CC BY
13
успешной реализации в будущем креолизированном трансмодерном мире.
Ю.Н. Гирин (ИМЛИ), автор статьи «Топосы границы и рубежа в латиноамериканской культуре», полагает, что последняя основана на параметрах со схожими, но подчас противоположными значениями по отношению к статусным культурам. Поэтому ее инаковость чрезвычайно актуальна для интерпретации современного мира.
С. Д. Серебряный (РГГУ) в статье «Индия как вечное погра-ничье», показывает, что Индия как характерный топос Южной Азии, - благодарное поле для исследований в терминах «цивилиза-ционно-культурного пограничья».
Представлены также статьи Ю.В. Матвеевой (Уральский федеральный ун-т) «Динамика национальной самоидентификации как источник литературного сюжета»; Е.Б. Рашковского (ВГБИЛ) «Санкт-Петербургский период в российской истории: Цивилизаци-онная динамика»; О.Д. Шемякиной (МГУ) «О пределах визуализации пространства в российском социокультурном пограничье», М.Л. Карасевой (ИМЛИ) «Балканское пограничье (сквозь призму творчества И. Андрича с Г. Челебича)», А.А. Мацеевича (ИМЛИ) «Культурно-литературное пограничье в странах Скандинавии»; А.Н. Мосейко (Институт Африки РАН) «Малагасийская цивилизация: Парадоксы пограничья».
Т.Н. Красавченко
2013.02.002. МАКИНТОШ-ВАРЖАБЕДЬЯН Ф. ОПИСАНИЕ ИСТОРИИ И ЛЕГИТИМНОСТЬ ТЕКСТОВОГО АНАЛИЗА: ГОВОРИТЬ ЛИ О ЛИНГВИСТИЧЕСКОМ ИЛИ О КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОМ ПОВОРОТЕ В ОБЩЕМ И СРАВНИТЕЛЬНОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ?
MCINTOSH-VARJABÉDIAN F. L'écriture de l'histoire et la légitimité des études textuelles: Peut-on encore parler de linguistic ou de cultural turn en littérature générale et comparée? // Vox poetica [Electronic resource]. - P., 2011. - 30.01. - Mode of access: http://www.vox-poetica.org/sflgc/biblio/macintosh.html
Автор статьи Фиона Макинтош-Варжабедьян - профессор Лилльского университета, член французского Общества общего и сравнительного литературоведения. Она отмечает, что во Франции
лингвистический поворот в исторических исследованиях, т.е. интерпретация исторических документов, научных трудов по истории как разновидности художественного текста (Х. Уайт, Р. Рорти, Ф. Анкерсмит), встретил серьезную критику. Академические традиции исторической науки во Франции сопротивляются постмодернистскому скепсису больше, чем в англосаксонском научном мире. Однако это не означает, что сторонников подобной концепции нет вовсе. Так, согласно П. Видалю-Наке, историческое письмо строится по литературным моделям, подчиняется правилам риторики, отчего Мишле оказывается романистом, Ранке - комедиографом, Токвиль - трагиком, Буркхардт - сатириком и т.п.
В то же время для большинства французских ученых (Р. Шартье, П. Рикёр) основанием отвергнуть такой подход становится постмодернистский тезис о принципиальной неразличимости исторической правды и фальсификации истории, они сохраняют представление о том, что исторический дискурс нуждается в объективной реальности, которая может быть представлена как объект, противостоящий языковым конструкциям, не зависящий ни от языка, ни от субъекта, ведущего повествование.
Автор статьи стремится доказать, что существование особой интенции исторического повествования не является решающим критерием разделения истории и художественного вымысла, необходимо уточнить определения вымысла, литературы и поэтики, для чего предлагает проделать сравнительный анализ фикциональных и нефикциональных текстов.
В современную эпоху история является научной дисциплиной. Р. Рорти, однако, утверждает, что в отличие от несимволических научных практик язык, которым описывается история, символичен и тем самым создает препятствие для создания универсальных концептов. Историк может подвергнуть проверке факты, но не объясняющую их схему, а значит, не может выбрать из разных экс-пликативных концепций единственно верную. Подобную позицию Ф. Макинтош-Варжабедьян называет прагматическим конструктивизмом. При этом для Рорти, Уайта и Анкерсмита вопрошание языка истории - это частный случай более широкого онтологического вопроса: возможна ли в написанном тексте адекватная передача прошлого? Как измерить эту адекватность, при том что прошлое невозможно в научном смысле верифицировать? Для критики
онтологического обоснования таких доктрин нужны особые аргументы, чтобы создать препятствия абсолютному релятивизму. Предлагаемый Х. Уайтом консенсус на уровне фактов (они могут быть верифицированы) недостаточен, поскольку смысл не определяется знанием фактов, или же только частично определяется им. Так, идея исторического прогресса, получившая распространение в XIX в., была в тот период экспликативной схемой исторического письма.
Автор статьи не берется выявить все случаи идеологической конвергенции в текстах, но ставит задачу показать, как прочтение прошлого под углом ценностей будущего определило функции повествования. Историческая «наука», основанная на исследованиях эрудитов, в XIX в. противостояла традиционной концепции литературной истории как жанра беллетристики. На перекрестке утилитаристской либеральной мысли стоит О. Конт, для него интерпретация прошлого - инструмент для оценки настоящего и определения будущего развития. В такой концепции проявилось убеждение в детерминированности истории. Согласно взглядам О. Конта, все фазы истории полезны, они отвечали потребностям своей эпохи, но, поскольку они больше не соответствуют поискам людей, их действиям - должны быть изменены и модусы исторической репрезентации. О. Конт переводит в исторические термины анализ психологии, он утверждает историческую необходимость определенных систем мысли и затем их неизбежное устаревание, их полезность на определенный период времени.
В. Кузен, со своей стороны, охарактеризован автором статьи как ученый, стремившийся соединить в своих исторических работах шотландский эмпиризм и немецкий идеализм, его эклектизм противостоял как абсолютному релятивизму, так и догматическому фанатизму. В. Кузен считал, что историческая правда устанавливается через долгий промежуток времени: пусть исторические тексты неполны, неточны и т.п., но их чтение и осмысление способствует последующему развитию. Таким образом, история - тот род познания, который близок научному приему индукции. Д.С. Милль более пессимистичен в своей концепции истории, чем Конт или Кузен, и тем самым он редуцирует функцию исторического дискурса и его основательность. У него история учит прежде всего релятивизму, она фиксирует изменения, но оценки фактов прошлого, ко-
торые делают историки, весьма относительны. Хотя Милль не отказывается от идеи прогресса, но исторический дискурс играет у него прежде всего побудительную роль, стимулирует историческое воображение и появление художественных произведений. Тем самым Милль приближается к радикальной концепции истории как вымысла.
Новые взаимоотношения истории и литературы вырастают из переоценки интенциональности исторического письма. Историческим текст является тогда, когда намерения автора состоят в том, чтобы проверить факты прошлого, собрать оставшиеся исторические следы; текст оказывается вымышленным, художественным -тогда, когда происходит выбор наилучшей из гипотез, объясняющих эти факты и следы. Во втором случае не должны предъявляться требования правдивости, даже если, например, исторический роман опирается на документы. В историческом тексте выдумка, неверно приведенные факты - это порок, в художественном тексте вымысел, изобретательность - достоинство. Однако различие стирается, если вымышленный текст использует невымышленные элементы, и в этом смысле жанр исторического романа - особый случай, он оказывается в самом центре дебатов о вымысле и правде истории.
Ф. Макинтош-Варжабедьян задается вопросом, можно ли определить историчность текста посредством его не-литературности. В современной теории считается, что литературный дискурс требует к себе эстетического отношения, а значит, относительной незаинтересованности по отношению к реальности. Историческое письмо, как любые другие нефикциональные тексты, запрещают подобную незаинтересованность по отношению к степени правдивости содержащихся в них утверждений. Но парадоксальным образом кардинальное значение, которое придается авторской интенции для разграничения художественного / нехудожественного текстов, развивается одновременно с концепцией «смерти автора». Мечта историка состоит в желании стереть в собственном тексте все следы индивидуальной точки зрения. Однако это означает запрет на оценку событий и лиц истории, а такую операцию сложно сделать, стремясь в то же самое время сохранить определенные ценности. Это усложняет и проблему передачи в тексте чужих слов и речей, ведь они естественным образом строятся по законам риторики.
К тому же люди прошлого (как и современники), участники истории имеют свои представления, высказывают свои гипотезы, находятся в плену мифов и легенд. Существуют и легендарные фигуры истории, мифические типы, которые также становятся объектом исторического описания (например ведьма у Мишле). Необходим учет культурного контекста истории, а не только собственно исторических текстов.
По мнению исследовательницы, идея истории как вымысла должна пониматься не в том смысле, что история есть чистая выдумка, но в том, что исторический объект конструируется тем, кто этот объект описывает. Такое понимание позволяет увидеть сходство между историческим письмом и научным экспериментом, ведь всякий опыт в науке ставится ученым, для него выбираются предмет и средства, методика исследования. Тезисы Рорти и Уайта возможно трактовать как форму защиты демократического плюрализма: современный человек не связан единственным прочтением прошлого, его мысль свободна. Идеологическое разветвление прагматизма и лингвистического поворота оказывается способом понять суть исторических проблем, возникших в XVIII-XIX вв., а разграничение литературы и истории не препятствует анализу риторического или художественного компонента в историческом тексте, его культурного контекста. При таком подходе вопрос о поэтике исторического письма, заключает Ф. Макинтош-Варжабедьян, сохраняет свой смысл, в нем черпает свою легитимность компаративное изучение текстов.
Н.Т. Пахсарьян
2013.02.003. ПОСТКЛАССИЧЕСКАЯ НАРРАТОЛОГИЯ: МЕТОДЫ И ИССЛЕДОВАНИЯ.
Postclassical narratology: Approaches and analyses / Ed. by Fludernik M., Alber J. - Columbus: Ohio state univ. press, 2010. - 323 p.
Термин «постклассическая нарратология» принадлежит американскому ученому Д. Герману и обозначает отличия нарративных исследований конца XX - начала XXI в. от нарратологии «классической», представленной трудами французских структуралистов, немецких ученых Э. Ламмерта и Ф.К. Штанцеля, американских исследователей У. Бута, С. Риммон-Кеннан, С. Чэтмена, Дж.Принса и др. Вступление дисциплины в новую фазу развития
