CC BY
55
Сравнительное изучение литератур
2006.04.030. ХУСНУЛИНА Р.Р. АНГЛИЙСКИЙ РОМАН ХХ В. И НАСЛЕДИЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО. - Казань: Изд-во Казанского гос. ун-та, 2005. - 260 с.
Р.Р. Хуснулина (Казанский университет) исследует влияние Ф.М. Достоевского на английских писателей - Р.Л. Стивенсона, О. Уайльда, Дж. Конрада, Дж. Голсуорси, Э.М. Форстера, Д.Г. Лоуренса, В. Вульф, О. Хаксли, С. Моэма, Дж. Оруэлла, К. Уилсона, Б. Хопкинса, Э. Берджесса, Гр. Грина, А. Мердок, Дж. Фаулза.
Первые зарубежные отклики о Достоевском появились во французской прессе в связи с его кончиной. В Англии Достоевский впервые упомянут в «Истории русской литературы» (Лондон, 1882).
В 80-х годах XIX в. были опубликованы слабые переводы Достоевского на английский язык, выполненные по французским и немецким переводам, а также критические отзывы о нем в литературных журналах: к Достоевскому отнеслись настороженно, как к писателю чужеродному, ломающему устоявшиеся литературные каноны, как к «таинственному русскому», осваивающему неведомые темы. Критики не столько выявляли своеобразие реализма Достоевского, сколько концентрировали внимание на достижениях русского реализма в целом, противопоставляя его безнравственности французского натурализма.
На литературную репутацию русского писателя в Англии в значительной степени повлияла вышедшая во Франции книга Мельхиора де Вогюэ «Русский роман» (1886). Глава из нее - «Религия страдания. Достоевский» длительное время оставалась самым влиятельным критическим очерком о русском писателе. Суждениям Вогюэ присущи противоречия начального этапа восприятия Достоевского: восторженная оценка гуманистического содержания его произведений сочеталась с неприятием их художественной формы. Вогюэ рассматривал их в целом как нечто экзотическое, «скифское».
По замечанию английского критика Г. Фелпса, книга Вогюэ стимулировала появление переводов романов Достоевского. Последнее десятилетие XIX в. отмечено выходом в свет литературо-
ведческих исследований о нем. На фоне возрастающего восхищения реализмом Достоевского усиливалась критика «болезненного интереса» писателя к психическим аномалиям, изображенным в его романах. Вместе с тем отмечалась их глубокая трагедийность. Так, писатель Джордж Гиссинг в книге «Чарльз Диккенс» (1898), сравнивая произведения Диккенса и Достоевского, писал о том, что романы русского писателя в значительно большей степени проникнуты трагедийным пафосом и сильнее воздействуют на читателя. Реализм Достоевского, откровенно называвшего вещи своими именами, Гиссинг противопоставлял «чисто викторианскому лицемерию» Диккенса.
Среди первых интерпретаторов Достоевского - английские писатели - Р. Л. Стивенсон и О. Уайльд, характеризовавшие «Преступление и наказание» как «величайшую книгу» и «великий шедевр». Высоко оценив мастерство Достоевского-психолога и его стремление представить «вещи со всех точек зрения» (Уайльд), оба писателя вместе с тем отвергали «неистовую религиозность» русского романиста. Р. Л. Стивенсон признавался, что, прочитав в 1885 г. роман «Преступление и наказание» во французском переводе, «заболел» им. В рассказе «Маркхейм», вышедшем год спустя после французского издания романа Достоевского, чувствуется сильное влияние русского писателя. Стивенсон по-своему переработал роман «Преступление и наказание» его рассказ о жестоком убийстве хозяина ломбарда; критики сравнивали, строку за строкой, с произведением Достоевского, уличая английского писателя в подражании и даже в буквальном заимствовании. Однако, в отличие от Достоевского, английский писатель уделил мало внимания мотивам преступления, и рассказ звучит скорее как «аллегория о пробуждающейся совести» (с. 42), а религиозная проблематика «Преступления и наказания» подменена у него мистической таинственностью. Наметив еще в романе «Остров сокровищ» (1883) темы «двойничества», сочетания добродетели и порока в одном человеке, Стивенсон целиком посвятил им «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда» (1886). Повествование, построенное как фантастический детектив, с убийствами, различными тайнами и расследованиями, под влиянием Достоевского превратилось в психологический этюд о границах добра и зла в человеческой природе. Тема душевного «подполья» и «двойников» положе-
на в основу одного из последних романов Стивенсона - «Владелец Баллантрэ»(1889).
Формированию в начале XX в. позитивного мнения о писателе в Англии способствовала публикация религиозно-философского очерка Д. Мережковского «Пророк русской революции» (к 25-летию со дня смерти Достоевского)» (1906, Париж) и книги П.А. Кропоткина «Идеалы и реальность в русской литературе» (1905).
Литературовед Н.Я. Абрамовича в книге «Религия красоты и страдания: О. Уайльд и Достоевский» (1909), рассматривая творческий путь каждого из них, видит общее между «Философом подполья» и «Королем жизни» в «эгоцентризме, замыкавшем и Уайльда, и Достоевского на самих себе». Этот «эгоцентризм» мотивирован как жизненными, так и творческими обстоятельствами, когда высокая оценка их произведений сменялась осуждением, что вело к осознанию себя в одиночестве. В отличие от Достоевского, Уайльд вел «праздничную жизнь». Но, приговоренный к ссылке, он превратился в гибнущего человека, и тогда перед ним раскрылись «ворота тихого и беспредельного мира Достоевского» (с. 26).
В 1912-1920 гг. появился перевод собрания сочинений Достоевского, выполненный Констанс Гарнетт, заставивший пересмотреть устаревшее мнение критики о формальных погрешностях его романов и положивший начало новому этапу восприятия Достоевского в Англии. Предваряя его выход, Эдвард Гарнетт опубликовал в журнале «Academy» эссе о Достоевском. В отличие от писателей и критиков 1880-1910-х годов, мотивировавших интерес к нему главным образом загадочными проявлениями «русской души», он высоко оценил Достоевского прежде всего как психолога. Такой подход к писателю оказался созвучным эстетическим исканиям английских писателей-модернистов и стимулировал их обращение к наследию Достоевского.
Выход собрания сочинений Достоевского - значительное событие в Великобритании - стал важным явлением в культурной жизни Англии, которому сопутствовали философские диспуты и публикации, выступления о творчестве писателя. Выражая чувства многих английских писателей, Кэтрин Мэнсфилд писала К. Гарнетт в 1921 г.: «Мы так вам обязаны, что сами еще не в состоянии это осознать. Эти книги... переменили наши жизни» (с. 10).
Писатель и критик Морис Бэринг в вышедших в 1910— 1915 гг. книгах «Вехи русской литературы», «Русские», «Движущая сила России», «Очерки русской литературы» характеризовал романы Достоевского как «величайшие чудеса света». В главе «Достоевский» в «Вехах русской литературы» Бэринг, определяя суть творчества прозаика, обосновывал его не литературными, а этическими достоинствами: «Достоевский - нечто большее, чем русский писатель. Он - брат всему человечеству, а особенно тем, кто отчаивается, страдает или угнетен» (с. 8). Вместе с тем старшее поколение английских писателей - Г. Уэллс, Дж. Голсуорси, Дж. Конрад - оказалось среди противников творчества Достоевского, продемонстрировав «негативную гамму» - от полного непонимания, неприятия до резкого осуждения. Дж. Конрад в письмах Э. Гарнетту называл русского писателя «болезненно одержимым, гримасничающим существом», а его роман «Братья Карамазовы» -«диким ревом, доносящимся из доисторической эпохи» (с. 59). Конрад противопоставлял Достоевского Тургеневу, в котором видел настоящего мастера, безупречно владевшего литературной формой. Однако свойственное Конраду трагическое видение мира сближало его с Достоевским. В романе «На взгляд Запада» (1911) явственно ощутимо влияние романов «Преступление и наказание» и «Бесы», выразившееся в общности взгляда писателей на мир.
В 1920-е годы Д.Г. Лоуренс и В. Вулф «использовали» Достоевского для борьбы с «эдвардианским» романом и для защиты собственных экспериментов. Писатель трактовался ими как характерный представитель нового направления в литературе, умеющий видеть и изображать человека в пограничном состоянии. Они восхищались Достоевским-психологом, находя у него разгадку «многосторонности ощущений» человека и создавая на этой основе собственную эстетику, порожденную новым восприятием жизни.
В трактовке Джона Паувиса русский писатель предстает как мудрый провидец, следующий одновременно по стопам Христа и Ницше. Паувис считал Достоевского «больше чем художником»: его главную заслугу он видел в создании «новой религии». Новаторство писателя состояло в том, что он «перевел искусство создания романа в новое измерение» - «нервных вспышек», которые подобны «смерчу, обрушивающемуся из штормящего океана человеческой драмы» (с. 18). Новое художественное, эстетическое
качество творчества русского писателя позволяет, по мнению Паувиса, разграничить историю романа «до Достоевского и после него» (с. 19).
Критик Джон Миддлтон Марри достижением Достоевского считал создание им концепции «метафизического цинизма», а наиболее последовательным ее выразителем - Свидригайлова («Преступление и наказание»). «Достоевский, по мнению английского критика, не был романистом в обычном понимании и к нему нельзя подходить с привычными мерками литературы и логики, -он превзошел и ту, и другую» (с. 12).
В 20-30-е годы работа над английскими переводами произведений Достоевского в основном завершилась, вместе с тем стали публиковаться письма и материалы биографии писателя, что в известной мере лишило образ русского романиста «ореола божественности» прошлых лет.
Произведения и личность писателя становятся в основном объектом психоаналитических исследований. Своеобразный «психологический» подход к творчеству разработал профессор славистики Янко Лаврин, суть его состояла в объяснении произведений Достоевского фактами его биографии. В книге «Творчество Достоевского-психолога» (1920) русскому романисту дана оценка как величайшего исследователя души человека. Указывая на «великий синтез этики, эстетики, психологии, философии и религии» в произведениях Достоевского, Я. Лаврин отмечал, что тем самым писатель «нарушил пропорцию в изображении внутренней жизни героя и внешней событийности», которая, однако, и придала его романам «такое внутреннее напряжение, которого нет ни в одном из произведений современных писателей» (с. 10).
В английской критике конца 20-30-х годов все чаще звучала высказанная одним из критиков «Таймс литерари сапплмент» мысль о том, что «глубина романов Достоевского» мельче, чем ранее полагали, и ни один из созданных писателем характеров не имеет аналогов в реальной жизни.
История восприятия наследия Достоевского в Англии - от первых упоминаний в печати до начала Второй мировой войны -обстоятельно изложена в 1939 г. в книге Х. Мачник «Восприятие Достоевского в Англии» (1939).
П. Кай в книге «Достоевский и английский модернизм, 1900— 1930» (1939) приводит высказывания Д.Г. Лоуренса и В. Вулф о русском писателе. П. Кай отмечал, что «Достоевский был обсуждаемым гостем в английской литературе. Писатели недоумевали, как им называть его: пророком, мудрецом, садистом, монстром. Он не был романистом в общепринятом смысле, но даже недоброжелатели не отрицали силу его» (с. 16).
В преддверии Второй мировой войны к Достоевскому обращались Олдос Хаксли и Сомерсет Моэм, позже, в 1940-е годы, -Джордж Оруэлл. Прочтение Достоевского совпало для них с раздумьями о самоопределении в обществе. На первый план в их произведениях выдвигаются «бесовские» проявления персонажей («Контрапункт», «Луденские бесы» О. Хаксли, «Малый уголок» и «Рождественские каникулы» С. Моэма, «Скотный двор» и «1984» Дж. Оруэлла). Рассматривая судьбы своих героев как вариант общего с персонажами «Бесов» «удела человеческого», каждый из писателей дает им свою мотивировку.
Английские романисты 50-х - начала 60-х годов К. Уилсон, Б. Хопкинс, Э. Берджесс, осмысляя в своем творчестве этико-философские проблемы человеческого бытия, называли Достоевского писателем «на все времена», «поистине великим». Используя в своих романах художественный опыт Достоевского, английские писатели «проверяли всякие человеческие верования». К. Уилсон создает теорию «нового экзистенциализма»; Э. Берджесс занят поисками собственного решения проблемы свободы выбора; Б. Хопкинс трансформирует роман «Преступление и наказание» в совершенно оригинальное произведение.
Продолжатели традиций Достоевского, тонкие толкователи его творчества - писатели Грэм Грин и Айрис Мердок. Переосмысляя художественное наследие русского романиста, они изображали в своих произведениях персонажей, сочетавших в себе черты святых и грешников.
По признанию Чарлза Перси Сноу, сделанному им в романе «Возвращение домой» (1956), персонажи Достоевского - «Лебедевы и Карамазовы» - помогли ему понять «глубину и загадочность жизни». Само название его романа «Бунт сыновей» явило собой косвенную отсылку к Достоевскому, а тема «бунта», соотносящегося с готовностью сыновей совершить убийство отца, послужила
исходным пунктом повествования. Используя «матрицу» романа Достоевского «Братья Карамазовы», английский прозаик создал современный роман-трагедию. В эпическом цикле «Чужие и братья» (1940-1970) Сноу воспринял традицию русского писателя с присущими ему контрастами добра и зла, света и тени. В статье, написанной для журнала «Вопросы литературы» (1976), он назвал Достоевского единственным писателем, «непосредственно ощущавшим доброту».
Прозаик и эссеист Фрэнсис Кинг (р. 1923) предпринял попытку сопоставить роль писателя в России и Великобритании и определить значение Достоевского для английской литературы.
Среди работ конца XX в. Р. Хуснулина выделила книгу Мал-колма Брэдбери «Современный мир: Десять великих писателей» (1988); ее первая глава посвящена Достоевскому которого, как и Кафку, М. Брэдбери называет предвестником «нового времени». Когда Ницше говорил о необходимости шагнуть «по ту сторону добра и зла», этот шаг уже был сделан Раскольниковым». Популярность Достоевского, считает Брэдбери, возросла накануне и сразу после Первой мировой войны; ему подражали многие писатели Германии, Франции и Великобритании, при этом каждый высказывал свое мнение о русском писателе. По мнению Брэдбери, из писателей XIX в. Достоевский оказал самое значительное влияние на зарубежную, особенно английскую, литературу XX столетия, «предопределив ее дух».
Т.М. Миллионщикова
