакции) являются последовательным развитием ранних редакций.
В.Ф. Михайлов принимает точку зрения Л. Толстого, полагавшего, что Лермонтов, как и он сам, не были «литераторами» в традиционном смысле слова. Они могли выступать на литературном поприще как бы «с позиции силы», как «право имеющие». Лермонтов «брал как свое все то, что ярко горело в его памяти из прочитанного ранее, что отвечало его теме и его воображению» (с. 63). Считалось, что все, написанное им до середины 1830-х годов, было позднее преодолено, не имело отношения к его творчеству периода шедевров (1838-1841 гг.) и потому рассматривалось исключительно в связи с биографической ценностью. В.Ф. Михайлов не отрицает документального значения ранних произведений: «Здесь нет той невольной хитрости, тех невольных уловок мысли, которые всегда заметны в автобиографиях, написанных в позднюю пору жизни, нет желания отыскивать объяснения позднейших явлений, хитрить с самим собой, все подводить под одну теорию, -одним словом, нет умысла, хорошего или дурного, все равно. Здесь день идет за днем, перед нами растет человек и поэт, и вы, помимо всяких чужих свидетельств, которым не всегда можно верить, ви-
дите, что он любил, как он любил, что имело на него сильное влияние...» (с. 181).
Автор отмечает, что в 1833-1836 гг. в Лермонтове незаметно совершалось возмужание таланта, переход к новому творческому состоянию, совершенно отличному от поэтических грез юности. «Лермонтовские "пиесы" годов лирического молчания действительно далеки от "модной неистовой любви"» (с. 278). В 1834 г. не было написано ни одного лирического стихотворения; в 1835 г. появилось лишь одно, «да и то "политическое"»: «Опять народные витии.». Вместе с тем исследователь подчеркивает, что Лермонтов никогда не примыкал ни к одному политическому направлению, с холодным презрением относился к различным кружкам спорщиков, предпочитая независимость личных взглядов. «Все это отнюдь не значит, что поэт был равнодушен к тому, что происходит в общественной жизни страны и куда идет мировая история. Однако ему претило выпячивать ту любовь к родине, что горела в нем: по самой природе своего глубоко лирического таланта он не был склонен к политической публицистике» (с. 278). Между тем в поэме «Сашка» (1835-1836) среди шутливых, ироничных стихов есть строфы, свидетельствующие о том, как глубоко и вдумчиво вглядывался поэт в общественные события современности.
В советскую эпоху из Лермонтова (как из многих других) «лепили» борца с царем-тираном, записывали в последователи декабристов, вовсе не считаясь с его истинными убеждениями, в то время как он никогда «не изменял своей верности государю и отчизне» (с. 281).
К возрасту 21-го года Лермонтов был весьма опытным писателем, автором множества стихов и поэм, драматургических произведений, прозы, однако ничего из написанного печатать он не хотел. «Маскарад» был первым произведением, которое он сам в 1835 г. предложил для публикации и постановки на сцене, упорно добиваясь обнародования драмы. Он стал бывать в свете постоянно лишь по окончании юнкерской школы; гостиные высшей знати были для него недоступны. Но и там, куда он был зван, пришлось завоевывать свое место, разыгрывая свой «роман» с Екатериной Сушковой. «Так началась его война с высшим обществом, которое неудержимо влекло и одновременно вызывало отвращение» (с. 287). Арбенин - плоть от плоти большого света: «. он пресытился его поро-
ками и отвратился от них, желая спастись в любви к непорочной девушке. он сбросил свою опостылевшую маску - и видит кругом личины» (с. 287). Приземлив своего демонического героя и сделав его своим современником, человеком исключительно сильного духа и ума, растрачиваемых понапрасну, Лермонтов вплотную приблизился - сквозь целый ряд подобных характеров в ранних поэмах и пьесах - к характеру героя нашего времени, Печорину» (с. 293-294).
«Отраженье в поднебесье лермонтовского духа» - Демон. В.Ф. Михайлов отмечает, что «этот образ рос, проявлялся и воплощался в слове вместе с самим поэтом и, наверное, потому попросту не мог быть законченным, как не завершается же вместе с земной человеческая душа. Это осмысление земного существования и всего мироустройства с высоты вечного полета души. Небу зачем-то не хватает земли: Демон, увидев впервые Тамару, вдруг возненавидел свою свободу, как позор, и свою власть и позавидовал невольно неполным радостям людей» (с. 406).
Ранние редакции «Демона» заметно связаны с юношескими стихами Лермонтова, особенно с теми, что посвящены Варваре Лопухиной и где сам поэт, или его лирическое «я» выступает в образе лирического Демона. Он ищет в небе свое отраженье и находит его в Демоне. Этот фантастический герой нужен поэту для того, чтобы выразить безмерность ощущения себя в жизни: тоску, неприкаянность, бесприютность, одиночество и отчужденность от общества, доводящего его до ожесточения. Как юноша Лермонтов искал спасения от светского общества в чистой девушке Вареньке, так и его Демон пытается обрести спасение в непорочной монахине.
Опираясь на работы философов и писателей Серебряного века (Вл. Соловьёв, В. Розанов, Дм. Мережковский, Г. Мейер, П. Би-цилли), В.Ф. Михайлов связывает проблему «байронизма» Лермонтова с общим подходом русского поэта к литературе в целом. Помимо реминисценций из Байрона исследователи выявили в его текстах многие десятки, а то и сотни строк, позаимствованных у Пушкина, И.И. Козлова, К.Н. Батюшкова, Дж. Мильтона, Э. Парни, И.И. Дмитриева, В.И. Жуковского, Ф. Шиллера, И.-В. Гёте, Г. Гейне и других прочитанных им поэтов. Подобная страсть к цитированию, в том числе и к самоцитированию, - одна из центральных проблем современного лермонтоведения. Она, безусловно, связана со спецификой работы его художественной мысли, с осознанием
собственного места в литературном процессе и с теми функциями, которыми он наделял литературу.
В наши дни такой подход не может не удивлять, особенно на фоне современных требований оригинальности, неповторимости и персональной аутентичности как высшей формы самовыражения авторского «я». За практику, подобную лермонтовской, кого-нибудь не столь крупного по масштабу могли бы обвинить и в плагиате. Эту мысль опровергал В. Кюхельбекер в своем дневнике за 1844 г.: «Простой и даже самый лучший подражатель великого или хоть даровитого одного поэта, разумеется, лучше бы сделал, если бы никогда не брал в руки пера. Но Лермонтов не таков. в нем найдутся отголоски и Шекспиру, и Шиллеру, и Байрону, и Пушкину, и Кюхельбекеру, и даже Пфейфелю, Глейму и Илличевскому. Но и в самих подражаниях у него есть что-то свое, хотя бы только то, что он самые разнородные стихи умеет спаять в стройное целое, а это не безделица» (с. 207-208).
Акцентируя внимание на отношении Лермонтова к его великому предтече и современнику, В.Ф. Михайлов цитирует В.Г. Белинского о том, что поэт «благоговел перед Пушкиным». Россия познакомилась с Лермонтовым после его стихотворения «Смерть поэта» (1837), написанного в связи с гибелью Пушкина. Это привело к сближению двух имен в общественном сознании настолько, что многие современники (В.Г. Белинский, П.А. Вяземский, А.И. Герцен, Н.Г. Чернышевский и др.) пытались убедить читателей и критиков, что поэзия Лермонтова не отличается от творчества Пушкина. Должно было пройти достаточно времени, прежде чем Г. Адамович с удивлением заметил, что все современники Пушкина входят в его «плеяду», а вот Лермонтова «туда никак не втолкнешь»: «Он врывается в пушкинскую эпоху как варвар и как наследник, как разрушитель и как продолжатель, - ему в ней тесно. Казалось, никто не был в силах отнять у Пушкина добрую половину его литературных подданных, Лермонтов это сделал сразу, неизвестно как, с титанической силой, и, продолжай Пушкин жить, он ничего бы не мог изменить» (с. 328).
Эти наблюдения привели литературоведов к необходимости признать, что Пушкин - «Солнце нашей словесности» - явился ее вершиной, подлинной и несомненной, но такой, которая вобрала в себя и полностью завершила все то, что предшествовало ей. Лер-
монтов, по этой логике, - вершина новая, начинающая следующий этап развития всей русской литературы. «Отсюда пошла и русская лирика - не от Пушкина, с его духовной трезвостью и художественным самообладанием, а именно от Лермонтова, с его исканием полноты жизни, творческой свободы прежде всего. Персонали-стическая установка духа, с ее максимализмом, безграничной жаждой свободы, с потребностью творчески проявить себя, - все это действительно впервые зазвучало у Лермонтова. Это и есть самое яркое, но и самое драгоценное у него, - дело здесь не в ницшеанстве и не в богоборчестве, а именно в самоутверждении личности, в ее законной потребности самопроявления» (с. 443).
Т.М. Миллионщикова
2014.01.018. ЛАНЦОВ А. «БУДУТ ВСЕ КАК ДЕТИ БОЖИИ...»: ТРАДИЦИИ ЖИТИЙНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В РОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ». - СПб.: Ал-тейя, 2012. - 64 с.
В монографии литературоведа и писателя Алексея Ланцова (Объединение русскоязычных писателей Финляндии, Хельсинки) выявляются житийные источники последнего романа Достоевского. В центре внимания исследователя жанровые особенности «Братьев Карамазовых», образы русских святых Феодосия Печер-ского и Алексия человека Божия, как возможных прототипов оп-тинских старцев; особенности осмысления Достоевским этических постулатов житийного жанра, своеобразие христианского подхода писателя к проблеме страдания.
А. Ланцов выдвигает гипотезу, согласно которой Достоевский был близок к созданию принципиально нового литературного жанра. Особое влияние на формирование жанровой структуры и смысловой доминанты романа «Братья Карамазовы» оказала поэтика патерика. «Братья Карамазовы», подобно патерику, - роман о любви к Богу и к ближнему, как образу Божьему, и о том, что происходит при оскудении этого чувства. Достоевский ставит человека перед лицом другого человека и перед ликом Божьим. Основная коллизия «итогового» произведения Достоевского, по выражению
