CC BY
87
ЛИТЕРАТУРА XX-XXI вв.
Русская литература
2011.04.023. КЛИНГ О.А. ВЛИЯНИЕ СИМВОЛИЗМА НА ПОСТСИМВОЛИСТСКУЮ ПОЭЗИЮ В РОССИИ 1910-х ГОДОВ: ПРОБЛЕМЫ ПОЭТИКИ. - М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2010. -356 с.
В монографии исследуются поэтика русского символизма, взаимосвязь литературных направлений в России 1910-х годов, формирование постсимволистских течений.
«Сколь бы ни были удалены те или иные художники от литературно-художественной программы символизма, пройти мимо... достижений ведущих символистов они не могли», - утверждает доктор филол. наук О.А. Клинг. (проф., зав. кафедрой теории литературы филол. факультета МГУ). Автор монографии ставит две задачи: установить влияние символизма на формирование эстетических программ акмеизма и футуризма; «выявить ген символизма» в постсимволизме.
Исследователь обращает внимание на «состояние диффузии», в котором находились поэтические направления акмеизма и футуризма на раннем этапе. Творческое становление поэтов, позднее заявивших о себе как акмеистах (Н. Гумилёв) или футуристах (В. Хлебников, Б. Лившиц), связано с их общей ориентацией на символизм. Ответ на вопрос о том, как в символизме могли сосуществовать две, на первый взгляд взаимоисключающие тенденции («неоклассицизм» у акмеистов и авангард у футуристов), автор находит в различии между манифестами поэтов и реальным состоянием поэтики. Концепция «преодоления символизма», заявленная акмеизмом и футуризмом на манифестарном уровне, приводит к ошибочному рассмотрению символизма и постсимволизма как оппозиции: «Там, где участникам и первым интерпретаторам литературного процесса виделась борьба, столкновение различных течений и школ, ныне - особенно на уровне изучения поэтики -открывается сходство эстетических систем» (с. 30).
В творчестве В.Я. Брюсова (одной из центральных фигур в подходе к проблеме «авангард и символизм») происходит столкновение предавангардистских и «неоклассических» тенденций: соз-
нательное стремление к эксперименту и столь же сознательное тяготение к традиции. Поэт канонизировал «принцип новизны» в поэзии, приучил поэтов искать собственный неповторимый голос, «в своих стихах изобразил неуловимое, но явно вошедшее в русскую жизнь разорванное сознание человека ХХ в.» (с. 127). Специфика эволюции Брюсова заключалась в том, что период авангарда предшествовал периоду неоклассики: «Поэтика произвола, казалось бы, принесшая обновление словесного искусства, сменилась сознательным обращением к "нормативной", если условно определить, поэтике, восходящей корнями к поэтам не только пушкинской, но и допушкинской эпохи» (с. 56). Именно В. Брюсов стоял у истоков темы «мой Пушкин», прошедшей через весь ХХ в. Обращение к поэтической классике проявилось не только на уровне скрытых цитат и творческих приемов, но и в аспекте осознания себя как творческой личности.
Для осмысления генетического родства футуризма и символизма особенно важна блоковская оценка футуристических исканий. Неоспоримо влияние А. Блока на литературный процесс 1910-х годов. Поэт был «развернут» к новому в поэзии, приняв ее полемические устремления. «Футуристы в целом, вероятно, явление более крупное, чем акмеизм... Это более живое и земное, чем акмеизм»1, - такое признание поэт сделал в 1914 г. Исследуя воздействие русского символизма на формирование акмеизма, О.А. Клинг привлекает мемуары (А. Ахматовой, Вл. Пяста, С. Маковского, Г. Иванова, Вл. Ходасевича), и научные работы (Р.Д. Тименчика, И.В. Корецкой и др.).
Художники, пришедшие в искусство в конце 1900-х годов, обращались к открытиям символизмов, к их индивидуальным стилям. В их сознании стиль символизма оказался равнозначен индивидуальному стилю В. Брюсова, К. Бальмонта, А. Белого и др.: «Эпигоны, или, как их называл Гоголь, "антологические поэты", шли по пути механического соединения классического стиля и новых художественных открытий, будущие же большие художники напряженно искали на основе ведущих стилей своего времени собственный лирический голос» (с. 121). В последнее предреволюци-
1 Блок А.А. Собр. соч.: В 8 т. - М.; Л., 1963. - Т. 7. - С. 232.
онное десятилетие, когда только формировалось видение мира А. Ахматовой, М. Цветаевой, Б. Пастернака, О. Мандельштама, С. Есенина, первостепенным было влияние В. Брюсова.
Поэтический стиль А. Ахматовой начал складываться в гимназические годы (с 1904 г.). В письмах к С.В. фон Штейну (1906— 1907) она признавалась, что находится под сильным впечатлением от сборника В. Брюсова «Венок», стихи которого цитировала и в письмах, и на уроках в гимназии.
М. Цветаева обратилась к поэзии В. Брюсова в 1909-1910 гг. Трехтомник «Пути и перепутья» был одно время частью ее жизни. По замечанию А. Саакянц, в брюсовских стихах, «столь непохожих на ее полудетские, она тем не менее находила созвучие своим чувствам и настроениям. Более того: она подчеркнула у Брюсова строки, которые не только по настроению, но и по форме выражения могли бы принадлежать ей самой»1.
Можно предположить, что названия первых сборников А. Ахматовой и М. Цветаевой - «Вечер» и «Вечерний альбом» -связаны с исключительным вниманием Брюсова к теме вечера. «Так оба поэта, Ахматова и Цветаева, во многом впоследствии определившие пути русской поэзии, на одном и том же этапе своей жизни - этапе становления творческого лица - обращались к опыту Брюсова» (с. 125). Позднее, замечает О.А. Клинг, это влияние «ушло на глубину», стало «неосознанным, подсознательным» (с. 126). Такие черты поэзии Ахматовой, как изображение повседневной, будничной жизни города, приверженность к теме Пушкина, эпичность, унаследованы ею от В. Брюсова.
Автор монографии упоминает о том, что А. Ахматова видела истоки акмеизма в «характере Гумилёва», в его вере и разочаровании в символизме. Она писала: «Акмеизм возник в конце 1911 г. В десятом году Гумилёв еще был правоверным символистом»2.
К 1908 г., после издания парижских «Романтических цветов» и возвращения в Петербург, Н. Гумилёв расширил круг своего литературного общения в поиске новых стилевых ориентиров.
1 Цит. по: Памятные книжные даты. 1982. - М., 1982. - С. 203.
2 Ахматова А. А. Автобиографическая проза // Литературное обозрение. -М., 1989. - № 5. - С. 11.
Он стал бывать в салоне им. К. Случевского, посещать «башню» Вяч. Иванова, возобновил общение с И. Анненским, соприкоснулся с исканиями таких, казалось бы, непохожих поэтов, как А.Н. Толстой и П.П. Потёмкин. Вместе с тем ему оставался близок канонизированный символистами синтетический облик творца, сочетающего в себе поэта, прозаика, критика, мыслителя. Наиболее близким к нему в этом отношении был В. Брюсов. Н. Гумилёв надеялся на то, что В. Брюсов поддержит акмеизм. Но эта надежда не оправдалась. В. Брюсов посоветовал ему отказаться от «бесплодного притязания образовать какую-то школу акмеизма»1. Несмотря на это Гумилёв-критик продолжал комплиментарно отзываться о творчестве Брюсова: сравнивал поэта с Петром Великим, ставил в один ряд с Пушкиным, фиксировал его влияние на все поэтическое поколение 1910-х годов.
Если в 1910 г., когда началась дискуссия о конце символизма, позиция Н. Гумилёва по отношению к этому течению и его наследию была осторожной2, то в манифесте 1913 г. он заявил, что именно акмеизм идет на смену символизму: «Слава предков обязывает, а символизм был достойным отцом»3.
В самом факте перехода «из символического лагеря в акмеистический» Гумилёв увидел источник поэтической силы. О. Мандельштама. Книгу его стихов «Камень» он разделил на два «отдела» - символистский и акмеистический. Такая «акмеистическая» концепция эволюции поэта должна была доказать, что «Мандельштам, как никто другой, сурово вытравив из себя романтика, не повредил себе как поэту» (с. 108). Однако О.А. Клинг утверждает, что приемы символизма остались и во второй «акмеистической» части «Камня», что проявилось, например, в стихотворении «Золотой», в котором уже в первой строфе сталкиваются эпитеты «золотой» и «темный», контрасты «звезды» и «кошелек». Эти два плана «проникают друг в друга: местоположение "звезд" - не в небе, а в "кошельке", негативный контекст которого сложился еще в роман-
1 Брюсов В.Я. Среди стихов. 1894-1924: Манифесты. Статьи. Рецензии. -М., 1990. - С. 400.
2 Гумилёв Н.С. Жизнь стиха // Аполлон. - СПб., 1910. - № 7 - С. 67.
3 Гумилёв Н.С. Наследие символизма и акмеизм // Аполлон. - СПб., 1913. -№ 1. - С. 42.
тической поэзии» (с. 119). О символистском опыте, по мнению исследователя, говорит и то, что лирический герой Мандельштама спускается в «подвал» - «ад», повторяя «нисхождение» блоковской «Незнакомки» в ресторан.
« Не только невидимыми, но и зримыми нитями» с предшествующей символистской литературой был связан футуризм. Взаимоотношения символизма и футуризма прослеживаются с первого выпуска «Садка судей» (СПб., 1910), в котором участники альманаха, еще не имеющие манифеста, заявили о своей позиции посредством книжного оформления. Отсутствие привычной обложки, шмуцтитула, обойная бумага, необычное композиционное решение типографского листа, стихотворения, публикуемые без пробелов и пронумерованные («opus 1», «opus 2» и т.д.), - все это было проявлением спора с типографскими канонами символистов, с роскошью «скорпионовских» изданий. Однако за исключением оформления книги и опубликованной в ней иронической драмы В. Хлебникова «Маркиза Дэзес», авторы «Садка судей» (Вас. Каменский, Е. Гуро, Н. Бурлюк, Д. Бурлюк, С. Мясоедов) в значительной степени были ориентированы на символизм и неоромантизм. Не было резкого противопоставления символистам и в статье-манифесте «Свободное искусство как основа жизни» Н. Кульбина, открывавшей сборник «Студия импрессионистов» (СПб., 1910). В этой попытке оформить эстетическую программу футуристов можно выявить целый спектр символистских воззрений, восходящих к брюсовским «Ключам тайн» и к предсимволистскому, романтическому пониманию искусства как служения Красоте. Новым было то, что к символистскому пониманию нераздельности слова и музыки Н. Кульбин добавил пластику.
Вступительная статья Грааль-Арельского (С.С. Петрова) к альманаху «Оранжевая урна» (СПб., 1912) может рассматриваться как один из первых манифестов эгофутуристов. Здесь стремление к диалогу с символизмом прослеживается в еще большей степени. В альманахе сочетаются символистская (с налетом ницшеанского аморализма) и общеромантическая эстетика.
Подчеркивая благосклонное внимание В. Брюсова к эгофутуристам, отвечая критикам на упреки в том, что «старички-символисты торопятся ухватиться за штанишки юнцов-эгофутуристов», И. Игнатьев настаивает на объединительной позиции:
«Эгофутуристами и не отрицается преемственная связь между ними и символистами. Северянин экзотичен по Бальмонту, Игнатьев восходит к Гиппиус, Крючков к Сологубу, Шершеневич к Блоку, подобно тому как их собратья-москвичи ("кубо-футуристы") Д. Бурлюк к Бальмонту - Ф. Сологубу, Маяковский - к Брюсову, Хлебников - Г. Чулкову»1.
Особое место в связи с темой «символизм и футуризм» занимает Б. Лившиц. О.А. Клинг обращает внимание на стилевую близость символизму Лившица эпохи «Флейты Марсия»: «Любопытно, что Гумилёв, разбирая на страницах "Аполлона" первую книгу Лившица, сразу после оценки "Садка судей"- 1 и сборника "Stigmata" Эллиса и указав на ученичество Эллиса у Брюсова, прошел мимо знаков брюсовского влияния во "Флейте Марсия". Во-первых, в обыгрывании в стихотворении "Утешение" названия одной из самых известных книг Брюсова "Urbi et Orbi" (М., 1903). Но и контекст всего стихотворения, в который погружена брюсов-ская книга, позволяет говорить о скрытом диалоге с лирикой Брю-сова и в частности - со сборником "Urbi et Orbi"» (с. 153). Как и у Брюсова, у Лившица звучит романтическая тема «поэт и толпа», трансформированная ницшеанским началом. Его лирический герой стоит над добром и злом, жизнью и смертью. В обращении к теме загробного мира сказывается влияние брюсовского цикла «Мертвая любовь». А в стихотворении «Приобщение» различимы отголоски брюсовских эротических баллад «Раб», «Пеплум», «Помпеянка», «Путник».
Автор монографии усматривает стилистику Блока в стихотворениях Лившица «Пьянитель рая», «Андрогин», «Лунная на-водь», расшифровывая «заозерный мед» и «голубые розы рая» как приметы блоковского рая, «берега очарованного» и «очарованной дали» «Незнакомки»: «От блоковских "очей синих" произошли чуть видоизмененные в оттенке "голубые розы рая" Лившица. Потому у Лившица "мед" - библейский символ горькой мудрости (см. также эпиграф к поэме М. Лермонтова "Мцыри") - сопровожден эпитетом "заозерный", т.е. тот, что "на дальнем берегу"» (с. 156). Отношение Лившица к А. Блоку отразилось в эпизоде, воссоздан-
1 Игнатьев И.В. Эгофутуризм: Послелетие 1913. - СПб., 1913. - С. 9.
ном А. Ахматовой: «...Бенедикт Лившиц жалуется на то, что он, Блок, одним своим существованием мешает ему писать стихи»1.
Более сложное, чем у других «гилейцев», отношение Б. Лившица к литературному прошлому обусловило его оценку манифеста «Пощечина общественному вкусу»: «Я спал с Пушкиным под подушкой - да я ли один? Не продолжал ли он и во сне тревожить тех, кто объявлял его непонятнее гиероглифов? - и сбрасывать его, вкупе с Достоевским и Толстым с "парохода современности" мне представляется лицемерием»2.
Из арсенала поэтических средств символистов много черпал В. Хлебников, несмотря на его теорию «самовитого» слова и крайнюю самобытность. Символизм как господствующий поэтический стиль стал основой, на которой формировался ранний Хлебников и в сопротивлении которому он стал зрелым поэтом. Поэт входил в литературу традиционно для поколения конца 1900-х - начала 1910-х годов: «башня» Вяч. Иванова, журнал «Аполлон», ученичество у М. Кузмина. Легко угадываются символистские «меты» в его стихотворении «Жарбог! Жарбог!..» (1908), восходящем к Вяч. Иванову. В четверостишии «Я свирел в свою свирель» ощутима перекличка с Пушкиным, интерес к которому в начале ХХ в. был возрожден символистами (в частности, Брюсовым). Однако в своем устремлении к гармонии Хлебников, в отличие от Пушкина и Вяч. Иванова, предельно трагичен.
В стихотворении «Немь лукает луком немным...» из книги «Требник троих» (М., 1913), при очевидном языковом экспериментаторстве, поэт подключается к устойчивой общепоэтической и символистской теме: «Немь лукает луком немным / В закричально-сти зари. / Ночь роняет душам темным / Кличи старые: "Гори!"». В неологизмах «немный», в котором проникают друг в друга значения слов темь, темный, немой, и «закричальность» сказывается тяготение к романтической и символистской поэзии. Поскольку
1 Ахматова А.А. Соч.: В 2 т. - М., 1986. - Т. 2. - С. 186. Обращает на себя внимание «ремарка» Ахматовой в описании впечатления, произведенного ее рассказом: «Блок не засмеялся, а ответил вполне серьезно: "Я понимаю это. Мне мешает писать Лев Толстой"».
2 Лившиц Б. Полутораглазый стрелец: Стихотворения. Переводы. Воспоминания. - Л., 1989. - С. 403.
символизм приучил читателей следить не столько за смысловым наполнением слова, сколько за его музыкальным, суггестивным контуром, Хлебников «лишь смутно обозначает внешнюю форму слова (скорее его звуковую, музыкальную оболочку) и достигает тем самым одной из заветных целей символизма - вовлечь читателя (зрителя, слушателя) в поле эстетической деятельности. В тот самый иной мир» (с. 180).
Поэма «Зверинец» (1909) представляет собой сплав многих влияний: во-первых, это Вяч. Иванов, который в детстве жил напротив московского зверинца; во-вторых, У. Уитмен, а также Ф. Ницше, Н. Гоголь, ритмизованная проза М. Горького, Ф. Сологуба (на что указывает присутствие в контексте поэмы нетопыря -существа из сологубовского бестиария). О.А. Клинг находит в лирике Хлебникова связи с поэтикой Сологуба в изображении темного, иррационального начала. Однако не исключена возможность пародирования, на что указывает рифмовка слов «задом» - «взглядом» и оппозиция «ужасный» - «прелестный»: «Чудовище - жилец вершины, / С ужасным задом, / Схватило несшую кувшины / С прелестным взглядом» (цит. по: с. 185).
В стихотворении Вл. Ходасевича «Времыши-камыши» традиционно для символистов решена тема зеркала; идея равнозначности двух миров находит выражение в «зеркальном принципе»: восьми-стишье делится на две части, отражающие друг друга. Автор монографии приводит и другие примеры связи Хлебникова с символизмом как на уровне поэтического языка, так и во взглядах на мир.
Диалог с символизмом прошел через всю жизнь Б. Пастернака. Привлекая для анализа наброски, ранние черновые редакции, исследователь сопоставляет его поэтику со стилями В. Брюсова, А. Блока, А. Белого, реконструирует «апологию символизма», характерную для позднего периода творчества писателя. По мнению О.А. Клинга, роман «Доктор Живаго» можно назвать поздним «символистским» романом, если иметь в виду не просто возвращение к символистским канонам, а их обогащение.
Размышляя о «блуждающих» поэтах, т.е. о поэтах вне школ, автор монографии обращается к творчеству основателя имажинизма В. Шершеневича («Весенние проталинки»), считает симптоматичной ориентацию на символизм поэзии М. Цветаевой («Поэма воздуха»), С. Есенина и др. В заключение исследователь подчерки-
вает: «Не столь уж важно решение некоторых теоретических проблем, к примеру, является ли символизм началом авангарда или завершением традиций XIX в. Существеннее другое: символизм и постсимволизм образуют некие пересекающиеся по некоторым параметрам эстетические системы, которые характеризуют своеобразие всей культуры ХХ в.» (с. 295).
К.А. Жулькова
2011.04.024. МОЛОДЯКОВ В.Э. ЗАГАДКИ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА. - М: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2009. - 432 с.
Книга российского историка, литературоведа, профессора университета Такусёку (Токио) В.Э. Молодякова знакомит со стихами и биографиями некоторых забытых поэтов Серебряного века, а также представляет малоизученные аспекты творчества В. Брюсова, О. Мандельштама, А. Белого, А. Блока и др.
В первой статье сборника В.Э. Молодяков отмечает «несомненные литературные достоинства» Д.П. Шестакова (1869-1937). «Неизвестный Шестаков» - ученик Фета и последователь Фофанова - демонстративно отказался от поэтических новаций своей эпохи. В то время когда, по ироничному замечанию И. Северянина, «стал стих сложней, чем танк», он доказывал жизнеспособность традиционных поэтических форм XIX в. Стихотворения 1925-1932 гг. под общим названием «Миги» впервые опубликованы в «Загадках Серебряного века» по машинописному оригиналу из собрания В.Э. Молодякова. В них отражен «своеобразный пантеизм, чувство полного приятия окружающего (не социального!) мира и слияние с ним, а также ощущение гармонии, душевной молодости, здоровья и радости жизни, несколько скорректированное тютчевской темой "закатной любви"» (с. 15). «Закатная любовь» в стихах Д.П. Шес-такова не окрашена в трагические тона, хотя и не лишена элегической грусти: «На склоне дня прекрасен день / Под вечер жизни глубже радость» (с. 16).
Малоизвестны стихотворения А.Л. Чижевского (1897-1964). Между тем поэзия была для него не хобби, как у многих «физиков», а «полноценной формой научного и философского творчества». Его стихи получили высокую оценку такого строгого критика, как В. Брюсов. Сожалея о том, что лучшее из поэтического наследия Чижевского «дошло до читателей только посмертно, а кое-что
