CC BY
42
СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ
2011.04.021-023. СОЛИДАРНОСТЬ, ДОВЕРИЕ И ВЗАИМНОСТЬ В КОНТЕКСТЕ ТЕОРИИ СОЦИАЛЬНОГО ОБМЕНА. (Сводный реферат)1.
2011.04.021. MOLM L.D. The structure of reciprocity // Social psychology quart. - Wash., 2010. - Vol. 73, N 2. - P. 119-131.
2011.04.022. MOLM L.D. The value of reciprocity // Social psychology quart. - Wash., 2007. - Vol. 70, N 2. - P. 199-217.
2011.04.023. RIDGEWAY C.L. Introduction to Linda Molm: 2009 recipient of Cooley-Mead award // Social psychology quart. - Wash., 2010. - Vol. 73, N 2. - P. 116-118.
Линда Мольм (профессор социологии университета шт. Аризона, г. Тусон, США, в прошлом - соредактор журнала «Social psychology quarterly» и председатель секций социальной психологии и теории Американской социологической ассоциации) с конца 1990-х годов возглавляет крупный исследовательский проект по изучению социопсихологических механизмов социальной интеграции. Проект финансируется Национальным научным фондом США; его целью является теоретическое и эмпирическое изучение процессов и структур социального обмена как контекста и фактора просоциального поведения и отношений взаимности (reciprocity), продуцирующих социальное доверие, участие, расположение и солидарность. Инициатор и руководитель проекта Л. Мольм в 2009 г. стала лауреатом премии Кули-Мида, которая ежегодно присуждается Американской социологической ассоциацией за выдающиеся
1 Реферат подготовлен в рамках исследовательского проекта «Социальная солидарность как условие общественных трансформаций: Теоретические основания, российская специфика, социобиологические и социально-психологические аспекты», поддержанного Российским фондом фундаментальных исследований (проект 11-06-00347а).
заслуги в развитии социальной психологии. Главным объектом научных интересов Мольм выступает феномен взаимности в межличностных и межгрупповых отношениях, где взаимность трактуется как конечный результат специфически структурированного обмена типами социальной деятельности и ее продуктами между диадиче-скими и сетевыми партнерами. Как замечает в этой связи профессор социологии Стэнфордского университета (Калифорния) С. Риджуэй, «сегодня уже невозможно рассуждать о теории и практике социального обмена без ссылок на работы Линды Мольм ... которые радикально изменили одну из ключевых исследовательских перспектив современной социальной психологии» (023, с. 118). Суть этих изменений Риджуэй связывает со сменой аналитических приоритетов применительно к феномену социального обмена. Обсуждение социоструктурного неравенства обменных потенциалов партнеров, провоцирующих конфликт, сменяется преимущественным изучением конституирования «обоюдности», или отношений взаимности, т.е. таких контактов между акторами, которые создают фундамент социальной интеграции. Кроме того, в работах Мольм прослеживается структурная и содержательная дифференциация самих отношений обмена под углом зрения их «заявленной и договорной» либо «негласной и обоюдной» природы.
Реконструируя интеллектуальную биографию Линды Мольм, Риджуэй отмечает независимость ее научных поисков, позволивших исследовательнице уже в начале ее карьеры выйти за рамки необихевиористской парадигмы, которая доминировала в теориях обмена 1970-х годов, и переосмыслить договорную модель обменных отношений с точки зрения содержащейся в них практики взаимности. На формирование научных интересов Мольм заметное влияние оказали идеи Р. Эмерсона, П. Блау, Г. Келли и Дж. Тибо, однако уже в 1980-е годы «изучению формальных переговоров она предпочла эмпирический анализ повседневных обменных операций, которые по большей части являются негласным, имплицитным конституированием взаимности» без заранее оговоренных гарантий со стороны партнеров, но с надеждой на обоюдную выгоду (023, с. 117). Мольм не только дифференцировала обменные отношения, разделив их на договорные и базирующиеся на взаимности, она продемонстрировала, что структурированная тем или иным образом взаимность играет ключевую роль в формировании интег-
рирующих связей между людьми и обусловливает социальную перцепцию происходящего как справедливого / несправедливого обмена. Наконец, в ее исследованиях был выявлен и получил объяснение такой парадокс, как позитивное влияние рисков, сопровождающих обменные акты, на зарождение позитивных же аффективных связей между партнерами, что, в свою очередь, становится предпосылкой социальной солидарности и доверия. Этот парадокс, обозначенный автором как «ценность взаимности» и подкрепленный множеством наблюдений и лабораторных экспериментов, «значительно обогатил наши представления о функции рисков в конституировании социального доверия, солидарности и участия», -заключает свой комментарий С. Риджуэй (023, с. 118).
По замечанию самой Линды Мольм, анализ структуры взаимности является ключом к пониманию социальных функций этого феномена в контексте повседневных социальных обменов микро- и макроуровней. Представляя свой лонгитюдный проект изучения взаимности, автор характеризует это явление как «акт предоставления пользы (выгоды, преимуществ, прибыли) другому (другим) в ответ на полученную от него (от них) пользу (выгоду, преимущества, прибыль» (021, с. 119). Мольм считает взаимность одним из фундаментальных свойств социального обмена и социальной жизни в целом. Как заметил в этой связи Р. Эмерсон, именно взаимность обеспечивает процессу обмена его наименование и содержание: «Блага, приобретаемые посредством социальных процессов, обусловлены благами, предусмотренными "в обмен"»1. Тем не менее в социологических и психологических концепциях обмена отношения взаимности никогда не были предметом специального исследования. Мольм полагает, что невнимание социологов к этому аспекту обменных действий продиктовано их восприятием обоюдных контактов в актах обмена как само собой разумеющейся вещи, как данности, которая не меняется и потому, по выражению Р. Эмерсона, «лишена всякого теоретического интереса»2.
1 Emerson R.M. Social exchange theory // Social psychology: Sociological perspectives. - NY: Basic books, 1981. - P. 32.
2
См. : Emerson R.M. Exchange relations and networks // Sociological theories in progress / Ed. by J. Berger, M. Zelditch, B. Anderson. - Boston: Houghton-Mifflin, 1972 - Vol. 2. - P. 58-87.
Между тем социальные аналитики, принадлежащие к иным исследовательским традициям, неоднократно писали об отношениях взаимности как о важнейшем принципе общественной жизни1 и базисе социальной солидарности и сплоченности2. В середине ХХ в. Г. Беккер ввел в научный оборот термин «homo reciprocus» для обозначения человека как биологического вида3; несколько позже А. Гоулднер опубликовал свои размышления о «норме реципрок-ности» как регуляторе социальных отношений, или интернализо-ванном моральном обязательстве, поддерживающем нашу уверенность, что люди, как правило, помогают тем, кто оказывал им помощь в прошлом4. Существенный вклад в осмысление этого феномена внесли представители социобиологии, рассматривающие взаимность в качестве эволюционной предпосылки общественной кооперации5.
Игнорирование социологами компонента взаимности, продолжает Мольм, объясняется также тем, что долгое время в их поле зрения попадал только один вариант обменных актов - непосредственный обмен типами деятельности и их результатами на основе предварительной договоренности сторон (ты - мне, я - тебе). Сегодня в фокусе внимания автора и ее единомышленников находится весь спектр отношений социального обмена, главными из которых Мольм считает реципрокные, или обоюдные, обмены, охватывающие цепочку акторов, встроенных в ту или иную социальную сеть. Обоюдные обмены - это отношения акторов, «осуществляющих индивидуальные действия в пользу другого (других); помощь, совет, участие, услуга, - без предварительного обсуждения ответных благотворительных действий потенциальных партнеров» и без определенных гарантий того, что последует немедленный ответный благотворительный акт (021, с. 119-120).
1 Hobhouse L.T. Morals in evolution: A study of comparative ethics. - L.: Chapman a. Hall, 1906. - P. 12.
2 Simmel G. The sociology of Georg Simmel. - Glencoe (IL): Free press, 1950. -
P. 387.
3
Becker H. Man in reciprocity. - N.Y.: Praeger, 1956. - P. 1.
4 Gouldner A.W. The norm of reciprocity: A preliminary statement // American sociological rev. - Wash., 1960. - Vol. 25, N 2. - P. 161-178.
5 Nowak M.A., Sigmund K. Shrewd investments // Science. - Wash., 2000. -Vol. 288, N 5467. - P. 819-820.
Анализ отношений взаимности в контексте социального обмена составляет основное содержание исследовательской программы Мольм, о которой упоминала С. Риджуэй и которая сегодня близится к своему завершению. Оценивая предварительные итоги этой работы, Мольм подчеркивает, что за 15 лет были накоплены эмпирические данные, свидетельствующие о неоднозначном воздействии разных форм социального обмена на конституирование просоциального поведения его участников и формирование интегрирующих аффективных связей между ними. Обобщение и теоретическое осмысление собранного материала в перспективе предполагают поиск точек пересечения концепции социального обмена с организационной теорией и понятием социального капитала.
Переходя к описанию структуры взаимности - одного из ключевых понятий своей теории и главного объекта исследований в рамках лонгитюдного проекта, - Мольм формулирует следующие концептуальные положения:
а) «взаимность структурирована»; это значит, что она не является только нормой или только процессом, но обладает способностью к трансформации в пределах обменных действий; иными словами, «отношения взаимности вариативны»;
б) структура взаимности определяет фундаментальные различия форм социального обмена - не только с точки зрения характера обменных действий или их дифференциации в зависимости от властных потенциалов акторов, но, главным образом, в качестве фактора формирования социального доверия и солидарности;
в) «измерения взаимности обусловливают обозначенные выше различия социальных обменов посредством механизмов риска, неопределенности и конфликта» (021, с. 120).
Первым аналитиком социального обмена, обратившим внимание на его внутреннюю структурную организацию и связавшим масштаб, тип и специфику связей между субъектами обменных действий с итогами этих действий, был Р. Эмерсон. Однако, как уже говорилось, Эмерсон ограничился изучением непосредственных договорных отношений обмена, рассматривая их в качестве самодостаточных транзакций в рамках диадических контактов. Обратившись к реципрокным обменам, Мольм поставила задачу выявить структуру взаимности. Если Эмерсона интересовала «связь между акторами прямых обменов и отношениями, складывающи-
мися в пространстве подобных обменов», то Мольм задалась вопросом о том, «как связаны между собой поведение акторов в ходе обменных действий и итоговые конечные выгоды» таких действий (021, с. 121). С этой целью она идентифицировала и описала два измерения отношений обмена, связанные с характером и направлением движения (курсирования) конечных выгод обменных операций. Так, обмен может быть: а) односторонним (однонаправленным: А^Б или Б *-А) либо двусторонним (двунаправленным: А^Б); б) прямым (непосредственным) либо непрямым (опосредованным участием другого / других партнеров). В зависимости от сочетания названных параметров возможны следующие базовые формы отношений социального обмена:
- прямой договорный обмен;
- прямой взаимный обмен;
- непрямой - опосредованный, или генерализованный, обмен.
Принципиальное отличие взаимных (реципрокных) обменов от обменов договорного типа связано с тем, что договорные обменные отношения складываются путем диадических контактов акторов в рамках более широких сетей социального обмена: участники договариваются о совместных действиях в пользу друг друга, притом что обмен выгодами может быть либо справедливым, либо (чаще) неравным, но в любом случае содержащим в себе гарантии того, что каждая из сторон получит что-то в обмен на предоставленную партнеру пользу. Реципрокный обмен предполагает не двустороннюю, а однонаправленную благотворительность, притом что ответное вознаграждение может последовать немедленно, или будет отложено, или не случится вовсе. Односторонность реципрок-ных обменов означает, что актор А в принципе может вступить в обменную сделку с любым актором в социальной сети, все участники которой вправе инициировать обмены с любым из акторов в любой момент времени, однако исходная услуга актора А может вернуться к нему не от непосредственного адресата его благотворительности, а от какого-нибудь другого участника социальной сети. Очевидно, что в таких обменах к первому структурному измерению взаимности (направление ее движения) добавляется второе (характер ее движения), так что, в конечном счете, обменный акт приобретает опосредованный, или генерализованный, вид.
«В структуре непрямой взаимности, - пишет в этой связи Мольм, -не каждый из акторов зависит от какого-либо одного партнера, но скорее вся совокупность акторов вносит свой вклад в поддержание коллективной системы обменных действий... Поскольку односторонние благотворительные акты "оплачиваются" с течением времени - в ходе текущих обменных контактов, а не посредством диа-дических транзакций, - единицей обмена с необходимостью становится отношение (курсив Л. Мольм. - Е.Я.) .как последовательность случайных индивидуальных актов, в которых сложно выделить дискретные трансакции, поскольку тот самый акт, что завершает один обмен, нередко кладет начало другому» (021, с. 122).
Изучение генерализованной взаимности, предпринятое на завершающем этапе проекта, Мольм считает наиболее перспективным направлением социальной психологии обменов. «Сегодня социальные аналитики самых разных ориентаций, и социологи в их числе, все чаще констатируют преобладание в современном обществе отношений обобщенной взаимности (организация бизнес-структур, соседских и коммунальных общин, виртуальных сообществ и т. д.) и их ведущую роль в генерировании социальной кооперации» (там же). При этом интегрирующие свойства специфически структурированной взаимности, способствующие установлению аффективных связей между участниками обменных действий, были обнаружены совершенно случайно. В 90-е годы прошлого столетия в ходе лабораторных экспериментов, объектом которых являлись властные параметры договорных и реципрокных обменных актов, была проведена серия итоговых опросов, продемонстрировавших «поразительные отличия аффективных компонентов двух форм обмена» (021, с. 123). Это открытие послужило импульсом для радикальной смены исследовательских приоритетов.
С конца 1990-х годов в фокусе внимания Мольм и ее единомышленников оказались процессы социальной интеграции в контексте социальных обменов и формирование отношений доверия, аффективного расположения и солидарности. Этот сдвиг в теории и эмпирии социальных обменов (т.е. переход от анализа конфлик-тосодержащих элементов обменных отношений как неравноправных и несправедливых к осмыслению их просоциального - поведенческого и мотивационного - потенциала) Мольм расценивает
как «возвращение к истокам». Здесь имеется в виду двойственность воздействия взаимной зависимости партнеров по обмену на конечные отношения между ними, описанная П. Блау в терминах дифференциации (неравенство и конфликт) и интеграции (притяжение, сближение, сплочение)1. Социологи десятилетиями изучали психологические и практические следствия процессов дифференциации, теперь настало время анализа механизмов интеграции.
Применительно к этой задаче, составляющей основное содержание ее проекта, Мольм определяет доверие как «уверенность актора в том, что на партнера можно положиться, т.е. что тот скорее окажет ему услугу, чем попытается его использовать»; аффективное расположение (regard) трактуется как «позитивно окрашенное чувство к партнеру в комплексе с позитивной же оценкой его характера»; солидарность рассматривается в качестве «оценки актором своих отношений с vis-a-vis как гармоничного единения и взаимовыгодного партнерства» (021, с. 123).
Суммируя итоги многолетнего эмпирического изучения интегрирующих следствий социальных обменов реципрокного типа, автор обращает внимание на следующие результаты:
а) лабораторные эксперименты показали, что участники взаимных обменов демонстрируют большее аффективное расположение и приверженность партнеру, чем субъекты договорных обменных акций;
б) поведенческие акты, которые подтверждают доверительность отношений между партнерами, в большей степени характерны для реципрокных, чем для договорных обменов; субъекты последних, как правило, ограничиваются поведенческой лояльностью в отношении партнера, не обременяя себя эмоциональными контактами;
в) несмотря на то что договорные обмены на первый взгляд отличаются большим «процедурным равенством», чем односторонние взаимные обмены, субъекты последних чаще оценивают отношение к ним партнера как «справедливое», чем участники договорных акций (независимо от фактического или объективного равенства обменной сделки); более того, участники реципрокных
1 См.: Blau P.M. Exchange and power in social life. - N.Y.: Wiley, 1964.
обменов скорее соглашаются на новую заведомо неравную сделку, чем субъекты договорных обменных акций;
г) генерализованные обмены продуцируют более тесные интегрирующие связи между участниками, чем любая из форм прямого обмена;
д) перечисленные следствия взаимных обменных отношений проявляют себя независимо от тех или иных (поведенческих, ценностных, ресурсосодержащих, исторических) аспектов обменных действий и представляют собой «исключительный продукт опыта обмена (его восприятия и переживания) в контексте различных структур взаимности, а также значимости такого опыта с точки зрения новых интегрирующих связей» (021, с. 124).
Накопленные эмпирические данные получили теоретическое обоснование в рамках разработанной Мольм каузальной модели интегрирующих связей в контексте обоюдных обменов. Автор выделила три типа социально-психологических механизмов, обеспечивающих трансформацию обменных действий определенной структуры в отношения эмоциональной и социальной интеграции их участников. Это механизмы, связанные с риском обменных операций, с редуцированием их конфликтных аспектов и с символической (коммуникативной) ценностью реципрокных отношений обмена.
В социально-психологической литературе имеется немало эмпирических свидетельств «опосредованности доверия риском, который тем самым становится непременным условием взаимной демонстрации партнерами свой благонадежности» (021, с. 124). Другими словами, именно риск способствует сближению, кооперации и интеграции акторов в процессе обмена. Очевидно, что в ре-ципрокных - непрямых и в особенности генерализованных - обменах степень риска для их субъектов достаточно велика: ни один из участников не имеет гарантий того, что не останется в проигрыше, поскольку не знает, когда, как и кем будет вознаграждена его исходная благотворительность. Усиливая непредсказуемость обменных операций, структура генерализованных обменов в то же время способствует невольному сближению анонимных акторов и вынуждает их доверять друг другу в рамках сетей коллективных обменов.
Далее, структурная организация обменных актов обнажает их кооперативные либо состязательные составляющие. Двусторонние
договорные обмены высвечивают столкновение интересов их субъектов и их потенциальный конфликт как следствие вероятного неравенства конечных выгод обменной сделки. Односторонняя благотворительность реципрокных обменов затрудняет саму возможность сравнения результатов обменных отношений и способствует диффузии ответственности за несправедливую сделку по всей сети коллективных обменов, распределяя ее между всеми участниками. «Опосредованная взаимность снижает уровень конфликтности обменных отношений, устраняя вероятность любых реципрокных актов, связывающих дарителя и одаряемого напрямую» (021, с. 124).
Наконец, добровольные и лишенные определенности обменные действия, в отличие от гарантированных договорных сделок, обладают способностью привносить в отношения партнеров аффективный компонент, содействуя их взаимному расположению и стремлению продолжить завязавшиеся отношения. Это свойство обоюдных обменов, т.е. их экспрессивная (символическая, или коммуникативная) ценность, усиливается в условиях генерализованных обменных акций, поскольку здесь «вознаграждение получает тот, кому дарящий ничем не обязан напрямую, притом что последний таким образом вносит личный вклад в поддержание коллективных действий, благотворных для всей сети обменов» (там же).
Осмысление и эмпирическая верификация символического измерения взаимности являются важнейшими аспектами концепции Л. Мольм. С описанием и анализом именно этой характеристики специфически структурированных обменных актов, выявленной ею в ходе лабораторных экспериментов, автор связывает принципиальную новизну своей трактовки социального обмена в терминах продуцирования интегрирующих эмоциональных отношений (социальной солидарности) между людьми. Более того, с ее точки зрения, изучение символических аспектов генерализованных взаимных обменов открывает перспективу для комплексного исследования совокупными (междисциплинарными) силами социальных аналитиков просоциальных форм поведения и их мотивации под углом зрения конституирования социального капитала. «Мы утверждаем, - пишет в этой связи Мольм, - что при определенных условиях, связанных с формой социального обмена, акт взаимности сам по себе может иметь символическую ценность, что, в свою
очередь, будет способствовать формированию аффективных связей и социального капитала в контексте отношений между партнерами» (022, с. 202).
В социальной психологии ценностные составляющие обменных отношений, как правило, ассоциируются с их материальной значимостью (выгодой) для партнеров. Этот подход, заимствованный из социально-экономической традиции описания безличных (рыночных) обменов, ограничивается сопоставлением инструментальной пользы тех объектов (товаров, услуг, социально-значимых результатов), которые и были предметом данного обмена. По мнению Мольм и ее единомышленников, «ценность актов взаимности лишь отчасти заключена в товарах и услугах, которыми люди обмениваются» (022, с. 199); главное содержание отношений обмена состоит в ценности самого специфически структурированного обменного действия как генератора процессов аффективной интеграции партнеров. Другими словами, «ценность взаимности» в контексте обменных действий имеет два измерения: а) инструментальное (утилитарное) и б) символическое (коммуникативное). Утилитарность обменных отношений характеризует ценность для реципиента тех благ, которые он приобретает вследствие своей собственной благотворительности; в данном случае инструментальность как характеристика обмена выражается в том, что блага, которые получает реципиент, отвечают его потребностям, изначально составлявшим цель обменной операции.
Символическая ценность обменных отношений сопряжена с передачей некоторой информации посредством акта взаимности. Очевидно, что объекты (товары, услуги, конечные результаты), задействованные в обмене, помимо их «потребительской стоимости», могут обладать и символической ценностью (в качестве индикаторов престижа, статуса и т.п.). Однако в данном случае речь идет не о знаковом содержании инструментальной пользы, приобретаемой в ходе обменных операций, а о «ценности, сообщаемой отношениям обмена самим актом реципрокности», т.е. существующей вне и помимо инструментальной значимости благ, которые участвуют в обмене. «Акты взаимности, - поясняет свою мысль Мольм, - продуцируют символическую ценность путем передачи специфической информации о партнере и отношениях с ним. Эта информация позволяет актору строить предположения о намерениях партнера и
о потенциальной выгоде как следствии взаимных отношений с ним; она также передает чувства и эмоции, конституирующие аффективную связь между актором и его партнером» (022, с. 201).
Символическая ценность отношений взаимности в интерпретации Л. Мольм состоит из двух компонентов - редуктивной ценности (связанной со снижением уровня неопределенности и риска обменных сделок) и ценности экспрессивной (касающейся эмоционального содержания отношений между акторами). С одной стороны, реципрокность сообщает обмену свойство предсказуемости, делая более или менее очевидными надежность партнера и тот факт, что «на него можно положиться». С другой стороны, взаимность включает в себя и сообщает обменным отношениям эмоциональную окрашенность - или «аффективное расположение субъектов обменных действий друг к другу»: признание результатов обменной операции в качестве блага, одобрение и уважение действий партнера, демонстрацию взаимной заинтересованности в сложившихся отношениях и намерение продолжать их в дальнейшем. Редукционная ценность обменных отношений (благодаря информации о надежности партнера) содействует формированию и укреплению взаимного доверия между акторами. Экспрессивная ценность придает инструментально значимой выгоде обменных актов аффективное содержание - ощущение значимости партнеров друг для друга, их взаимного расположения, уважения и заботы. «Таким образом, акт реципрокности сам становится благом, или "процессуальной пользой", вносящей свою лепту в формирование отношений, которые теперь сами получают право считаться ценным товаром» (022, с. 201).
Передача символической информации в контексте обменных актов, продолжает Мольм, возможна при соблюдении трех условий: 1) обмен носит повторяющийся (рецидивирующий) характер; 2) взаимность в рамках обменных отношений обладает существенной долей непредсказуемости (структурной или ситуативной) - в том смысле, что подразумеваемое ответное воздаяние (его время, место и содержание) не оговаривается партнерами заранее; 3) сама взаимность как качество отношений обмена является добровольным выбором акторов - в том смысле, что каждый из них вправе самостоятельно и по своему усмотрению решать вопрос об ответной благотворительности (ее месте, времени и содержании).
Из предыдущих рассуждений и эмпирических наблюдений Мольм следует, что названным условиям удовлетворяет только один тип обменных отношений - реципрокный (прямой либо генерализированный) обмен. Поскольку данный тип обменных действий, в отличие от договорного, не предполагает каких-либо предписанных заранее обязательств сторон, взаимность здесь совершенно произвольна и потому лишена определенности. Кроме того, как говорилось выше, реципрокные однонаправленные обмены (в противовес двусторонним «рыночным» сделкам, имеющим фиксированные начало и конец) представляют собой цепочку, или континуум, действий, неразделимых на дискретные трансакции, т.е. носят рецидивирующий характер. Таким образом, заключает автор, несмотря на то что все виды (типы, формы) обменных акций обладают свойством взаимности, «только обоюдные обмены можно считать проводниками символической, или коммуникативной, ценности» (022, с. 203).
Последняя, в свою очередь, обусловлена такими характеристиками взаимности в рамках поведенческих актов обмена, как предсказуемость и вероятность. «Вероятность, или пропорциональность (rate), взаимности указывает на частоту ответных благотворительных действий партнера; предсказуемость есть свидетельство регулярности или постоянства (устойчивости) реципрокных реакций» (там же). Между этими поведенческими параметрами взаимности существуют сложные корреляции. Так, постоянная (устойчивая) взаимность обладает высокой степенью предсказуемости и вероятности, тогда как ее антипод - прерывная взаимность - может быть как предсказуемой (если носит регулярный характер), так и непредсказуемой (если имеет место от случая к случаю). С динамикой названных параметров взаимности связана и ее символическая ценность, как экспрессивная, так и редуктивная. Первая возрастает по мере увеличения степени вероятности реципрокных реакций (или скорости их осуществления), вторая - в ответ на повышение индекса их предсказуемости: чем вероятнее ответное благотворительное действие партнера, тем большего уважения и эмоциональных «вложений» он достоин; чем легче предвидеть либо предсказать его ответную взаимность, тем выше его рейтинг в качестве партнера, которому можно доверять.
Перечисленные поведенческие характеристики отношений взаимности были учтены в качестве переменных в сценарии лабораторного эксперимента, предпринятого Л. Мольм и ее коллегами для проверки гипотезы о символическом содержании отношений взаимности как фактора социальной интеграции, формирующейся посредством специфических параметров самого акта взаимности. В ходе эксперимента предполагалось выяснить, «действительно ли акторы придают ценность самому акту взаимности в отношениях обмена?» (022, с. 205). В эксперименте участвовали студенты-добровольцы, которым предлагалось за вознаграждение (инструментальная ценность обменных действий) вступить в отношения реципрокного прямого обмена с двумя виртуальными партнерами. Субъекты эксперимента должны были выставлять баллы или присуждать очки попеременно обоим партнерам, которые, в свою очередь, отвечали либо не отвечали им тем же. Респондентам не было известно, что их онлайн-партнеры - это запрограммированные экспериментаторами поведенческие модели с заданными параметрами реципрокных реакций (с высокой / низкой степенью предсказуемости и вероятности взаимности). После 300 виртуальных обменов участники письменно ответили на вопросы, касавшиеся их субъективной оценки каждого из двух партнеров и эмоционального отношения к ним.
Процедура экспериментальных манипуляций позволила организаторам дифференцировать, во-первых, инструментальную и символическую ценность обменных отношений и, во-вторых, экспрессивную и редуктивную ценность взаимности. Мольм и ее коллеги предположили, что ценность взаимности может быть выражена посредством: а) поведенческих предпочтений акторов (выбор более предсказуемого и, следовательно, более надежного партнера) и б) позитивной субъективной оценки выбранного партнера на фоне поведенческой лояльности к другому. Кроме того, опираясь на уже имеющиеся данные социопсихологического анализа отношений обмена (этнографические и лабораторные), организаторы эксперимента ожидали, что поведенческие и эмоциональные параметры обменных действий окажутся согласованными друг с другом (позитивное аффективное отношение - предпочтение в качестве партнера по обмену, и наоборот).
Результаты лабораторных виртуальных обменов, однако, лишь отчасти подтвердили выдвинутые гипотезы, дополнив исходную трактовку отношений взаимности в терминах их ценности неожиданными нюансами. Прежде всего, была обнаружена дивергенция поведенческих предпочтений субъектов эксперимента и их субъективных аффективных оценок партнеров. Большинство участников действительно проявляли явное эмоциональное расположение к тому из своих виртуальных vis-a-vis, чья взаимность была устойчива и наиболее вероятна. При этом по мере увеличения числа обменных сделок аффективные связи между респондентом и предсказуемым партнером усиливались. Тем не менее субъекты эксперимента охотнее и чаще вступали в контакт с тем партнером, отношения с которым сулили большую инструментальную (в данном случае денежную) выгоду (например, с тем, кто выставлял большие баллы, пусть и не регулярно).
Этот факт противоречит прежним теоретическим представлениям об отношениях обмена как о пространстве однозначного совпадения поведенческих и эмоциональных реакций, однако он находит убедительное объяснение в терминах теории взаимности, считает Мольм. Во-первых, итоги эксперимента свидетельствуют, что «конституирование доверия, аффективного расположения и солидарности в рамках обменных отношений обусловлено самим актом взаимности, в особенности - экспрессивной ценностью в контексте устойчивой реципрокности, притом что поведенческий выбор участников все же определялся преимущественно утилитарной ценностью объектов, подлежащих обмену» (022, с. 200). Во-вторых, «выявленная дивергенция поведенческих и аффективных индикаторов символической ценности имеет непосредственное и весьма существенное значение для понимания роли феномена взаимности в социальной жизни (022, с. 213). В своих поведенческих предпочтениях акторы чаще руководствуются принципом рациональности, даже в ущерб или вопреки своим аффективным привязанностям; в своих эмоциональных предпочтениях они оставляют без внимания утилитарную ценность отношений обмена. Эти наблюдения позволяют сделать вывод о том, что «инструментальное и символическое измерения отношений обмена не просто принадлежат разным ценностным сферам, но и продуцируют несовпадающие реакции акторов» (022, с. 214). В сфере инструментальных
ценностей акторы, следуя рациональному выбору, обнаруживают соответствие этих ценностей своим поведенческим предпочтениям, пренебрегая информацией о партнере; в сфере ценностей символических эта информация, не влияя на сиюминутный выбор партнера, образует - посредством интегрирующих аффективных связей - потенциал, или резервуар, социального капитала, который будет востребован в будущем, в контекстах новых рискованных предприятий, требующих партнера, на которого можно положиться. Следовательно, символическая ценность взаимности может и должна рассматриваться в качестве потенциала, или резервуара социального капитала, заключает автор.
Интегрирующее влияние структуры взаимности, продолжает Мольм, не исчерпывается межличностными контактами акторов, как до недавнего времени считали социологи, оно охватывает также отношения в рамках организаций и сообществ. Начиная с классической работы М. Грановеттера1, социальные исследователи имели немало возможностей убедиться в том, что экономические обмены встроены в сети социальных отношений, которым так или иначе присуща структурированная взаимность. В литературе по организационной социологии накоплен обширный материал, свидетельствующий о том, что поведенческие паттерны в различных организационных условиях (промышленные и бизнес-структуры, союзы, объединения, профессиональные и прочие сообщества) находят убедительное объяснение посредством понятия «обобщенная взаимность». Совокупным результатом организационных сетей и сетей генерализованных обменов оказываются такие социально-значимые процессы, как снижение психологической стоимости транзакций, увеличение амплитуды обобщенного знания, ускорение темпов принятия решений, развитие самых разных форм взаимопомощи и поддержки. Очевидно, подчеркивает автор статьи, что большинство этих процессов имплицитно либо открыто способствуют формированию аффективных связей и социального доверия внутри организационных сетей.
Теоретики организационной социологии традиционно объясняют происходящее как следствие личных отношений акторов, в
1 См.: Granovetter M. Economic action and social structure: The problem of embeddedness // American j. of sociology. - Chicago, 1985. - Vol. 91, N 3. - P. 481510.
крайнем случае - как продукт истории их интеракций (в диадиче-ских союзах, семье, малой группе). Лабораторные эксперименты Мольм и ее коллег показали, что доверие и солидарность возникают между акторами, которые прежде не были знакомы и не имели в прошлом никаких контактов, и наоборот, регулярные контакты нередко способствуют укреплению взаимных обязательств сторон, но не приводят к эмоциональному сближению. Как уже говорилось, аффективная привязанность, участие и взаимное расположение субъектов обменных действий зависят от структуры связывающих их отношений взаимности. «Все сказанное выше, - делает вывод Мольм, - заставляет с уверенностью предположить, что структура реципрокности является крайне важным, хотя и совершенно недооцененным аспектом конституирования социального капитала посредством сетевых отношений и их социальной встроенности» (021, с. 126). Несмотря на различие дефиниций социального капитала в работах разных аналитиков, многие из них согласны с трактовкой этого феномена как «резервуара, или доступа к ресурсам посредством сетевых связей»1. Подобная трактовка интересна тем, что выдвигает на первый план не следствие социального капитала, т.е. социальное доверие, а источник его формирования - «нашу связанность с другими и с их социальными сетями» (021, с. 126). Тем не менее Мольм считает сетевые связи как таковые необходимым, но недостаточным условием возникновения социального капитала. Вслед за П. Пэкстон2 Мольм акцентирует в содержании социального капитала не столько «объективные ассоциации индивидов», сколько субъективную окрашенность социальных связей - «взаимность, доверие, позитив» (022, с. 200). Следовательно, для возникновения социального капитала «требуется организация подобных ассоциаций в форме непосредственной либо обобщенной реципрокности с непременным односторонним курсированием благотворительности» (там же).
Необходимо также принять во внимание, что сетевые ресурсы социального капитала (поддержка, неформальная помощь, информация о возможностях) накапливаются в ходе повседневных
1 См.: Lin N. Social capital: A theory of social structure and action. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2002.
2
См.: Paxton P. Social capital and democracy: An interdependent relationship // American sociological rev. - Wash., 2002. - Vol. 67, N 2. - P. 254-277.
взаимных или генерализованных обменов, помимо какого-либо договорного сценария. Завершающий этап проекта, подчеркивает в этой связи его руководитель, как раз и нацелен на выявление общих исследовательских интересов социальной психологии обмена и теории сетей (включая понятие социального капитала). Сегодня этот поиск реализуется в серии лабораторных экспериментов, моделирующих обменные акции, где форма обмена вычленена в качестве основной переменной из всей совокупности прошлых и наличных связей между участниками сетей. Задача состоит в том, чтобы проследить, как более ранние либо доминирующие текущие формы обменных отношений сказываются на последующих сетевых контактах акторов. Предварительные результаты свидетельствуют, что конституирование социального капитала и интегрирующих связей в рамках сетевых обменных интеракций обусловлены динамикой двух факторов - структуры обменов и сетевой структуры, прежде всего ее властных измерений.
В ходе экспериментов выяснилось, что названные структуры могут оказывать как совокупное аффективное влияние на акторов, способствуя их сближению и кооперации, так и действовать независимо либо вопреки друг другу. В частности, оказалось, что интегрирующие связи обладают большей силой в ситуации односторонних опосредованных реципрокных обменов и / или в контексте сетей, отмеченных высоким уровнем взаимозависимости акторов и сбалансированностью их властных потенциалов. Вместе с тем сплачивающий эффект структурированной односторонней взаимности возрастает в сетях, характеризующихся властной асимметрией партнеров обменных сделок, причем применительно к тем из них, чей потенциал (т.е. доступность того или иного числа вероятных партнеров для обменов) беднее; эта особенность обусловлена описанными выше механизмами усиления / редукции риска и конфликта в обменных интеракциях. Наконец, в зависимости от баланса потенциалов, определяющих итоговую выгоду каждого участника обмена, структура обменных сетей может способствовать отказу от повторения уже случившихся обменных актов либо их воспроизведению вновь и вновь - с последующей трансформацией поведенческой лояльности в аффективную привязанность партнеров друг к другу.
Концептуализация выявленной в экспериментах динамики двух структурных измерений социального обмена (реципрокных и сетевых) является, по мнению Мольм, развитием идей П. Блау о дифференциации и интеграции как процессуальных характеристиках обменных действий. «Несмотря на то, что неравенство властных позиций акторов снижает уровень их интеграции, этой негативной тенденции противостоит позитивный эффект реципрокных односторонних обменов. Реципрокные обмены побуждают акторов к преодолению барьеров, возведенных структурной асимметрией власти, и тем самым к взаимному формированию доверия и аффективных связей, что, в свою очередь, поддерживает продуктивность отношений обмена. Таким образом, власть и доверие вовсе не исключают друг друга, как до сих пор считали многие, в том числе и Грановеттер» (021, с. 127).
В заключение своего обзора лонгитюдных сравнительных исследований форм социального обмена автор отмечает ключевую роль структуры взаимности в качестве мотивационного фактора, определяющего выбор поведенческой стратегии акторов. До сих пор все теории социального обмена, как классические, так и новейшие, сходились в том, что поведение участников обменных сделок всегда эгоистично и мотивировано стремлением получить максимальную выгоду при минимальных личных затратах. Были разработаны две мотивационные модели выбора обменных стратегий. Первая представляет акторов субъектами рационального выбора, осуществляющегося путем сравнения возможных поведенческих альтернатив с точки зрения конечной личной выгоды, в том числе и отдаленной по времени. Вторая модель трактует участников обмена как субъектов научения, действия которых не опосредованы когнитивным выбором, но являются прямым следствием предшествующего обменного опыта; такие акторы предпочтут остаться с тем, что уже имеют, особенно в случае конфликта сиюминутных и отдаленных выгод.
Теория структурированной взаимности объединяет названные модели в одну концептуальную схему, но дифференцирует мо-тивационные стратегии (рациональный взвешенный выбор - непосредственная реакция, подсказанная опытом) в зависимости от формы обмена. Субъекты договорных непосредственных обменов предпочитают рациональный выбор; участники взаимных (в осо-
бенности генерализованных) обменных сделок поступают так или иначе в ответ на реципрокные действия партнера (партнеров). При этом структура взаимности определяет и роль рисков в поведенческих предпочтениях акторов. В частности, эмпирические наблюдения показывают, что «стратегия избегания рисков доминирует в реципрокных формах обмена, где актор делает выбор в пользу взаимных связей даже в тех случаях, когда эти связи не способствуют увеличению его личной конечной выгоды» (021, с. 128). Такая мотивация в значительной степени обусловлена описанной выше экспрессивной ценностью взаимности, т.е. ценностью для индивида интегрирующих связей, превосходящих своим значением непосредственную инструментальную ценность обменных действий. «Следовательно, - замечает Мольм, - поддержание или увеличение частоты взаимных контактов с партнером может оказаться более мощным мотивирующим фактором, чем увеличение в "цене" конечной прибыли» (021, с. 129).
Проведенная эмпирическая работа и ее концептуальное осмысление позволяют сделать следующие выводы:
а) формы обмена, при которых акторы прямо либо опосредованно осуществляют односторонние реципрокные акты благотворительности, поддерживают отношения доверия, аффективного расположения и солидарности (путем увеличения рискованности и неопределенности обменных сделок на фоне редуцирования их конфликтных составляющих);
б) субъекты подобных обменов обладают опытом совершенно особых партнерских связей, недоступным для участников двусторонних договорных соглашений;
в) интегрирующие связи (солидарность и доверие) как следствие специфически структурированной взаимности содействуют конституированию социального капитала в сетевых сообществах самых разных типов и усиливают чувство организационной принадлежности акторов; это обстоятельство открывает пути для применения концепции структурированной реципрокности к анализу макросоциальных процессов, тем более что «отношения макро- и микроуровней общественной жизни сами являются реципрокны-ми» (021, с. 129).
Е.В. Якимова
