CC BY
196
ФИЛОСОФИЯ: ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ
2010.02.001. АНДРЕЕВА И.С. НАШ ФИЛОСОФСКИЙ ДОМ. (Аналитический обзор).
В 2009 г. Институт философии Российской академии наук отметил свое 80-летие. К юбилейной дате была выпущена книга памяти (см. 14). Речь идет об истории советского/постсоветского учреждения, осуществлявшего не только научные исследования на заданную тему. Призвание Института и его долг состояли в обеспечении чистоты идеологических основ общества, возникшего после революции и Гражданской войны, противопоставившего себя всему миру как новая ступень в развитии человечества.
В предисловии к книге «Наш философский дом» истоки философии в советском обществе существенно обесценены. Его автор практически вывел за пределы истории отечественной мысли целую эпоху: «Институт философии, - пишет он, - возник в 1929 г. для реализации проекта по созданию энциклопедии всемирной философии. Хотя осуществление этого проекта было прервано двумя десятилетиями господства сталинизма, попытками подчинить философию конъюнктурно-идеологическим целям, проект был реализован только в 60-е годы в форме замечательной 5-томной "Философской энциклопедии". Тем не менее (как бы сдается он) стремление охватить, осмыслить философию во всем историческом и теоретическом богатстве ее содержания было (подчеркнуто референтом) и остается общей концептуальной основой научно-организационной жизни Института» (7, с. 5).
Мы смело в бой пойдем
Философия в России не только в сталинские годы, но и сразу после революции 1917 г. и до наших дней существовала и существует драматически, вопреки здравому смыслу и самосохранению
духовной среды. Эту дисциплину можно назвать вечной жертвой века, своего рода козлом отпущения. За десятилетие (1917-1927), предшествующее созданию Института философии, был совершен глубокий переворот: политики «воинствующего материализма» изгнали из страны ее интеллектуальную элиту, репрессиями прекратив прямое общение с ней и в дальнейшем на десятилетия перекрыв доступ зарубежной печатной философской продукции на пограничных контролях и в спецхранах; разрушая храмы и истребляя духовенство, казалось, навеки изгнали из жизни православную веру. Осталась марксистская политграмота и героические потуги уцелевших интеллектуалов продолжать на родине свое дело. Более полувека самобытная духовная жизнь таилась почти в небытии. Православие обрело легитимность в 1980-е годы, в дни празднования тысячелетия Крещения Руси; единственная память знаменитому русскому мыслителю Н.А. Бердяеву была воздана в статье И. Балакиной в «Вопросах философии» в конце 50-х годов; первое издание труда русского мыслителя Н.Ф. Фёдорова имевшее место в 1982 г., закончилось большим скандалом. Но свято место пусто не осталось, хотя и потерпело такой урон, от которого мы не оправились и ныне.
Исторически революции и общественные катаклизмы (да и любые исторические перемены) находят свое оправдание в положительных мифах - лозунгах преобразований; к примеру, в ходе европейских реформационных движений, передавших индивиду долг верой добиваться личного спасения, или лозунгов Великой французской революции конца ХУШ в. - «Свобода, равенство и братство» и введения религии разума, злободневное призвание которых облегчало решение эпохальных задач. Большевистская революция вторглась в события 1917 г. как «незаконная планета», обещая земное благоденствие - «мир народам, фабрики рабочим, землю крестьянам, власть советам». Притягательная мощь этой «Realpolitik» была столь велика, что исход Гражданской войны, предопределенный базисным переворотом в социально-экономических отношениях и политическим насилием диктатуры пролетариата, положили предел логике революционных эволюций, «заморозив страну» до такого уровня, о чем и помыслить не мог К. Леонтьев: «якобинский террор» непосредственно долго про-
длился на государственном уровне, проглотив «жирондистский» переход и период Реставрации.
Молниеносная экспроприация, воинствующее безбожие, расстрелы, аресты, закрытие журналов и гуманитарных факультетов, «философские пароходы», отправлявшие интеллектуальную элиту за рубеж (см. 21), послевоенная и революционная разруха не давали возможности новым руководителям страны приблизиться к осуществлению провозглашенных в революции лозунгов. Нельзя было подчинить своей воле с помощью марксова учения о классовой борьбе и диктатуре пролетариата как сохранившееся огромное культурное пространство страны, так и преодолеть хозяйственную разруху, международную изоляцию и пр. Нужны были поиски новой программы и новых лозунгов, о чем свидетельствуют последние труды В.И. Ленина, внутрипартийные полемика и борьба, усилившиеся после его кончины.
Для философии итоги революции мыслились поначалу как ее нулевой час, тем более что «антифилософским нигилистам» в руководстве компартии казалось, что вместо философии достаточно марксистской теории общественного развития (например, С.К. Минин: «Философию - за борт»). И все же коммунисты, решительно взявшись за дело коренной перестройки общественного сознания, внедрили в общественную жизнь рационалистические западноевропейские догмы прогрессивного исторического развития, на чем покоится теория классовой борьбы, пролетарской революции, диктатуры пролетариата и построения социализма. Общественным наукам новая власть придавала особое значение, поначалу используя накопленные в культуре знания и осваивая технические достижения с помощью доморощенных специалистов. В 1918 г. было основано первое после революции учреждение по общественным наукам - Социалистическая (позже - Коммунистическая) академия, в которой хотя и не было специальной секции по философии, право на существование получила так называемая «научная» философия, разделяемая естествоиспытателями, ничем не связанными с идеалистическим прошлым. В будущем материализм в любой форме был желанным гостем в планах трудов и на страницах философских журналов. В 1924 г. эта академия была влита в Российскую ассоциацию научных институтов общественных наук, вскоре поселившуюся на Волхонке, 14.
Примечательно, что и духовная жизнь 20-х годов страны (особенно их первая половина) все же отличалась некоторым плюрализмом и даже вольномыслием. В библиотеки поступали зарубежные издания. Переводились актуальные зарубежные работы (З. Фрейда, О. Шпенглера и др.), в Петрограде, Москве и др. городах стихийно складывались философские общества, было начато издание сочинений П. Флоренского. К началу 30-х годов А.Ф. Лосев успел издать свое первое восьмикнижие (см. 21). К 1926 г. сложилось понимание того, что закономерность возникновения и сама легитимность нового общества невозможны без обоснования его происхождения: необходима опора на историзм по аналогии с европейской мыслью, в лоне которой развился марксизм. К этому времени получило четкие очертания противостояние «диалектиков» и «механистов»-сторонников «натуральной» философии, среди которых было много выдающихся ученых-естествоиспытателей; их внимание, обращенное к эволюционным процессам природы, было равнодушно к диалектике мышления.
А.М. Деборин, его ученики по Комакадемии и др. выступили с инициативой создания в ней философской секции - прообраза Института философии. Ее создатели (главным среди них был А.М. Деборин) опирались на определенный теоретический задел, оставленный основателями марксизма-ленинизма: в первую очередь на «Капитал» и другие теоретические работы К. Маркса, с начала ХХ в. известный в России «Анти-Дюринг» и вышедшую в 1925 г. на русском языке «Диалектику природы» Энгельса, ленинские «Три источника и три составные части марксизма» (1913), «Материализм и эмпириокритицизм» (1908), «О значении воинствующего материализма» (1922), «Философские тетради» и др.
В Положении о секции определялись: 1) приверженность ее членов диалектическому материализму, разработке современных проблем на основе конкретных данных общественных и естественных наук и актуальных с точки зрения диалектического материализма проблем истории философии; 2) распространение диалектического материализма среди обществоведов и естественников;
3) популяризация марксизма как методологии познания и действия;
4) борьба против буржуазных извращений в философии (идеализм, мистицизм, ученая «поповщина»), с ревизионистскими течениями внутри марксизма (австромарксизм, каутскианство, механистиче-
ское мировоззрение^), фрейдизм); 5) научная, издательская работа: 6) изучение качества обучения философии в вузах; 7) установление связи со специалистами других учреждений в масштабах всей страны. В начале февраля 1927 г. президиум Комакадемии утвердил это положение; организационная победа над «механистами» повлекла за собой изгнание их сторонников из журнала «Под знаменем марксизма». Редколлегию под руководством Деборина пополнили некоторые члены бюро философской секции, большинство которых были выпускниками Комакадемии.
Несомненной заслугой участников секции, по мнению Корсакова, является: 1) доставшееся с большим трудом пополнение фундаментальной библиотеки по общественным наукам произведениями философских классиков, текущей литературой на всех языках мира и зарубежными книжными новинками; 2) признание ценности материалистических тенденций в западноевропейском философском наследии; 3) издание И.К. Лупполом и В.Ф. Асмусом сочинений философских классиков в сериях «Библиотека атеизма», «Библиотека материализма» - сочинений Гельвеция, Гольбаха, Дидро, Толанда, Фейербаха и др.; 4) в 1929 г. началось издание полного собрания сочинений Гегеля, которое было завершено лишь в 1958 г. Деборин сетовал, что не издается полный Платон («дошли только до "Государства"»). Четырехтомник сочинений Платона с большими усилиями был издан под редакцией А.Ф. Лосева спустя сорок лет (1968-1972)!
Научная работа секции была сосредоточена на разработке методологических основ материалистической диалектики в «Капитале» Маркса и направлена против «позитивизма» «механистов». Активно обсуждались историко-философские доклады, посвященные конкретно-историческим проблемам материализма и диалектики. К десятилетию Октября была издана весьма подробная философская библиография. Наметились региональные связи. Приняты долговременные планы индивидуальных исследований, задумано создание философского словаря.
Однако главное, что объединяло коллектив, было составление по заданию Отдела печати ЦК ВКП(б) обзоров об итогах философских дискуссий, об изданиях частных издательств и об антимарксистской философии, что отвечало главному интересу группы Деборина, стремящейся к идеологическому контролю над всей фи-
лософской литературой, над теми, кто иначе, чем они, понимал марксизм и философию. Задача была - истребить интеллектуальный плюрализм и даже альтернативные суждения. С. Н. Корсаков замечает, что среди прочих такой обзор поручили составить В.Ф. Асмусу. Однако в архивах нет сведений, что он был составлен.
Среди составителей доносов особенно активным был ученый секретарь секции К.К. Милонов, поименно перечислявший «механистов» и выражавший радость от того, что они не имеют возможности регулярно публиковаться в журналах и обзорах. Противники группы представлялись ревизионистами, подлежащими разгрому идейно и организационно (см. 11, с. 112-120), поскольку они сгруппировали вокруг себя антимарксистские силы, критикуют Энгельса, Плеханова и даже принимая Гегеля остаются на почве своих старых взглядов. В другом обзоре Милонов подвергает критике своих оппонентов за мнимость противостояния их с врагами марксизма, обнаруживает идеализм в «марксистских» взглядах блокирующегося с «механистами» академика А.И. Варьяша.
В 1927 г., подводя итоги десятилетию советской власти,
A.М. Деборин отмечал славный поворот в исследованиях от антифилософского нигилизма, от отрицания философии в марксизме к систематическим философским исследованиям и к подготовке философских кадров. Важная победа была одержана над всякого рода уклонистами и противниками (А.А. Богданов, Э.С. Энчмен,
B. А. Одоратский и др.), в той или иной степени связанными с механистическим движением, принижающим значение философской методологии и мешающим проникновению диалектико-материа-листического метода в естествознание.
В обзоре содержательных итогов десятилетия (И.К. Луппол) как наиболее плодотворный был отмечен третий период деятельности философского сообщества, начавшийся в 1923 г. и отмеченный борьбой за диалектику (главный противник - «механисты» полагали, что естествознание не нуждается в диалектике; это порочное противостояние в конце концов закончилось в пользу «механистов» - представителей философствующего естествознания, философов и методологов науки), что ослабило позиции материализма диалектики как основы марксистской теории.
Главным интересом конкретных философских исследований был «Капитал». Отмечается особое внимание (в докладе
Г.К. Баммеля) к задачам развития наиболее весомых конкретных проблем диалектики. В частности, он указывал на проблемы логики в «Капитале» - категории конкретного, абстрактного, общего, проблему реальности и т.п., подчеркивая, что они не являются внешними для содержания этого труда. С.Н. Корсаков усматривает «поразительную аналогию между трудами деборинцев в отчетах и обзорах с исследованиями «Капитала» в послевоенные годы (5060-е годы), представленными в трудах А. Зиновьева, Э. Ильенкова и др., отмечая почти дословное совпадение Э. Ильенкова с Г. Баммелем в дискуссии о диалектическом противоречии, в рассмотрении категории всеобщего и т.п. (см. 11, с. 105, 125, 127).
Заключая десятилетие, «диалектики» провели итоговую дискуссию с «механистами», участниками которой со стороны «диалектиков» были уже далеко не первые лица; в отчете о дискуссии в журнале «Под знаменем марксизма» Н.А. Карев (член редколлегии журнала), участвовавший в дискуссии, заявил, что не собирается отдавать его страницы пропаганде ревизионизма. Эти пафосность и величавость по отношению к противнику скоро дорого обойдутся «диалектикам» (см. 25, № 9, с. 64).
В начале 1928 г. в рамках Комакадемии возник научно-исследовательский Институт философии, вот тогда-то его ближайшей задачей на ряд лет стало создание пятитомной «Философской энциклопедии». За Институтом «научной философии» в РАНИОНе была оставлена подготовка аспирантов. Но уже в конце 1928 г. осуществилось слияние этих учреждений. Подготовка «Философской энциклопедии» началась весьма активно: быстро определилось не алфавитное, а тематическое содержание томов, причем первый том должен был быть посвящен диалектическому материализму и критике формальной и индуктивной логики (задание, сохранявшееся много десятилетий наследниками деборинской школы, пытавшимися не допустить возрождения классической логики запретами, гонениями и шельмованием сторонников формальной, математической и других ее типов). Истории и современной философии были посвящены соответственно второй и третий тома, что свидетельствовало бы о высоком уважении к источникам марксизма и к наличным условиям бытования предмета исследований: изучению первоисточников придавалось первостепенное значение; история философии в ту пору не была на задворках философского
знания, как это стало с конца 40-х годов в официальном марксизме-ленинизме, а результаты систематического изучения и критика основных направлений западной философии (от неогегельянства и неокантианства до позитивизма, эмпириокритицизма, гуссерлиан-ства, реализма и пр.), как тогда казалось, ничем не угрожала ценностям исторического материализма (четвертый том) и диалектике естествознания (том пятый), как это случилось в послевоенные годы и вплоть до перестройки с историей философии, в которой почти полностью умалчивалось развитие постмарксистской зарубежной философии второй половины Х1Х - начала ХХ в. Чуть ли не на исходе 70-х годов была допущена критика современной буржуазной философии, тут же изгнанная в маргиналы.
«Философскую энциклопедию» предполагалось выпустить через три-четыре года. Но кардинально переработанный такого рода труд был создан через много лет: в 1960-1970 гг. пятитомная «Философская энциклопедия» стала результатом коллективных усилий легализации мировоззренческих, методологических и социально-исторических постулатов марксизма-ленинизма как высшей ступени развития общественной мысли. Словник был максимально обширным для того времени. Однако ее дух в значительной мере все еще определялся (за исключением в какой-то мере пятого тома) мифами и нормами жестко догматизированного марксизма. В содержании просматривались огромные «белые пятна» и «черные дыры» как в отечественной, так и в зарубежной философии, на что не обратил внимания автор упомянутого выше предисловия.
Весной 1929 г. состоялась всесоюзная конференция марксистско-ленинских учреждений, в которой приняли участие многие делегации страны. В резолюциях конференции «механистическое» направление было квалифицировано «как самый доподлинный ревизионизм», который рядится в марксистские одежды, подменяя на самом деле революционную диалектику вульгарным эволюционизмом, а материализм - позитивизмом. Таким образом, ортодоксальный марксизм деборинцев получил официальный статус, а «научная» («механистическая») философия в области естествознания должна была подчиняться методу диалектического материализма, что плачевным образом сказалось на судьбе и творчестве многих естествоиспытателей. Но много лет спустя мировоззренческие принципы естественно-научного знания одержали верх в фи-
лософии науки, значительно потеснившей марксизм еще в период застоя.
И снова бой... Покой нам только снится
В 1930 г. завершился первый, весьма короткий период существования Института философии разгромом его руководства «молодыми силами» выпускников Института красной профессуры под водительством М.Б. Митина. Их цель состояла в том, чтобы превратить Институт в инструмент политической власти в решении идеологических задач и в обслуживании текущих политических событий. Корсаков полагает, что группа Митина одержала победу, заручившись поддержкой ЦК ВКП(б) (11, с. 138). На самом деле группа действовала по инициативе и по заданию ЦК, и победа была ей заранее обеспечена.
На этот раз переориентация духовной жизни потребовалась срочно в связи с принятием нового курса развития страны: группа Сталина одержала победу над троцкистами, сторонниками Зиновьева и Бухарина. С НЭПом было покончено. Началась коллективизация, был взят курс на индустриализацию. Известно, что Маркс начал свою деятельность тезисами о Фейербахе. 11-й тезис гласил: «Философы лишь различным образом объясняли мир, дело состоит в том, чтобы изменить его». Чтобы не было вопроса о том, кто должен изменять мир, имелась другая цитата: «Когда идея овладевает массами, она становится материальной силой». И в «год великого перелома» потребовалось с этой точки зрения новое обоснование траектории страны. Нужны были другие идеи.
Не сказав спасибо Деборину и коллективу Института философии, обеспечившему подчинение партийному контролю мировоззренческих установок естествоиспытателей и в то же время подготовившему почву для академических философских исследований (правда, хотя бы в рамках марксизма), руководство ЦК столь решительно покончило с академическим уклоном в исследовательской программе Института, что от нее, можно сказать, и следа не осталось. Знаменитому выступлению в «Правде» Митина, Ральцевича и Юдина, в июне 1930 г., положившему начало публичной полемике, предшествовали нападки на заседаниях партийных фракций, содержащие обвинения в отрыве философии от политики и требую-
щие «большевизации на философском фронте». Далее последовали обвинения в принижении роли В.И. Ленина в философии, в завышенной оценке Г.В. Плеханова и «отсутствии большевистской партийности в работе философского руководства» (см. 25, № 11, с. 73).
Вскоре после встречи группы Митина с И.В. Сталиным (декабрь 1930 г.) в постановлении ЦК ВКП(б) были подведены итоги дискуссии: обвинение против руководства Института было переквалифицировано с «формализма» на «меньшевиствующий идеализм», озадачивающее тех послевоенных исследователей, кто не знал о дореволюционном членстве А. Деборина и Л. Аксельрод в партии меньшевиков и о приверженности исследовательской программы Института к изучению домарксистских концепций идеалистической диалектики. Хотя Н.В. Коршунов много позже (12, с. 84) доказывал лживость подобных обвинений, особой лживости даже и не было ( Деборин в прошлом действительно меньшевик, а домарксистская диалектика идеалистична). Все проще: давно известно, что партийность полемики принимает в свою пользу любые аргументы. Сам Деборин показал пример, сражаясь с «механистами». И все же, казалось, можно было бы реорганизовать Институт без скандала. Однако перемены в масштабе страны и в конкретных случаях принимали тогда (да и теперь, бывает, тоже) характер боевых действий. Причину этого Г.С. Батыгин и И.Ф. Девятко усматривают в «основном вопросе советской философии» - вопросе о власти ( 3, с. 197).
В связи с этим исследование В.Н. Корсакова, опубликованное в книге «Наш философский дом» (11, с. 105-195), являет собой своего рода положительную публичную реабилитацию первого периода научной деятельности сотрудников Института, взрыхливших почву для последующих исследований истории марксизма (в послевоенных отечественных исследованиях он усматривает прямую аналогию с предшественниками).
Концом полемики стало временное присоединение Института философии к Институту красной профессуры (в составе Комака-демии). Сотрудников (заодно и «механистов») удалили из Института. С 1934 по 1938 г. были репрессированы почти 90 сотрудников Института (см.: «Расстрельный список»: 14, с. 508-525). По частному свидетельству, М.А. Деборин, опасаясь ареста, ночевал (наивный) на лавочке в Нескучном саду, но власть помиловала его:
арестам он не подвергался. Научные сотрудники, подвергавшиеся репрессиям, не были «лишенцами» («эксплуататорами» и духовенством, лишенными гражданских прав); репрессированных коммунистов обвиняли в измене родине, вредительстве и шпионаже.
«Философия - опасная профессия, - пишет С.Н. Корсаков. -Быть философом - значит, опираясь на разум и нравственное чувство, задавать вопросы основанию бытия и существованию человека; мысля самостоятельно, сомневаться и искать решения вечных вопросов... Его столкновения с временем и властью неизбежны, и сам он не принимает безучастно внешние ограничения... Преследования и гибель являются почти нормой как в условиях тирании, так и в неумолимости демократических систем» (11, с. 140). Корсаков полагает, что для сталинской тирании мыслящий человек был нетерпим. Служители философии в год великого перелома становились потенциальными смертниками. По словам Сталина, «их нужно бить по всем направлениям и там, где никогда не били» (см.: 10, с. 193).
Директором Института философии был назначен академик В.В. Одоратский (одновременно - директор Института Маркса, Энгельса, Ленина и очень больной человек). Его заместитель М.Б. Митин распоряжался делами Института и был мало доступен сотрудникам. Определяя основное направление деятельности Института, он культивировал преданность И.В. Сталину. В руководстве Института состояли М.Д. Каммари, Ф.В. Константинов, секретарем парторганизации Института был знаменитый борец за чистоту марксизма З.Я. Белецкий. Секции диамата и истмата были ликвидированы. О философской энциклопедии и речи не было. Актуальным стало философское обеспечение партийности науки и насущных задач государственного строительства (силами секциий естествознания, антирелигиозной, культуры и литературы). В этом ключе активно работали уцелевшие в Институте в прошлом близкие Деборину А.А. Максимов, неустанно разоблачавший А.М. Деборина, Э.Я.Кольман, клеймивший за идеализм выдающихся ученых - В.И. Вернадского, Я.И. Френкеля, Н.И. Вавилова и др.
Доклады перед коллегами об актуальных проблемах философии, по-прежнему составляя основную форму отчетности Института, имели теперь иное содержание. Они были насыщены враждеб-
ными инвективами, а главным героем - творцом теории выступал И.В. Сталин (М.Д. Камммари: «Сталин как материалист-диалектик»; Ф.В. Константинов: «Экономические условия уничтожения классов»; Е.Ф. Муравьев: «Преодоление религии в колхозной деревне» и т.п.). Философская тематика оказалась на обочине научных планов. Зато широко отмечались памятные даты жизни и произведений классиков марксизма-ленинизма.
Нельзя сказать, что не предпринимались попытки создания обобщающих трудов. Так, М.Б. Митин объявил о грядущем создании трехтомника по истории философии. В 1933-1934 гг. вышел 2-томный коллективный труд - учебник по диалектическому и историческому материализму под редакцией М.Б. Митина. Почти все его соавторы были репрессированы, и во втором издании авторство осталось за Митиным (имена коллег были опущены). Преследованиям подвергались и другие активные участники идеологического фронта, тем более что на февральско-мартовском пленуме 1937 г. т. Сталин указал на усиление классовой борьбы по мере продвижения к социализму. И сам Митин не был защищен от зубодробительной критики. Когда цензор второго издания учебника обвинил его в уходе от ленинских принципов и еще в чем-то, он сам решительно отказался от учебника.
Казалось, наступил очередной нуль философии; скорбная судьба множества людей была необратима: неловкое высказывание о Сталине, донос, поношение на всех служебных уровнях, позорное изгнание из ВКП(б) и трагический конец (если взглянуть на судьбу тех, кто оказался в застенке, то реабилитацию в 50-е годы мало кто встретил лично). Их, пусть небольшой, вклад в развитие советской философии и культуры в первые десятилетия советской власти остался невостребованным. В отечественной истории ХХ в. остается много белых пятен. Одно из них скрывает вклад людей, впервые возделывавших почву рационалистической философии на отечественном культурном поле. С.Н. Корсаков публикует очерки о двух выдающихся представителях первого поколения, не покорявшихся культу личности философов-догматиков, - о Я.Э. Стэне и В.И. Невском (Кор с.154-181).
Ян Эрнестович Стэн (1899-1937), сельский учитель из Латвии, слушатель Института красной профессуры, ученик А.М. Деборина, с 1925 г. помогал И.В. Сталину в изучении геге-
левской диалектики, руководил в Институте философии секцией современной философии. В середине 20-х годов активно участвовал в руководящих партийных органах. В конце 20-х годов он стал лидером активного противостояния сталинистам. Не стесняясь публично поправлять Сталина, он указывал на искажение ленинских цитат, охраняя приоритет Ленина в теоретическом и практическом планах: «После Ленина у нас не осталось людей, совмещающих в себе в таком диалектическом единстве теоретический и "практический" разум. Этот существенный пробел может заполнить только коллективная мысль... Надо выжечь дух самомнения у некоторых наших практиков, презрительно третирующих теорию и не замечающих, что рост теоретической "головы" их организма существенно отстает от роста конечностей и хватательных органов» (цит. по: 11, с. 160).
Публично, в служебных записках и письмах И.В. Сталин обвинял Стэна в попытках пересмотреть генеральную линию партии, ослабить партийную дисциплину, превратив партию в дискуссионный клуб. Парторганизация Института философии осуждает Стэна, а затем давление на него развивается по всем направлениям, и в конце концов в 1932 г. он оказывается в ссылке в Акмолинске. После неоднократных обращений в ЦК с покаянными письмами его возвращают в Москву (1934), восстанавливают в партии, определяют на работу научным редактором в Большую советскую энциклопедию, но не оставляют в покое.
На очередном партийном собрании было организовано показательное осуждение враждебной для партии фракционной деятельности Стэна и его товарищей, и «за антипартийную троцкистскую клевету» он был снова изгнан из партии. 5 августа 1936 г. Я.Э. Стэн был арестован. Его фамилия дважды, в феврале и июне 1937 г., включалась в расстрельный список. 19 июня Военной коллегией Верховного суда СССР он был приговорен к расстрелу. В приговоре говорилось не о враждебной фракционной деятельности, а о том, что он «под руководством объединенного центра вел работу по созданию боевой террористической группы, готовившей террористические акты над руководителями ВКП(б) и членами Советского правительства».
Посмертная реабилитация Стэна тянулась с 1957 г. почти 30 лет. В 1967 г. некоторое воздаяние за содеянное получил
М.Б. Митин, изгнанный с поста главного редактора журнала «Вопросы философии» за присвоение авторского права на фундаментальную статью «Философия», написанную Я.Э. Стэном для первого издания Большой советской энциклопедии (4).
В статье имеется лишь один абзац, принадлежащий академику, в котором говорится: «Беспощадным резцом Сталин вскрыл в 1930 г. буржуазно-меньшевистскую природу попытки ревизии марксистской философии со стороны деборинской группы. В лице своих руководителей (Карев, Стэн) и многочисленных приверженцев меньшевиствующий идеализм оказался идеологическим прикрытием... террористической деятельности троцкистско-зиновьев-ской банды...» (цит. по: 11, с. 175).
Данный том БСЭ был опубликован в 1936 г. Я. Стэн был, возможно, еще на свободе; статья, как, впрочем, и другие его весьма серьезные работы (например, «"Фауст" Гете и "Феноменология духа" Гегеля», «"Феноменология духа" Гегеля и материалистическое понимание истории» или «Диалектика "Капитала" Маркса»), также могли быть «на свободе». Их судьба неизвестна. Но, пожалуй, не даром среди философов не умирает слух о том, что знаменитый второй параграф четвертой главы «Краткого курса истории ВКП(б)», автором которого считается И.В. Сталин, мог быть написан Я.Э. Стэном. И где-то таится его рукопись. Ведь «рукописи не горят».
С.И. Корсаков высоко оценивает и богатую дореволюционную деятельность Владимира Ивановича Невского (1876-1937). В конце Х1Х в. создатель революционного кружка на естественном факультете Московского университета, знакомство с В.И. Лениным в 1904 г., 11 арестов, заключения и ссылки, участие в работе РСДРП, в организации Красной гвардии и т.д. После революции -нарком путей сообщения, член реввоенсовета, сотрудничал с В.И. Лениным как автор послесловий к пореволюционным изданиям «Материализма и эмпириокритицизма».
Философские сочинения В.И. Невского, посвященные мировоззренческим проблемам естествознания, апеллировали к дружескому пониманию естественниками. Он не участвовал ни в левой, ни в правой оппозиции, но старый большевик не мог рассматривать Сталина как лидера страны и партии. В 1924 г., возглавив Ленинскую библиотеку, он начал возводить ее новое здание.
С 1929 г. он часто выступал с резкой критикой конкретных решений правительства (протест против сноса Чудова и Воскресенского монастырей; защита в 1930 г. невинно арестованных по «академическому делу». подрывающая «авторитет ОГПУ»). Он просил М. И. Калинина вернуть из ссылки известных специалистов по русской истории С.В. Бахрушина и Л.В. Черепнина, защищал невинно арестованных сотрудников Ленинской библиотеки.
Когда в 1935 г. Невский был арестован по ложным доносам и искаженным в Комитете партийного контроля его высказываниям по конкретным вопросам, его пытались объявить руководителем террористической группы правой оппозиции, против чего он резко протестовал и признательных показаний не давал до тех пор, пока его не убедили в их необходимости для блага партии. Хотя он сразу же опротестовал данные показания, их к делу не приобщили (протест был подшит к нему спустя 17 лет в процессе прохождения реабилитации). 6 мая 1937 г. В.И. Невский был расстрелян. В отличие от многих, не получивших упокоения других казненных, он был похоронен на Донском кладбище. В 1955 г. реабилитирован и восстановлен в партии.
Обстановка террора, хаос в философском хозяйстве, из которого были изгнаны останки здравого смысла, казалось, привели к очередному нулевому часу. Однако странным или чудесным образом продолжали издаваться (правда, как и прежде, выборочно) сочинения мыслителей прошлого. В 1933 г. появилась единственная книга В.Ф. Асмуса в связи с 50-летием со дня смерти Маркса, посвященная его философии истории (см. 2), немедленно разруганная Митиным, но сохранившая до сей поры значение как свидетельство марксистской философии истории.
В середине 20-х годов С.А. Яновская (выпускница Института красной профессуры) издала математические рукописи Маркса; в университете она прочитала первый в советское время курс по математической логике, проложив путь к возрождению в начале 40-х годов преподавания логики и возобновлению логических исследований, устраненных из жизни после революции.
Наконец, нельзя пройти мимо события, ценность которого выявилась в послевоенный период, особенно в 60-е годы: в 1931 г. открылся Московский институт философии, истории и литературы (знаменитый МИФЛИ), обеспечивший в 50-60-е годы умственную
жизнь страны первоклассными кадрами, влияние которых не утрачено до наших дней. По словам Ю.П. Шарапова, «лицей в Сокольниках», где находился Институт, «сравнивают с лучом света в темном царстве» (23). Правда, говорят, что на философском факультете МИФЛИ преобладали преподаватели, понятия не имевшие о философии. В то же время там учительствовали и люди, закончившие университеты до революции, получившие реальное образование в первые советские годы. Среди них А.М. Деборин и его ученики, грузины (К. Бакрадзе, Л. Данелиа и др.), учившиеся в 20-е годы в немецких университетах. Для семинаров отводилось много времени, весьма подробно обсуждались классические источники, которые осваивались на языке оригинала; примерно три четверти дипломных работ были посвящены истории философии.
Просуществовав меньше десяти лет (до 1941 г., причем два года из них на философский факультет приема не было), МИФЛИ оставил после себя тех, кто не погиб на войне, - поколение высокообразованных ученых-марксистов, в значительной мере определявших интеллектуальный и моральный климат в послевоенном гуманитарном знании. Многие из них стали сотрудниками Института философии.
«Библия» советского марксизма
К середине 30-х годов Сталин был возведен в ранг философского гения, в 1938 г. появился «Краткий курс истории ВКП(б)» -канон марксистско-сталинской идейной программы. Поначалу он был представлен как коллективный труд, авторы и редакторы которого не были названы. Знаменитый второй параграф четвертой главы этой книги «О диалектическом и историческом материализме» стал альфой и омегой марксистско-ленинской философии. По некоторым сведениям, текст был создан Яном Стэном, ко времени выхода книги погибшим в ГУЛАГе. Этот текст множество раз переиздавался не только в «Кратком курсе...», но под именем Сталина в сборнике статей «Вопросы ленинизма», в газетах, журналах и в отдельных изданиях.
В сжатом виде здесь были сформулированы основные постулаты марксистско-ленинской философии - четыре черты диалектики, три черты материализма, три особенности исторического мате-
риализма, которые выражали основные законы существования природы, общества и мышления, получившие абсолютный авторитет и исключавшие возможность существования иных подходов.
Мир предстал в жестком единстве и цельности. Согласно диалектике, природа, общество и мышление: 1) находятся в противоречивом единстве и органической связи; 2) в доходящем до противоположности движении и изменении; 3) которое приводит количественные изменения предметов, систем, явлений в момент нарушения их меры к изменениям качественным (механизм развития), так что движение предстает как поступательное по восходящей линии развитие от простого к сложному, от низшего к высшему; 4) сущности предметов свойственны противоречия, в борьбе доходящие до противоположности (источник развития), ведущей к возникновению нового качества.
Эти законы определяют материальный мир, выражаясь: 1) в различных видах движущейся материи; 2) которая является объективной реальностью, существующей вне нашего сознания и не нуждающейся ни в каком «мировом» духе (это так называемый основной вопрос философии, гласящий: материя первична, сознание вторично); 3) марксистский философский материализм настаивает на познаваемости мира и его закономерностей, обещая раскрытие непознанных «вещей в себе» силами науки и практики.
Ключевая идеологическая роль в трактате принадлежала теории общественного развития. В основе развития лежит способ производства материальных благ, который определяется уровнем развития производительных сил (орудий и средств производства и трудовых ресурсов - участников этого процесса), от которого зависят производственные отношения, юридически выражаемые в формах собственности. История развития общества есть прежде всего история способов производства, причем ведущим является развитие производительных сил, начинающееся с изменения орудий труда, что определяет характер производственных отношений.
В работе постулировалось пятичленное линейное прогрессивное закономерное развитие (через противоречия и революции) всех человеческих обществ, всех народов Земли от первобытного общества, через рабовладение, феодальный строй, через капитализм к социализму как первой стадии коммунизма, который является высшей и последней стадией развития общества. Оставался
открытым вопрос: что должно или может последовать за коммунизмом (в соответствии с законом отрицания отрицания)? Развитие прекратится? Тупик? Вопроса не было - не было и ответа. Здесь не оставалось места для альтернативного развития либо для тупиковых ответвлений, для вариативности прошлого и открытого будущего.
Если антагонистические общества, утверждалось далее, развивались стихийно, то ныне, т.е. после Октябрьской революции, общественная жизнь, подчиняющаяся тем же закономерностям, что и природа, благодаря активности познания и самой передовой теории поддается коренным преобразованиям. Поэтому только диалектический материализм способен получать объективное знание об обществе, его развитии, структуре и функциях, а потому наука об обществе может быть такой же точной, как, например, биология. И социализм из мечты о будущем, превратившись в науку, становится компасом для пролетариата, и под руководством партии большевиков пролетариат осуществляет прорыв к коммунизму: «планы партии будут выполнены», «победа коммунизма неизбежна».
Завершался параграф обширной цитатой из предисловия к знаменитой работе Маркса «К критике политической экономии», которая опровергала провозглашаемую схему общественного развития для разрушенной военными и революционными потрясениями страны. Согласно этому предисловию, ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в лоне старого общества. Поэтому человечество ставит только такие задачи, которые оно может разрешить, когда материальные условия ее решения уже существуют или находятся в процессе становления.
Этот катехизис марксизма в русском варианте - замечательный документ эпохи. Все нынешние пиаровские акции в подметки ему не годятся. Это была «философия для всех», но «философия» в кавычках, максимально использованная на самом деле мифом, основанным на архетипических чертах народной духовности и на утопических идеалах. Здесь предлагался новый взгляд на земной мир, на общество и жизнь человека. Это была «философия» для тех, кто лишился укорененности в привычной жизни, для людей, недавно овладевших грамотой и овладевающих азами будущей
профессии. Государственно мыслящие люди принимали его как программу преодоления разрухи и дальнейшего развития страны; в естествознании не возражали против обоснования законосообразности мира и принимали тезис о материальности природы; «последний из могикан» русского идеализма А.Ф. Лосев, распознавший пагубность этого мифа, тем не менее мирился с некоторыми теоретическими положениями советского варианта марксизма, в частности, признававшего хотя бы материальное единство мира и несовместимого с позитивизмом.
Для рядовых граждан такая теория имела свое особое значение. Нельзя забывать, что религиозность и богослужение продолжали истребляться. В начале 30-х годов, когда в ходе коллективизации по крестьянству был нанесен сокрушительный удар, и сельский люд, кто уцелел от репрессий, хлынул в города, обеспечивая индустриализацию страны, власти еще раз наглядно показали, что надежды на Бога не будет. Был взорван храм Христа Спасителя, с колоколен свергались колокола. Православие, казалось, было порушено навсегда, но продолжала жить у лишенных единения людей потребность в вере и в земной опоре (повседневность была неимоверно трудной).
И вот была предложена новая вера в лучшее будущее, требующая от всех вместе совместных и немедленных поступков. Вера, вселявшая надежду людям, потерявшим ориентиры и только-только овладевавшим грамотой в ходе культурной революции -величайшим достижением советской власти. «Попытка внедрения новой религии казалась посильной. На самом деле, - пишет И. Яхот, - она неразрешима» (24, № 11, с. 106).
Но диалектический и исторический материализм в том виде, в каком он представлен в этой статье, не был религией, он предлагал миф, используя вековые чаяния народа - мечту о великой цели, о светлом будущем на земле («Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем...»), вековечное стремление к справедливости, попытку осуществления братства-коллективизма (суррогата привычных артельности и соборности), а также интернационализма (уживчивого соседства между народами России), положенного на всемирную отзывчивость русского ума.
Все это было основано на идее о закономерном противоречивом до противоположностей и в то же время лишенном хаоса упо-
рядоченном единстве мира, определяющем развитие природы и общества (о мире небесном речи не было), вперед и выше - непременно к победе коммунизма. Этот взгляд не нуждался в рефлексии: мифическая великая цель требовала немедленных практических решений - воплощения в великих делах социалистического строительства (сначала построения основы социализма).
Эту цель нужно было узреть и понять: в параграфе втором на десяти страницах (!) были изложены и основы мировоззрения и программа жизнедеятельности. Выбор был сделан (где добровольно, где силой). Смысл этого грандиозного социального эксперимента - лихорадочная модернизация страны, осуществляемая с ужасным бесчувствием, колоссальными жертвами («мы за ценой не постоим») и с великим рвением. Это был героический порыв народа великой страны. И философы сыграли в его осуществлении значительную роль. Вместо нынешних бессмысленных уличных растяжек имели место призывы пятилеток, зовущие к действию -«Пять в четыре», «Кадры решают все», «Техника решает все» и т.д.
Система кружков, учивших политграмоте, позже - вечерние университеты марксизма-ленининзма, обязательные для среднего и высшего технического и управленческого аппарата, далеко не всегда были пустым времяпрепровождением. До войны и в первые годы после нее более чем часто участие в них было своего рода разновидностью вечевых сборов, не принимавших решений, но понимавших хотя бы общее содержание жизни. Политическое просвещение (агитация и пропаганда) поддерживало определенный уровень просвещенности и сознательности.
После войны в несколько ослабленном виде этот мифический порыв, воодушевляемый грядущими успехами научно-технической революции, сохранялся вплоть до «великих строек коммунизма», эпохи Н.С. Хрущёва при освоении целины, строительстве Байкало-Амурской магистрали и пр. Н.С. Хрущёв обещал «нынешнему поколению советских людей жизнь при коммунизме». Правда, к тому времени эта вера была подорвана, но сохранялась инерция, было живо понятие государственного интереса, профессионального и личного долга, не возбранялся и естественный патриотизм.
С конца 30-х годов каноном марксистско-ленинской философии стал второй параграф четвертой главы «Истории ВКП(б)». Казалось бы, для философии настали спокойные времена. Структура
Института философии и программа его деятельности воспроизводили содержание «боевого устава» марксизма. Представленный в свернутом виде, он не мешал развертыванию более свободного развития рационалистически понимаемого мира и некоторой мере строгости мысли, если не нарушалась лояльность к нормативным формулам и не пытались обратиться к запретным, всем известным темам (например, игнорировать основной вопрос философии; пытаться возрождать самобытное отечественное наследие или Мар-ксову мысль о вариативности формационного развития человеческих обществ и т.п.).
Однако жесткие формулы текста, утвердившиеся перед войной, стимулировали борцов за чистоту марксизма устраивать постоянные проработки и преследования работников «идеологического фронта» на протяжении долгого времени и после войны, что то и дело наводило на мысль о «нулевом часе» философии. В 1944 г. на всесоюзном уровне был предан поруганию раздел, посвященный истории немецкой классической философии (особенно раздел о философии Гегеля) в третьем томе «Истории философии», за год до того получивший Сталинскую премию. Разнос окончился драматически. Один из авторов (Б.С. Чернышев) скончался, его соавторы (в том числе из Института философии) потеряли работу.
В 1947 г. при обсуждении книги «История западноевропейской философии» (1945) на партийном уровне был лишен высоких постов Г.Ф. Александров, многие годы возглавлявший идеологический Отдел ЦК. Впрочем, новейшие исследования указывают на банальную склоку, которая скрывалась за громкоголосой риторикой. Не важно, в чем было дело в этих громких скандалах. Важно, что историкам философии, да и философам в целом еще раз было указано их место (см.: 3). В 1949 г. в рамках борьбы против космополитизма многие сотрудники гуманитарных институтов (в том числе и Института философии) потеряли работу.
К строгости и чистоте марксизма отношение изменилось в конце 60-х годов, когда научно-техническая революция выступила на передний план обществознания, и структура Института философии, как и его научная программа, активно повернулись к естественно-научному знанию. В Институте философии и в других университетах страны возникли многочисленные центры и группы, обслуживающие философию, теорию, историю, социологию и т.д.
науки (см.: 22). Философия и социология науки, по определению, обрели вольномыслие. И марксизм с его железными формулами о чистоте истины в поздние советские годы стал использоваться риторически.
В ином положении оставалось гуманитарное знание, до сих пор не избавленное от марксистских догматических клише. В книге о философском доме представлены воспоминания о том, как пробивалась свободная мысль, как изживались догматические формулы, в том числе с помощью художественного пародирования повседневной жизни философского сообщества в стенной газете Института «Советский философ», имевшей широкую известность за пределами столицы и страны (8).
Постепенно, особенно с 1985 по 1992 г., от начала перестройки и до крушения страны, имели место лишь слабые всплески народной активности: народ изверился, не уважал своих лидеров, а демократические лозунги воодушевляли далеко не всех. В столице, крупных городах и в ряде республик митинговали, активисты использовали демократическую риторику, как выяснилось позже, в республиках для решения националистических задач, доходящих до крайнего шовинизма; российские же лидеры приспособили ее для утоления личных вожделений («демократия - не для народа, а для себя»).
Россияне в своем большинстве безмолствовали, хотя на последнем из состоявшихся в ХХ в. референдуме проголосовали за сохранение Советского Союза. Но власти предержащие проигнорировали результаты референдума. Именно поэтому эти сравнительно слабые акции не помешали столь быстрому разрушению жизнеустройства, что народ и «охнуть не успел»; рухнул российский вариант социализма; вместе с ним государство. Напрасно все это иногда называют революцией. Это была деволюция, ее можно назвать и деконструкцией советского, а вместе с ним и досоветского прошлого, обнажившей звериные черты «строителей» непонятно какого мира, оказавшихся в духовном вакууме.
Нулевой час философии
Институт философии РАН, да и сама отечественная философия в последние годы ХХ - начале ХХ1 в. переживает мрачные
времена. Советская философия была основной институцией государственной теории и практики страны, которая презентовала себя как первое в мире социалистическое государство. Как учреждение и как культурно-исторический феномен она имела особое значение: она была создана для разработки марксистско-ленинской теории исторического процесса, конечной целью которого должно стать обоснование программы и оправдание путей развития новой формации. Речь шла в первую очередь о формировании коммунистической идеологии, в середине 30-х годов ХХ в. получившей наименование марксистско-ленинской философии, во славу которой далее трудились почти три поколения ученых.
Злые языки повторяют, что в Советском Союзе не было философии, утверждая, что марксистско-ленинская философия есть идеология, миф, обезбоженная религия и т.п. Но в годы сталинизма стремление подчинить философию идеологическим задачам государственного строительства хотя и было преобладающим, не могло и не стремилось полностью подчинить себе любовь к мудрости в постоянно возобновляемых попытках пробиться к свободной мысли.
Основатели Института философии А.М. Деборин и группа философов, сформировавшихся до и сразу после революции (в Коммунистической академии), понимали, что социальная критика и политическая доктрина Маркса не помогут созданию духовного базиса, способного легитимизировать новый тип общества. Поэтому считалось, что актуализация (после изгнаний и казней самобытных русских философов) более основательной европейской материалистической философской традиции, уже давно освоенной русской мыслью, может стать весьма полезной для включения ее в духовную традицию страны. Поддержка совокупности гуманитарных наук, связь с литературой и искусством также не была случайна. Таким образом, развитие философии определялось не только спонтанно общекультурным и историческим процессом. В нем участвовали (к несчастью, не лучшим способом) и политические инстанции. Философия получила высокий статус, а Институт -«место под солнцем» в интеллектуальном центре Москвы.
Для философии и всего гуманитарного знания последние годы ХХ в. стали черными днями; их можно обозначить многими нулями. Цельность предмета марксистско-ленинской философии над-
ломилась. Из нее выделились лакомые обломки - культурология, которая естественным образом не в состоянии определиться с собственным предметом исследования; политология, которая не видит дальше сегодняшнего дня (многие ее специалисты, пытаясь взглянуть в день завтрашний, вынуждены изобретать велосипед, и будущее современных культур остается во мраке).
Некоторым показалось, что схоластическая часть марксистско-ленинской философии (например, 9) тихо скончалась, но они поспешили с ее похоронами: схоластические клише и догмы продолжают царить в обломках социальных мифов (например, о справедливости). В живых сохранилось господство философии науки, которая, однако, неспособна сохранить жизнь ее умирающему предмету; в вузовских и школьных программах бытует взгляд на мир, скроенный из традиционных постулатов материалистических учений и некоторых фрагментов философии истории, обращенных к социологии; эстетика и этика, утратившие реалии своего предмета, два больших раздела, охватывающих историю европейской и отечественной философии, и спекулятивная философия Человека, едва способные все же напоминать о «человеческом в человеке». Институт философии свои важнейшие функции вынужден выполнять в самых неблагоприятных условиях, напоминать о человеке, который не только должен есть, пить, воспроизводиться, но создавать и хранить культуру (в том числе и художественную), без которой род человеческий немыслим, безмерно трудно в условиях культа аморальности (поистине пира во время чумы).
Между тем условия таковы, что власти предержащие о «человеке забыли», об институте философии - тоже. Общий распад государственного социума оказался настолько глубоким, что на свалку были выброшены многие цивилизационные и культурные достижения недавнего прошлого. Прежде всего науки и философии. В книге, посвященной юбилею Института философии, эта печальная тема явно, неявно и подспудно присутствует в ее содержании.
Волхонка, 14
В последние годы изучение истории мысли все чаще связывается с топологическими аспектами, влияющими на особенности мировосприятия и мировидения. Речь идет об описании размеже-
ваний морских и сухопутных культур древности (см.: 14, 15), повлиявших на формирование типов европейской культуры; о размежевании провинциальных и региональных философски значимых концепций (5, 19, 26); о личностных пространствах их творцов (16, 27), и, наконец, в самые последние годы в контексте плюрализма культур - о плюрализме типов национальных философий, проблемам которых были посвящены три последних всемирных философских конгресса (см.: 24).
В этих концепциях указывается, что общности и творчество индивида гибнут вследствие разрушения культурной среды их обитания. Любая среда создает не только впечатление от ее облика, она имеет особенный запах, вкус хлеба и пищи, характер населения, говора и образа мыслей. Его интеллектуальный центр (страны ли, города) влияет на духовную ориентацию населения (17). К примеру, различается ментальность греков и римлян - провозвестников европейской культуры, повлиявшая на образ жизни и типы философствования вплоть до сегодняшнего дня (13, 15). Ванчугов рисует картину ментальных различий между Москвой и Петербургом (5), духовный центр образует город не только исторически. Речь идет о самости человека в его повседневной жизни, об идентичности культур. В старинных городах Европы соседствуют университетские городки, библиотеки, музеи и музыкальные центры.
Не случайно Институт философии был поселен новой властью в центре города совместно с гуманитарными институтами страны, по соседству с университетом, Румянцевским музеем, Фундаментальной библиотекой АН, Большим и Художественным театрами, консерваторией и зданиями, отмеченными историческими событиями и культурной традицией. Таков дом на Волхонке, 14. Его историю воспроизводят Н.Е. Третьякова, А.В. Соболев, М.Н. Громов (см.: 6). Ныне академические гуманитарные институты не теснятся на Волхонке, 14 за перегородками, как в коммунальной квартире, но все они рядом, по соседству - Институт русского языка, Институт права, Институт языкознания, Дом ученых, музеи Пушкина и Толстого, музей архитектуры, Музей имени Пушкина образуют единое культурное и историческое пространство.
Между тем Москва, особенно ее центр, в угоду причудам денежных воротил стремительно губит свой облик сносом памятников культуры и строительством чудовищных монструозных башен:
из центра выводятся жилые кварталы и микроструктура, организующая город. Теперь, как свидетельствуют философы, и они теряют свое пристанище, в котором запечатлено их советское прошлое. Дом на Волхонке, 14 в течение трех веков являлся общекультурным и историческим памятником, в наши дни его научные мероприятия и ныне собирают людей со всего света, в его сквере заложен памятник великому русскому философу Владимиру Соловьёву, который положил начало синтезу европейской и русской философии. Память об отечественных ученых этого дома, погибших в ГУЛАГе либо на фронтах Великой Отечественной войны, должна служить делу воспитания студенческой молодежи, которая обучается в Институте и в аспирантуре этого Института.
Несомненно, присутствие философии в центре столицы могло бы поспособствовать и возвращению ее научного авторитета: власти человека забыли, а человек - главный предмет философии, которая способна помочь вере, религии и церкви обуздать «одичавшее стадо» (18).
Список литературы
1. Алексеев П.В. Философы России Х1Х-ХХ столетий: Биографии. Идеи. Труды. -М., 1999. - 944 с.
2. Асмус В.Ф. Маркс и буржуазный историзм. - М., 1933. - 272 с.
3. Батыгин Г.С., Девятко И.Ф. Трудные послевоенные годы // Наш философский дом, К восьмидесятилетию Института философии. - М: Прогресс-Традиция, 2009. - С. 196-242.
4. Большая советская энциклопедия. - М., 1936. - Т. 57. - С. 498.
5. Ванчугов В.В. Москвософия и Петербургология. Философия города. - М., 1997. - 224 с.
6. Громов М.Н. Необходимое послесловие // Наш философский дом. К 80-летию Института философии. - М., 2009. - С. 496-501.
7. Гусейнов Г.Г., Лекторский В.А. Заметки к юбилею // Наш философский дом. К восьмидесятилетию Института философии. - М., 2009. - С. 222-262.
8. Диалог юмора и сатиры // Диалог. - М., 1991.- № 1. - С. 103-105; № 5. -С. 103-105; № 6. - С. 99-100.
9. Звеерде Э. Ван дер. Пересматривая советскую схоластику // Вторая навигация. Мир социализма. Мир творчества. Мир души. - М., 1999. - Альманах 2. -С. 13-23.
10. Квасов Г.Г Источник об оценке И. Сталиным группы А.М. Деборина // Отечественная философия. Ориентиры исследования - М., 1992. - Вып. 10. - С. 193.
11. Корсаков С.Н. Становление Института философии и судьбы философов при сталинском режиме // Наш философский дом. К 80-летию Института философии РАН. - М.: Прогресс-Традиция, 2009. - С. 95-195.
12. Коршунов Н.Б. Подавление инакомыслия и философская полемика в СССР в начале 1920-х годов // Философские науки. - М., 2000. - № 4. - С. 79-85.
13. Майоров Г.Г. Философия как искание абсолюта. - М., 2004. - 414 с.
14. Наш философский дом. К 80-летию Института философии РАН. - М.: Прогресс-Традиция, 2009. - 524 с.
15. Петров М.К. Искусство и наука. Пираты Эгейского моря и личность. - М. 1995. - 184 с.
16. Подорога В.А. Выражение и смысл. Ландшафтные миры философии. - М., 1995. - 426 с.
17. Тахо-Годи А. Алексей Федорович Лосев. - М., 2008. - 243 с.
18. Тимаков А.В. Пастыри «одичавшего стада» // Альфа и Омега. - М., 2006. -№ 2. - С. 22-24.
19. Философский факультет МГУ. Очерки истории. - М., 2000. - 285 с.
20. Федотова В. Разделительная линия // Лит. газета. - М., 2009. 23-29 дек.
21. Философия не кончается. Из истории общественной мысли. ХХ век. - М., 1999. - Кн. 2:50-80-е годы. -767 с.
22. Хоружий С.С. После перерыва. Пути русской философии. - СПб., 1994. - 446 с.
23. Шарапов Ю.П. Лицей в Сокольниках: Очерк истории МИФЛИ. - М., 1995. -208 с.
24. Яковлев В.А. XXII Всемирный философский конгресс (Сеул, авг., 2008) // РЖ Социальные и гуманитарные науки, Сер. 3: Философия. - М., 2009. - № 2. - С. 3.
25. Яхот И.И. Подавление философии в СССР (20-40-е годы) // Вопросы философии. - М., 1991. - № 9. - С. 44-69; № 10. - С. 72-139; № 11. - С. 72-116.
26. Eberfeldt R. Ueberlegungen zur Grundlegung «komparativer Philosophie» // Allgemeine Zeitschrift fuer Philosophie. - Stuttgart, 1999. - N 2. - S. 125-134.
27. Zweerde M. Sowjetische Historiographie der Philosophie. - Njumegen, 1994. -663 p.
2010.02.002. ФИЛОСОФИЯ. КРЕДИТНО-МОДУЛЬНЫЙ КУРС: УЧЕБ. ПОСОБ. / МОЗГОВОЙ ЛИ., БИЧКО И.В., ДОДОНОВ Р.А. И ДР.
Фiлософiя. Кредитно-модульный курс: навч. пошб. / Мозговой Л.1., Бичко 1.В., Додонов Р.О. та ш.; За ред. Р.О. Додонова, Л.1. Мозгового. - К.: Центр учбово1 лггератури, 2009. - 456 с.
Интеграция европейского научно-образовательного пространства предусматривает изменение парадигмы образовательного процесса, его ориентацию на толерантность, сбалансированность сциентической и гуманитарной составляющей, создание
