CC BY
25
2010.01.004-008. ЗАВТРАШНИЙ ДЕНЬ СИМВОЛИЧЕСКОГО ИНТЕРАКЦИОНИЗМА. (Сводный реферат).
2010.01.004. CHARMAZ K. A future for symbolic interactionism // Studies in symbolic interaction / Ed. by N.K. Denzin. - Bingley: Emerald, 2008. - Vol. 32. - P. 51-59.
2010.01.005. PRUS R. Authenticity, activity, and conceptuality: Generating a pluralist, humanist, and enduring social science // Ibid. - P. 1936.
2010.01.006. RAMBO C., GRIER T. The future of symbolic interaction, peaking, and collapsing the matrix // Ibid. - P. 37-49.
2010.01.007. VAIL DA. On the future of symbolic interactionism // Ibid. - P. 3-4.
2010.01.008. VANNINI P. The geography of disciplinary amnesia: Eleven scholars reflect on the international state of symbolic interactionism // Ibid. - P. 5-18.
Статьи, представленные в настоящем реферативном обзоре, объединяет тема ближайших перспектив развития символического интеракционизма (СИ) в направлении, адекватном его исторической и интеллектуальной традициям. Инициатором обсуждения этой темы выступил Д.Э. Вэйл (университет Уилламет, Орегон, США), предложивший в 2006 г. включить в состав ежегодных сессий Общества по изучению символического взаимодействия (SSSI) особую секцию под названием «Исследование интеракций». Это организационное нововведение, по замыслу Вэйла, должно было стать трибуной для тех социальных аналитиков из разных стран, которые «хорошо знают историю СИ, отдают себе отчет в его эвристических и методологических преимуществах», но лишены возможности высказаться в рамках официальных заседаний SSSI вследствие «типичной для академических кругов дисциплинарной и политической разобщенности» (007, с. 3). Четыре статьи, опубликованные в сборнике «Studies in symbolic interaction» в 2008 г., явились первым итогом неформального обмена мнениями в рамках новой секции SSSI, поставившей перед своими участниками «туманную и в некотором роде устрашающую задачу: высказаться по поводу общего направления, которому должен следовать в своем развитии современный СИ» (там же). Несмотря на то что результаты этих дискуссий вряд ли могут считаться исчерпывающими на
фоне многочисленных течений и ответвлений современных исследований в русле СИ, замечает Вэйл, выступавших объединило четко обозначенное намерение наследовать традициям СИ, в первую очередь - трактовке собственной парадигмы как подлежащей непрерывному развитию наравне с прочими объектами социальной реальности.
Главной помехой адекватному развитию СИ в наши дни Филип Ванини (университет Роял Роудс, Канада) считает дисциплинарную амнезию. Автор имеет в виду «забвение междисциплинарных принципов и глобальной (интернациональной) релевантности интеракционизма как аналитической перспективы, а также пренебрежение потенциалом СИ, который мог бы способствовать его росту в международном и междисциплинарном аспектах» (008, с. 6). Амнезия подобного рода характерна для современного (международного) социального знания в целом и для американской социологии, узурпировавшей права на СИ, в особенности. Другими словами, проблема забвения исторических корней применительно к традиции СИ имеет двоякое содержание: во-первых, это необоснованные претензии американской социологии на эксклюзивное владение СИ, причем как исключительно социологической концепцией и практикой; во-вторых, «нераскрученность СИ как бренда» в рамках международного сообщества социальных ученых самой разной теоретической и концептуальной ориентации.
Ванини присоединяется к предложенной Д. Мэйнсом классификации современных социальных исследователей, так или иначе причастных духу СИ1. Это промоутеры, или активные адепты, в основном группирующиеся вокруг SSSI и журнала «Symbolic interaction»; пользователи, склонные к эклектическому применению отдельных принципов СИ, но не признающие данную традицию в целом; бессознательные интеракционисты, которые, напротив, используют эту исследовательскую перспективу во всей ее полноте, но не подозревают об этом. Себя автор относит к категории промо-утеров, с той разницей, что, не являясь ни социологом, ни американцем, он считает себя вправе открыто заявить о своем неприятии характерных для SSSI «сугубо американских» рассуждений о про-
1 См.: Maines D. The failure of consciousness: A view of interactionism in sociology. - N.Y.: Aldine, 2001.
шлом, настоящем и будущем СИ, сфокусированных на его исключительной принадлежности к традиции американской же магистральной социологии. С чисто дисциплинарных позиций подобные рассуждения упускают из виду «самую суть СИ, а именно его междисциплинарную природу, базирующуюся на интерсубъективной культурной коммуникации», - природу, которая позволила этой аналитической перспективе найти применение в целом ряде социальных наук. Геополитический же аспект самоидентификации СИ состоит в том, что его нынешнее содержание «есть глобальный результат целого спектра интеллектуальных усилий, включая эволюционное учение, американский прагматизм, немецкий идеализм и формализм Зиммеля, европейскую континентальную феноменологию и экзистенциализм, польскую социальную экологию, функциональную психологию и даже греческую философию» (008, с. 5-6).
Иллюстрируя «географию дисциплинарной амнезии» современного СИ, автор приводит выдержки из личной переписки и бесед с 11 учеными из разных стран. Анализ высказанных мнений позволяет констатировать, что современные интерпретации СИ в большинстве своем продиктованы социально-политической и культурной спецификой национальных контекстов их формирования. Так, в Австралии, где во главу угла социальных исследований принято ставить конечный результат, СИ носит сугубо прикладной характер, а соображения «верности традиции» совершенно не принимаются в расчет. В Новой Зеландии преобладают бессознательные интеракционисты; в Италии, где официальный СИ не в моде, его принципы применяются «по умолчанию». Несмотря на географическую близость Канады к США как оплоту интеракционизма, постулаты СИ здесь мирно уживаются с прочими вариантами качественных социальных исследований, в особенности в работах феминистской ориентации. Британский интеракционизм никогда не был оформлен в качестве научной школы; на гребне «культурного поворота» в современном обществознании в работах британских аналитиков элементы Чикагской школы соседствуют с этномето-дологией, социальной драматургией Гоффмана, отечественной социальной антропологией и новейшими исследованиями в жанре cultural studies. Поэтому британцы предпочитают называться просто «интеракционистами», тем самым отделяя себя от североамериканской (чисто социологической) традиции. В Германии теории
и методы СИ ассоциируются с национальной интерпретативной традицией (понимающая социология, Дильтей, Зиммель, Шютц); в Польше, где авторитет Ф. Знанецкого, казалось бы, должен поддерживать высокий престиж СИ, применение последнего эпизодично. Во Франции интерес к СИ наметился в 90-е годы прошлого века, однако и тут прикладной аспект возобладал над теоретическим, причем на первый план выступают именно те методы СИ, которые близки национальной практике этнографических и полевых исследований. Популярность СИ в Израиле обусловлена, прежде всего, тесными связями его ученых с коллегами из университетов США.
В целом, резюмирует свои наблюдения Ванини, современный СИ «за пределами Чикагской стены» отстаивает право «быть увиденным», он стремится к признанию в качестве самостоятельного способа социального познания, отличного от прочих методов качественных социальных исследований. В США до сих пор не замечают эту тенденцию, равно как и «высокий уровень транснациональной взаимозависимости» исследований в духе СИ во всем мире (008, с. 11). Между тем именно об этом говорили многие корреспонденты автора, подчеркивая, что плюрализм мнений вполне отвечает традиции СИ как «в высшей мере гетерогенной аналитической перспективы» (там же). К сожалению, практика взаимовыгодного международного сотрудничества в рамках СИ сегодня является скорее исключением, чем правилом. Предпосылками для разрешения сложившейся ситуации Ванини считает следующие шаги. Первый шаг -это отказ национальных партий СИ от претензий на теоретическую чистоту и следование традиции в пользу открытого признания плюрализма СИ (в теории и на практике). Этот шаг, по мнению автора, отвечает самому духу СИ, для которого, согласно К. Пламмеру, «эмпирический мир существует как бесконечный процесс обсуждения и интерпретации в ходе совместных действий непрекращающегося потока вновь и вновь возникающих значений»1. Если не существует чистой эмпирической реальности, поддерживает его Ванини, то вряд ли возможна и одна-единственная призма для ее анализа. Таким образом, первый шаг к самоидентификации СИ се-
1 Plummer K. Herbert Blumer and the life history tradition // Symbolic interaction. - Oxford, 1990. - Vol. 13, N 2. - P. 125-144.
годня - это отказ от поисков общей платформы в пользу «осознанного аналитического эклектизма». Поэтому непрекращающийся диалог современного СИ с его историческими истоками (которым так увлекаются в 8881) необходим главным образом для реализации его творческого потенциала в качестве аналитической перспективы социального знания, которую Ванини предлагает обозначить как «изучение символического взаимодействия». Второй шаг в этом направлении - это «раскрутка СИ как международного бренда» в прямом (коммерческом) смысле этого выражения. СИ должен получить признание как один из способов качественного социального анализа, обладающего своим лицом. С этой целью Ва-нини намечает развернутую программу организационных мероприятий (в том числе в рамках 8881), нацеленных на популяризацию СИ в академических и культурных кругах во всем мире.
В отличие от Филиппа Ванини, Роберт Прус (университет Ватерлоо, Канада) связывает будущее СИ с развитием исключительно социологической традиции, конкретнее - «интеракционизма Чикагской школы <.. .> в его формулировке Г. Блумером» (005, с. 19). Прус уверен, что эта ветвь СИ наиболее последовательна в своем стремлении к аутентичному осмыслению и интерпретации жизненного опыта социальных групп в терминах самого этого опыта, и потому именно ей принадлежит право создания «плюралистической и гуманистической социальной науки будущего, которая выдержит проверку временем» (там же). В интеракционизме Чикагской школы (ЧИ) автор выделяет три концептуально-методологические составляющие, обусловившие его преимущество по сравнению с позитивизмом, структурализмом, а также методологией качественных исследований в рамках прочих несциентистских парадигм социального знания. Это: 1) прагматизм, выражающийся в преимущественном внимании к: а) действиям (активности) в социальных контекстах, включая лингвистические средства познания, создания и интерпретации смыслов, и б) процессуальной природе социальных сообществ; 2) этнографический метод изучения повседневного опыта социальных групп по мере проживания этого опыта; 3) продуцирование понятий, которые не только служат репрезентацией жизненного мира конкретных сообществ, но обладают также свойством «трансконтекстуальности».
Обращаясь к истории СИ, Прус акцентирует заслуги Г. Блумера в развитии идей Чикагской школы. Блумер «соединил философский прагматизм Мида с этнографическим пафосом Парка и Кули», выступал последовательным критиком позитивизма в социологии и психологии, обосновал первостепенную важность для социального анализа всей полноты данных о повседневной жизни социальных групп в самых разных ее проявлениях и обстоятельствах. Он доказал необходимость научного (неспекулятивного) подхода к изучению, интерпретации и концептуализации ключевых элементов повседневной жизни - подхода, предполагающего самое близкое знакомство со всеми нюансами коллективного опыта и глубокое уважение к объекту исследования. Блумер сформулировал положение о том, что смыслосозидающая деятельность социальной группы - это не внешний по отношению к ней продукт социальных структур, независимых переменных или психологических диспозиций, а «постоянно возобновляющийся, интерпретативно опосредованный и формосозидающий процесс, правомочный сам по себе» (005, с. 22). Тем самым объект СИ был обозначен как отличный от мира природы, изучаемого естествознанием, во-первых, и как несводимый к игре абстрактных социальных факторов либо внутренних субъективных тенденций - во-вторых. ЧИ, резюмирует свои выводы Прус, «побуждает аналитиков к изучению и осмыслению всех сфер значимой активности членов социальных сообществ», включающей «все способы объединения и взаимообмена, все сферы социальной организации, все контексты и обстоятельства, все случаи изменения или сохранения стабильности» (005, с. 23).
Фокус ЧИ - это способы включения людей в самые разные сферы социальных действий и знания в качестве субъектов смыс-лосозидания и обмена этими смыслами. «Вместо редуцирования общественной жизни к материальным условиям или к идеальным устремлениям СИ обращает самое пристальное внимание на тот факт, что реальность существует, принимает ту или иную форму и подлежит осмыслению в рамках непрерывно возникающих характеристик групповой жизни» (005, с. 24).
Являясь убежденным сторонником ЧИ, Прус уверен, что фундаментом плюралистической и гуманистической социальной науки будущего могут стать только базовые принципы блумеров-ской версии интеракционизма: аутентичность, агентность, концеп-
туальность. Под аутентичностью социального исследования здесь подразумевается релевантность методов сбора эмпирических данных и их интерпретации тому социальному контексту, который эти данные призваны охарактеризовать. В соответствии с установками Блумера, аутентичность социального анализа достигается благодаря самому близкому знакомству исследователя со своим предметом, а также посредством репрезентации «того, что есть» (а не того, что может или должно быть) в данном социальном контексте, причем в терминах самого этого контекста. Аутентичность исследования и его результатов предполагает настойчивое овладение методологическим искусством «уважительной этнографии», а также плюралистическую позицию аналитика в отношении всех точек зрения и обстоятельств, имеющих место в рамках изучаемого сообщества. Кроме того, необходим навык генерирования процессуально-ориентированных понятий в ходе сравнительного анализа этих позиций и действий при воздержании от личных симпатий и моральных суждений.
Перспектива создания аутентичной социальной науки становится более реальной, замечает Прус, если аналитик признает первостепенную роль «человеческой способности к действию» (агент-ность), т.е. такого простого и очевидного факта, что «люди сознательно и целенаправленно включаются в поток текущих событий» (005, с. 28). Пристальное внимание к социальному действию и взаимодействию служит надежной преградой бездоказательным спекуляциям в духе структурализма и функционализма, полагает автор. Действие должно осмысляться как то, что «находится в процессе своего осуществления» и для чего характерны возникновение, рефлексия и адаптация. С точки зрения ЧИ, агент-ность - это не проявление свободной воли или субъективной креативности, она есть отражение способности человека к осознанным целеполагающим действиям, которая приобретается посредством его языковых связей с другими членами сообщества; «агентность вводится в действие благодаря интерсубъективности и служит отражением групповой концептуализации того, что имеет место» (005, с. 28). Другими словами, поясняет свою мысль Прус, это социально генерируемый процесс: как смыслосозидающая деятельность, агентность в союзе с поведенческими ее проявлениями включает в себя самые разные объекты (других, вещи, чувство Я,
цели, правила, процедуры, моральные нормы), и потому «оценка агентности имеет фундаментальное значение для изучения общественной жизни» (005. с. 28).
Изучение агентности в рамках аутентичной теории и методологии предполагает еще одно качество социального исследования -концептуальность, т. е. выработку понятий, которые были бы адекватны процессуальной природе социальной реальности и коллективного опыта и оперирование ими. Этому требованию отвечают «трансситуационные - трансконтекстуальные и трансисторические -понятия», которые «выходят за рамки тех или иных конкретных случаев [жизненного опыта группы], а также способствуют глубокому и тщательному осмыслению схожих случаев в разных контекстах» (005, с. 31). Такого рода концептуальность не только облегчает задачу теоретического сравнения элементов и типов жизненного опыта социальных сообществ, но и позволяет «схватить» его процессуальную природу. Прус предлагает обозначить такие понятия термином «общие (родовые) социальные процессы» (generic social processes - GSP) и приводит их подробную систематизацию (в частности, понятия, описывающие приобщение к жизненному миру социального сообщества, вовлечение в социальные действия, эмоциональные переживания, моральные оценки, формирование ассоциаций с другими, лингвистические обмены). Применение GSP, пишет в заключение своей статьи Р. Прус, позволит не только сопоставлять этнографические данные в рамках СИ, но и начать диалог с социальными исследователями, применяющими иные методологические варианты качественного социального анализа.
Кэти Чармаз (университет Сонома в Калифорнии, США) также считает интеракционизм Блумера отправной точкой социальной (точнее, социологической) науки XXI в. (004). Однако она предпочитает рассматривать теоретическое наследие Блумера «в тандеме» с укоренной теорией (УТ) А. Стросса и Б. Глейзера, характеризуя этот синтез (СИ/УТ) как то самое нерасторжимое единство теории и метода, на котором в свое время настаивал Блумер. Вслед за Д. Мэйнсом Чармаз считает традицию СИ ядром социологии как научной дисциплины, притом что последняя до сих пор не вполне усвоила эту истину. Это «ядро» тем не менее нуждается в своего рода реанимации и даже «в существенном обновле-
нии с учетом эпистемологических сдвигов, имевших место в обще-ствознании на протяжении последних 40 лет» (004, с. 56). Автор имеет в виду постмодернистское развенчание идеала объективного научного знания и универсальных выводов. С ее точки зрения, поворот в сторону релятивизма не был неожиданностью для адептов СИ, которые, следуя Блумеру, видели в своей исследовательской традиции «методологическую практику», единство теории и метода, где «теоретизирование квалифицируется как активный процесс, продуцируемый посредством взаимодействия его участников» (004, с. 57). «Еще в 60-е годы прошлого века, - замечает Чармаз, -многие из нас, практикуя объективистскую науку, были готовы подписаться под релятивистской эпистемологией» (004, с. 56). Эта готовность была обусловлена теоретическими предпосылками к «релятивистскому повороту», которые, как считает Чармаз, содержались в идеях Г. Блумера. Эти идеи позволяли трактовать знание как «обусловленное местом, временем и обстоятельствами» своего возникновения, теоретические выводы - как «укорененные в исторических, экономических и культурных условиях их формирования» в контексте жизненного мира и потому «скорее вариативные, чем универсальные», а сам процесс теоретизирования - как символическое взаимодействие его субъектов и объектов.
Как и Р. Прус, Чармаз обращает самое пристальнее внимание на методологические требования, сформулированные Блумером (близкое знакомство с объектом изучения в ходе включенного наблюдения, уважение его жизненного мира, оперирование преимущественно «сенсибилизирующими» понятиями, которые скорее «указывают, куда надо смотреть», чем объясняют или описывают объект). Соблюдение этих требований облегчает задачу вхождения СИ/УТ в мир современного эпистемологического релятивизма, подчеркивает автор статьи, поскольку предполагает предельную конкретизацию анализа, плюрализм позиций, открытость новому и нетривиальному в теории и практике.
Вместе с тем Чармаз не считает адекватным методом социального исследования «новейшую моду на нарративный анализ». Такой анализ оставляет вне поля зрения то, что не было сказано, что подверглось сокрытию или умолчанию. Однако знание того, что не было сделано или артикулировано, предоставляет социальному аналитику не меньше данных для размышления, чем то, что
стало содержанием нарратива. Применительно к проблеме неизбежного привнесения исследователем собственных теоретических предпочтений и наработанных стереотипов в жизненный мир изучаемой им социальной общности Чармаз разделяет позицию «теоретического агностицизма», сформулированную К. Хенвуд и Н. Пидженом в рамках УТ1. С этой точки зрения, исследователь не может начать свое знакомство с социальным сообществом «с чистого листа». Но он может и должен признать одинаково полезными/бесполезными все имеющиеся в его распоряжении теоретические принципы и гипотезы. В терминах теоретического агностицизма, подчеркивает Чармаз, блумеровская идея «сенсибилизирующих понятий» приобретает новое звучание: «Концепции, с которыми мы приступаем к исследованию, могут положить начало другим теоретическим направлениям, которые окажутся более подходящими и убедительными; кроме того, мы можем реализовать самый широкий спектр сенсибилизирующих понятий, подвергнув их самой тщательной проверке» (004, с. 56).
Кэрол Рэмбо и Тиффани Гриер (университет Мемфиса, США) представляют экологически-инвайронменталистскую версию СИ, авторами которой являются Э. Уэйгерт и С. Готтчак2 (006). В отличие от прочих участников инициированной Д. Вэйлом дискуссии о судьбах СИ, которые придерживались сугубо академического стиля изложения, Рэмбо и Гриер избрали несколько неожиданный способ презентации проблемы. Они обращаются к стилистике культового фильма «Матрица» и заявляют, что нынешние адепты СИ, подобно героям этой ленты, не отдают себе отчета в том, что «Матрица владеет ими» (006, с. 45). Они «выбрали голубую таблетку» и обрекли себя на жизнь в мире иллюзий, оставаясь «рабами Матрицы» и не подозревая о своем рабстве. В данном случае всесильной Матрицей оказывается социальная реальность XXI в., обезображенная приближающимся экологическим коллапсом.
1 См.: Henwood K.L., Pidgeon N.F. Grounded theory in psychological research // Qualitative research in psychology: Expanding perspectives in methodology and design / Ed. by P.M. Camic, J.E. Rhodes, L. Yardley. - Wash.: APA, 2003. - P. 131-155.
2 См.: Weigert A.J. Self, interaction, and natural environment: Refocusing our eyesight. - Albany (N.Y.): State univ. of New York press, 1997; Gottschalk S. The greening identity: Three environmental paths // Studies in symbolic interaction / Ed. by N.K. Denzin. - Bingley: Emerald, 2001. - Vol. 24. - P. 245-271.
Приводя данные Института Земли, мнения ученых с мировым именем, опубликованные в СМИ, Интернете и специализированных изданиях, и иллюстрируя все это ссылками на видеоряд из документального фильма «The end of suburbia» («Конец одного пригорода») канадца Б. Цвикера, Рэмбо и Гриер рисуют устрашающую картину «конца света». Это падение нефте- и газодобычи, истощение природных ресурсов, эрозия почвы, повышение уровня мирового океана, гибель планктона, падение урожая зерновых, глобальное потепление, рост народонаселения, загрязнение окружающей среды, исчезновение редких видов животных и растений. Подобные необратимые изменения окружающей среды влекут за собой хаос в среде социальной - сверхпотребление, войны за доступ к природным ресурсам, дезорганизация социальных институтов, систем здравоохранения, социального обеспечения, образования и т.д.
Тотальный распад планетарного масштаба обрисован в статье как увиденный глазами двух дам, погружающихся в киберпро-странство Матрицы, - блондинки в костюме черной кошки (судя по фотографии, профессора социологии университета Мемфиса Кэрол Рэмбо) и брюнетки в черных же кожаных доспехах (видимо, Тиф-фани Гриер). Созерцая ужасную картину, дамы задаются вопросом: «Возможна ли социальная деконструкция хаоса, в каковом на самом деле пребывает человечество?» (006, с. 40). Другими словами, подвластна ли Матрица социальному анализу и развенчанию силами СИ?
Для ответа на этот вопрос авторы предприняли контент-анализ публикаций в «Sociological abstracts» (1990-2005)1, с тем чтобы выявить степень корреляции СИ с понятиями, характеризующими ключевые аспекты грядущего экологического коллапса. Хотя этот анализ выборочен и заведомо неполон, пишут Рэмбо и Гриер, полученные данные вполне можно считать предварительным наброском картины «СИ и проблемы окружающей среды». Результаты за 15 лет оказались обескураживающими: 10 корреляций СИ с темой «терроризм», 5 - с «природной средой», 4 - с «кон-сьюмеризмом», 1 - с «природными катастрофами», 1 - с «загрязнением окружающей среды», 1 - с «природопользованием», и «ни одной - с истощением природных ресурсов, уменьшением водных
1 Mode of access: http://www.csa.com/
и пищевых запасов, распространением пестицидов, токсинов, ядерных отходов, загрязнением воздуха и падением нефтедобычи» (006, с. 42).
Эмпирическая картина тематических интересов современного СИ оказалась в странном противоречии с темой, избранной Н. Дензином в его обращении к собранию 8881 в Монреале в 2006 г. Дензин уподобил СИ «штормовому убежищу», или «зонту», способному спасти современников от потока социально-политических и экологических вопросов. В связи с этим авторы вспоминают положение Г. Блумера о том, что социальные группы постоянно сталкиваются с неожиданными ситуациями, для которых не годятся прежние правила и существующие формы. Сказанное означает, полагают Рэмбо и Гриер, что «социальное взаимодействие в состоянии выработать уникальные методы и понятия, специально предназначенные для того, чтобы вызволить общественное сознание из цепких объятий Матрицы» (006, с. 43). Следовательно, решение этой задачи не может быть отдано на откуп естествознанию, решающее слово - за социальными аналитиками и рядовыми участниками социального взаимодействия.
Освобождение от оков Матрицы, подчеркивают авторы статьи, возможно только на путях развития экологического самосознания людей ХХ1 в., формирования их «экологической идентичности», преодоления пропасти между человеческим и природным, порожденной культурой. Человечество должно освободиться от «дихотомии сознания», покончив со своим отчуждением от естественной среды обитания. Теоретической предпосылкой к этому Рэмбо и Гриер считают понятия «природный (инвайронменталь-ный) другой» (Э. Уэйгерт) и «обобщенный природный (инвайрон-ментальный) другой» (С. Готтчак), которые являются развитием идей Дж.Г. Мида применительно к новым социальным условиям. Эти понятия смогут изменить «словарь современного человека», его понимание своих отношений с окружающей средой, акцентируют те аспекты его поведения, о которых «он не задумывался прежде, но которые на самом деле являются вредоносными, жестокими, расточительными и попросту самоубийственными» (006, с. 44). Согласно Уэйгерту, символическая интеракция должна быть дополнена «трансверсальным» (перекрещивающимся, пересекающимся) взаимодействием, которое положит конец антропоцентричному Я
модерна. Его место займет экоцентричное Мы, «воссоединяющее атомизированного человека с его сообществом и с его естественным окружением» (там же). Перспектива экоцентричного Мы, ориентированная на естественную среду обитания, будет способствовать «деконструкции нездорового, потребительского мировоззрения» и «активизирует диалог между социальными группами, которые сегодня ощущают себя загнанными в тупик» (006, с. 44).
Таким образом, заключают Рэмбо и Гриер, главная задача СИ будущего - его «озеленение», т.е. преодоление мировоззренческого антропо- и социоцентризма, культивирование уважения к окружающей среде. Для реализации этого глобального проекта социальным аналитикам надо сделать первый шаг - «выбрать красную таблетку» и «увидеть, насколько глубока кроличья нора».
Е.В. Якимова
