CC BY
24
ЛИТЕРАТУРА ХХ-ХХ1 ВВ.
Русская литература
2008.03.029. ГОФМАН ВВ. ЛЮБОВЬ К ДАЛЕКОЙ: ПОЭЗИЯ, ПРОЗА, ПИСЬМА, ВОСПОМИНАНИЯ / Виктор Гофман; Сост., вступ. ст. и коммент. Чагина А.И - СПб.: ООО «Изд-во "Росток"», 2007. - 384 с.
В книге впервые после 1918 г. полностью собрано художественное наследие одного из последних русских символистов -Виктора Викторовича Гофмана (1884-1911), поэта, прозаика, публициста и литературного критика. В издание включены его письма к В.Я. Брюсову и А. А. Шемшурину, воспоминания о нем В.Ф. Ходасевича и В.Я. Брюсова. В книге опубликован очерк «Биография Виктора Гофмана», написанный в 1913 г. его сестрой Лидией Гофман для «Критико-библиографического словаря русских писателей и ученых» С.А. Венгерова. Автор очерка здесь, в частности, пишет: «Виктор Викторович Гофман родился в Москве 14 мая 1884 г. в семье австрийского подданного, мебельного фабриканта и декоратора Виктора Францевича Гофмана - родом из Триеста. Дедушка В.В. со стороны отца был австрийский немец, бабушка - южная славянка; со стороны матери дедушка был чех, бабушка - немка. Мать В.В. родилась в Москве. По вероисповеданию В.В. был лютеранин, как и его мать, тогда как отец его католик» (с. 311). В очерке сестры поэта емко описаны перипетии его жизни и творчества.
Во вступительной статье «В мечту испуганно-влюбленный ...» на этот источник во многом опирается доктор филол. наук А.И. Чагин (ИМЛИ). Он отмечает, что при жизни поэт выпустил два сборника стихов - «Книгу вступлений» (М., 1904) и «Искус» (СПб., 1910), подготовил к печати книгу прозы «Любовь к далекой», опубликованную в Петербурге в 1912 г., после его гибели. Дальнейшая история публикации его произведений такова: в 19171918 гг. в московском издательстве В.В. Пашуканиса вышло двухтомное Собрание сочинений, включавшее стихи и прозу, а также биографический очерк, написанный В. Ходасевичем (соученик Гофмана по Московской 3-й гимназии), и воспоминания
В. Брюсова. Пять лет спустя, в 1923 г., это издание с незначительными уточнениями было повторено в Берлине. С тех пор произведения В.В. Гофмана не печатались; следующим поколениям читателей его имя оказалось практически неизвестным.
В 1903-м выпускном году восьмиклассник В. Гофман сблизился с группой московских символистов, посещал «Среды» В. Брюсова, познакомился с К. Бальмонтом. С этого времени он публикует стихи в журнале «Северные цветы», выходившем в издательстве «Скорпион» под редакцией Брюсова, в альманахе нового книгоиздательства «Гриф». В конце 1904 г. появилась «Книга вступлений: Лирика 1902-1904», принятая критикой благожелательно, но получившая суровые оценки в кругу символистов. В частности, А. Блок отметил «трафаретность», несовершенство образов, слишком очевидное следование опыту Бальмонта и Брюсова. В 1902-1903 гг. Брюсов поддерживал довольно близкие отношения с Гофманом, но и он писал об отсутствии у молодого поэта собственного стиля. Эти суждения были вполне объективны, хотя жесткость тона во многом объяснялась личной размолвкой, омрачившей на несколько лет взаимоотношения мэтра и ученика. И все же «Книга вступлений», объединившая ранние стихотворения Гофмана, при всей суровости оценок ее близкими автору символистами, стала заметной вехой на пути поэта. При всем несовершенстве стиха и несмотря на очевидное подражание «брюсовско-бальмонтовским образцам» в книге был слышен новый голос, проникнутый горячей юношеской непосредственностью, наивной мечтой о любви, собственной интонацией и «особой музыкальностью, певучестью поэтической фразы».
За всем многообразием собранных в книге любовных переживаний - «от первых признаний, эротических грез до терзаний обманутой или ушедшей любви, - за возникающими демоническими, "ницшеанскими" мотивами здесь звучит одна щемящая нота, открывается наивная, чистая, беззащитная в своей обнаженности душа... Трогательная юношеская мечтательность, искренность чувства, соединенные с "утонченностью современной души", о которой писал известный критик (Ю. Айхенвальд), - все это легко угадывалось за куртуазными сюжетами, зарисовками красот природы, за описаниями сердечных бурь и ран, которые поэт в ту пору, скорее всего, еще только предчувствовал. Все это и было изначаль-
ной, ни у кого не позаимствованной жизненной основой, на которой вырастала поэзия Гофмана, откуда рождались черты, составившие своеобразие его голоса, различимого даже в богатейшем поэтическом многоголосье тех лет» (с. 7-8). Именно отсюда, подчеркивает А.И. Чагин, и «камерность создаваемого поэтом мира, проникновенность лирической исповеди, неизменная обращенность к миру интимных переживаний, изящество простоты в построении образа, строки и всего стихотворения». Отсюда - «нежность, теплота поэтического голоса, живущее в нем музыкальное начало, во многом определяющее движение гофмановского стиха, наследующего вполне определенную традицию», которую позднее в своих воспоминаниях обозначил Брюсов, выделив имена Лермонтова, Фета, Бальмонта (с. 8).
Не случайно Ю. Айхенвальд назвал Гофмана «поэтом вальса» - именно вальс стал его излюбленной музыкально-поэтической формой. Это обозначилось уже в первой книге Гофмана, в стихотворении «Valse masqué», напоенном музыкой. Постоянные взволнованные повторы, перекличка рифм в конце и середине строки создавали ту особую мелодичность, которая позднее была названа «гофмановской интонацией» и звучала в разных стихотворениях, часто совершенно далеких от «музыкальной» тематики («В коляске», «Васильки» и др.).
Появлению второй книги предшествовал уход В.В. Гофмана в газетную работу, прежде всего, по причинам житейским: смерть отца, необходимость зарабатывать, чтобы поддерживать семью. С середины 1900-х годов он активно печатался в московских газетах, выступал в качестве литературно-художественного критика и публициста; работал редактором критико-биографического отдела и секретарем московского журнала «Искусство», публиковал рецензии. В теоретических статьях «Что есть искусство. Опыт определения» (№ 1), «О тайнах формы» (№ 4) он, в подтверждение своих позиции как верного ученика символистов, выдвинул собственную идею «мистического интимизма»1.
1 См.: Лавров А.В. Виктор Гофман: Между Москвой и Петербургом // Писатели символистского круга: Новые материалы. - СПб., 2003. - С. 200-201.
Если первая книга была «вступлением» Гофмана на поэтический путь, то во второй - «Искус», вышедшей в декабре 1909 г. (на титуле указан 1910 г.), звучал голос сложившегося мастера. Многие критики отмечали «поворот к большей простоте и к большей ясности образа и формы» (Л.М. Василевский). Эта особенность «бросалась в глаза при чтении первых же стихотворений» - «Песня к лугу», «Весне», «Апрель», «Радость весны» и др., отмечает А.И. Чагин. Однако суть обновления, продолжает автор, заключалась не только в иной стилистике - создаваемый поэтом мир «расширял свои границы, утратив в определенной мере свою камерность, включая в себя не только традиционные подробности условно-романтического антуража» («сон принцесс», «мягкий шелк кружевных кринолинов», «шепот двух цветов в сиреневом саду».), но и реалии окружающей жизни (с. 10). При этом «сладостные мечтанья» не уносят поэта в мир воображаемого, но помогают яснее разглядеть «радость весны»: и белые здания, озаренные солнцем, и сверкающие окна, и желоба с веселой весенней водой, и звон трамваев, и плеск луж. И хотя картина жизни, развернутая поэтом в «Искусе», существовала теперь не только под символистскими небесами, поэт по-прежнему ощущал себя наследником символистов, «птенцом гнезда Бальмонта» (И. Анненский). В стихах «Песня о вечернем звоне», «Близ тебя», «Уговор» и др. предстает все тот гофмановский мир - «с его певучестью, эмоциональными повторами, соединенными с нежностью, внутренней теплотой образов». И снова в одном из самых известных стихотворений Гофмана - «Летний бал» - как бы звучит вальс, «освобожденный от былой экзальтации и сказочно-романтического флера, без наяд и пажей, но полный тихой прелести летнего вечера, покоя, затаенной страсти и любви» (с. 10).
А.И. Чагин указывает на одну весьма важную черту поэтической судьбы Гофмана - на своеобразие «гофмановской интонации»: музыка стиха, находки в ритме и синтаксисе поэтической фразы - «все это оказалось живым и востребованным» в русской поэзии, но «проросло в творчестве гораздо более известных мастеров» (с. 11).
Это было замечено современниками поэта: Д. Выготский, рецензируя книги В. Гофмана в 1917 г., писал., что поэт сумел «не только привлечь симпатии читателей, но и оставить след своей
небольшой, но яркой индивидуальности в современной поэзии» (цит. по: с. 11). По мнению рецензента, ритмика и синтаксис стихотворения «Мимоза» послужили «образцом для половины произведений Игоря Северянина» (там же). Не случайно поэт посвятил Гофману стихотворение, где назвал его «ребенком взрослым и больным», «в мечту испуганно-влюбленным». Приводя другие примеры продолжающейся жизни «гофмановской ноты» в русской поэзии, А.И. Чагин отмечает, что дальний отзвук стихотворения «Голубая любовь» (1908) слышится в интонации, ритме и образах поэмы С. Есенина «Анна Снегина».
Книга «Искус» еще не вышла, когда ее автор принял решение, о котором написал 9 декабря 1909 г. А.А. Шемшурину: «Я с лишним полтора года как перестал писать стихи и не буду писать их уже никогда. "Искус" - моя последняя книга стихов» (с. 12). Переехав в Петербург, Гофман сотрудничал с газетами «Речь» и «Слово», с журналом «Современный мир», печатая рецензии и статьи; стал одним из руководителей «Нового журнала для всех» и журнала «Новая жизнь». Он переводил Мопассана, Генриха Манна, немало внимания уделял творчеству современных европейских прозаиков, выступая с рецензиями на переводы их произведений. Все это было его поисками пути к собственному прозаическому творчеству. И не случайно, отмечает А.И. Чагин, он выделял прежде всего тех писателей, кто избрал импрессионистическую манеру повествования. В новейшей русской прозе он особенно ценил произведения Б. Зайцева, Б. Дымова и С. Сергеева-Ценского. Именно импрессионистическая школа с ее вниманием к мимолетному, неуловимому образу была близка представлениям Гофмана о задачах и возможностях прозы.
В этой манере написаны его рассказы и миниатюры; в немалой степени они «явились продолжением его поэзии на поле прозаического повествования»; свою книгу, составленную из рассказов 1909-1911 гг., Гофман назвал «Любовь к далекой» - «так, собственно, он мог бы назвать и любой из своих поэтических сборников» (с. 12). Это было «главной темой всего его творчества -мечта о любви, ожидание встречи, готовность к ней, горечь разочарования при столкновении с. миром лжи и обыденщины. Это было и в стихах Гофмана, об этом - и "Марго", и "Ложь", и "Смятение", и другие его рассказы, выполненные в основном в форме
лирического монолога, исповеди одинокой души; об этом же - и его миниатюры, большинство из которых представляет собой, в сущности, стихотворения в прозе. Родство поэзии Гофмана и прозаических его опытов заметили и современники» (с. 13).
В 1911 г. поэт в своих неизменных поисках далекого, неизве-денного отправился в длительную заграничную поездку: в Швецию, Норвегию, потом в Париж - откуда не вернулся. Причины его самоубийства так и остались не выяснены. В газетных публикациях причины самоубийства объяснялись по-разному: одни писали о внезапном остром помешательстве, состоянии психического расстройства, связанного со страхом перед надвигающимся безумием; другие - о духовном кризисе поэта, совершенно сознательно покончившего с собой. Свидетельством первой версии стало неотправленное письмо к матери, написанное, вероятнее всего, непосредственно перед роковым выстрелом.
В.В. Гофман похоронен на парижском кладбище Банье, рядом с могилой братьев Гонкур. «Неожиданная его гибель, с которой началась в России волна самоубийств, в частности и в писательском мире, стала своего рода знаком времени» (с. 14). Не случайно, считает А.И. Чагин, подобный сюжет - самоубийство поэта - ожил позднее в «Поэме без героя» А. Ахматовой. По его мнению, заслуживает внимания и то, что самоубийство Гофмана стало фактом русской поэзии. В 1921 г. во Владивостоке вышел сборник «Стихи» молодого тогда Арсения Несмелова, ставшего позднее одним из известнейших поэтов русской эмиграции. В сборник вошел цикл из четырех стихотворений «Смерть Гофмана» с жанровым обозначением - «конспект поэмы», созданный под непосредственным впечатлением от известия о выстреле в парижской гостинице. Следы влияния очевидны в ранних стихотворениях Несмелова - «Образ», «Роман на Арбате», «Подруги», «Давнее», «Маленькое чудо»; в них присутствует тема наивного ожидания любви, заветной встречи и отчетливо различима гофмановская поэтическая интонация.
В книге опубликованы «Письма к А.А. Шемшурину» (пре-дисл., публикация и коммент. А.В. Лаврова). В комментариях автор публикации отмечает, что литературовед и искусствовед А.А. Шемшурин (1872-1939) в двух своих прозаических книгах «Миниатюр» эксплуатировал главным образом формы и приемы,
выработанные «декадентством» 1890-х годов; импрессионистическая природа текстов в ряде случаев подчеркнута подзаголовком: «Передача настроения» (с. 355-356). В.В. Гофману он посвятил одну из миниатюр второй книги - «Плач (подражание Библии)». А тот в письме к матери (23 марта 1909 г.) назвал Шемшурина «хорошим, настоящим другом». Довольно интенсивная переписка между ними установилась после переезда поэта в Петербург. «Письма Гофмана к Шемшурину (ответные письма, по-видимому, не сохранились) содержат немало ценных сведений, характеризующих их автора. но еще более значимы они как своего рода эпистолярная хроника литературных событий» (с. 356). В биографических заметках Шемшурин характеризует Гофмана как «поэта эпохи символизма», стихи которого отличались «такой музыкальностью, которая уже не нравилась передовым поэтам» - время требовало «больше диссонансов». О рассказах Гофмана биограф писал: только когда они «выходили из-под его пера, то на них был какой-то аромат свежести. но потом все это пропадало: очарование исчезало» (с. 357).
В мемуарном очерке «Мои воспоминания о Викторе Гофмане» (1917) В.Я. Брюсов писал, что трагическая гибель поэта положила конец всем спорам, связанным с оценками его творчества: «... посмертная оценка стремится только понять». В своих мемуарах он призывал забыть «все несовершенное в стихах Гофмана» и обратить внимание «на все прекрасное, что щедро разбросано в них расточительной рукой юноши-художника» (с. 344).
Т.М. Миллионщикова
