CC BY
14
встретил единогласную поддержку парламента, однако ему так и не удалось убедить Лигу Наций издать резолюцию, признающую новое государство, что стало основной причиной, по которой японская делегация демонстративно покинула ассамблею Лиги в феврале 1933 г. В своей риторике с этого времени Утида вновь придерживался идей паназиатизма, делая упор на то что Япония должна стать ключевой державой региона для общего блага Восточной Азии.
Таким образом, идеи паназиатизма постоянно присутствовали в правительственной среде Японии первой половины ХХ в. и не являлись искуственной идеологической конструкцией. На примере Утиды Ясуя видно, что они становились более или менее актуальны для конкретной внешней политики, в зависимости от того, насколько они могли обеспечить безопасность и внешнеполитические интересы Японии.
А.А. Лисицына
2011.04.036. ФОРД Д. СТРАТЕГИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА И ЯПОНСКАЯ ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА В ТИХООКЕАНСКОЙ ВОЙНЕ 1941-1945.
FORD D. Strategic culture and Japanese military intelligence during the Pacific war. - Hague, 2010. - (The Netherlands intelligence studies association NISA. Report 20.01.2010 18 p. - Mode of access: http:// www.nisa-intelligence.nl/
Влияние стратегической культуры на разведку и военные действия - тема многочисленных дискуссий. Ее ценность для изучения военной истории также часто ставится под сомнение. Стратегическую культуру определяют как «четкий и существующий длительное время набор убеждений и взглядов на вопрос использования силы, на оценку силы противника, а также общепринятые нацией теории, обосновывающие необходимость использования вооруженных сил» (с. 3). Военные организации непременно оказываются под влиянием общественных воззрений и культурных аспектов, которые часто играют определяющую роль в определении отношения к использованию вооруженных сил. Это явление также называют «военной культурой». То или иное отношение может сыграть как положительную, так и отрицательную роль в войне.
Существует несколько направлений исследований взаимодействия элементов стратегической культуры и разведывательной деятельности. Автор рассматривает четыре аспекта. «1) Насколько важно получение реалистичных представлений о противнике, 2) типы информации, за которой охотится военное руководство, и функции разведывательных учреждений, 3) влияние разведданных на тактику и планирование боевых операций, 4) способы, которыми командование пользуется для повышения эффективности действий вооруженных сил» (с. 4).
Разведке в Японии, сознательно изолировавшей себя от окружающего мира на 200 лет, традиционно уделялось минимальное внимание. Считалось, что заниматься оценкой сил и обдумыванием возможностей противника - удел трусов. Пропаганда превосходства Японии над другими нациями, а также активно насаждавшиеся представления о Японии как будущем гегемоне всей Азии, подкреплённые убедительными победами над Китаем в 1894-1895 и над Россией в 1904-1905 гг., не способствовали изменению отношения к разведывательной деятельности. Любые сомнения в силе имперской армии, и, соответственно, высокая оценка сил противника, приравнивались к пораженчеству и слабости. В результате «Америка рассматривалась как изоляционистская и пацифистская держава, а Великобритания - как нация, находящаяся в упадке и неспособная противостоять захвату Бирмы и Малайзии» (с. 5).
У японцев отлично работала краткосрочная разведка, направленная на непосредственное планирование боевых операций. Диверсионные операции, отвлекающие маневры, пропаганда и внедрение шпионов - со всеми этими задачами японская армия справлялась блестяще. Именно это позволило успешно действовать на начальном этапе войны. Однако дальнейшее развитие событий в полной мере выявило все недостатки японской разведки.
Обмен разведданными между военно-морским флотом и армией был минимален. Координирование и анализ также не были на высоте. На деятельность разведывательных управлений в 19411945 гг. было выделено не более 0,5% военного бюджета. Кроме того, по описанным выше причинам даже полученным данным не всегда уделялось должное внимание. Отсутствовала упорядоченная система обучения разведчиков. Предполагалось, что те, кому поручался сбор данных, должны были всему обучиться на месте. «По-
слевоенное исследование, проведенное американцами, показало, что до самого конца войны японцы так и не научились определять реальное количество противостоящих им сил до непосредственного контакта с ними» (с. 8).
Еще одной критической ошибкой японского генштаба стало то, что, основываясь на историческом опыте, весь план боевых действий сводился к сокрушительному молниеносному удару, после которого ожидались переговоры с противником на тех условиях, которые предложила бы Япония. Ни на одном из этапов войны не уделялось должное внимание голосам тех, кто говорил, что в сложившихся условиях невозможно поддерживать непрерывный поток сырья с оккупированных территорий для поддержания работы японской промышленности.
Даже после ядерных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки многие в военном руководстве требовали продолжения боев, уверенные в том, что еще есть шанс отбить атаки союзников.
Конечно же, плохая разведка не была единственной причиной поражения Японии. Однако «опыт Японии во Второй мировой войне показал, как жесткое следование устоявшимся традициям и взглядам может оказать определяющее воздействие на разведывательную деятельность» (с. 15).
Ш.Ш. Яппаров
2011.04.037. МАНИКЭМ С.К. РАСОВЫЙ ДИСКУРС В КОЛОНИАЛЬНОЙ МАЛАЙЕ.
MANICKAM S.K. Common ground: Race and the colonial universe in British Malaya // J. of Southeast Asian studies - Singapore, 2009. -Vol. 40, N 3. - P. 593-612.
Аспирантка Австралийского национального университета (Канберра, Австралия) прослеживает употребление понятия «раса» в малайской публицистике конца XIX - начала ХХ в., оценивая, в какой мере расовую идентичность и представления о расе в Малайе можно считать наследием колониализма, сложившемся без участия малайцев. Ее вывод, что «туземцы» не были лишь пассивными реципиентами колониального знания. Малайские интеллектуалы создавали собственные «риторические и текстовые варианты» представлений о расе, способствовавшие формированию новой
