CC BY
113
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ КАК НАУКА. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА. ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ
НАПРАВЛЕНИЯ И ТЕНДЕНЦИИ В СОВРЕМЕННОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ И ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ
2012.02.001. ВОЛОДИНА Н.В. КОНЦЕПТЫ, УНИВЕРСАЛИИ, СТЕРЕОТИПЫ В СФЕРЕ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ. - М.: Флинта: Наука, 2010. - 256 с.
Автор монографии - д-р филол. наук Н.В. Володина, проф. Гуманитарного института Череповецкого гос. ун-та. В открывающей книгу статье «Определение понятий» рассматривается соотношение разновидностей литературных констант, универсалий и стереотипов. Поскольку все названные обозначения широко используются за пределами литературоведения, Н.В. Володина уясняет их свойства, общие для гуманитарных наук.
Наибольшее внимание уделено понятию «концепт», которое разрабатывалось еще средневековыми концептуалистами (П. Абеляр и др.). Опираясь на суждения философов, психологов, лингвистов, культурологов (С.А. Аскольдов, С.С. Неретина, Ю.С. Степанов, Д.С. Лихачев и др.), автор отмечает близость в употреблении слов «концепт» и «понятие»: оба замещают предмет и несут в себе обобщение. Различие заключается в том, что содержание «понятия» объективно и добыто рациональным мышлением, тогда как суть «концепта» отражает всю полноту ментальности - он этноспе-цифичен и субъективен, возникает в «речи», а не в «языке». По определению Ю.С. Степанова, концепт - «это как бы сгусток культу-
ры в сознании человека»; это - то, в виде чего «культура входит в ментальный мир человека»1.
В литературоведении концепт - это и «некая идеальная сущность», и ее реализация в художественном образе. Литературный концепт «должен обладать инвариантным смыслом и нести в себе отсвет ментальности народа; носить "имя"; иметь устойчивый, повторяющийся характер... и манифестировать знаковые явления в культуре» (с. 10). Так, образ Базарова в романе И.С. Тургенева «Отцы и дети» уникален, но одновременно он «может быть интерпретирован и как концепт "нигилист", если рассматривать фигуру Базарова в определенном смысловом ряду: нигилизм как характерное явление русской общественной жизни 1860-х годов; представления о типе нигилиста, закрепившемся в общественном сознании; антинигилистический роман и т.д.» (с. 10-11).
В составе литературного концепта, согласно Н.В. Володиной, присутствует «коллективное бессознательное» (К. Юнг); этническая специфика концепта проявляется в ключевых словах языковой картины мира (например, слово «душа» при описании русской ментальности). Концепт может формироваться в творчестве писателя, часто дающего ему «имя» («рябина» у М. Цветаевой), в рамках литературного направления («слезы» в поэзии романтизма), национальной литературы в целом («воля» в русской литературе). Имя концепту могут давать и критики (например, «темное царство» Н.А. Добролюбова). При этом возможны «заместители», синонимы, что нужно учитывать при составлении специальных компьютерных программ. В создании концептов обязательно участвует читатель, «на знания, память и воображение» которого рассчитывает писатель (с. 18). Апперцепция и другие психические познавательные процессы, лежащие в основе функционирования литературных концептов, - предмет «когнитивного литературове-дения»2.
В качестве рабочего определения концепта как литературоведческого понятия предложено следующее: это - «смысловая
1 Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. - М., 1997. -
С. 53.
2 См.: Лозинская Е.В. Когнитивное литературоведение // Западное литературоведение XX в.: Энциклопедия. - М., 2004. - С. 181-184.
структура, воплощенная в устойчивых образах, повторяющихся в границах определенного литературного ряда (в произведении, творчестве писателя, литературном направлении, периоде, национальной литературе), обладающая культурно значимым содержанием, семиотичностью и ментальной природой» (с. 19).
Н. В. Володина намечает типологию концептов, характерных для русской литературы и обозначающих: «этические, духовные, религиозные сущности» (например, вера, судьба); «социальные, правовые явления» (закон, порядок); «тип личности» («маленький человек», «лишний человек»); «тип национального характера» («смирный» и «гордый» типы, выделенные А.А. Григорьевым); «эпохальный характер» («люди сороковых годов»); «топографическую идентичность» (москвич, петербуржец, провинциал); «профессию, род деятельности» (учитель, купец); «устойчивые гендер-ные представления» («тургеневская девушка»); «бинарные оппозиции» (славянофилы и западники). Все эти концепты не неподвижны, они «зарождаются, развиваются, умирают, потом реми-нисцируют...» (с. 20). Значительное место в предложенной классификации занимают «персонажные» концепты, возникающие на основе литературных типов и образующие «персоносферу».
Вопрос о соотношении концептов и универсалий имеет разные решения. Но если в концепте «ведущей оказывается национальная, этническая составляющая, то в универсалии - общечеловеческая» (с. 24). Лингвисты выделяют языковые универсалии, в частности «концептуальные примитивы» (А. Вежбицкая)1. В литературоведении к универсалиям прежде всего относят восходящие к мифу архетипы, а также риторические «общие места», характерные для ранних этапов художественного развития. Однако универсалии прослеживаются и в литературе Нового времени, в том числе в творчестве того или иного писателя (например, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, И.А. Гончарова и др.)2. В университете Палермо осуществляется проект изучения мотивов и универсалий лите-
1 См.: Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. - М.,
1999.
2
См.: Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. - М., 1994; Кантор В. «Долгий навык ко сну»: (Размышления о романе И.А. Гончарова «Обломов») // Кантор В. В поисках личности: Опыт русской классики. - М., 1994.
ратурных героев (любовник, воин и т.п.); к ним относятся также «вечные образы» (Прометей, Каин и Авель, Фауст, Дон Кихот), сохраняющие смысловую доминанту при всем богатстве трансформаций.
«Стереотип» как литературная константа обычно вызывает негативные коннотации. Однако стереотипизация в процессе познания действительности - неизбежная и необходимая операция. В литературном процессе с ее помощью выявляется преемственность - в использовании топосов, клише в традиционном значении. «В художественных системах с приоритетной функцией авторского начала» (с. 35) появлению стереотипов, как правило, сопутствует авторская ирония (например, портрет Ольги в «Евгении Онегине» А.С. Пушкина). По преимуществу ими изобилует массовая литература, учитывающая особенности массового сознания. Поскольку концепты, универсалии и стереотипы имеют общие черты (ментальная природа, устойчивость, узнаваемое имя и др.), «граница между ними нередко оказывается подвижной» (с. 38).
В статье «Концепты национальной культуры в критике Н. А. Добролюбова» выделены две разновидности: один тип концептов возникает в критике, использующей художественное произведение «как материал для оценки действительности»; другой тип являет собой собственно авторские концепты (с. 40). В статьях Добролюбова присутствуют оба типа. Пример первого - словосочетание «темное царство» в одноименной статье (1859). Анализируя пьесы А.Н. Островского, Добролюбов употребил это словосочетание как «универсальную характеристику русской жизни», распространяя свою оценку на «отношения социальные» (с. 41). В статье о «Грозе» критик выявил иной концепт «луч света в темном царстве», контрастирующий с первым. Оба концепта «получили широкое распространение в общественном сознании и стали экстраполироваться на самые разные области жизни» (с. 42).
Концепт иного типа был предложен Добролюбовым в статье «Что такое обломовщина?» Анализируя роман И.А. Гончарова «Обломов», критик использовал понятие, которое существует в самом произведении, но сделал его «смыслообразующим центром статьи» (с. 43). В романе слово «обломовщина» используется прежде всего как «индивидуальная нравственно-психологическая характеристика главного героя»; у Добролюбова оно приобрело «со-
циальное содержание и национальный масштаб» (с. 45). Так в концепте «обломовщина» соединились «художественный и критический дискурсы» (с. 46).
В статье «Концепт "новые люди" и его литературное бытие» прослеживаются возникновение и трансформации в русской литературе названного словосочетания на протяжении длительного времени. Впервые, очевидно, оно встречается в «Повести временных лет»: обращение язычников в христианскую веру князем Владимиром делает их «новыми людьми». В сознании летописца XII в. -это люди, обновленные нравственно, духовно. «Слово о Законе и Благодати» митрополита Иллариона построено на «противопоставлении Ветхого и Нового завета, Благодати, ветхозаветного и нового человека» (с. 51). Древнерусские авторы рассматривают современные им события с точки зрения христианской концепции истории, где «новый» человек - это человек, обновленный прежде всего духовно.
XVIII век - период преобразований и реформ - актуализировал концепт «новые люди»: в Петровскую эпоху главным «становится обновление сознания, убеждений человека, что непосредственно проявляется в конкретной сфере его деятельности» (с. 53). Следующая трансформация концепта - в середине XIX в. - выявила в качестве характерного типа эпохи «разночинца-шестидесятника»; ярким его воплощением в литературе явились герои романа Н.Г. Чернышевского «Что делать? Из рассказов о новых людях». Так стали называть демократов и нигилистов (у Тургенева «новый человек» - Базаров).
Если «для древнерусской литературы и литературы XVIII в. "новые люди" - это нация в целом», то для литературы 60-70-х годов XIX в., в частности для романа Чернышевского, «новые люди» -это своего рода «каста со своими правилами и законами» (с. 58). В центре внимания героев - нередко собственная личность; они привыкли руководствоваться скорее голосом разума, нежели велением чувств; среди них есть революционеры, люди идеи (Рахметов).
Не литературным, а реальным «новым» человеком в восприятии современников стал Добролюбов, о чем можно судить по стихотворению Н.А. Некрасова «Памяти Добролюбова». «Идея аскетического служения, гражданского подвига, оппозиции голоса сердца и разума как векторы в характеристике Добролюбова звуча-
ли также в некрологах, в воспоминаниях друзей и способствовали своего рода канонизации его в глазах современников» (с. 61). Однако созданный современниками образ - лишь одна сторона личности Добролюбова (в доказательство Н.В. Володина приводит отрывки из дневников критика).
Позднее идея, возникшая в сознании шестидесятников XIX в., разовьется «в идеологию целого класса - пролетариата» (с. 75). «Идеологическим и эстетическим ориентиром» для литературы соцреализма станет роман М. Горького «Мать» (с. 74). В словах Ни-ловны, немолодой, малограмотной женщины, которая говорит как опытный оратор, «возникает гиперболический образ нового поколения людей, объединенных... общей идеей, общим делом» (с. 75). «Если "новые люди" эпохи принятия христианства - это прежде всего люди новой нравственности, Петровской эпохи - новых общекультурных представлений, то "новые люди" Чернышевского и Горького - это прежде всего люди новой идеологии» (с. 76).
В конце перестройки, на фоне распада СССР в связи с общественной ситуаций, в сознании людей появляется иное понятие -«новый русский». Это словосочетание приходит и в литературу (например, в романе В. Пелевина «Чапаев и Пустота»). Коннотации данного концепта преимущественно негативные.
В статье «"Купец": Концепт У8 стереотип» выбор темы мотивирован тем, что в национальном сознании купечество не просто род деятельности, но и связанные с ним «устойчивые нравственно-поведенческие признаки» (с. 82). Сам род занятий купечества -торговля - вызывал в разных слоях русского общества «скептическое, слегка презрительное отношение»; купец представал стяжателем, скупцом, дрожащим за каждую свою и нередко за чужую копейку (с. 83).
Такое отношение к представителям купечества возникло не сразу. В фольклоре (былина о Садко и др.), в «Хождении за три моря» (XV в.) Афанасия Никитина ведущими в поведении героев были «религиозные мотивы, истинная преданность православной вере» (с. 87), а не торговая деятельность. Последняя вызовет интерес литературы XVII в., при Петре I, когда следствием преобразований станет резкий подъем торговли и купечество оформится как сословие. «Изображение купечества в XVIII в. было преимущественно сатирическим (сборник И. Новикова "Похождения Ивана
Гостиного сына", "Путешествие из Петербурга в Москву" А.Н. Радищева). Для литературы романтизма купечество в целом оказалось малоинтересным» (с. 91). Но в литературе второй половины XIX в. образ купца становится стереотипичным (басня Крылова «Купец», некоторые «герои» комедии «Ревизор» Гоголя, стихотворения «Железная дорога» Некрасова, романа «Обрыв» Гончарова и др.).
Наиболее полно этот образ предстал в драматургии А. Н. Островского, стремившегося понять сам способ мышления купца-самодура, наделить его «способностью к своего рода самоанализу, который носит, безусловно, разоблачительный характер» (с. 97). Как показал драматург, «основной аксиологический принцип жизни купца... заключался в том, что "каждая вещь имеет свою цену", причем это распространяется и на человеческие отношения» (с. 98); исключения немногочисленны (Лев Краснов -«Грех да беда на кого не живет», Любим Торцов - «Бедность не порок»).
К концу XIX в. облик купечества в литературе, в соответствии с происходящими в обществе переменами, принимает более цивилизованный характер» (чеховский Лопахин, к примеру, осознает все положительные и отрицательные стороны своей жизни) (с. 105). В литературе начала XX в. концепт «купец» приобретает идеологическую окраску, особенно в произведениях пролетарских писателей: в изображении Горького купец - «это, по сути, преступник» (с. 106).
В статье «Русская женщина на rendez-vous и гендерные стереотипы» прослеживается формирование концепта, выразительно названного Чернышевским в его разборе повести Тургенева «Ася»1. Если в произведениях Древней Руси женщина выступала «лишь на фоне той истории, которую творят мужчины» (с. 111), то в творчестве писателей XIX в. женскому образу уделяется значительно большее внимание. Нередко женщина играет ведущую роль, особенно в любовных отношениях, в «ситуации rendez-vous». Впервые такая ситуация была «задана» поведением пушкинской героини -Татьяны Лариной, которая «оказалась своего рода архетипом для
1 Чернышевский Н.Г. Русский человек на rendez-vous // Атеней. - М., 1858. -№ 18. - С. 398-421.
последующей литературы». В дальнейшем стереотип, «модель поведения русской женщины складывалась не только из наблюдений художников над действительностью, но и с учетом (сознательным или неосознанным усвоением) пушкинского опыта» (с. 112). Так или иначе, но княжна Мери, Наталья Ласунская, Ася и многие другие героини имеют сходные черты с пушкинской Татьяной: они не только берут на себя инициативу в развитии любовных отношений, но порой пытаются перевоспитать возлюбленного (наиболее характерный пример - Ольга Ильинская в «Обломове» Гончарова). Однако не менее закономерно и то, что «человек, в которого влюбляется героиня (а он-то и является главным действующим лицом), не становится ее мужем» (с. 130).
XIX век ограничивал семейные и гражданские права женщин, вот почему рассмотренные ситуации могут поначалу показаться сугубо «литературными». Однако именно литература в то время открывала в женщине то, чего не видело общество, занятое ее социальным статусом; именно литература обратилась к внутреннему миру, к психологии женщины, ее сознанию и подсознанию. «В чем-то литература объяснила русским женщинам их самих» (с. 132).
В статье «Представление о законе и законности в истории русской литературы» отношение к этим «ключевым концептам русской культуры»1 рассматривается, как правило, на фоне сопоставления с аналогичными понятиями европейской культуры. Если для западного миропонимания закон и справедливость - нечто неразрывно связанное (отражение такой позиции можно увидеть в литературе, к примеру, в пьесе «Венецианский купец» Шекспира), то в русском менталитете «этический и юридический аспекты правосознания кардинально разводятся» (с. 135).
Русские писатели в XVIII в. начинают противопоставлять писаному закону неписаный закон - нравственный, Божий. Это и станет «отличительной особенностью национального менталитета» (с. 139). В эпоху романтизма еще более «упрочилось отношение к закону как формальному юридическому инструменту, карающему
1 См.: Красных В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология. - М., 2002. - С. 185.
слабых и подчиненному сильным мира сего» («Смерть поэта» Лермонтова) (с. 141). Так появляется идея «Божьего суда» в противовес суду земному.
Мысль о враждебности человеку существующих юридических законов достигает кульминации в литературе реализма, где закон предстает в конкретных лицах и где нередко единственным спасением жертвы от неправосудия оказывается взятка чиновникам (творчество М.Е. Салтыкова-Щедрина, А.В. Сухово-Кобылина и др.). «оппозиция юридического и нравственного закона сохраняется и в литературе ХХ в., как сохраняется также скептическое отношение к закону.» (с. 147).
В статье «Категория "эгоизм" в русском литературном процессе: От концепта к универсалии» отмечается, что в русском языке слова «эгоизм», «эгоист» стали известны, скорее всего, во второй половине XVIII в. «в связи с усилившимся европейским влиянием, в том числе, языковым» (с. 150). Особую остроту проблема эгоизма получила в XIX в., тогда она исследовалась в двух основных ракурсах. С одной стороны, это - «простое, неразложимое по своей внутренней структуре, иногда подсознательное чувство, руководящее повседневным, бытовым поведением человека»; с другой - это «качество личности, сложное и многозначное по своей природе и содержанию, сформировавшееся как определенная жизненная позиция» (с. 153). Именно это последнее проявление эгоизма чаще попадало в поле зрения писателей («Евгений Онегин» Пушкина, «Герой нашего времени», «Маскарад», «Демон» Лермонтова, «Рудин» Тургенева и др.). Теме эгоизма посвящена статья Тургенева «Гамлет и Дон-Кихот» (1860), где писатель рассматривал эгоизм «как одно из коренных и в чем-то необходимых свойств человеческой природы, одно из условий ее существования и развития» (с. 161). Эгоизм Гамлета «связан с аналитичностью его сознания» и «приобретает определенное положительное содержание, ибо, как пишет Тургенев, "всякое самосознание есть сила"1» (с. 161).
1 Тургенев И.С. Гамлет и Дон-Кихот // Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. - М., 1980. - Т. 5. - С. 332.
Непременным условием становления личности эгоизм предстает в критике Д. И. Писарева. Он не только поддерживал идею «разумного эгоизма» (выдвинутую К. Гельвецием и Д. Дидро), но и развивал ее. По мнению критика, эгоизм может принести пользу не только самому его носителю, но и окружающим людям. Для Писарева эгоизм становится проявлением внутренней свободы человека, эмансипации личности, которая при этом не посягает на права другого. Таким образом, «разумный эгоизм» позиционируется критиком «как альтруизм» (с. 167).
Однако именно в литературе в качестве ведущей тенденции выступило мотивированное христианской этикой неприятие эгоизма. Л. Толстой в своих «Дневниках» сформулировал «как одну из главных задач человека "отречься от всего противоречивого в самом себе, т.е. личного, эгоистического."»1.
В XX в. социалистический реализм выдвинул интересы общества на первый план; и в целом, как философия жизни, «эгоизм надолго уходит из литературы». В современной культуре «возник новый виток интереса к эгоизму, который рассматривается как вполне конструктивный жизненный принцип» (с. 174).
В статье «"Русский европеец" в творчестве И.С. Тургенева» под европейцем понимается «определенный образ мысли, духовный компонент личности, тип поведения» (с. 175). Для Тургенева европеизм - «это признание гражданских, социальных прав человека, ценности его внутренней свободы; уважение к закону; образованность и умение трудиться» (с. 175-176). Главным героям писателя в той или иной мере свойственен европеизм, при этом Тургенев-западник устами своих персонажей выступает не за «перенесение чужих идей на русскую почву, а за творческое усвоение их» (с. 196).
С анализируемым концептом сходен концепт «русский путешественник», разбираемый в статье «"Русский путешественник" как синоним "русского европейца"». Данный концепт берет начало в путевых заметках Н.М. Карамзина («Письма русского путешественника», 1792) и получает развитие в «Парижских письмах»
1 Толстой Л.Н. Дневники // Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. - М., 1980. -Т. 5. - С. 124.
(1846-1847) П.В. Анненкова. Герой-путешественник Анненкова отнюдь не бездомный человек; это - личность, обладающая «свободой передвижения в общеевропейском пространстве, особой ментальностью, способностью почувствовать чужую культуру как свою» (с. 198). Его путешествия «носят прежде всего познавательный характер» (с. 200). Критик сравнивал европейскую и русскую культуры, взирая на общественную ситуацию в России как бы со стороны.
В статье «"Средний европеец" как кризисное явление» рассматривается концепт, введенный в употребление К.Н. Леонтьевым. Данное словосочетание критик употребил лишь в работе «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения»; однако сходные суждения есть и у других авторов. В оценке европейского образа жизни и типа человека, его воплощающего, Леонтьев оказался «более категоричен и резок, чем славянофилы» (с. 212). Его понимание термина «европеец» радикально отличается от тургеневского. Определение «средний» оказалось близко по смыслу понятию «посредственность». По сути, критик рассуждал не о «среднем европейце» как таковом, а о «среднем человеке». Леонтьев видел «чрезвычайную опасность унификации, ассимиляции, упрощения, результатом которых является уничтожение форм "человеческого разнообразия, психического обособления индивидуумов и наций"»1 (с. 219). По его убеждению, появление «средний тип» ведет к разрушению культуры, которое началось именно в Европе.
В статье «Стереотип еврея в рассказе А.П. Чехова "Скрипка Ротшильда"» автор отмечает, что конец XIX в. в России ознаменовался обострением национального, в частности еврейского, вопроса. Исследователи по-разному комментируют точку зрения Чехова: «Здесь и фигура умолчания, и неявный упрек в антисемитизме, и замечание о стереотипном изображении евреев, наконец, утверждение зыбкости или неоднозначности чеховской позиции»2 (с. 239). Однако, по убеждению Б.М. Эйхенбаума, писатель «нико-
1 Леонтьев К.Н. Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения // Леонтьев К. Восток, Россия и славянство. Философская и политическая
публицистика. Духовная проза, (1872-1891). - М., 1996. - С. 400.
2
Сафран Г. Переписать еврея. - СПб., 2004. - С. 155.
гда не дает советов, указаний или объяснений, но зато дает почувствовать неблагополучие русской жизни со всей силой»1. Как полагает Н.В. Володина, и в отношении названого вопроса для писателя главными оставалось признание тех скрытых возможностей индивида, которые «сохраняют в нем человека» (с. 248).
Е.А. Данилова
2012.02.002. БЭТЕН Й. «КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКАЯ» ЗАЩИТА ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ.
BAETENS J. Une défence «culturelle» des études littéraires // Revue LHT (Littérature. Histoire. Théorie): [Electronic resource]. - P., 2011. -N 8. - Mode of access: http://www.fabula.org/lht/8/8dossier/218-baetens
Автор статьи Йен Бэтен - специалист по междисциплинарным исследованиям в Дижонском ун-те - задается вопросом о причинах распространения в современном литературоведении «культурных штудий» (cultural studies). Он замечает, что романтизм утвердил автономию литературного факта от его социального, политического, экономического и др. контекстов, и такой подход к изучению литературы сохраняется до сих пор. Изначальное единство филологии создало своего рода литературно-лингвистический бином, разрыв которого сейчас кажется невозможным. Единое литературоведение, смешивающее текст и контекст, эволюционировало к весьма богатой, но неоднородной гамме подходов, одни из которых нацелены больше на объект, чем на теорию, а другие -прежде всего на теорию, мало занимаясь объектом (до такой степени, что у некоторых теоретиков тексты получают статус простых иллюстраций - как разрозненные примеры предложений в словаре, поясняющем отдельные лексические значения). «Научная» стилистика 1970-х годов была формой хрупкого синтеза этих противоречивых тенденций.
Современное литературоведение разделяется по методам и моделям анализа, различия между которыми основаны на все большей дифференциации между типами изучаемых объектов (те-
1 Эйхенбаум Б.М. О Чехове // Эйхенбаум Б.М. О прозе. О поэзии: Сб. ст. -Л., 1986. - С. 231.
