CC BY
10
00 2012.03.005 82 -
ПРЕДСТАВЛЯЕМ СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ
2012.03.005. ПЕТРУХИНА М.А., ЕВСЕЕВА Я.В. EUROPEAN JOURNAL OF SOCIAL THEORY: РЕФЕРАТИВНЫЙ ОБЗОР НОМЕРОВ ЖУРНАЛА ЗА 2011 г.
European journal of social theory. - L.: SAGE, 2011. - Vol. 14, N 1-4.
Европейский журнал социальной теории - European journal of social theory (EJST) - ежеквартальный социологический журнал издательства Sage Publications. Идея создания журнала принадлежит профессору социологии Университета Суссекса Джерарду Де-лэнти (Gerard Delanty). Согласно его замыслу новое издание должно совмещать теорию и практику современной социологии, поэтому теоретики социальных наук в рамках EJST исследуют важнейшие социальные трансформации в европейских обществах и стараются дать ответ на самые актуальные вопросы, возникающие в ходе этих трансформаций. Главная задача журнала - сделать теорию социологии значимой для практических исследований обществ XXI в., а также таких социальных феноменов, как национальное государство, демократия, гражданство, социальная идентичность, социальные расколы, насилие. Безусловно, в сферу интересов журнала попадает и одна из наиболее актуальных для современной социальной науки тем - модернизация. Исследование неоднозначных и комплексных по своей структуре явлений предполагает разнообразие аналитических подходов, поэтому EJST не ограничивает авторов строгими концептуальными рамками и предлагает вниманию читателей широкий спектр концепций современной социальной и политической науки. Статьи European journal of social theory содержат исследования в духе подходов, разработанных Бурдье, Хабермасом, Луманом, Гидденсом, анализ социальных явлений в рамках критической школы и социологии знания, неофункционализма, постмодернизма, критического реализма, теории
рационального выбора, конструктивизма, неомарксизма, коммуни-таризма, герменевтики. Вниманию читателей предлагается реферативный обзор номеров журнала за 2011 г.
Первый выпуск 2011 г. (февраль) приурочен к семидесятилетию Йохана Арнасона и полностью посвящен анализу его цивили-зационной концепции. Во введении, написанном Сюзи Адамс (Университет Флиндерс, г. Аделаида, Австралия) с коллегами [1], представлена биография Арнасона и кратко изложены его взгляды на характер развития современной европейской цивилизации. В представлении Арнасона человеческая деятельность крайне разнообразна и совершенно непредсказуема, поэтому при исследовании цивилизаций нельзя руководствоваться единым описательным стандартом или обобщенной теорией. Ведущую роль в социологическом анализе должно, по его мнению, занимать подробное и детальное изучение социального контекста современных обществ, учитывающее их особенности и не стремящееся установить степень их соответствия тем или иным культурным образцам. Ключевым для концепции Арнасона является представление о культурном разнообразии обществ, поэтому большинство его работ представляют собой герменевтическую и феноменологическую критику нормативных теорий эволюционного и одновекторного развития общества. Многообразие культурных образцов у Арнасона не предполагает их бесконечность: напротив, важную роль в его представлениях играет идея пересекающихся множеств. Несмотря на свои различия цивилизации находятся в постоянном взаимодействии, и это позволяет не только изучать их по отдельности, но и проводить сравнительный анализ обществ разных типов.
Арнасон рассматривает современные общества как структурированную арену непрекращающихся конфликтов. Полностью принимая коммуникативистскую идею постоянно меняющегося контекста и множественности интерпретаций, Арнасон полагает, что эта множественность рождает не коммуникацию, а постоянный конфликт различных представлений. Для определения характера и сущности этого конфликта Арнасон использует герменевтический анализ текста, предполагающий выявление латентных смыслов и особенностей контекста.
В первой статье номера Вольфганг Кнёбль (Гёттингенский университет, ФРГ) [2] говорит о принципиальном значении слу-
чайностей в концепции Арнасона и утверждает, что введение фактора непредсказуемости в анализ социальных процессов позволяет исследовать их не как теоретически рациональные процессы, а как непосредственную человеческую деятельность, т.е. отойти от обобщенных конструктов и изучать реально существующий контекст. Подчеркивая важность цивилизационного анализа, который учитывает влияние религиозных и культурных факторов на развитие общества и таким образом позволяет избежать экономического редуцирования общественных процессов, Кнёбль утверждает, что главной заслугой Арнасона является введение понятия случайности в социологический анализ. Человеческая деятельность носит творческий характер и потому не может быть полностью предсказана заранее. В этой логике обобщающие теории, которые задают некий стандарт деятельности (и в первую очередь - концепция «колеи зависимости»), становятся изначально ошибочными, так как они не могут предсказать результат творческой деятельности человека. Таким образом, разработанная Арнасоном концепция непредсказуемого действия принципиально важна для современной социологической теории, поскольку позволяет исследовать реально существующий контекст как на макро-, так и на микроуровне, учитывая влияние случайных факторов.
Вильфрид Шпон (Гёттингенский университет, ФРГ, | 16.01.2012) [3] критически оценивает цивилизационную концепцию Арнасона с точки зрения ее применимости к современным незападным обществам. Арнасон, пытаясь совместить исследования макро- и микроуровня, одновременно использует цивилизацион-ный и сравнительный исторический анализ. Изучая конкретные общества, автор обращал пристальное внимание на советский тип общества в бывшем СССР, а также на японскую модель модернизации, рассматривая ее в более широком контексте азиатской цивилизации. Шпон замечает, что в этих случаях акцент Арнасона на случайных и непредсказуемых факторах слишком силен и практически совсем не учитывает преемственность, присущую развитию общества. Шпон отмечает, что при изучении цивилизации необходимо учитывать не только сиюминутный контекст, но и более широкий исторический фон - цивилизационные исследования должны быть в большей степени ориентированы на выявление исторических путей развития общества, а не сводиться к перечислению не-
предсказуемых и случайных факторов. Аргументируя свою точку зрения, Шпон приводит примеры, которые подтверждают, что Ар-насон, автор теории непредсказуемого действия, будучи противником обобщающих моделей, не избежал в своих работах изучения цивилизационного ядра исследуемых обществ.
Статья Джереми Смита (Университет г. Балларат, Австралия) [4] посвящена анализу модернизации в Японии в работах Арнасо-на. Арнасон выделил две фазы развития современного общества в Японии: формирование государства и становление капитализма. Смит предположил, что выделения двух стадий недостаточно для объяснения стремительного сближения Японии с Западом. Также не выглядит обоснованной попытка выстраивания на основе этих двух фаз принципиально новой модели отношений, несвойственной другим азиатским странам. По мнению Смита, причиной, стимулировавшей стремительное развитие Японии, является реставрация Мэйдзи: именно это событие вернуло целостность Японии и позволило начать процесс формирования национального государства. Без реставрации императорской династии, пишет Смит, дальнейшее развитие Японии противоречило бы западным образцам и поставило бы Японию в жесткую оппозицию к Западу. На этом основании Смит утверждает, что более целесообразно выделять не две, а три стадии модернизации, и отмечает, что в своем детальном и исключительно содержательном анализе Арнасон уделил реставрации Мэйдзи недостаточно внимания.
Армандо Сальваторе (Университет Гумбольдта, Берлин, ФРГ) [5] отмечает как главное достоинство цивилизационной концепции Арнасона ее большую универсальность по сравнению с классическими теориями Элиаса и Хабермаса. Доказывая свою точку зрения, Сальваторе применяет концептуальные схемы авторов к исследованию исламской цивилизации. Концепции цивилизационного процесса Элиаса и публичной сферы Хабермаса, как утверждает Сальваторе, подходят исключительно для обществ западного типа и не позволяют описать и проанализировать социальные процессы исламских государств. В то же время модель анализа, разработанная Арнасоном, позволяет учитывать культурное своеобразие и не пытается вписать развитие исламских обществ в логику существования западной цивилизации. Принимая во внимание существующие культурные и традиционные особенности ислам-
ских обществ, Сальваторе пришел к любопытному выводу: невозможно выделить единый центр развития исламских обществ. Если в отношении западных обществ можно говорить о преобладании тех или иных сил в процессе модернизации, иными словами о наличии модернизационного центра, то в исламских обществах такой центр отсутствует. Постоянное взаимодействие и противодействие различных общественных сил позволило Сальваторе назвать исламские общества «эксцентрическими», т.е. не имеющими единого центра.
Статья Сьюзи Адамс [6] посвящена философским аспектам работ Арнасона. Ключевым вопросом для автора стало представление о мире, выраженное в работах Арнасона и Корнелиуса Касто-риадиса. Для герменевтического подхода Арнасона принципиальным было понимание мира как транссубъективного контекста, находящегося в тесной зависимости от интерпретаций, в то время как Касториадис отстаивал идею совершенной необусловленности всего происходящего. Адамс пытается найти связь между культурологическим подходом Арнасона и онтологическим подходом Касториадиса, используя представления последнего о религии и центральное для философии Платона понятие хоры.
Петер Вагнер (Барселонский университет, Испания) [7] в своей статье отмечает, что разработанная Арнасоном модель циви-лизационного анализа может стать недостающим звеном в социологических исследованиях. Вагнер замечает, что в 1970-1980-е годы макросоциологические концепции подвергались жесткой критике, поэтому на сегодняшний момент можно говорить о существовании социологии личности и глобальных социологических теорий, тогда как промежуточный теоретический уровень, который бы позволил совместить глобальные теории и микроконцепции, отсутствует. По мнению Вагнера, роль этого промежуточного уровня могут взять на себя цивилизационные исследования. Поскольку в них исторический контекст играет важную роль, принципиальной проверкой метода может стать его применение к исследованию обществ, которые не могут похвастаться непрерывной тысячелетней историей, поэтому для подтверждения своей гипотезы Вагнер использует цивилизационный подход к анализу относительно молодых обществ: США, Бразилии, Австралии, ЮАР. В результате Вагнер приходит к выводу о том, что цивилизационный подход
применим к обществам любого «возраста» и вполне может стать мезоуровнем социологического анализа.
Заканчивается февральский номер журнала статьей и интервью самого Йохана Арнасона. В статье [8] Арнасон дает ответ всем авторам журнала на комментарии и критику его подхода. В интервью, проведенном Полом Блоккером (Университет г. Тренто, Италия) и главным редактором EJST Джерардом Делэнти [9], Арнасон высказывает свою точку зрения на социальные трансформации в Европе и мире.
Майский номер журнала открывается статьей Брайана Тёр-нера и Берны Арслан (Городской университет Нью-Йорка, США) [10], в которой анализируются проблемы «правового плюрализма», т.е. существования в современных обществах различных, с трудом уживающихся друг с другом и даже противоречащих друг другу подходов к пониманию права. Мультикультурализм, в значительной степени свойственный большинству развитых западных обществ, означает в числе прочего необходимость сосуществования правовых норм, имеющих различные источники. В первую очередь речь идет о распространении в западных обществах судов, использующих законы Шариата, - факте, который вызывает беспокойство и недовольство населения. Статья посвящена исследованию увеличения числа судов Шариата в Великобритании и разбору парадоксальной ситуации в Турции: в государстве, в котором мусульмане составляют большинство населения, суды Шариата фактически запрещены. Авторы приходят к интересному выводу о том, что суды Шариата сами по себе не представляют серьезной угрозы секу-лярности правовой сферы: они доступны изменениям и контролю, и их решения могут быть названы произволом судей не в большей мере, чем решения, выносимые на основании англосаксонского прецедентного права. Существование судов Шариата в западных обществах полностью соответствует идее толерантности, согласно которой люди могут обратиться в тот суд, который отвечает их представлениям о справедливости. Значительно большую опасность для отношений Запада и Востока, по мнению Тернера и Арслан, представляет нарастающий раскол между христианством и исламом, который и является истинной причиной недовольства судами Шариата.
Колин Тайлер (Университет г. Халла, Великобритания) [11] в своей статье разрабатывает модель перформативного (т.е. предполагающего активное социальное действие непосредственно после осознания потребности) взаимодействия в капиталистических обществах. В качестве основы своей модели Тайлер использует концепцию «третьего лица власти», разработанную Стивеном Льюк-сом. Теория последнего предполагает, что одним из проявлений власти в современных обществах является формирование устойчивых предпочтений населения с помощью скрытого косвенного влияния и принуждения. Добавляя в концепцию Льюкса представления о личности и индивидуальности, Тайлер приходит к выводу о том, что отчуждение от власти, использующей такие методы, совершенно естественно и свойственно всем обществам, а не только капиталистическим. Поскольку каждый человек обладает потребностями и предпочтениями, любое вмешательство в процесс формирования запросов он воспринимает как насилие. Автор особо подчеркивает, что отчуждение это носит исключительно эмоциональный и аффективный характер, поэтому при анализе социальных процессов необходимо постоянно учитывать влияние эмоций и нельзя переоценивать значимость формальных правил и норм. Далее автор разрабатывает агонистическую модель гражданского общества, где источником развития выступает постоянный институционализированный конфликт.
Флоренция Торке (Нью-йоркский университет, США) и Эду-ардо Валенсуэла (Католический университет Чили, г. Сантьяго) придерживаются противоположной точки зрения [12], подчеркивая важность доверия и взаимности в социальных взаимодействиях. Статья начинается с анализа различных подходов к пониманию социального капитала и разграничения социального капитала во взаимодействии со знакомыми и незнакомыми людьми. Торке и Валенсуэла утверждают, что такое разделение необходимо, потому что оно позволяет посмотреть на социальные взаимодействия под принципиально новым углом. Личные отношения носят постоянный устойчивый характер и именно поэтому основаны на взаимности, предполагающей, что ответная реакция известна заранее. Отношения с незнакомыми людьми, напротив, представляют собой эпизодические случайные взаимодействия. Авторы подчеркивают, что взаимодействия разных типов противоположны и потому нель-
зя исходить из посылки, что они основаны на одном типе социального капитала: личные отношения предполагают взаимность, в то время как отношения с незнакомыми людьми могут быть основаны только на доверии, и искать в них взаимность по меньшей мере неразумно. Таким образом, подытоживают Торке и Валенсуэла, в обществах, где подавляющее большинство взаимодействий составляет общение с незнакомыми людьми, именно доверие должно стать преобладающим типом социального капитала.
Статья Эсперанцы Бьелсы (Автономный университет Барселоны, Испания) [13] освещает относительно новую тему - социологию переводов. Это направление возникло в 1970-х годах, когда лингвисты, изучая переводы, стали использовать не только собственно текстуальный анализ, но и анализ более широкого культурного контекста. В этом смысле перевод воспринимается не просто как передача текста, но как результат взаимодействия различных культур, следовательно, предметом анализа становится трансформация смыслов в процессе перевода (происходящая, возможно, под влиянием идеологии и сознательной манипуляции). Задача данной статьи, по замыслу автора, - привлечь внимание к этому направлению социологии. Доминирование Британской и Американской школ социальных наук фактически сделало английский язык официальным языком международного сообщества социальных наук. Однако это же доминирование привело к тому, что значение перевода постоянно недооценивается. Бьелса, напротив, обращает внимание на возрастающую роль перевода в глобальном мире, где полное доминирование одного языка может вызвать существенный дисбаланс информационных потоков. Восприятие перевода как составной части работы социолога приводит к недооценке реальной культурной значимости перевода. Превращение перевода в центральный объект анализа, напротив, позволит выйти на наднациональный уровень и лучше понять сущность глобальных процессов в меняющемся мире.
Кристина Штёкль (университет Тор Вергата, г. Рим, Италия) [14] исследует различия между аналитическими схемами изучения современных обществ на примере российского православия. Два основных направления исследования - сравнительный цивилиза-ционный анализ и постсекулярный анализ, - по ее мнению, должны дополнять друг друга, создавая целостную картину общества, опи-
сывая его, с одной стороны, как культурную общность, а с другой -как совокупность множества акторов с различающимися культурными установками, взаимодействующих в рамках этой общности и за ее пределами. Штёкль считает наиболее показательным вопрос интеграции российского православия в более широкий европейский религиозный контекст. С точки зрения сравнительного циви-лизационного анализа, общества Западной Европы более секулярны и воспринимают православие скорее как угрозу существующему порядку (речь здесь идет о том, в какой степени религиозные институты могут влиять на общественную жизнь). С точки зрения постсекулярного анализа, предполагающего максимальный плюрализм в культурной сфере, православие не просто может быть интегрировано в контекст европейской цивилизации на правах одной из многих религий, но уже является его частью, испытывающей влияние цивилизационного контекста и оказывающей ответное влияние.
Завершается майский номер журнала обзором новой литературы. Джон Эрик Фоссум [15] реферирует книги, посвященные исследованиям космополитизма, и делает вывод о недостаточности существующих сегодня методов исследования наднациональных процессов в современном мире. Необходимость изучения глобальных процессов и включения трансформаций национальных государств в контекст меняющегося мира требует разработки принципиально новых аналитических схем. Существующие исследования, по мнению Фоссума, не располагают аналитическим аппаратом, пригодным для выхода на наднациональный уровень, и скорее пытаются изучать космополитизм в рамках национальных государств.
Третий, августовский номер журнала посвящен так называемой «прагматической социологии». Ее основные положения излагаются в редакционной статье Полом Блоккером (Университет г. Тренто, Италия) [16]. Согласно Блоккеру, одна из причин наблюдаемого в настоящее время роста популярности данного направления знания состоит в том, что оно возвращает в социологическое исследование морально-политическое измерение. Прагматическая социология, оформившаяся к началу 1990-х годов во Франции в рамках исследований Группы политической и моральной социологии (Groupe de sociologie politique et morale, GSPM), и прежде всего
в работах Л. Тевено и Л. Болтански1, не требует от общественного мыслителя «нейтральности» и отстраненности в суждениях. Напротив, она признает неизбежную погруженность ученого в социальную реальность и ставит это положение во главу угла. Развивалось данное социологическое направление во многом как реакция на объективирующую структуралистскую социологию П. Бурдье. Прагматическая социология, в свою очередь, исповедует субъективный подход и указывает на плюралистичность существующих ценностных порядков (как в разных культурах, так и внутри одной культуры). Подобный принципиальный плюрализм при этом предполагает и постоянное присутствие критики, которая может принимать реформистскую либо радикальную форму. Последняя часто находит отражение в искусстве.
Последующие статьи освещают различные аспекты прагматической социологии и сопрягаемого с ней знания. Например, Мауро Басауре (Университет им. Диего Порталеса, г. Сантьяго, Чили) [17] сопоставляет ряд положений концепций Болтански и Тевено с теорией «борьбы за признание» Акселя Хоннета, развивающего критическую социологию Франкфуртской школы. Как указывает Басауре, в данной теории можно выявить два способа толкования социальной борьбы. Первый, морально-социологический объясняющий, восходит к Гегелю и Миду и интерпретирует социальную борьбу как источник индивидуального негативного переживания, второй, историко-философский реконструирующий, рассматривает социальные коллизии в качестве отдельных элементов непрерывного процесса обучения и развития. Автор обнаруживает в теории Хоннета и третью, собственно «политико-социологическую» линию аргументации. Однако она представляется ему недостаточно проработанной - он считает возможным усилить ее средствами прагматической социологии, в частности привнесением в нее понятия «морально-политического» страдания, которое бы дополнило уже имеющее место понятие «морального страдания».
В статье Пола Блоккера и Андреа Бригенти (Университет г. Тренто, Италия) [18] рассматривается роль политики в прагматической социологии. По мнению авторов, данное социологическое на-
1 См., в частности: Boltanski L., Thévenot L. De la justification. - P.: Gallimard, 1991.
правление предоставляет наиболее эффективные стратегии исследования демократии, а именно: плюралистический взгляд на принципы справедливости, признание существующих в обществе различий в морально-политической оценке демократии, а также более динамичный аналитический подход к изучению политического процесса. Блоккер и Бригенти выделяют четыре политических измерения, релевантных прагматической социологии, - публичное оправдание, или обоснование, justification (разрешение конфликтов ненасильственными методами), распределение, distribution (гражданское самоуправление), устройство, constitution (констелляция режимов оправдания в рамках той или иной политической системы), и, наконец, неповиновение, defiance (радикальная критика существующего порядка). Критике отводится ведущая роль в политических и социальных изменениях. При этом авторы предлагают развить данное положение, проведя различие между критикой эксплицитной (открытый политический протест, dissent) и имплицитной (невербализованное сопротивление, проявляющееся, например, в нонконформистских стилях жизни и формах поведения, resistance).
Илана Зильбер (Университет Бар-Илан, г. Тель-Авив, Израиль)1 [19] ставит задачу рассмотреть феномен так называемой «элитной филантропии» сквозь призму эмоции, обозначенной ею как «гражданский гнев», для чего она привлекает концепцию режимов публичного оправдания Болтански - Тевено. Автор провела интервью с 26 крупнейшими жертвователями страны. Как выяснилось, их объединяет резко негативное отношение к «неэффективному» государству и в целом к современной им политике, «грязной» и «пронизанной коррупцией». В их «гневе» Зильбер обнаруживает комплекс моральных и политических эмоций. В целом, с ее точки зрения, исследователям, работающим в области социологии эмоций, следует проявлять больший интерес к достижениям прагматической социологии, и наоборот, что приведет к взаимному обогащению данных дисциплин.
Вандо Борги (Болонский университет, Италия) [20] применяет концепцию режимов публичного оправдания для анализа современного капитализма, в частности его наиболее актуальной формы -
1 См. реферат данной статьи в настоящем номере РЖ.
сетевого капитализма. Автор отмечает, что для рынка рабочей силы в Европе начиная с 1990-х годов характерна тенденция, в соответствии c которой работникам желательно проявлять активность и самим предлагать свои услуги. Тем самым осуществляется переход от гражданства как статуса к гражданству как «контракту» и происходит дальнейшая индивидуализация жизненных стилей. При этом свободная сетевая самореализация индивидов активно преобразует и публичную сферу.
Статья Сёрена Йогта (Университет г. Роскилде, Дания) [21] посвящена конкурирующим ценностным порядкам в организациях. Делая обзор литературы, автор отмечает, что для различных типов организаций характерны свои ценностные структуры; например, в некоммерческих организациях сосуществуют индустриальные, рыночные и гражданские ценностные порядки. В основе компромисса между имеющими место порядками лежит публичное оправдание, justification. Йогт приводит результаты ряда кейс-стади и демонстрирует, как после опубликования перевода на английский язык классической работы Л. Болтански и Л. Тевено «De la justification»1 в разных странах возросло количество научных работ, использующих прагматическую социологию в качестве теоретической основы исследований, в том числе в изучении организаций.
Продолжают тематический номер журнала два интервью - с Люком Болтански и Лораном Тевено, соответственно. Интервью с Л. Болтански провел Мауро Басауре [22]. Первые вопросы касались книги «De la justification» / «On justification», в частности ее рецепции. По словам Л. Болтански, во Франции она послужила основой не только научных исследований, но и практических разработок в области управления конфликтами. Дальнейшее развитие концепции ученого получили в других его работах. Так, в книге «L'amour et la justice comme compétences»2 была представлена матрица из четырех режимов действия (régimes d'action) - справедливости, кон-
1 Boltanski L., Thévenot L. On justification. - Princeton (NJ): Princeton univ. press, 2006.
2 Boltanski L. L'amour et la justice comme compétences: Trois essais de sociologie de l'action. - P.: Métailié, 1990.
фликта (dispute), мира и любви. В «Новом духе капитализма»1, написанном в соавторстве с Э. Кьяпелло, разрабатывается теория эволюции капитализма под воздействием критики. Исследование «La condition foetale»2 ставит вопросы репродукции и аборта; здесь Л. Болтански интересует взаимодействие официального и неофициального, явного и скрытого, того, что может быть и, наоборот, не может быть публично оправдано. В настоящее время ученый занимается разработкой теоретического поля, которое позволило бы ему связать критическую социологию (critical sociology) и прагматическую социологию критики (pragmatic sociology of critique).
Интервью с Лораном Тевено провели Пол Блоккер и Андреа Бригенти [23]. В первой части интервью Л. Тевено делится воспоминаниями о заре своей научной карьеры, начале сотрудничества с Люком Болтански. При этом он проводит связь между своими ранними исследованиями социальной классификации и социального кодирования и нынешними работами, посвященным «режимам участия» (régimes de l'engagement)3. Далее Л. Тевено рассуждает о взаимодействии макро- и микросоциологического подхода и о своей чувствительности как ученого к политическому, социальному, культурному контексту проводимых исследований. Также он отвечает на представляющуюся ему лишь частично оправданной критику Акселем Хоннетом концепций, представленных в книге «On justification». В завершение интервью Л. Тевено характеризует критическую традицию во Франции во второй половине XX столетия и, кроме того, отдает дань двум мыслителям, чьи теории, во многом опосредованно, оказали влияние на становление прагматической социологии, а именно Дж. Дьюи и Э. Дюркгейму.
Завершается номер рецензией книги Люка Болтански «De la critique»4, подготовленной Жаном-Луи Фабиани (Центрально-
1 Boltanski L., Chiapello È. The new spirit of capitalism. - L.: Verso, 2005. Рус. пер.: Болтански Л., Кьяпелло Э. Новый дух капитализма / Пер. с фр. под общ. ред.
С. Фокина. - М.: Новое литературное обозрение, 2011.
2
Boltanski L. La condition foetale: Une sociologie de l'engendrement et de l'avortement. - P.: Gallimard, 2004.
См., например: Thévenot L. L'action au pluriel: Sociologie des régimes d'engagement. - P.: La Découverte, 2006.
4 Boltanski L. De la critique: Précis de sociologie de l'émancipation. - P.: Gallimard, 2009.
Европейский университет, г. Будапешт, Венгрия) [24]. Настоящая работа Л. Болтански позволяет читателю проследить его путь от ученика П. Бурдье до создателя влиятельного социологического направления, стоящего на позициях радикальной критики как принципиальной позиции социального мыслителя. Как указывает автор рецензии, подобная позиция не несет в себе ничего экстраординарного: революционный дух вполне вписывается в контекст позднего капитализма, о чем свидетельствует коммерческий успех А. Бадью и С. Жижека. Тем не менее, с точки зрения Фабиани, это говорит о душевной молодости и потенциале ученого.
Четвертый номер журнала, вышедший в ноябре, освещает вопросы самореализации интеллектуалов в политической сфере. Введение в данную проблематику осуществляет в своей редакционной статье Патрик Берт (Кембриджский университет, Великобритания) [25]. Он отмечает, что интеллектуалы, чье рождение возводят к делу Дрейфуса, когда представители разрозненной интеллектуальной элиты смогли объединить свои силы, исконно связаны с политикой. Расцвет движения пришелся на «эпоху Сартра», «тотального интеллектуала». Схожие традиции существуют и в англоязычном академическом мире. В последние два десятилетия, в духе социологии идей, общественная активность интеллектуалов ассоциируется скорее со стенами университетов. Тем не менее идеи П. Бурдье, отводящего интеллектуалам ведущую роль в так называемой «консервативной революции», а также публичная социология М. Буравого возвращают интеллектуала в область актуальной публичной политики.
Развивает данную тему Патрик Берт в следующей статье [26], в которой исследуется борьба за власть между двумя группировками интеллектуалов во Франции в годы Второй мировой войны: коллаборационистами и участниками Сопротивления. К коллаборационистам относят интеллектуалов, которые поддерживали режим Виши и с энтузиазмом встретили нацистскую оккупацию; многие из них объявили себя фашистами, большинство были антисемитами. Костяк противоборствующей группировки составляли писатели-коммунисты, хотя в целом антиколлаборационистские силы были более разнородными. В начале войны интеллектуалы-коллаборационисты - наиболее известные среди них Робер Бра-зильяк, Луи-Фердинанд Селин, Пьер Дриё ла Рошель - широко пе-
чатались и заняли ключевые посты в редакциях журналов. Антиколлаборационисты (Луи Арагон, Жак Декур, Жан-Поль Сартр) ушли в подполье и публиковались в изданиях Сопротивления; некоторые преподносили свои идеи в исключительно завуалированном виде. К 1944 г. ситуация изменилась на противоположную; в результате интеллектуалы из числа антиколлаборационистов приняли активное участие в организации судебных процессов над своими идейными противниками, их публичном поругании и отстранении от дальнейшей публикации. Использовавшийся в обвинениях метадискурс касался политической природы литературы и ответственности художника за свое творчество. Обе стороны говорили о культурной травме войны. При этом антиколлаборационисты в своем стремлении принизить оппонентов ссылались на их маргинальность - идейную и даже сексуальную (гомосексуализм и садомазохизм).
Рэндалл Коллинз (Пенсильванский университет, г. Филадельфия, США)1 [27] задается вопросом о том, кто является успешным публичным интеллектуалом. Делая обзор интеллектуальной и политической истории Запада (древнего и современного) и Востока (Китая), автор приходит к выводу о том, что успешным интеллектуалам не удается стать столь же успешными политиками, а успешные политики не являются выдающимися учеными. В качестве отдельного кейс-стади рассматривается биография Алексиса де Токвиля, чей пример, с точки зрения Коллинза, доказывает, что научная стезя и политическая карьера - это два разных жизненных и профессиональных пути.
Рон Айерман (Йельский университет, г. Нью-Хейвен, США) [28] исследует связь между интеллектуалами и культурной травмой. Как указывает автор, «интеллектуал», в отличие от интеллигента и профессионального ученого, - это социальная роль, предполагающая формирование общественного мнения; под культурной же травмой здесь, в духе Дж. Александера, понимается дискурсивный ответ на разрыв социальной ткани. Культурная травма создается, а не рождается. Ее основой может послужить шокирующее событие вроде политического убийства, которое затем интерпретируется интеллектуалами - журналистами, политическими деятелями, уче-
1 См. реферат данной статьи в настоящем разделе РЖ.
ными и иными экспертами. В рамках более крупного исследовательского проекта автор рассмотрел шесть случаев убийств политических и общественных деятелей - Мартина Лютера Кинга, Роберта Кеннеди, Пима Фортёйна, Тео ван Гога, Улофа Пальме и Анны Линд. Во всех случаях восприятие события обществом зависело от того, какова была его репрезентация в СМИ, с какими иными событиями оно связывалось (ассоциация между убийством Анны Линд и произошедшим за 17 лет до того убийством Улофа Пальме), в какой контекст помещалось (заговор, террористическая угроза). После гибели Тео ван Гога его друзья и коллеги объединились в общество, которое поставило себе цель сформировать в глазах широкой общественности определенный образ убитого режиссера. В заключение автор отмечает, что сегодня, в эпоху Интернета и блогов, можно говорить о появлении медиаинтеллектуалов. Их аудитория неограниченна и анонимна, и роль их не столь очевидна, как роль классического интеллектуала.
Помимо тематической подборки номер содержит ряд статей на различные темы. В частности, статья Томаса Бибрихера (Университет им. И.В. Гёте, Франкфурт-на-Майне, Германия) [29] касается вопросов респонсибилизации и ирреспонсибилизации в сферах генетики и нейронауки. Понятие «респонсибилизации» (англ. responsibility, «ответственность»), восходящее к исследованиям правительственности М. Фуко, описывает технику управления населением в современных неолиберальных государствах, в рамках которой индивиды в силу своей свободы признаются ответственными за собственную жизнь и поступки. Уголовное право, рынок труда, здравоохранение, пенсионная политика - вот сферы, где от граждан в первую очередь ожидают принятия на себя ответственности за свои действия. Однако, по Фуко, любое властное действие, направленное на управление индивидами, рождает противодействие. Кроме того, повсеместная личная ответственность часто становится непосильной ношей для человека, вызывая депрессию и желание от этой ответственности избавиться. Генетика и нейронау-ка выступают в неолиберальных обществах в качестве областей потенциальной ирреспонсибилизации (т.е. явления, обратного рес-понсибилизации), поскольку индивид не отвечает за свою наследственность (например, склонность к полноте) и за решения, которые принимает за него его мозг, что еще сто лет назад предполагал
Ницше1 и что было доказано нейробиологами. Тем не менее у индивидов есть рычаги влияния на свой организм: можно проходить генетические тесты и узнавать больше о работе мозга. Самоидентификация граждан как «генетического / нейронного себя» будет сопряжена с повышенными рисками и затратами для государства, на что последнее может ответить делиберализацией своей политики. Кроме того, с новой волной респонсибилизации в этой ситуации столкнутся родители, ответственные за раннее развитие своих детей.
Энн Циммерман и Эдриан Фавелл (Университет г. Орхуса, Дания) [30] анализируют теоретические альтернативы в политической социологии Европейского союза. Авторы отмечают, что в последние годы появился ряд социологических работ, посвященных Евросоюзу. В этой связи Циммерман и Фавелл стремятся выяснить, как социология может способствовать развитию теории в исследованиях Европейского союза и, в частности, содействовать решению одного из главных вопросов, занимающих политологов, - проблемы дефицита демократии в Евросоюзе, который, как считают многие исследователи, не представляет в достаточной мере интересы граждан государств-членов. Три основных подхода в политической социологии восходят к идеям М. Фуко, П. Бурдье и Ю. Хабермаса соответственно. Концепция правительственности ^оуегптеп1аП1у) М. Фуко понимается как бюрократический контроль, осуществляемый либеральным правительством над населением либо, шире, как правительственная рациональность, т.е. политические технологии, с помощью которых правительство осуществляет свою власть. Для работ, опирающихся на данный подход, характерна рефлексивность, однако они часто сводятся к анализу дискурса. Социология П. Бурдье предоставляет в распоряжение исследователя концепцию «поля», под которым имеется в виду иерархическое пространство социальных взаимоотношений, где акторы (индивиды, группы, организации) борются за обладание неким капиталом - деньгами, властью, престижем и т.п. В отношении Евросоюза можно говорить о сосуществовании нескольких полей (Еврокомиссия, Евро-парламент, отдельные направления политики). В противовес фуки-анской перспективе данный подход, с точки зрения авторов статьи,
1 По Ницше, свобода воли - это иллюзия: мы лишь постфактум рационализируем наши действия. - Прим. реф.
позволяет проследить взаимодействие политических игроков в интересующей нас области1. Европейский союз также можно анализировать на основании концепции публичной сферы Ю. Хабермаса. Публичная сфера, или общественность, - это сфера коммуникации (наблюдений, дискуссий, критических оценок) между государством и обществом. В современных демократиях эти функции обычно исполняют массмедиа. Многие исследователи высказывают пожелание, чтобы своя публичная сфера формировалась в Евросоюзе, например по пути европеизации национальных массмедиа стран-членов. Данный подход отличает нормативный характер; при этом он позволяет собрать большое количество эмпирических материалов. В заключение авторы предлагают использовать сильные стороны каждой концепции в дальнейших социально-политических исследованиях Европейского союза.
Тема статьи Жозе Маурисиу Домингеса (Университет г. Рио-де-Жанейро, Бразилия) [31] - третья фаза модерна в глобальной перспективе. Периодизация модерна, на которую ориентируется автор, следующая: 1) 1890-1920-е годы; 2) 1930-1970-е годы; 3) начиная с середины 1990-х годов. Домингес проводит компаративное исследование современной стадии модерна в ряде неевропейских регионов, прежде всего - в их ведущих странах - Бразилии, Индии и Китае. В качестве введения рассматриваются вопросы национального строительства, а также метаморфозы этнической и религиозной идентификации в этих странах в XIX-XX столетиях. Затем изучается их экономическое развитие и политическая и культурная модернизация в 1990-2000-е годы, исследуются взаимоотношения государства и бизнеса. Бразилия и Индия видятся автору более близкими друг другу по модели развития, поскольку они, по крайней мере частично, привержены (нео) либеральной вариации капитализма. Китай, в свою очередь, пользуется значительно большей независимостью - от США, международных организаций и транснациональных корпораций.
Джон Холмвуд (Университет г. Ноттингема, Великобритания) [32] рассматривает проблемы и перспективы постфордистской социологии. Феномен постфордизма связан с переходом от госу-
1 Широкий анализ структур Евросоюза на основании концепций Бурдье проводит Н. Кауппи. См. : Kauppi N. Democracy, social resources and political power in the European Union. - Manchester: Manchester univ. press, 2005.
дарства всеобщего благосостояния и корпораций с бюрократическим управлением к децентрализованным структурам с гибкой специализацией и «знаниевой экономике». Для социологической области это означает усиление позиций «полицентрических социо-логий», конец гегемонии экспертного знания и в целом нарастание плюралистических тенденций. Ряд социологов, в частности М. Бу-равой, выступают проводниками данных идей. Однако с точки зрения автора статьи, кризис профессиональной социологии не приведет к расцвету социологии критической, поскольку подрываются основы и той и другой. Стираются границы дисциплины; знание все больше приобретает прикладной характер, и социология испытывает конкуренцию в производстве и передаче своего продукта -социального знания - со стороны частного сектора и государственных структур.
Завершают номер две рецензии - Сюзи Адамс (Университет Флиндерс, г. Аделаида, Австралия) на книгу Кьяры Боттичи «А philosophy of political myth»1 [33] и Стивена Тёрнера (Университет Южной Флориды, г. Тампа, США) [34] на работу Стейна Рингена «What is democracy for?»2. Монография К. Боттичи, принадлежащая как философской, так и социологической области, посвящена политическому мифу как важному внерациональному элементу модерна. Боттичи прослеживает эволюцию мифа от Древней Греции, где он постепенно отделился от логоса, до Просвещения, когда в нем стали видеть не просто несовершенное, но в корне нервное отражение реальности, и, наконец, эпохи романтизма, реабилитировавшей миф и потребовавшей «новой мифологии». По словам Бот-тичи, миф продолжает играть существенную роль в современных, в том числе западных, обществах, поскольку он - здесь исследовательница опирается на идеи Л. Витгенштейна - «называет» и «означивает» мир. Политический миф понимается как «производство общего нарратива, посредством которого члены социальной группы (или общества)... придают значение своему опыту и поступ-кам»3. Как отмечает автор рецензии, Боттичи не только анализиру-
1 Bottici Ch. A philosophy of political myth. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2007.
Ring en S. What is democracy for? On freedom and moral government. -Princeton (NJ): Princeton univ. press, 2007.
3 Bottici Ch. Op. cit. - P. 133.
ет различные теории мифа, но и рассматривает ряд конкретных политических мифов («миф о государстве» Э. Кассирера, «миф о всеобщей забастовке» Ж. Сореля, мифология Спинозы). Адамс делает лишь несколько критических замечаний, наиболее серьезным из которых является отсутствие в книге Боттичи ссылок на П. Рикёра; в целом же автор рецензии указывает на значимость и высокую научную ценность данной работы.
Согласно С. Тёрнеру, исследование С. Рингена принадлежит корпусу работ, посвященных современной социал-демократии, чьи авторы обосновывают преимущества данной формы правления, исходя из философских и социальных оснований. Одной из первых в этом ряду стала книга Дж. Ролза «Теория справедливости»1. Среди других авторов, стоящих на данных позициях, Тёрнер называет Филиппа Петита, Амартию Сена, Алана Гевирта, из числа философов и социологов - Пьера Бурдье и Юргена Хабермаса. Как отмечает Тёрнер, наиболее важными для всех этих мыслителей являются идеи эгалитаристской справедливости и общественного консенсуса, которые достигаются путем ограничения свободы со стороны государства. В результате образуется «истинная» демократия, которой большинство существующих демократий не соответствуют -в силу несовершенной электоральной системы, неразвитой публичной сферы, негативного исторического опыта и т.п. Для Ринге-на, как и большинства близких ему авторов, моделью демократии являются скандинавские страны с их социал-демократическими традициями. Он выдвигает ряд критериев, по которым оценивает уровень демократического развития стран; среди них - год введения всеобщего избирательного права, свобода прессы, правительственная эффективность (согласно Всемирному банку), детская бедность (согласно ЮНИСЕФ), «доверие правительству» и «субъективное ощущение свободы» (на основании опросов). Лидерами стали Норвегия и Швеция, США набрали минимальное количество баллов, сопоставимых с полученными странами «третьего мира». С точки зрения Тёрнера, Ринген манипулирует данными, чтобы получить нужные ему результаты. А те явления, которые, по словам Тёрнера, представляются Рингену показателями истинной демократии, а именно государственные школы, назначаемая пенсия и пр.,
1 Rawls J. A theory of justice. - Cambridge (MA): Harvard univ. press, 1971.
существуют и в США, но отнюдь не соответствуют желаниям большинства граждан. Идеал Рингена - распределение, отсутствие оппозиции и всеобщее согласие; в конечном счете индивиды теряют право на социальную мобильность и финансовый успех. Подобная «демократия», по мнению автора рецензии, напоминает режимы, которые никто не отнесет к демократическим.
Список литературы
1. Adams S., Smith K.E., Vlahov G. Introduction: Arnason's social theory // European j. of social theory. - L., 2011. - Vol. 14, N 1. - P. 3-8.
2. Knobl W. Contingency and modernity in the thought of J.P. Arnason // Ibid. - P. 922.
3. Spohn W. World history, civilizational analysis and historical sociology: Interpretations of non-Western civilizations in the work of Johann Arnason // Ibid. -P. 23-39.
4. Smith J.C.A. Modernity and civilization in Johann Arnason's social theory of Japan // Ibid. - P. 41-54.
5. Salvatore A. Eccentric modernity? An Islamic perspective on the civilizing process and the public sphere // Ibid. - P. 55-69.
6. Adams S. Arnason and Castoriadis' unfinished dialogue: Articulating the world // Ibid. - P. 71-88.
7. Wagner P. From interpretation to civilization - and back: Analyzing the trajectories of non-European modernities // Ibid. - P. 89-106.
8. Arnason J.P. Response to comments and criticisms // Ibid. - P. 107-118.
9. Blokker P., Delanty G., Arnason J.P. An interview with Johann P. Arnason: Critical theory, modernity, civilizations and democracy // Ibid. - P. 119-132.
10. Turner B.S., Arslan B.Z. Shari'a and legal pluralism in the West // European j. of social theory. - L., 2011. - Vol. 14, N 2. - P. 139-159.
11. Tyler C. Power, alienation and performativity in capitalist societies // Ibid. - P. 161179.
12. Torche F., Valenzuela E. Trust and reciprocity: A theoretical distinction of the sources of social capital // Ibid. - P. 181-198.
13. Bielsa E. Some remarks on the sociology of translation: A reflection on the global production and circulation of sociological works // Ibid. - P. 199-215.
14. Stoeckl K. European integration and Russian Orthodoxy: Two multiple modernities perspectives // Ibid. - P. 217-233.
15. Fossum J.E. A cosmopolitan constellation? Review essay // Ibid. - P. 235-248.
16. Blokker P. Pragmatic sociology: Theoretical evolvement and empirical application // European j. of social theory. - L., 2011. - Vol. 14, N 3. - P. 251-261.
17. Basaure M. In the epicenter of politics: Axel Honneth's theory of the struggles for recognition and Luc Boltanski and Laurent Thévenot's moral and political sociology // Ibid. - P. 263-281.
18. Blokker P., Brighenti A. Politics between justification and defiance // Ibid. - P. 283300.
19. Silber I.F. Emotions as regime of justification? The case of civic anger // Ibid. -P. 301-320.
20. Borghi V. One-way Europe? Institutional guidelines, emerging regimes of justification, and paradoxical turns in European welfare capitalism // Ibid. - P. 321341.
21. Jagd S. Pragmatic sociology and competing orders of worth in organizations // Ibid. -P. 343-359.
22. Basaure M., Boltanski L. An interview with Luc Boltanski: Criticism and the expansion of knowledge // Ibid. - P. 361-381.
23. Blokker P., Brighenti A., Thévenot L. An interview with Laurent Thévenot: On engagement, critique, commonality, and power // Ibid. - P. 383-400.
24. Fabiani J.L. Book review: Boltanski L. De la critique: Précis de sociologie de l'émancipation. - P.: Gallimard, 2009.-298 p. // Ibid. - P. 401-406.
25. Baert P. Introduction to the special section on Intellectuals and politics // European j. of social theory. - L., 2011. - Vol. 14, N 4. - P. 409-413.
26. Baert P. The power struggle of French intellectuals at the end of the Second World War: A study in the sociology of ideas // Ibid. - P. 415-435.
27. Collins R. Who has been a successful public intellectual? // Ibid. - P. 437-452.
28. Eyerman R. Intellectuals and cultural trauma // Ibid. - P. 453-467.
29. Biebricher Th. (Ir-) Responsibilization, genetics and neuroscience // Ibid. - P. 469488.
30. Zimmermann A., Favell A. Governmentality, political field or public sphere? Theoretical alternatives in the political sociology of the EU // Ibid. - P. 489-515.
31. Domingues J.M. Beyond the centre: The third phase of modernity in a globally compared perspective // Ibid. - P. 517-535.
32. Holmwood J. Sociology after Fordism: Prospects and problems // Ibid. - P. 537556.
33. Adams S. Book review: Bottici Ch. A philosophy of political myth. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2007. - 294 p. // Ibid. - P. 557-560.
34. Turner S. Improving on democracy: Review essay: Ringen S. What is democracy for? On freedom and moral government. - Princeton (NJ): Princeton univ. press, 2007. - 319 p. // Ibid. - P. 561-570.
