CC BY
25
ЛИТЕРАТУРА И ДРУГИЕ ВИДЫ ИСКУССТВА
2009.02.009. ПРОТОПОПОВА Д. ДОСТОЕВСКИЙ, ЧЕХОВ И РУССКИЙ БАЛЕТ: ОБРАЗЫ ВАРВАРСТВА И ДУХОВНОСТИ В БРИТАНСКОМ ОТКЛИКЕ НА РУССКУЮ КУЛЬТУРУ, 1911— 1929.
PROTOPOPOVA D. Dostoevsky, Chekhov and the Ballets Russes: Images of savagery and spirituality in the British response to Russian culture, 1911-1929 // The new collection journal. - Oxford: New college, 2008. - Vol. 3. - P. 28-41.
В статье Дарьи Протопоповой (Отд-е английской лит-ры, Оксфорд) исследуется восприятие русского искусства и литературы в Великобритании в контексте поиска модернистами новых форм выражения.
Интерес английских литературных критиков и искусствоведов к русскому искусству и литературе стал постоянным с конца XIX в. В начале ХХ в., особенно в 1910-1925 гг., враждебность и подозрительность в отношении к русским, характерные для XIX в. (прежде всего в период Крымской войны 1853-1856 гг.), снисходительность и недоверие к «нецивилизованному» политическому врагу сменились восхищением искусством и «душой» русского народа. Отчасти это происходило потому, что страны были союзниками во время Первой мировой войны. В Британии даже наступил период «одержимости русскими» (Russian craze)1.
В начале 1900-х годов британские русофилы - Морис Бэринг, Стивен Грэм, Джон Уильям Макейл - пришли к выводу, что их стране необходима «духовная помощь России, способная излечить от коммерциализма и материализма»2. Они видели в России, прежде представляемой британской прессой как страна дикарей, страну святых и пророков. В 1919 г. В. Вулф пишет о «чертах святости» в
1 May R. The translator in the text: On reading Russian literature in English. -Evanston, 1994. - P. 30-31.
2 Brewster D. East-West passage: A study in literary relationships. - L., 1954. -
P. 164.
«каждом великом русском писателе»1. Английские модернисты, включая В. Вулф, Д.Г. Лоуренса, Т.С. Элиота, К. Мэнсфилд, искали и находили у русских романистов новые формы повествования. Россия к тому же стала символом новаторства в сфере изобразительных искусств. В 1912 г. Наталия Гончарова и Михаил Ларионов участвовали во «Второй постимпрессионистской выставке». Это не означало, что британцы перестали считать русских «дикарями» и «варварами». Тем не менее в начале ХХ в. восточный колорит, «инакость», с которыми до той поры ассоциировалась Россия, превратились в их восприятии в символы современности и свободы.
Один из примеров такой модернизации образа России - восхваление «блумсберийцем» Роджером Фраем русского искусства как источника инновационных идей. Он считал, что культурную иерархию, сложившуюся в западном искусствоведении к рубежу веков, следует пересмотреть: примитивные, архаичные и неевропейские искусства не должны более рассматриваться как второсортные по сравнению с культурами «цивилизованных стран». Фрай ценил в «примитивном искусстве» те качества, которые, на его взгляд, британское искусство утратило, прежде всего «непосредственность восприятия мира», проникновение в «душу» явлений.
В 1930 г. в каталоге выставки русских икон в Музее Виктории и Альберта Р. Фрай писал о «невероятном различии между русской и западноевропейской ментальностью» , отметив такие качества русской иконографии, как «беспокойную яркость, глубину красок и интимность чувства», а также сосредоточенность на «движениях души»3 и черты «восточных влияний».
Предпочтение экзотического и необычного было для британских модернистов формой бунта против викторианства. В русском
1 Woolf V. Modern novels // The essays of Virginia Woolf / Ed. McNeillie A. -L., 1988. - Vol. 3. - P. 35.
2 Fry R. Russian icon-painting from a Western-European point of view // Masterpieces of Russian painting: Twenty colour plates and forty-three monochrome reproductions of Russian icons and frescoes from the XI to the XIII centuries / Ed. Farbman M. - L., 1930.
3 Ibid. - P. 36, 42.
искусстве их привлекало все, что противопоставляло его «цивилизации, построенной на порядке»1.
Д. Протопопова исследует также английское восприятие «дя-гилевского балета». Сочетание якутских и киргизских костюмов в эскизах Рериха к «Половецким пляскам» оперы «Князь Игорь» (впервые поставленной в Париже в 1909 г.) создавало образ России, наиболее отвечавший ожиданиям западной публики. Англичане впервые увидели дягилевский балет в 1911 г. и были очарованы восточным колоритом «Шехерезады», народными мотивами в музыке и декорациях «Князя Игоря», «Жар-птицы» и «Петрушки». Увлечение русским балетом продолжилось и после войны (в 1921 г. Т.С. Элиот восхищался музыкой И. Стравинского к балету «Весна священная», напоминавшей дух «первобытного ритуала» и в то же время очень современной2). Все это подтверждало, по словам исследовательницы, «центральный парадокс модернизма: самое сложное достижение настоящего есть возвращение к архаике или новое ее истолкование»3.
«Варварский» тип сознания был также важной темой французских рецензий о русской литературе, которые в начале ХХ в. в больших количествах переводились на английский. Период с 1912 по 1921 г. отмечен «культом Достоевского» (в эти годы издательство Уильяма Хайнеманна регулярно публиковало переводы его произведений, сделанные Констанс Гарнет4). Ранее читатели предпочитали французские переводы романов Достоевского (с. 32).
Наиболее авторитетной работой о русской литературе долгие годы оставалась книга француза Мельхиора де Вогюэ «Русский роман» (1886), где Достоевский представлен как «существо с другой планеты», «ненормальное чудовище», «воплощение темной примитивной России», «религии страдания», «подлинным скифом», что оказало воздействие на несколько поколений читателей5.
1 Цитируется выражение из рецензии В. Вулф на рассказы Чехова: The essays of Virginia Woolf / Ed. McNeillie A. - L., 1988. - Vol. 3. - P. 84.
2 Eliot T.S. London letter // The dial. - N.Y., 1921. - October. - P. 452.
3 Bell M. The metaphysics of modernism // The Cambridge companion to modernism / Ed. Levenson M. - Cambridge, 1999. - P. 20.
4 Последний, 13-й том появился в 1920 г.
5 Lord R. Dostoevsky: Essays and perspectives. - L., 1970. - P. 3.
1912 год стал поворотным в восприятии его в Англии. По словам Фрэнка Суиннертона, в тот год в Лондоне «все мало-мальски интересующиеся литературой с неистовым восторгом зачитывались» переводом К. Гарнет «Братьев Карамазовых», считая эту книгу «величайшим романом всех времен»1.
«В Британии той поры стало модно считать русскую литературу плодом не западной цивилизации» (с. 33). Тут сказалось влияние де Вогюэ, видевшего черты «русского крестьянина» в лицах Тургенева или Достоевского. Д. Протопопова считает, что именно идеи де Вогюэ о Тургеневе как воплощении подлинных русских особенностей - непосредственной доброты сердца, естественной простоты, отсутствие эгоизма, дали импульс британским русофилам - Грэму и Макэйлу, утверждавшим в 1910-е годы, что Россия ассоциируется с двойственностью - сочетанием варварства и духовности. Среди ведущих британских русистов того времени исследовательница называет Джейн Эллен Хэррисон (1850-1928), которая объясняла свое увлечение Россией тем, что русский народ, каким бы диким он ни был, гораздо более любого другого народа озабочен проблемами духа, «и это бесценно»2.
Художественное «буйство» Достоевского, проникновение в глубины темнейших душ» - постоянный мотив отзывов В. Вулф, напоминавших об образе «дикой, не укрощенной цивилизацией» России (с. 34).
Чем больше англичане узнавали Достоевского, тем чаще признавали его уникальность среди русских писателей. Арнолд Бен-нетт в эссе «Тургенев и Достоевский» (1910), охарактеризовав «непосредственный, неосознанный реализм русских», противопоставляет «высший и ужасный пафос» Достоевского «спокойной и изысканной мягкой красоте» Тургенева3. Литтон-Стрейчи, назвав Достоевского «одним из наиболее характерных русских писателей», считал, что, «видимо, именно это помешало
1 Swinnerton F. The Georgian literary scene. - L., 1935. - P. 144.
2 Stewart J. Jane Ellen Harrison: A portrait from letters. - L., 1959. - P. 155.
3 Bennett A. Books and persons: Being comments on a past epoch, 1908-1911. -L., 1917. - P. 209, 212-213.
его популярности в Англии»1, атмосфера романов Достоевского, по словам Стрейчи, «взволнованная, лихорадочная, напряженная» явно контрастировала с атмосферой обычного английского романа. Перси Лаббок в 1912 г. утверждал, что Достоевский по «складу ума и литературному методу гораздо более чужд западной литературной манере, чем два великих романиста [Толстой и Тургенев]» (с. 34). Слово «русский» употреблялось в рецензиях того времени как обозначение «незнакомого», малопонятного», связанное с литературой новой и пророческой. Защищать русское стало наиболее популярным путем утверждать нонконформизм своих литературных вкусов» (с. 34-35).
Критики считали «знатоком» «русской души» не только Достоевского. Несмотря на постоянные упоминания о его «современности», не он, а Чехов, восхваляемый за эстетическую свежесть его произведений, считался «великим экспериментатором». Его признание в Англии происходит параллельно формированию «культа Достоевского». В 1903 г. вышел «Черный монах и другие рассказы» в переводе Р. Лонга2, но он стал широко известен в Британии лишь с 1916 г. (после публикации его «Повестей» в переводах К. Гарнет). Положительные рецензии о Достоевском и Чехове Дж.М. Мари и Э. Гарнета были частью общей «модернистской кампании» за освобождение искусства, повседневной жизни, личности от викторианских норм.
В творчестве Чехова находили «революционный повествовательный метод» (с. 39). В 1923 г. Уильям Джехарди, романист и автор первой английской монографии о писателе, утверждал, что Чехов освободил литературу от «аффектации» и «неискренности»3. Именно поиск «новых углов зрения» объединил модернистов в их отношении к Достоевскому, Чехову и постимпрессионистам. Вулф
1 [Strachey L.] Dostoievsky: [рец. на перевод К. Гарнетт «Братьев Карамазовых] // The Spectator. - L., 1912. - 28 Sept.; Strachey L. Spectatorial essays. - L., 1964. -P. 174-175.
2 См. также: Chekhov A.P. The kiss, and other stories / Transl. by Long R.E.C. -L.: Duckworth, 1908. Отрецензированы: Bennett A. Tchehkoff // Books and persons. -L., 1917. - P. 117-119.
3 Chekhov: The critical heritage / Ed. Emeljanow V. - L., 1981. - P. 252.
и другие модернисты выделяли в творчестве Достоевского и Чехова те же качества, за которые Р. Фрай ценил Ван Гога.
Таким образом, период 1910-1925 гг. был ознаменован интересом к русской литературе и культуре среди британских интеллектуалов, делает вывод Д. Протопопова. В эти годы основной стереотип о России основывался на ее эмоциональной и духовной исключительности. До ХХ в. британские мыслители и литераторы видели в России соперницу западной цивилизации, связанную с Востоком и архаикой. Эти представления не исчезли в период союзничества в Первой мировой войне. Более того, Восток и архаика вызвали значительный интерес у модернистов и дали повод возникновению моды на все русское в первые два десятилетия ХХ в. «Русские стереотипы» в литературе модернизма - ценный материал для «обсуждения национальных стереотипов как литературного феномена» (с. 40). Корни стереотипов той поры о русском национальном характере уходят в модернистские представления об искусстве и литературе России, на основе которых сложился образ русского народа как «более страстного», чем англичане (это мнение В. Вулф записала в дневнике 9 марта 1926 г.).
Суждения о русских писателях и художниках, высказанные В. Вулф и другими модернистами, определили, по мнению исследовательницы, характер восприятия России на Западе не менее существенно, чем роман Джозефа Конрада «Глазами Запада» (1911) или книга сэра Исайи Берлина «Русские мыслители» (1978). Образ принцессы Саши в романе В. Вулф «Орландо» (1928) и ее афоризм о «душе» как главной особенности персонажа русского романа (эссе «Русская точка зрения») вошли в число неизбежных ассоциаций, возникающих в западном сознании при упоминании России (с. 41).
Т.Н. Красавченко
