CC BY
17
Как сама Кримхильда представляла опасность для мужчин, так опасно и теперь, после ее смерти, одно лишь упоминание о ней -«ее имя называется для того, чтобы в конечном итоге не быть названным» (с. 360).
А.Е. Махов
2010.04.020. ОЛСОН КМ. ВОСКРЕШАЯ ДАНТОВСКУЮ ФЛОРЕНЦИЮ: ОБРАЗНЫЙ РЕАЛИЗМ В «ДЕКАМЕРОНЕ» И «ТОЛКОВАНИЯХ».
OLSON K.M. Resurrecting Dante's Florence: Figurai realism in the Decameron and the Esposizioni // MLN. - Baltimore, 2009. - Vol. 124, N 1. - P. 45-65.
Кристина Мари Олсон (Университет Джорджа Мэйсона) выявляет дантовские аллюзии в изображении флорентийского общества в «Декамероне» Боккаччо. Довольно долго в итальянистике было распространено убеждение, что, хотя влияние Данте на творчество его младшего современника в целом неоспоримо, «Декамерон» представляет собой исключение, будучи, как выразились авторы «Нортоновской антологии мировой литературы», «имплицитно ан-тидантовским произведением»1. Впервые противоположная точка зрения была высказана в 1960-е годы Витторе Бранка - итальянским филологом, отстаивавшим тезис о средневековой природе «Декамерона». По его мнению, «Декамерон» «не противоречит "Комедии", но определенным образом опирается на нее и ее дополняет»2. Тем не менее лишь в 80-е годы XX в. появились работы, в которых проводился сравнительный анализ исторического контекста и формальных особенностей двух шедевров3. Статья К.М. Олсон продолжает данную линию в изучении «Декамерона»,
1 Norton anthology of world literature / Ed. by Lawall S. - 2 ed. - N. Y., 2003. -
Vol. B.
2 Branca V. Boccaccio medievale. - Florence, 1998. - P. 28-29.
3 Bettinzoli A. Per una definizione delle presenze dantesche nel 'Decameron // Studi sul Boccaccio. - 1981-1982. - N 13. - P. 267-326; Bettinzoli A. Per una definizione delle presenze dantesche nel'Decameron // Studi sul Boccaccio. - 1983-1984. - N 14. -P. 209-240; Hollander R. Boccaccio's Dante: Imitative distance // Studi sul Boccaccio. -1981-1982. - N 13. - P. 169-198; Kirkham V. Painters at play on the Judgment day (Decameron VIII 9) // Studi sul Boccaccio. - 1983-1984. - N 14. - P. 256-277; Hollander R. Boccaccio's Dante and the shaping force of satire. - Ann Arbor, 1997.
выявляя общие моменты в этом тексте и последнем труде Боккаччо -«Толкованиях на "Комедию"» («Le Esposizioni sopra la Comedia»), письменном варианте его публичных лекций, прочитанных во Флоренции в октябре 1373 - январе 1374 г.
Отправной точкой для рассуждений К.М. Олсон послужили замеченные ею текстуальные совпадения между описаниями социальных практик, распространенных во Флоренции «старого доброго времени», имеющимися в восьмой новелле I и девятой новелле VI дня с отрывком из комментария к XVI песне «Ада». В последней из них сюжет основан на желании предводителя одной из характерных для старой Флоренции компаний Бетто Брунеллески привлечь в нее Гвидо Кавальканти, остроумного и богатого флорентийца, чуждавшегося общения с соседями. Деятельность подобных компаний заключалась в том, что «по разным местностям Флоренции собирались именитые граждане соседних улиц и составляли общество... Сегодня один, завтра другой, и так все по порядку держали стол, каждый в свой день, для всего общества, причем часто угощали именитых чужеземцев, когда таковые приезжали, а также и других горожан. Точно так же, по крайней мере раз в году, они являлись одетыми на один лад, в некоторые особые дни разъезжали вместе по городу, иногда устраивали военные игры, преимущественно в главные праздники или когда приходила в город какая-нибудь радостная весть о победе или о чем другом» (Декамерон, VI, 9)1.
Герой первой из новелл Гвильельмо Борсьере - потешный человек (cortiere), «благовоспитанный и красноречивый», «не похожий на нынешних», одной остроумной репликой отвративший родовитого богача Эрмино де Гримальди от скупости. Рассказчица новеллы Лауретта так описывает содержание занятий «потешных людей»: «В те времена ремеслом и делом потешных людей было улаживать мировые в случае распрей и недовольств, возникавших между господами, заключать брачные и родственные союзы и дружбу, развеселять прекрасными, игривыми речами усталых духом, потешать дворы и резкими упреками, точно отцы, укорять порочных в их недостатках - и все это за малое вознаграждение», -
1 Здесь и далее цитируется перевод А. Веселовского.
противопоставляя современников Борсьере нынешним, которые «переносят злые речи от одного к другому... рассказывают мерзости и непристойности» и т.п. (Декамерон, I, 8).
Этот исторический персонаж упоминается и в XVI песне дантовского шедевра, когда один из грешников обращается к Данте с вопросом: «Скажи: любовь к добру и к честным нравам / Еще живет ли в городе у нас, / Иль разбрелась давно по всем заставам? // Гульельмо Борсиере, здесь как раз / Теперь казнимый, - вон он там, в пустыне, - / Принес с собой нерадостный рассказ» (Ад, XVI, 67-72)1. Именно тогда Данте произносит в ответ свою знаменитую инвективу: «Ты предалась беспутству и гордыне, / Пришельцев и наживу обласкав, / Флоренция, тоскующая ныне!» (Ад, XVI, 73-75). В самой «Комедии» не содержится ничего, кроме упоминания имени Борсьере и того, что во Флоренции исчезли «любовь к добру и честным нравам» (cortesia e valor), вытесненные гордыней и беспутством (orgoglio e dismisura), привнесенными пришельцами -новыми людьми (la gente nuova) - с их любовью к скорой наживе (i súbiti guadagni). Но этот небольшой отрывок дает основания Бок-каччо для довольно пространного описания того, в чем заключались честные нравы прошлого, и подробной характеристики Гвиль-ельмо Борсьере, которые как в общих чертах, так и в отдельных выражениях довольно точно воспроизводят вышеприведенные описания из «Декамерона».
Эти автоцитаты подтверждают, что для Боккаччо была очень важна тема деградации социальной структуры Флоренции, хотя он, конечно, не был столь яростным критиком новых нравов, как Данте, и что образ этого города занимает важное место в его творчестве. Именно в изображении флорентийских обычаев проявляется, по мнению К. М. Олсон, изобразительный реализм Боккаччо, который она понимает в духе Х. Уайта как опору на сложную сеть разновременных литературных и исторических контекстов. «Данте шествует среди мертвых и рассказывает о них, Боккаччо тех же персонажей воскрешает и заставляет действовать в историческом вымысле о флорентийском прошлом. Боккаччо дает новую жизнь героям (figurae) "Комедии", представляя их хронологически более
1 Здесь и далее цитируется перевод М. Лозинского.
близкими ко времени "Декамерона". Боккаччо вновь населяет опустошенную чумой Флоренцию, обращаясь к живым мертвецам дантовской поэмы» (с. 58). Однако использование дантовской изобразительности приобретает у Боккаччо определенную специфику, выходящую за рамки более подробной разработки образов.
Автор статьи указывает на различия в понимании двумя итальянскими классиками ключевого понятия, характеризующего «старое доброе время» - вежества, или куртуазности (cortesía - в русском переводе: честные нравы). У Данте куртуазность связана в первую очередь с благородными обычаями, принятыми при дворах прошлого («Пир», II. 10.7-8), она, как подчеркивает сам поэт, не совпадает с щедростью, широтой души (libéralité, larghezza) или с конкретными социальными практиками, а предполагает «правильное», достойное поведение человека в целом и обладание добродетелями, будучи примерно тем же, что и «честь» (onestade). Боккач-чо переводит понятие в другой план, на его взгляд, вежество заключается в социальном взаимодействии, конкретных куртуазных действиях (atti civili), в том, чтобы «жить вместе щедро и радостно, оказывая по возможности уважение всем вокруг» («vivere insieme liberalmente e lietamente, e fare onore a tutti secondo la possibilité» - «Толкования на "Комедию"», XVI, 53). Речь при этом идет о практиках не феодальных дворов прошлого, а городских квартальных компаний, и щедрость, способность тратить свои деньги на поддержание социальной структуры, является их фундаментом.
Социальная концепция Боккаччо, его понимание причин деградации флорентийского общества, становится яснее при тщательном анализе девятой новеллы VI дня. На первый взгляд, речь здесь идет о том же вежестве обычаев, что подтверждается интертекстуальной связью с комментарием к XVI песне Ада, где также речь идет о практиках флорентийских компаний. Однако одним из главных действующих лиц в новелле является Бетто Брунеллески, появление которого в качестве представителя куртуазных обычаев должно вызывать у читателя недоумение. Его жизнь, как она нам известна из хроник Д. Компаньи и Дж. Виллани, не имеет ничего общего с деятельностью cortieri прошлого, как их характеризует Боккаччо, - миротворцев, просвещенных остроумцев, чуждых скупости. Брунеллески был политическим деятелем времен борьбы
между гибеллинами и гвельфами, а затем - черными и белыми гвельфами. Изначально гибеллин, он стал потом одним из наиболее влиятельных черных гвельфов, но при этом приложил руку к смерти лидера собственной партии Корсо Донати. Его поведение в голодные времена, когда он придерживал зерно для тех, кто способен заплатить максимальную цену, вызвало ненависть всего народа. Его «надменные и неблагородные речи» приводили к провалу дипломатических миссий, возложенных на него городом. С Гвидо Кавальканти, которого он, согласно рассказу Элиссы, пытался привлечь в свою компанию, его связывали весьма неоднозначные отношения. Кавальканти враждовал с черными гвельфами, Брунелле-ски способствовал казни одного из его родственников, а сам Гвидо был выслан из города в момент наибольшего политического могущества Бетто. В комментарии к XVI песне Ада Боккаччо связывает упадок куртуазной деятельности компаний с замкнутостью и нацеленностью на собственную выгоду новых людей, в первую очередь «белых» Черки. Надо отметить, что и в новелле Гвидо - «белый» -характеризуется как бегущий общества человек. Вместе с тем практика «черного» Брунеллески не имеет ничего общего с куртуазными обычаями прошлого: он агрессивно преследует Кавальканти, а пуант новеллы локализован среди могильных плит, где его компания окружила Гвидо. Как следует из намеков Элиссы, интерес Брунеллески к соотечественнику был вызван, скорее, денежными причинами, он хотел воспользоваться богатством Кавальканти для финансирования общих пиров. По мнению К.М. Олсон, в этом сюжете можно увидеть имплицитную критику флорентийской борьбы партий как причины социального распада города, хотя в отличие от дантовских инвектив она выражается в намеках и отсылках к историческому контексту. Компании времен «черного» Брунеллески уже не те компании, которые существовали изначально, но и «белый» Кавальканти внес свой вклад в утрату благородных обычаев.
«Хотя с момента ближайшего прошлого эпохи Данте прошло много времени, эта гражданская междоусобица отзывалась во Флоренции периода чумы, момента, когда дни вежества и благородства были в этом городе окончательно забыты. Гнев, испытываемый Данте по отношению к тем, кто творил несправедливости во Флоренции, заставлял его прибегнуть к инвективам; ностальгия, испы-
тываемая Боккаччо по безвозвратно и полностью утраченной Флоренции, вдохновила его на критику всех участников гражданского конфликта. Для Данте речь шла о распаде властных структур, для Боккаччо - о распаде общества» (с. 63).
В «Декамероне» (за исключением введения) редко говорится о современной ему Флоренции времен чумы. Но именно девятая новелла VI дня позволяет связать старую и новую, вымышленную и историческую Флоренции. Окруженный компанией Брунеллески среди гробниц, Гвидо «тотчас же сказал: "Господа, вы можете говорить мне у себя дома все, что вам угодно", и, опершись рукою на одну из тех гробниц, - а они были высокие, - будучи очень легким, он сделал прыжок, перекинулся на другую сторону и, освободясь от них, удалился». Этот загадочный ответ может иметь несколько толкований. Одно из них - наиболее очевидное - дает в новелле Бетто: «...он вежливо и в немногих словах сказал нам величайшую в свете грубость, ибо, если вы хорошенько поразмыслите, эти гробницы - жилища мертвых, так как в них кладутся и покоятся мертвые, а он говорит, что это - наш дом, дабы показать нам, что мы и другие - простецы и неученые, сравнительно с ним и другими учеными людьми, хуже мертвых и потому, находясь здесь, обретаемся у себя дома» (Декамерон, VI, 9). Вместе с тем, как отмечает К.М. Олсон, учитывая, что вскоре по инициативе Брунеллески Гвидо вышлют из Флоренции и он встретит свою смерть в изгнании, можно считать этот ответ прощанием с родным городом, который вскоре сам символически умрет для него.
Но не менее важна символика этого поступка для общей структуры «Декамерона». Элисса, рассказчица этой новеллы, упоминает о переносе гробниц на другое место, тем самым эксплицируя хронологический разрыв между описываемой и современной ей Флоренцией. Вместе с тем это же замечание образует своего рода «мост» между двумя эпохами. Перенос гробниц действительно состоялся в 1296 г. для того, чтобы, как гласил указ, убрать постоянное напоминание о смерти из центра социальной жизни города. Подобным же чувством одушевлена компания рассказчиков «Декамерона», стремящаяся покинуть современную ей Флоренцию и не слышать более о том, что «такой-то умер, а такой-то при смерти». «Когда, по словам Пампинеи, они объявляют Флоренцию городом мертвецов и решают бежать из нее, компания сама соверша-
ет действие, сходное с прыжком Гвидо Кавальканти через могилы. Но Боккаччо и компания в этом рассказе и в восьмой новелле I дня снова возвращаются во Флоренцию, населенную тенями Данте и его мертвецов, - во Флоренцию, которая для них все еще является наиболее реальной» (с. 65).
Е.В. Лозинская
ЛИТЕРАТУРА ХУН-ХУШ вв.
2010.04.021. ЕГОРОВА Л.В. «О ГЕРОИЧЕСКОМ ЭНТУЗИАЗМЕ», ИЛИ РОЖДЕНИЕ МЕТАФИЗИЧЕСКОГО СТИЛЯ. - Вологда: ВГПУ, 2009. - 168 с.
Доктор филол. наук Л.В. Егорова (Вологодский государственный педагогический университет) прослеживает процесс становления английской поэзии на основе анализа метафизического стиля в английской духовной поэзии XVI-XVII вв. В качестве теоретико-методологической основы она использует работы Т. С. Элиота, «Историческую поэтику» А.Н. Веселовского и опыт английских ученых - Хелен Гарднер и Джозефа Данкена.
Л.В. Егорова анализирует особенности языка псалмов в их искусно выполненных переложениях поэтами - сэром Томасом Уайетом и Генри Говардом, графом Сарри, и благочестивых переложениях Псалтыри на английский Томаса Стернхоулда и Джона Хопкинса, а также первое полное, точное, лиричное переложение Псалтыри на английский Роберта Кроули. Она замечает, что именно «Уайет стал первым, кто с характерной для него драматизацией и исключительным вниманием к слову и языковому жесту представил псалмы на английском как поэзию раздумий, самоанализа, анализа происходящего» (с. 83). Рассматриваются главные поэтические достижения «тусклого» (определение К.С. Льюиса - в отличие от последовавшего «золотого») века - сборники стихов Р. Тотелла, Ричарда Эдвардса, Томаса Проктора, свидетельствующие о сосуществовании в ту пору светских и религиозных стихов, но, как справедливо констатирует исследовательница, ссылаясь на «Защиту поэзии» Филипа Сидни, при всем изобилии поэтических сборников литературная ситуация была не блестящей.
В центре книги - один из крупнейших поэтов английского Возрождения - Филип Сидни и его кружок, куда входили и знаме-
