CC BY
44
Кириллов, Филипченко, Есенин, Клюев, Хлебников, Маяковский), не были пережиты поэтами ОБЭРИУ. В своей поэтической генерации они остались (за исключением Заболоцкого) авторами странных стихотворений, передававших разные фантасмагорические случаи, случайности алогичного существования, веселенький кошмар распадающегося бытия, чуждых эпохе коллективистских идеалов, оптимистических лозунгов, грандиозных планов и свершений.
Объединение публично проявило себя не столько публикациями, сколько театрализованными коллективными акциями, самой громкой из которых осталась их премьера - вечер «Три левых часа», на деле длившихся вечер и ночь (24-25 января 1928 г.) в большом зале ленинградского Дома печати. Предваряя собственно поэтическую, театральную часть (постановка пьесы Хармса «Елизавета Бам») и нескончаемый ночной диспут, Заболоцкий выступил с манифестом группы, в основном написанным им самим.
Возникшие в России поэзия, театр и проза абсурда на несколько десятилетий опередили европейскую литературную новинку, представленную абсурдистскими произведениями Ионеско и Беккета. «С одной стороны - смерть, с другой - чушь смыкают творческую дугу русского абсурда, этого особого извода экзистенциального сознания, предельно остро пережитого поэтами-обэриутами» (с. 794).
Индивидуальные портреты даны в статьях: «Николай Клюев» С.И. Субботина, «Сергей Клычков» Н.М. Солнцевой, «Павел Васильев» С.Ст. Куняева, «Сергей Есенин» А.Н. Захарова, Т.К. Савченко, «Велимир Хлебников» С.Г. Семёновой, «Владимир Маяковский» А.М. Ушакова, С.Г. Семёновой, «Эдуард Багрицкий» И.Л. Волгина, «Михаил Исаковский» В.А. Чалмаева, «Дмитрий Кедрин» Н.В. Королёвой, «Николай Заболоцкий» Т.В. Игошевой, «Константин Вагинов» С.Р. Федякина.
Т.М. Миллионщикова
2011.01.005. РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА 1920-1930-х годов: ПОРТРЕТЫ ПОЭТОВ: В 2 т. - М.: ИМЛИ РАН, 2008. - Т. 2 / Ред.-сост.: А.Г. Гачева, С.Г. Семёнова. - 1024 с. - (Сер. «История рус. лит-ры XX в.»).
Коллективную деятельность поэтов 1920-1930-х годов рассматривают О.А. Коростелёв («Парижская нота»), Л.Н. Белошев-
ская («"Скит", первоначально "Скит поэтов"») и Е.М. Трубилова («Поэты "Молодой Чураевки"»).
О.А. Коростелёв отмечает, что поэтические школы русской эмиграции сложились во второй половине 20-х годов, пережили расцвет в начале 30-х. Вторая мировая война отодвинула их в историю. Наибольшую известность получила «парижская нота» - одна из тенденций в эмигрантской поэзии, приверженцы которой ориентировались на требования, предъявляемые к литературе Г. Адамовичем, выступавшим за искренность в поэзии. Именно неприятие фальши стало одним из краеугольных камней «парижской ноты». Задача лирики, с точки зрения Адамовича, - «воссоздавать психологические состояния, напрямую отталкиваясь от предметов внешнего мира, которые тогда служат лишь фоном и сами эмоционально окрашиваются, получая часть эмоционального заряда эпитета. Адамовича интересовала прежде всего "внутренняя речь", только еще зарождающаяся, почти не оформившаяся в слова, та "музыка", которую иногда улавливает душа поэта, поднимаясь над обыденным состоянием. Стих Адамовича, лишенный напевности, с неброскими рифмами, позволял тем не менее передавать нюансы эмоциональных состояний интонацией» (с. 572), - пишет автор статьи.
«Парижская нота» не была в полном смысле школой, скорее это антишкола: не до конца логичное, но убедительное мировоззрение, своеобразная философия поэзии и соответствующая ей в той или иной степени поэтическая практика». Точного определения «парижской ноты» не существует. Один из наиболее ярых ее адептов и пропагандистов - Ю. Иваск - писал, что это не была школа в обычном смысле, но «лирическая атмосфера», и в первую очередь «нота Адамовича». Литературные недруги также склонны были считать Г.В. Адамовича «духовным отцом» «парижского» направления. Ю. Терапиано назвал ее словом «климат».
«Нота» сложилась постепенно, не оформленная организационно декларациями и манифестами. В отличие от участников «Перекрестка» и «Скита поэтов», ее адепты не выпускали коллективных сборников, не устраивали регулярных мероприятий и не имели своей прессы; их литературный быт преимущественно протекал в долгих беседах на Монпарнасе. Писаной истории «парижская нота» не имеет, и, помимо самой проповеди Адамовича, неявно вы-
раженной в его многочисленных статьях и в частных беседах, от нее остались публикации в периодике, сборники стихов Г. Адамовича, С. Штейгера и Л. Червинской и многочисленные полемические отзывы в эмигрантской печати.
Автором термина обычно называют Б. Поплавского, но в печати впервые эти слова появились в статье Г. Адамовича.
Среди приемов поэтики «парижской ноты» А. Л. Бем указывал на простоту словаря, приглушенность интонаций, вопросительные обороты, афористичность, игру в «скобочки», разорванный синтаксис. Иваск, добавив «метафизические акценты», в качестве «слагаемых» поэзии Адамовича и его друзей отмечал размышления о самом главном, «тоску и порывы Анненского».
О.А. Коростелёв в качестве основополагающего формообразующего принципа стихов, написанных поэтами «ноты», называет «выразительный аскетизм» в выборе тем, размеров, в синтаксисе и словаре. Излюбленный стихотворный размер - пятистопный ямб -«фирменный знак» поэтов «парижской ноты», позволявший передавать мельчайшие оттенки чувств их дневниковой поэзии. Автор подчеркивает, что «в поэзии Адамовича шло дооформление процессов, общих для литературы рубежа веков: психологизация лирики, идущая вслед за достижениями психологической прозы Х1Х в., та "зависть к прозе, которая охватила поэтов", дальнейшее трезвление слова (после символистской глоссолалии, упоения словом у Гумилёва и Мандельштама). В эмиграции он попытался синтетически объединить в своем творчестве лучшие достижения двух ведущих поэтических систем века - акмеизма и символизма, что обусловило одновременно и достоинства его поэзии, и слабости ее» (с. 574).
После Второй мировой войны Ю. Иваск по аналогии с «парижской нотой» пытался выделить «американскую ноту» в стихотворениях некоторых поэтов русской эмиграции, переселившихся в Америку.
Деятельность литературного объединения молодых русских поэтов (позднее и прозаиков) «Скит» («Скита поэтов») в Праге (1922-1940) рассматривает Л.Н. Белошевская. Их предшественником был образованный в декабре 1921 г. «Литературно-художественный кружок при Культурно-просветительном отделе Союза русских студентов в Чехословацкой Республике». В том же году
кружок вышел из этой организации по причинам как теоретических разногласий с Союзом, так и нежелания ограничивать свои контакты рамками лишь одного студенческого содружества.
Датой рождения «Скита» считается 26 февраля 1922 г. В этот день в пражском студенческом общежитии «Худобинец» (чеш. -«Богадельня»), располагавшемся в помещении бывшей богадельни Св. Варфоломея, выступил с докладом «Творчество как особая форма активности» А. Л. Бем, приглашенный основателем кружка С. Рафальским и Н. Дзевановским. В дальнейшем он стал бессменным руководителем объединения.
Название «Скит» выражало эстетическую позицию группы (желание замкнуться) и вместе с тем свойственное ей игровое начало (использование при обращении иерархических титулов: «отец-настоятель» - А. Бем, «братья» и «клир» - гости и друзья, «послушники» и «монахини» - члены объединения). После 1928 г. название «Скит поэтов» модифицировалось в «Скит», более соответствовавшее составу участников (в объединение входили также и прозаики).
Через объединение за 19 лет его существования прошло около 50 человек, не считая гостей и «друзей Скита», но официальными членами оставались лишь 36 его участников: С. Рафальский, Н. Дзевановский, И. Тидеман (Фриш фон Тидеман), А. Фотинский, Е. Рейтлингер, А. Туринцев, Вяч. Лебедев, X. Кроткова, М. Скачков, Д. Кобяков, М. Мыслинская, М. Иванников, Б. Семенов, Р. Спинадель, С. Долинский, А. Воеводин, Е. Глушкова, Л. Гомо-лицкий, А. Эйснер, Э. Чегринцева, А. Вурм (Wurm Alfred),
B. Мансветов, А. Головина, В. Фёдоров, Г. Хохлов, Т. Ратгауз, Н. Андреев, К. Набоков, В. Морковин, Т. Тукалевская, Е. Гессен, Н. Мякотина, Д. Михайлова, М. Толстая, Н. Терлецкий, И. Бем.
Со дня основания объединения и до 1938 г. в «Ските» было прочитано более 70 докладов, треть из которых принадлежала А. Л. Бему. Основные темы докладов «скитников» и приглашенных докладчиков (пражские профессора И.И. Лапшин, Н.Е. Осипов,
C.В. Завадский) - теория литературы, история русской литературы в метрополии (А. Ахматова, В. Хлебников, Б. Пастернак, Н. Гумилёв) и за рубежом (А. Ремизов, В. Ходасевич, И. Северянин, Г. Газданов, В. Парнах, И. Одоевцева, Н. Белоцветов и др.), современная западная литература (особенно М. Пруст). Важным актом
самоутверждения «Скита» в жизни пражской эмигрантской колонии были открытые вечера, предварявшиеся обычно вступительным словом А.Л. Бема. Однако главным содержанием собраний всегда оставалось чтение собственных произведений и их критический разбор.
Понятие «пражское направление» младоэмигрантской литературы формировалось во второй половине 20-х годов и на переломе десятилетий. Однако очевидный и устойчивый стереотип в определении его творческой природы сложился в зарубежной критике почти с первых упоминаний о пражской группе и в дальнейшем изменялся незначительно. С одной стороны, это был взгляд, представляемый журналом «Воля России» (М. Слоним), с другой -парижской критикой (Г. Адамович, М. Цетлин) и ее сторонниками (Ю. Иваск и другие). Г. Адамович, высказывая свое мнение по поводу второго сборника «Скита» (1934), обратил внимание на «романтизм» и «порывистость» пражан, отметив невысокую «разборчивость в выборе поэтических средств» и копирование поэзии Б. Пастернака.
В завершение статьи Л.Н. Белошевская рассматривает творчество поэтов «Скита» 20-30-х годов и приходит к выводу, что традиционные темы эмигрантской литературы, обозначенные Ю. Иваском, - «Россия», «родина», «чужбина» - развертываются скитовцами в нескольких направлениях. Тему России (ее модификация - «утраченная», «большевистская», «грядущая») сопровождают мотивы «революции» и «гражданской войны». Тема чужбины чаще всего со- и противопоставляется первой теме («свое» и «чужое», «здесь» и «там»), скрывая в себе оппозицию чужбина - отчий дом. К темам Россия, чужбина примыкают темы скитальчества и странствия. Один из важных лейтмотивов эмигрантской литературы (в значительно большей степени для периода 20-х годов) -путь (дорога). С темой одиночества, в свою очередь, тесно связана тема судьбы (с. 822).
Лишь несколько членов «Скита» жили до конца своих дней в Чехии, остальные разъехались по разным странам Европы и Америки. Возвратившиеся в СССР «скитовцы» А. Эйснер, Г. Хохлов, Б. Семёнов были репрессированы.
Е.М. Трубилова в статье «Поэты "Молодой Чураевки"» освещает деятельность объединения молодых русских поэтов-
эмигрантов в Харбине, инициированного в 1926 г. педагогом и поэтом А.А. Грызовым (псевдоним А. Ачаир). Название объединения возникло по имени героев популярного в те годы романа сибирского писателя Г. Гребенщикова «Чураевка» (1922) о русских поселенцах на Алтае.
Основа «Чураевки» - поэтическая студия с ее председателем поэтом Н. Щёголевым. В разные годы в студию входили: Л. Андреев, М. Волин, Г. Гранин, П. Лапикен, В. Обухов, В. Перелешин, Н. Петерец, Е. Рачинская, Н. Резникова, Г. Сатов-ский-Ржевский, Н. Светлов, С. Сергин, В. Слободчиков, О. Тель-тофт, Л. Хаиндрова, Н. Щёголев, Л. Энгельгардт, В. Яновская и другие поэты. Западноевропейские поэты-эмигранты поначалу смотрели на них свысока, трактуя дальневосточную литературу как второсортную и провинциальную.
Чураевцы видели свою миссию в литературе в свободе творчества и сохранении национальной культуры, с гордостью заявляя о своей самобытности, подчеркнуто дистанцируясь от каких бы то ни было современных им поэтических течений. В студии исключались авангардизм и богемность, превыше всего ценились культура стиха, поэтическое мастерство. «Молодая Чураевка» своим оптимизмом представляла собой антитезу «парижской ноте», с ее разговорами о смерти, мотивами усталости и упадничеством. В эмигрантской поэзии ближе чураевцам был пражский «Скит поэтов», с которым они поддерживали дружеские отношения.
Харбин отличался от других центров русского рассеяния изолированностью - как географической удаленностью от европейских столиц, так и этнологической обособленностью внутри самой страны. Если русские эмигранты Берлина и Парижа, в большинстве своем свободно владевшие европейскими языками, постепенно растворялись в чужой среде, подчиняясь модным западным веяниям, то у русских поэтов Харбина не произошло сближения с китайской культурой. Несмотря на то, что их поэтические строки изобиловали реалиями «страны шелков и чая, и лотосов, и вееров» (В. Перелешин), Восток в их творчестве был всего лишь фоном, экзотикой, пряной сказкой, в которой им довелось временно, как они думали, жить.
Язык русских поэтов Китая словно застыл во времени, перенесенный в Маньчжурию из дореволюционной России: в отличие
от языка тогдашней советской литературы, в нем отсутствовали неологизмы, рожденные революцией, и аббревиатуры 20-х годов. От языка западных русских поэтов язык чураевцев отличался вкраплениями китаизмов (стихотворения Л. Ещина и Ачаира).
В своем развитии чураевцы пережили множество поэтических увлечений, которые впоследствии изживали. Творчество почти всех русских поэтов Харбина было отмечено влиянием Блока; безусловными мэтрами в их кругу признавались Брюсов и Белый; настольной книгой студийцев были «Письма о русской поэзии» (1923) Н. Гумилёва. Вместе с тем Н. Светлов и М. Спургот высоко ставили Есенина; непродолжительное время чураевцы были увлечены Маяковским, но вскоре остыли к нему. С настороженностью воспринимали они не только стихи советских поэтов, но и пылкие патриотические строки А. Несмелова и М. Колосовой.
Чураевцы печатали свои произведения в русской периодике Харбина (в частности в популярном журнале «Рубеж»); издали четыре альманаха: «Лестница в облака» (1929), «Семеро» (1931), «Багульник» (1931), «Излучины» (1935); выпустили более сорока поэтических сборников.
С приходом японской армии в 1932 г. закончился «Харбинский» период литературы русского Китая. На территории восточного Китая было образовано марионеточное правительство Мань-чжоу-Го. Начался великий харбинский исход: бывшие чураевцы перебирались в Шанхай, который с середины 30-х годов становится главным центром русского Китая. В августе 1933 г. здесь открылось шанхайское отделение «Чураевки». Шанхайский период закончился после войны, когда в Маньчжурию вошли советские войска.
Степень дарования харбинских поэтов была различной, но почти все чураевцы так или иначе сыграли заметную роль в истории русской культуры Китая.
Индивидуальные портреты поэтов 20-30-х годов ХХ в. даны в статьях: «Анна Ахматова», «Зинаида Гиппиус», «Владимир Смоленский», «Николай Туроверов» Н.В. Королёвой; «Борис Пастернак», «Осип Мандельштам» В.В. Мусатова; «Михаил Кузмин» С.Ю. Корниенко; «Марина Цветаева», «Максимилиан Волошин», «Владимир Набоков» О.А. Казниной; «Игорь Северянин» В.Н. Те-рёхиной и Н.И. Шубниковой-Гусевой; «Владислав Ходасевич», «Мать Мария (Е.Ю. Кузьмина-Караваева)» С.Р. Федякина; «Геор-
гий Адамович» О.А. Коростелёва; «Георгий Иванов» И.И. Болы-нева; «Борис Поплавский» А.И. Чагина; «Александр Вертинский» С. А. Коваленко, «Арсений Несмелов» А.Г. Гачевой.
Т. М. Миллионщикова
2011.01.006. ЖЕРЕБИН А.И. АБСОЛЮТНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ: «МОЛОДАЯ ВЕНА» И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА. - М.: Языки славянской культуры, 2009. - 160 с.
Доктор филол. наук, проф. А.И. Жеребин (СПб., РПГУ им. А. И. Герцена) прослеживает генезис эстетической концепции литературной группы «Молодая Вена» (или «Молодая Австрия»), которую представляли поэты, прозаики и журналисты, выступившие в начале 1890-х годов с программой «преодоления натурализма». Их творчество ознаменовало переход от реализма XIX в. к новому стилю эпохи - модернизму.
Аналитическая стратегия исследователя заключается в том, что произведения представителей венской литературной группы он рассматривает в интертекстуальном пространстве русско-австрийского диалога. Такой подход оправдан общими признаками модернизма в России и в Австрии: остротой апокалипсического сознания, критикой «западного» рационализма, программным универсализмом.
Организатор литературной группы «Молодая Вена» Герман Бар (1863-1934) и его единомышленники Артур Шницлер (18621931), Гуго фон Гофмансталь (1874-1928), Леопольд фон Андриан-Вербург (1875-1951), Рихард Беер-Гофман (1866-1945), Петер Альтенберг (1859-1919) считали, что идея литературной революции, реализованная в Германии в «замутненном и искаженном» виде, должна получить истинное значение в лоне австрийской культуры. Теоретическое обоснование этой позиции Г. Бар представил в литературно-критическом эссе «Преодоление натурализма» (1891). Новая эстетика предполагала переключение внимания с внешнего мира на мир внутренний: «Эстетика перевернулась. Художник больше не раб, действительность снова становится всего
