CC BY
12
2008.01.022. ХИЛЭЙРИ-ПЕРЕЦ Л. ТЕХНОЛОГИЯ КАК ПУБЛИЧНАЯ КУЛЬТУРА В XVIII ВЕКЕ: НАСЛЕДИЕ РЕМЕСЛЕННИКОВ.
HILAIRE-PEREZ L. Technology as public culture in the eighteenth century: The artisans' legacy // History of science. - Chalfont St.Giles, 2007. - Vol. 45, pt. 2. - P. 135-153.
Ключевые слова: техническое знание; наука; ремесленники; полезное знание; открытая техника.
В своей статье французский историк науки и техники продолжает анализ книги Д. Мокира «Дары Афин: Исторические корни экономики знания»8 и предлагает свой подход к поставленным в ней проблемам.
Книга Мокира представляет очень важное историографическое направление, посвященное изучению тех факторов, которые лежат в основе промышленных революций. Мокир фокусируется на одном таком факторе - технологии, а точнее, на запасах «полезных знаний». Свою главную цель он видит в том, чтобы дать определение «техническому знанию». Рассматривая технологию как знание, а не только как совокупность артефактов и процессов, Мокир следует идеям исторической школы, созданной в США Э. Лэйтоном (Layton, 1974), Д. Чэннелом (Channel, 1988) и Р. Лауданом (Laudan, 1999), а во Франции - Ж. Гиллермом (Guillerme, 1968), Я. Шебестиком (Sebestick, 1968) и Х. Вера (Verin, 1993). Эта школа выросла из наследия А. Койре, Дж. Кангийема и Г. А. Саймона и поддерживается идеями конструктивизма.
Техническое, или «полезное», знание включает научные результаты, но оно не ограничено приложением науки к промышленности. Что такое техническое знание, если оно не равнозначно понятию прикладной науки или использованию научных результатов? Историки и эпистемологи объясняют, что технология - это наука о целенаправленных действиях, интенциональности и замысле, операциях и действиях, которые необходимы для реализации проекта. В полной мере она получила признание в эпоху Возрождения, когда обозначалась термином «наука о гениях» (sci-
8 См. предыдущий реферат: С. 88. - Прим. реф.
ences du genie), а позднее эволюционировала в «инженерную науку». В противоположность понятию прикладной науки технология принадлежит скорее к сфере политэкономии, к наукам об организации и действии (с. 135).
Отсюда, предполагает автор, возникло деление Мокира на «пропозиционное» и «прескрептивное» знание, что не слишком отличается от разделения на episteme и techne - у Койре или на «знание» и «делание» - у Лэйтона. С одной стороны, техника опирается на целый набор «знаний», которым должны обладать пользователи, чтобы выполнять целенаправленные действия. Такое знание не может ограничиваться навыками или ноу-хау, но оно и не эквивалент аналитической науки. Как утверждает Мокир, текстильное производство XVIII в. не опиралось на науку, но оно требовало определенных знаний: сложных расчетов, знания механики, способности координировать работу на ткацких станках и не в последнюю очередь - навыков маркетинга.
Это знание могло быть «неявным» или, напротив, «формализованным», вербальным или невербальным. Его можно было передавать, коммерциализировать, скопировать, наконец, украсть или, напротив, сохранять в секрете. Мокир называет его знанием «что», или episteme - ш. История этого знания принадлежит экзотерической в противоположность эзотерической традиции, относится к развитию технологии как публичной культуры, которая стала возможной благодаря миграции населения, появлению печатной культуры, публичным демонстрациям и выставкам.
Но существует знание и в форме действий, когнитивных ресурсов различного типа, созданных и предназначенных для одной специфической цели. Мокир называет его знанием «как», автор же предлагает называть его знанием «для», т.е. «знанием для действия». Это и есть techne, или X. «Организация, понимание, управление, проектирование, реализация и изобретение, - все это пересекающиеся понятия. Они все в широком смысле связаны с техническим интеллектом (intelligence technique), с эпистемологией целенаправленного действия» (с. 136). Здесь лежит главное различие между техническим знанием и аналитической наукой. Техническое знание - это наука о проектах, тогда как научное знание касается объектов. Технология, согласно Лэйтону, «связана с функциональностью и адаптацией, особенностями и необходимо-
стями, императивами и предписаниями, с выбором, ценностями и идеологиями» (цит. по: с. 136).
Проводя различия между ними, Мокир использует эволюционистскую метафору, где ш - это генотип, а X - это фенотип. Он подчеркивает, что новое знание опирается на комбинаторные процессы (на скрещивание и отбор), и что оно зависит как от разнообразия накопленного знания, так и от разнообразия акторов, которые его разделяют. Действительно, как показано в ряде исследований, изобретения опираются на синтез и аналогии: на пересекающиеся знания, на «техническую взаимосвязанность», согласно М. Бергу (Berg, 2002), на комплексные навыки и объединение различных технологий, согласно Н. Розенбергу (Rosenberg, 1972). К аналогичному выводу приходили еще философы XVIII в., такие как Д. Дидро, для которого изобретение означало обнаружение скрытых отношений между разными ремеслами (с. 136).
В эпоху Просвещения параллельно шли два процесса. С одной стороны, «полезное знание» распространялось все шире, пересекая границы между ремеслами и становясь доступнее для непрофессионалов. Это разрастание технологии и превращение ее в публичную культуру создавало больше возможностей для инноваций и изобретений со стороны широких слоев общества: для предпринимателей, дилетантов, ученых, профессионалов, администраторов, членов различных клубов и обществ. «Страсть к изобретательству, - пишет автор, - расцвела в XVIII в., как никогда прежде» (с. 137).
С другой стороны, укреплялись и разрастались сети, объединявшие ремесленников и торговцев. Этот процесс нарастал по мере увеличения числа заключенных субдоговоров, а также по мере того, как возрастало давление со стороны потребительского рынка. Обе эти тенденции способствовали обмену навыками, увеличению взаимодополнительности между ремеслами, разделению труда, а также развивали способности к сравнению и созданию аналогов.
Для Мокира широкое распространение «полезного знания» в XVIII в. было связано с несколькими причинами. Во-первых, с растущей формализацией знания, а также появлением печатных изданий, цель которых состояла в систематизации, рационализации и обобщении разнообразных практик. Хотя этот специфический сорт литературы появился еще в эпоху Возрождения, тем не менее и в
XVIII, и в XIX вв. вопрос о классификации технического знания все еще бурно дискутировался. Во-вторых, распространение «полезного знания» было связано с миграцией больших групп населения, а также повышением мобильности рабочей силы, которые никогда не достигали столь высокого уровня, как в XVIII в. В-третьих, большое влияние на этот процесс оказала наука; а именно научная культура, научные нормы «открытого знания», а также сами ученые (вовлеченные в технические проекты и связанные с промышленниками). Мокир подчеркивает значение науки по сравнению с другими факторами, автор же доказывает, что главная роль в «промышленном Просвещении» принадлежала ремесленникам. Отсюда вовсе не следует, что промышленная революция не опиралась на знание, речь идет о расстановке акцентов.
Ремесленники были не просто квалифицированными рабочими. Во-первых, их техническая культура становилась все более сложной, хотя она и необязательно носила научный характер. Они обладали «определенным набором знаний», комбинировали различные типы когнитивных ресурсов, чтобы создавать новые продукты и процессы в ответ на давление потребителей. Во-вторых, ремесленники разработали специфические паттерны «открытого знания», хотя и не эквивалентного «открытой науке». Они вовсе не были консерваторами, стремящимися сохранить свои секреты мастерства, - образ, созданный просвещенной элитой и прошедший через века. В-третьих, эта «открытая техника» опиралась на институты, равно как и на определенные бизнес-стратегии. Ремесленники стояли в центре процесса коммерциализации знаний, который предполагает разработку стратегий присвоения нововведений, конкуренции и разрешения конфликтов. Как это ни парадоксально, но, будучи экономистом, Мокир в своем исследовании больше подчеркивает ту роль, которую играли институты, а не рынки.
Обсуждая проблему отношений между наукой и промышленностью, Мокир пришел к выводу, что гибридизация научного знания и производства была осуществлена небольшой группой промышленников или даже отдельными фабрикантами, связанными с учеными или теми, кто получил научную подготовку. Однако на самом деле в этом процессе активнейшее участие приняли ремесленники, которые были главной производительной силой во времена первой промышленной революции. До последнего време-
ни было принято считать, что ремесленники благодаря гильдиям, специфической системе обучения и рутинному характеру их работы тормозили технический прогресс. На самом деле мир ремесленников вовсе не был закрытым и гомогенным. Некоторые из них, отличаясь большим творческим потенциалом, сделали блестящую карьеру и вошли в элиту общества.
Система подготовки ремесленников во Франции в XVIII в. претерпела значительные изменения с появлением чертежных и технических школ, общедоступных курсов, а также возможностью посещать технические центры типа Хранилища машин и механизмов в Париже и мастерские известных изобретателей. Часть ремесленников переставала быть просто мастеровыми, поскольку они наряду с профессиональными навыками одновременно обучались черчению, геометрии, математике, а впоследствии вовлекались в инновативную деятельность. Они составили, по выражению автора, «промежуточную и гетерогенную категорию» (цит. по: с. 138).
Ремесленники играли ключевую роль в технических инновациях и в распространении нового знания. По крайней мере, во Франции политика поощрения инноваций, опиравшаяся в большей степени на денежные вознаграждения, чем на предоставление привилегий, предлагала мощные стимулы для изобретателей. Поощрение достижений и таланта стало одной из главных забот просвещенных администраторов и ученых. Означает ли это, что ремесленникам оказывалась помощь в противовес тем ограничениям, которые накладывали на них гильдии? На самом деле, роль гильдий была двоякой, и на протяжении XVIII в. она претерпела серьезные изменения.
Как показал С.Л. Каплан (Kaplan, 2001), гильдии, с одной стороны, помогали мастерам завоевать авторитет и доверие на рынке, но, с другой стороны, сдерживали их личные амбиции и не позволяли им развернуться во всю мощь. Гильдии могли заморозить новые изобретения, если они угрожали их интересам. На этом основании французские либералы XVIII в. свирепо критиковали гильдии, но одновременно опирались на них в своей инновационной политике.
Главная идея просвещенного правительства Франции состояла в том, что инновации слишком важны, чтобы отдавать их на откуп свободному предпринимательству. Это был предмет заботы
государства. Инновации нуждались в соответствующих институтах, государственных инвестициях и кооперации. Задача последних состояла в том, чтобы не только помогать новому бизнесу и убеждать потребителей принять новую технику, но и гарантировать соблюдение интересов общества в целом. «Изобретение должно служить на пользу всей экономике» (с. 140). Такой подход гарантировал, что кооперативные институты типа гильдий будут мобилизованы для реализации этих целей.
Гильдии участвовали в развитии и стимулировании инноваций разными способами. Они занимались тестированием и сертификацией новых механизмов и товаров, а также оказывали поддержку изобретателям, включая помощь в получении патентов. Гильдии предоставляли материальные и финансовые ресурсы, проводили техническую экспертизу, защищали от мошенничества и подделок. Доказательство полезности изобретения было ключевой процедурой при решении вопроса о том, заслуживает ли оно государственных инвестиций. Кроме того, они занимались также распространением нововведений, проводили демонстрации технических новинок.
Автор на примере Лиона - крупнейшего производителя шелка, показывает, каким образом трансформировалась роль гильдий в поддержке и распространении инноваций на протяжении XVIII в. Шелковая гильдия гарантировала награды для ремесленников после тщательного изучения их новаций руководителями гильдии и членами Лионской академии наук (Lyon academie des sciences). Изобретения (преимущественно новые станки) рассматривались гильдией в качестве коллективной собственности; их авторы должны были заниматься обучением, демонстрацией и распространением знаний об их новшествах.
В середине XVIII в. было введено правило, согласно которому вознаграждение, получаемое изобретателем, зависело от количества людей, которых он обучил своему нововведению. Тем самым гарантировалось, что ремесленник поделится своим ноу-хау. В это же самое время вместо слова apprentices стало использоваться слово pupils. Это показывает, что подготовка в гильдиях претерпела существенные изменения и стала более формализованной. Кроме того, шелковая гильдия Лиона выплачивала премии в зависимости от числа реально распространенных ткацких станков.
В результате инновативные ремесленники быстро узнавали о новинках и постоянно стремились их усовершенствовать. Все это стало той базой, опираясь на которую Лион превратился в промышленного лидера.
Ремесленники приняли самое активное участие в коммерциализации «полезного знания», что было характерно и для «открытой техники». Начиная с XVII в. появлялось все больше наименований новых товаров, которые покупали городские жители. Новинки быстро находили своих потребителей и сулили хорошую прибыль для динамичных ремесленников. Существует прямая связь между ростом потребления и открытостью технического знания.
Во-первых, для того чтобы отвечать растущему давлению со стороны потребителей, ремесленникам было необходимо использовать новые модели кооперации. Разнообразие требующихся товаров не могла обеспечить одна мастерская, а тем более один ремесленник. Поэтому рынок потребительских товаров опирался на сложные сети субдоговоров и поставок, на сложные, хотя и скрытые взаимосвязи между мастерскими, ремесленниками, торговцами и пр. Эти сети способствовали инновациям и изобретениям в виде новых продуктов, материалов, процессов, орудий и механизмов. Кроме того, все виды технических новинок копировались, совершенствовались, изготовлялись из других материалов. Таким образом, возникновение «открытой техники» было связано с рынком, деловыми связями, кооперацией, равно как и с острой конкуренцией.
Во-вторых, не только ремесленники развивали «открытую технику», но благодаря коммерциализации «полезного знания» в этом процессе стала участвовать и публика. Коммерческие стратегии ремесленников помогали повышению «технической культуры» в обществе. Существовало по крайней мере два канала для распространения технических новинок: демонстрации и печатная продукция.
Демонстрации новой техники стали составной частью развивающейся индустрии развлечений в урбанистическом обществе. Начиная с XVII в. в Европе стали организовываться музеи и проводиться выставки, где можно было увидеть технические новинки, механизмы с секретом, виртуозные миниатюризации, автоматы и искусные имитации живых существ. На таких выставках и демонстрациях обучение и удовольствие шли рука об руку. В XVIII в.
также появилось много возможностей увидеть, как работают разного рода механизмы, или присутствовать на публичных экспериментах, посетить мастерские ведущих изобретателей. Все это делалось, в первую очередь, для того, чтобы привлечь внимание публики к новинкам и увеличить продажи.
Печатная культура также сыграла большую роль в распространении технических знаний. Изобретатели привлекали публику, сочетая все виды печатных ресурсов: объявления и статьи в газетах, специальные руководства и научные трактаты, брошюры и книги. Короткие объявления можно было раздавать прохожим; более длинные предназначались для потенциальных покупателей. Инструкции для пользователей вручались покупателю вместе с товаром, что стало сильным рекламным ходом.
Как показывают исторические материалы, рынок для технической литературы в целом на протяжении XIX в. неуклонно расширялся. Печатные материалы, которые не только служили рекламой, но и сами приносили доход, были, таким образом, частью коммерциализации знания. Эта печатная продукция помогала создавать и развивать техническую культуру потребителей и общества в целом.
Главная черта промышленного Просвещения, пишет в заключение автор, - это та активная роль, которую играли ремесленники в ускорении технического развития. В то же время они не были гомогенной группой ни в культурном, ни в экономическом отношении. Говоря о ремесленной культуре, необходимо помнить о трех моментах. Во-первых, ее не следует идеализировать. Существовали острые трения и конкуренция как между самими ремесленниками, так и в их взаимоотношениях с руководством гильдий, городскими властями и представителями академического мира.
Во-вторых, было много других механизмов, которые привели к появлению «открытой техники». Например, торговля с другими странами, которая, с одной стороны, стимулировала копирование и изготовление подделок, а с другой - вынуждала коммерсантов постигать премудрости техники.
В-третьих, эта картина промышленной революции отличается от традиционной, где ведущая роль отводится фабрикантам в ключевых секторах производства. «На самом деле, в подготовке промышленной революции приняло участие гораздо больше акто-
ров: научное сообщество и гильдии, магазины и мастерские, музеи и выставки, королевские дворы, развлекательная индустрия и, наконец, печатная продукция» (с. 147).
Т. В. Виноградова
