CC BY
13
2007.04.011. НЕМЕЦКИЙ ЯЗЫК В ЭПОХУ ПЕРЕМЕН. Deutsche Sprache nach der Wende // Ztschft. für Angewandte Lin-guistk: Themenheft. - Frankfurt a. M., 2006. - 142 S.
Настоящий номер «Журнала по прикладной лингвистике» полностью посвящен одной проблеме - языку и языковой ситуации в Германии накануне и после объединения страны в 1990 г. Все статьи написаны на основе докладов, прочитанных на Всемирном конгрессе германистов в 2005 г. в Париже, на секции «Немецкий язык и литература после событий в 1989 г. и объединения в 1990 г.». Особое внимание уделено взгляду на эту проблему «извне»: насколько актуальны языковые и социокультурные проблемы, с которыми столкнулись немцы, для других стран и как эти проблемы могут быть решены. Именно такая постановка вопроса объясняет, почему в статьях проводятся параллели с ситуациями в других странах.
Х. Кройтц, немецкий профессор, работающий в настоящее время в Австралии, в статье «Исследования проблем и языка эпохи перемен: взгляд извне» отмечает, что во многих публикациях «коммуникативное развитие современной Германии трактуется как языковая адаптация Востока к Западу» (sprachliche Anpassung des Ostens an den Westen) (c. 7). Однако языковые проблемы этой эпохи оказались значимы не только для Германии. Во многих странах и коммуникативных сообществах феномен коммуникативного объединения (букв. «коммуникативного срастания», kommunikatives Zusammenwachsen), а также дивергенции / дистанцированиия, постоянно изменяющаяся динамика соотношения языка и национальной идентичности относятся к фактам (и факторам) повседневности. Поэтому Х. Кройтц видит главное достижение научного направления, получившего название «исследования эпохи перемен» (Wendeforschung), в рассмотрении проблем метаязыковой рефлексии и разработке необходимых для этого лингвистических методов и приемов исследования (особенно для целей лингвистической типологии текстов, корпусной лингвистики, анализа языковых изменений в историко-политическом контексте, дискурсивных исследований моделей коммуникации, когнитивных исследований семантических изменений). Таким образом, статья Х. Кройтца представляет собой попытку связать собственно германское языко-
знание (nach „innen" gekehrte germanistische Sprachwissenschaft) и международную лингвистику (internationale Linguistik).
Тема немецкого языка на Востоке и Западе Германии исключительно интересна для языковедов, которые получили редчайшую возможность для исследования in vivo интенсивно протекающих языковых изменений: ведь обычно языковые процессы (изменения языковых форм и речевых практик) протекают медленно, почти незаметно. Сложившиеся же исключительные условия не могли не вызвать поток научных публикаций на эту тему, так что можно констатировать научный бум в данной области. Как подчеркивает Х.Кройтц, темы подобной научной значимости привлекают внимание исследователей не только в период разворачивания соответствующих событий, но и в последующее время, о чем свидетельствует непреходящий интерес исследователей к языку Веймарской республики, Третьего рейха. При этом категории «Запад» и «Восток» нередко трактуются как конфликтные. Это говорит о том, что названные категории выходят за рамки языка.
Автор называет три типа проблем, для решения которых релевантными оказываются результаты немецких исследований языка эпохи перемен: 1) Сходства и различия в национальной идентичности членов коммуникативного сообщества. Эта проблема выходит на первый план в эпоху ускоряющейся американизации и связанной с этим англификации глобализирующегося мира. В связи с этим возникает вопрос: не переживает ли человечество некую переломную эпоху в своем развитии? Глобальные изменения сказываются и на речевой коммуникации, в которую внедряются навязываемые модели коммуникации и поведения (übergeordnete Kommunikationsmuster und -Verhaltensweisen). В результате многие говорящие испытывают скованность, коммуникативную неуверенность (hedging). Показательно, что в этом отношении немцы проявляют недостаточно стойкое языковое самосознание, охотно принимая английский язык и перенимая его нормы. «В международном коммуникативно-речевом контексте Германия напоминает немецкие новые федеральные земли в сопоставлении их с западными» (с. 11).
Результаты исследования языка эпохи перемен в Германии оказываются актуальными для решения проблем в других странах, если речь идет о преодолении коммуникативных барьеров и коммуникативной неуверенности. Эти вопросы ставятся в дискурсив-
ных исследованиях в связи с проблемой управления дискурсом. Как показали немецкие исследования, коммуникативно-речевая неуверенность восточных немцев объясняется бедностью дискурса в ГДР (Diskursarmut in der DDR). Проблемы взаимопонимания с западными согражданами коренятся не столько в лексических различиях, сколько в различиях дискурсивных, текстуальных и стилистических норм. В итоге «эти проблемы выливаются в проблему диалектики дискурса и демократии» (с. 12). Х. Кройтц проводит параллель со степенью участия/неучастия различных коммуникативных сообществ в дисурсах, навязываемых им в процессе глобализации. Для австралийского общества (молодого и этнически очень гетерогенного) эта проблема конкретизируется как проблема степени участия коренного населения в доминирующем англосаксонском дискурсе. 2) Признание собственной культурной неполноценности (cultural / colonial cringe), что в Австралии проявляется как чувство стыда за собственную культуру и язык, восприятия их как отсталых по сравнению с другими культурами и языками. Поскольку австралийское общество - мультикультурное, многоязычное и при этом расколотое, то опыт расколотого немецкого общества весьма актуален для Австралии. В этой ситуации в австралийском политическом дискурсе появился положительно коннотированный концепт «австралийский». Х. Кройтц отмечает, что антоним «неавстралийский» используется в общественно-политическом дискурсе уже не в значении государственной / национальной принадлежности, а в значении «непорядочный», «аморальный». Интересно, что этот концепт и обозначающее его слово изначально возникло в так называемом «теневом дискурсе» (shadow discourse). Х. Кройтц предполагает существование некой корреляции между концептом «неавстралийский», с одной стороны, и чувством культурной неполноценности, а также стремлением молодого австралийского общества к аутентичности и дистинктивной идентичности - с другой. 3) Коммуникативная память: анализ центральных, т.е. особенно актуальных коммуникативных концептов («немецкий», «индивидуальный» и т.д.), выявляющий изменения в их структуре, одновременно выявляет и изменения, произошедшие в представлениях говорящих об обществе, в котором они живут.
Проблема актуальности дискурсивных исследований на тему внутригерманской речевой коммуникации интересует также
К.С. Рот («Лингводискурсивный подход к языковым отношениям между Западом и Востоком - об актуальной релевантности старой темы»). В статье подводится итог дискурсивного анализа сообщений немецкой прессы в период с 1993 по 2003 г. Автор с удивлением констатирует, что даже более чем через десять лет после объединения (в 1990 г.) по-прежнему не дифференцируются понятия «Восток / Восточная Германия» и «ГДР»: ГДР, а следовательно, и дискурса ГДР уже давно не существует, восточногерманский же дискурс сохраняется, пока сохраняется «стена в головах» (Mauer in den Köpfen). Поэтому сохраняется и актуальность исследования внутригерманских языковых отношений.
Вместе с тем отмечается, что акцент в этих исследованиях несколько сместился, поскольку не оправдались опасения, что восточные и западные немцы будут говорить на разных языках. Этому воспрепятствовало реальное общение людей, их поездки из одной части страны в другую. В лингвистическом же, т.е. собственно исследовательском плане исчерпал себя лексико-семантический подход к проблеме, но подтвердилась плодотворность лингводискурсивного подхода, основанного на тезисе Мишеля Фуко, который (тезис. - Н.Т.) К.С. Рот передает в следующей формулировке: «Существует основополагающая связь между языком, интерсубъективным энциклопедическим знанием и социальными структурами власти. С этих позиций дискурсы есть энциклопедические знания, форматированные средствами языка. Выбор языковых средств, риторических фигур и аргументов, принятых (прагматически санкционированных) в рамках определенной социальной группы говорящих, определяет возможности мировосприятия членами этой группы, равно как и наоборот: компоненты повседневного знания определяют выбор языковых средств выражения» (с. 109).
Свой дискурсивный анализ К. С. Рот строит на материале заголовков газетных сообщений. При этом выявляется следующая «микроистория медиального дискурса "Восточная Германия"»: 1) тема Восточной Германии постепенно вытеснялась с газетных полос, т.е. переместилась в тень; 2) Восточная Германия как объект дискуссий была перенесена в экономический дискурс; 3) была выстроена некая иерархия дискурсивных тем (топов): тема особенности (Topos der Besonderheit) > тема слабости (Topos der
Schwäche) > тема досадной нагрузки для жителей западных земель объединенной Германии (Topos der Belastung). Учитывая эти особенности медиального дискурса «Восточная Германия», автор статьи провела дискурсивный анализ газетной кампании перед парламентскими выборами 2005 г., в которых от ХСС участвовала представительница восточных земель А. Меркель. Ее успех и успех М.Платцека (СДПГ) привели к резкому изменению дискурса, к т.н. «дискурсивному прыжку» (Diskurssprung): появились заголовки типа Ossis sind die Bossis «Осси (пренебрежительное обозначение восточных немцев. - Н.Т.) - боссы», Jetzt regeln uns die Ossis «Теперь нами управляют осси».
По мнению М. Хиллебранда, анализ языковой ситуации, сложившейся после объединения Германии, не следует проводить с позиций модели межкультурного взаимодействия (deutsch-deutsche Interkulturalität), так как эта модель неоправданно гомогенизирует речевой коллектив в ГДР, не учитывает его внутреннюю культурную дифференцированность. Этот неправомерный подход проявляется прежде всего в противопоставлении официального языка ГДР нейтральному (повседневному) языку в ФРГ. Автор считает гораздо более адекватным и поэтому продуктивным транскультурный подход, при котором культура трактуется как некая система, сеть взаимосвязанных разнокультурных феноменов. Соприкасаясь в новой общественной ситуации, эти феномены обнаруживают нечто общее, в результате чего формируется новое многообразие. Существенно, что такой подход к культурам распространяется и на трактовку их внутренней организации, т.е. признается, что всякая национальная культура внутренне дифференцирована, поскольку ее носители очень индивидуальны. Именно это обстоятельство является необходимым условием для транскультурного взаимодействия и выработки гибридной идентичности (hybride Identität).
М. Хиллебранд называет следующие виды транскультурного контактирования: 1) общность культурного бытия; 2) заимствование отдельных культурных феноменов; 3) равномерное смешение культурных явлений; 4) частичное их заимствование; 5) трансформация культурных явлений; 6) появление новообразований, невозможных ни в одной из прежних взаимодействующих культур; 7) отказ от заимствования культурных явлений; 8) объединение всех названных процессов. Эта схема проецируется на процессы
речевого общения западных и восточных немцев. Приводятся следующие примеры реализации этой схемы: 1) использование языка, грамматическое ядро и большая часть лексики которого являются одинаково родными для восточных и западных немцев; 2) полное заимствование лексем, обозначающих культурные феномены общества, основанного на западногерманских политических и экономических принципах; 3) синонимическое употребление идеологически нейтральных лексем (например, Kaufhalle и Supermarkt «супермаркет»); 4) корректировка значений некоторых лексем (например, sich orientieren «ориентироваться» > «позиционировать себя в какой-либо ситуации»); и т.д.
Признавая исключительно сильное влияние событий в Германии на рубеже 80-90-х годов на язык и речевую практику в соседних странах, в том числе и в Польше, А. Левандовска указывает на различную реакцию на изменения в своих языках жителей Германии и Польши. В Польше происходившее в языковой сфере (резкое обновление и изменения лексического состава, расширение сферы применения разговорного языка, появление нового политического жаргона вместо коммунистического новояза, формирование абсолютно нового языка и т. д.) было определено польскими языковедами как карнавализация языка с присущей ей склонностью к яркости выражений и привлекательности. В Германии же именно этот аспект языкового развития в те годы не был осознан немецкими лингвистами. Причину этого автор видит в: 1) «различных ожиданиях двух научных культур: более сдержанных в немецкой и более наступательных (offensiver) - в польской» (с. 32-33); 2) различных настроениях социумов: «Западные немцы восприняли бы характеристику их речевой практики как карнавализацию критически и высказали бы упрек в том, что такой подход основывается на все еще непреодоленном социализме; восточные же немцы, наоборот, больше всего опасались именно этого упрека» (с. 83).
Сравнительный анализ публичной речи в России и в Германии последних десятилетий выявляет общие и различные тенденции в политолингвистике. Такой межкультурный подход к вопросу способствует критической переоценке устоявшихся точек зрения и освобождению от устаревших представлений, связанных со стереотипами собственной культуры, считает С. Катаева («Изменения в политическом языке: Сопоставительный анализ на материале
русского и немецкого языков»). Автор отмечает наличие следующих общих направлений исследования языка в обеих странах: 1) исследование процессов языковых изменений, имевших место непосредственно в период перестройки в России и перемен (Wende) в Германии; 2) исследования, в рамках которых было критически переоценено языковое развитие в течение 70 лет существования СССР и 40 лет существования ГДР; 3) исследования языковых изменений в постсоветской России и в объединенной Германии. В Германии проводятся исследования, проблематика которых не имеет параллелей с Россией: исследования коммуникативных конфликтов, языковых барьеров и «языковой стены» между западными и восточными немцами. С.Катаева отмечает, однако, что в современной России у людей также нередко возникают трудности взаимопонимания, как будто и у них в головах есть невидимая стена.
Констатируются следующие общие процессы в языке политики в Росси и в Германии: 1) архаизация целых лексических пластов, связанная с деактуализацией и стигматизацией политических реалий социалистической системы; 2) неологизация политического словаря, сопровождающаяся возрождением идеологем капитализма. Отмечается, что различия в истории СССР и ГДР в значительной степени определили специфику языковых изменений в этих странах при всей общности исследуемых процессов: в России преимущественно имела место реактуализация определенных понятий дореволюционной России («Дума», «держава»); в восточных землях Германии шел активный процесс заимствования политического словаря ФРГ. Не случайно ключевыми словами этого периода были Anpassung «приспосабливание», Angleichung «адаптация»; 2) развитие дискурсов национальной идентичности со свойственным им терминологическим аппаратом и набором концептов: «немецкий», «Германия», «немецкая нация» - в Германии, «национальная идея» - в России.
В статье подчеркивается, что семантическая структура политических терминов нередко несет на себе отпечаток национально обусловленных коннотаций и акцентов. Это наблюдение автор иллюстрирует на примере слова демократия. В немецкоязычных толковых словарях это слово определяется яснее, чем в русскоязычных: в первых четко объясняется, каким образом народ может
оказывать влияние на политическую систему. Во вторых такой информации нет. Кроме того, по данным «Ассоциативного словаря»1, понятийное поле демократия характеризуется наличием не только позитивных ассоциаций, но и негативных: «провалившиеся реформы», «снижение уровня жизни», «анархия», «хаос», «обман».
Языковые изменения ономасиологического характера связаны и в Германии, и в России с появлением идеологически обусловленных синонимов: капиталист /работодатель, СССР / Советы, Wiedervereinigung / Anschluss / Einverleibung «воссоединение /аншлюс / поглощение».
Специфически русским явлением в сфере языковых изменений автор считает вульгаризацию литературного языка и языка политики, связанную с отменой запрета на использование непристойных и грубых выражений в публичной речи (замочит, баксы, тусовка, наехать).
В журнале опубликованы также следующие статьи: 1) Хол-ли В., Шерм И. «Введение войск в ЧССР в воспоминаниях саксонцев - жителей приграничной зоны»; 2) Армбрустер Х., Майнхоф У. «"Уж кожевенную-то фабрику они могли бы нам и оставить": Идентичность и утрата прежнего мира на бывшей немецко-немецкой границе»; 3) Либшер Г., Дейли-О'Кайн «Социальное позиционирование в интеракции эпохи перемен».
Н.Н. Трошина
1 Русский ассоциативный словарь: В 2 т. / Караулов Ю.Н., Черкасова Г.А., Уфимцева Н.В. и др. - М., 2002. - Т. 1: От стимула к реакции. - С. 160.
