2006. 03. 012. Проблемы современной психолингвистики. (обзор) Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

ПСИХОЛИНГВИСТИКА

2006.03.012. ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОЙ

ПСИХОЛИНГВИСТИКИ. (Обзор).

В развитии современного языкознания можно отметить две важные тенденции. Во-первых, в большом количестве актуальных лингвистических исследований анализируются вопросы, ранее рассматривавшиеся только в рамках психолингвистической парадигмы. Во-вторых, лингвисты все чаще обращаются к результатам изучения языка с позиций теории речевой деятельности - отечественной психолингвистики. Это касается в первую очередь тех исследований, которые так или иначе решают проблемы продуцирования и восприятия речи, моделирования мыслительных структур и процессов, а также репрезентации ментальных структур в вербальных произведениях и свойств когнитивных структур, фиксированных в языке. Проблемы это чрезвычайно сложные, поскольку язык - «в своем существе структура, ускользающая от сознания» (Бибихин, 2001, с. 73). Слово, утверждает В.В. Бибихин, «не информация, чтобы легко было проверить, как с ним на самом деле обстоит дело» (Бибихин, 2001, с. 15), «логически невозможно ни обосновать, ни сконструировать систему, где элемент, как то имеет место в естественном языке, не фиксирован семантически, а тем не менее способен обозначать конкретные вещи» (Бибихин, 2001, с. 57).

В исследованиях отмечается, что «углубление научной рефлексии и расширение проблематики лингвистической семантики за счет включения в нее категорий знания и речевого мышления заставляют изменить и само представление о природе языкового значения» (Ли, 2001, с. 106). Признается, что «смещение исследовательского интереса с поиска концепта, лежащего в основе значения слова, к анализу самого концепта, к установлению его системной организации на базе тех знаний о мире, которые репрезентируются в семантике слова и его грамматических категориях, способствовало более точному и глубокому проникновению в природу языкового значения и верификации ее в лингвистических описаниях», что «для лингвистики более актуальной становится задача описания и объяснения не

собственно значения, а особенностей языковой концептуализации мира, отразившихся в семантике слова и его грамматических категориях» (Ли, 2001, с. 106-107). Исследуя понятия концепта и концептосферы, которые, хотя и неоднозначно, но все чаще используются в когнитивистике и психолингвистике, В.И. Убийко отмечает: «Можно выявить совершенно новые семантические структуры, соединяя вместе грамматически разрозненные по линии разных частей речи, отдельных словоформ и разных семантических полей элементы описания одного и того же концепта» (Убийко, 2001, с. 118). Это положение подтверждает вывод психолингвистов о том, что значение - когнитивная структура, отражающая определенную модель познания мира человеком (Пищальникова). Показательно осознание того, что «система ограничительных помет в толковых и особенно грамматических словарях нуждается в дальнейшей разработке и уточнении. Репертуар предлагаемых помет должен отражать не только отсутствие той или иной формы, но и причины, вызвавшие это» (Семиколенова, 2001, с. 114). О. А. Михайлова отмечает, что лингвокультурологическая информация, актуальная в процессах межкультурной коммуникации, фиксируется в современных словарях несистематически, случайно и, как правило, в периферийной части толкования - в скобках. При этом совершенно очевидно, что такая информация отражается не в регламентированной внутриязыковой сочетаемостной норме, а обусловлена семантическими и предметно-логическими отношениями, то есть такая сочетаемость мотивирована значением слова, «а ограничения отражают результат типового представления носителей языка о денотатах определенной ситуации, хотя круг денотатов может быть расширен» (Михайлова, 2001, с. 141).

С этих позиций интерес представляют исследования, рассматривающие, казалось бы, самые традиционные отношения между лингвистическими единицами, однако предлагающие довольно оригинальные выводы. Так, изучая отношения слов «путь» и «дорога», традиционно воспринимаемых как синонимы, Е.С. Микитченко по сути приходит к утверждению о том, что эти лексемы репрезентируют разные познавательные модели (дорога -объект, существующий независимо от субъекта, путь, кроме пространства пути, предполагает еще и субъекта пути), что

проявляется в различной сочетаемости этих слов. Поэтому фольклорное путь-дорога не является тавтологичным, а реализует синкретичную познавательную модель (Микитченко, 2001).

О влиянии психолингвистических методов исследования языка свидетельствует появление ассоциативной семантики, вобравшей в себя не только вопросы языкового значения, но и неразрывно связанные с ней аспекты физиологии, психологии, семантики и философии. В.П. Абрамов, вслед за сторонниками отечественной теории речевой деятельности, утверждает, что «единицей языкового общения является не символ, не слово, не предложение и не конкретный экземпляр символа, слова или предложения, а производство этого конкретного экземпляра в ходе совершения речевого акта, основанного на ассоциативных связях слов» (Абрамов, 2001, с. 124), правда, ссылаясь при этом почему-то на Серля, а не на А.А. Потебню. В.П. Абрамов актуализирует известную идею о том, что модель семантического поля не объясняет характера функционирования языковых единиц в речевой деятельности. Та же мысль подчеркивается в статье Н.Ю. Лукашевич (Лукашевич, 2001): значениям слов семантического поля весьма сложно дать адекватное описание, используя традиционные методы семантического анализа.

Р.М. Фрумкина отмечает, что стремление описать психологическую реальность языковых феноменов - это вполне определенная познавательная установка (Фрумкина, 2001, с. 252). Langue Соссюра - мощный исследовательский конструкт, который, однако, имеет принципиально иной модус существования, нежели те или иные эмпирические объекты и отношения между ними. Оставаясь на уровне теоретических конструктов, лингвист может рассуждать о функциональных моделях, но если он ставит задачу описать происходящее «на самом деле», он обязан найти для этих конструктов самоочевидные эмпирические аналоги и выводить из них экспериментально проверяемые следствия. Когнитивизм и психолингвистика вызваны к жизни именно желанием понять реальные психические процессы, а также новыми ценностными ориентациями. Многие исследователи не причисляют себя к психолингвистам, однако, используя методы и приемы экспериментальной психологии в своих исследованиях, они объективно помогают формировать методологическую базу

психолингвистики. Вопросами о ментальных процессах, обеспечивающих понимание, сегодня занимаются и лингвисты, и психологи, и психолингвисты. Поэтому, подчеркивает Р.М. Фрумкина, важно не отнесение к какому-то ведомству, а убедительность предложенных реконструкций, описывающих возможные механизмы реального психического процесса в синхронии. Важно, что в языковой сфере есть объекты - мертвые языки, процессы исторического изменения в языках, - которые не могут быть объектом психолингвистики, поскольку исследованию доступны тексты, но не психические миры их создателей. Корректно поставленный ассоциативный эксперимент дает материал для всех. Р.М. Фрумкина акцентирует, что психолингвистика, скорее, - совокупность исследовательских программ, в которых «намерение... раскрыть психологические корреляты наблюдаемых языковых явлений не сопровождается анализом, в силу чего часто неясно, почему та или иная экспериментальная парадигма эффективна для понимания интересующих исследователя механизмов» (Фрумкина, 2001, с. 261). Для психолингвистики принципиально, что языковая форма мотивирована интерпретацией мира индивидом, отсюда задача исследователя - предложить содержательную интерпретацию как можно большего количества языковых форм.

Особая область психолингвистических исследований -изучение суггестивных свойств языка и их использование в коммуникации. В.И. Тхорик и С.А. Голубцов отмечают, что «вербальная агрессия в современном мире оценивается общественным сознанием как менее опасная и разрушительная, чем агрессия физическая: акты вербальной агрессии начинают восприниматься как не вполне реальные и не несущие конкретной угрозы обществу» (Тхорик, Голубцов, 1997, с. 151). Однако, допуская вербальную агрессию, человек может перенести ее модели в другие сферы жизни. Предлагается квалифицировать проявление речевой агрессии 1) по интенсивности проявлений (от скрытого упрека, косвенного осуждения до брани, эмоционально и экспрессивно выраженного прямого порицания); 2) по степени их целенаправленности и осознанности агрессором

(отрефлектированности) - от имитации агрессии до целенаправленной агрессии; 3) по числу участников раздражающей

ситуации, реально представленных в ней, или речевой агрессии, направленной на отсутствующего «врага». Следует различать речевую агрессию, объектом которой является, с одной стороны, лицо и, с другой - идеи, взгляды, позиции. Отсюда, если объект речевой агрессии определен, можно говорить о переходной брани; непереходная брань выражает позицию по отношению к обществу и жизни. Речевая агрессия специфична для каждой культуры, «даже в разных социумах, использующих один и тот же язык, прагматическая сила инвектив может быть различной» (Тхорик, Голубцов, 1997, с. 152), что необходимо учитывать в межкультурной коммуникации.

«Структуру и суггестивные свойства вербальных составляющих текста» изучает И.А. Авдеенко. Исследователь отмечает, что суггестивное воздействие как способ решения прагматических задач коммуникации (адаптации и ориентации коммуникантов в среде) позволяет обойти контроль сознания реципиента за качеством информации. Это осуществляется с помощью манипуляции областью консенсуальных взаимодействий - общего для адресата и адресанта опыта. Такая область может быть перенесена на опыт языкового выражения или на индивидуальный опыт адресанта. И.А. Авдеенко полагает, что в основе языковой суггестии лежат тактики «искажение», «упущение» и «повтор», реализованные на всех когнитивных уровнях рекламного текста (фрейматическом, сценарном, композиционном, уровне стратегий, тактик, ходов). Суггестивные тактики «искажение» и «упущение» были разработаны в практике психотерапии и впервые используются И.А. Авдеенко для анализа рекламных текстов. При этом под фреймом понимается модель данного типа коммуникации, организующая текст, под сценарием -конкретная реализация фрейма. Композицию автор понимает как модель формального представления фрейма и сценария, полагая, что это понятие логично вводится в ряд фреймов и сценариев, поскольку формально-композиционные элементы, наряду с характеристиками коммуникативной ситуации, создают «рамку настройки коммуникации для ее участников». Различные типы «ходов» (моделей конкретной реализации тактик: квазипресуппозиция, сравнение, модальные операторы и др.), представленных в тексте, имеют четкую формальную структуру.

Так, суггестивная тактика «искажение», например, реализуется с помощью ряда ходов. Это, во-первых, формальные искажения, связанные с нарушением кода (иноязычные слова, функциональные орфографические ошибки, речь «с акцентом»). Во-вторых, возможны формально-семантические искажения текста (паронимическая аттракция, контаминация, квазисоответствие, контраст, квазидетерминация, квазипресуппозиции,

положительные субстанциональные пресуппозиции отрицательных высказываний, актуально просодические трансформации). И наконец, в качестве специфической тактики суггестивного воздействия используются логические искажения. Эффективность суггестивного воздействия рекламного текста, согласно экспериментальным данным, зависит от скрытости его прагматических задач, уровня потребностей и структуры личности реципиента (Авдеенко, 2001).

Общим проблемам изучения дискурса посвящена работа В.И. Карасика. Автор отмечает, что «дискурс, понимаемый как текст, погруженный в ситуацию общения, допускает множество измерений» (Карасик, 2000, с. 5). Возможно рассмотрение дискурса с позиций психолингвистики как развертывание переключений от внутреннего кода к внешней вербализации в процессах порождения речи и ее интерпретации с учетом социально-психологических типов языковых личностей, ролевых установок и предписаний. Дискурс как когнитивно-семантическое явление изучается в виде фреймов, сценариев, ментальных схем, когниотипов - различных моделей репрезентации общения и сознания.

Л.О. Бутакова в своей диссертации впервые исследует текст как коммуникативное, знаковое, смысловое единство на основе когнитивно-ментальной интегративной категории «авторское сознание». Автор делает плодотворную попытку совмещения динамического, системного и когнитивного подходов к анализу художественных текстов и «текстов-примитивов» (сочинений абитуриентов и школьников). Это позволяет Л.О. Бутаковой обосновать ряд когнитивно-текстологических семиотических понятий: семиотическая стратегия, семиотическая доминанта, когнитивный потенциал знака, когнитивный потенциал слова, когнитивный потенциал текста. Организующим началом любого текста, детерминирующим его содержательную и формальную

сущность, является, по ее мнению, авторское сознание. С помощью этой категории возможно исследование совокупности внутренне упорядоченных, гомоморфных друг другу когнитивной, семиотической, коммуникативной, эмотивной систем, репрезентированных в тексте. При этом под авторским сознанием понимается выводимая из текста специфическая модель, относительно стабильное символико-семиотическое отображение концептуальной системы автора текста. Исследователь полагает, что когнитивная сущность текста и его модельный потенциал предопределены действием на этапе довербального замысла психофизиологического механизма презумпции, то есть наличием в сознании автора когниотипа «значимой формы», размера, вида и иных параметров текстовой модели. Когниотипы прозы и поэзии определяются исходными презумпциями. Так, презумпция прозаической текстуальности - существование довербальных эстетически нацеленных поликоммуникативных пространственно-линейных замысла и его формы. Такой вид презумпции предполагает «обширное разносторонне деривационное разветвление, ориентир на основную единицу - высказывание и в рамках его - полифоническое слово» (Бутакова, 2001, с. 10). Презумпция поэтической текстуальности - существование довербальных эстетически направленных авокоммуникативных ритмомелодических, акцентно-звуковых замысла и его формы. Такой вид презумпции содержит «зародыш» герметической поэтической формы с ориентиром на основную единицу - строку и в рамках ее - многосторонний полифункциональный знаковый сегмент. Разные исходные когниотипы диктуют разные пути акцентуации смысловых компонентов в поэтических и прозаических моделях и задают разные способы их восприятия. Л.О. Бутакова полагает, что основой поэтической модели мира является глобальная поэтическая форма как саморазвивающаяся динамично-статичная система, производная от функций языка и языковой картины мира, взаимодействующая с содержанием текста. Она предопределена состоянием эмоциональной напряженности говорящего, ориентирована на внешнее восприятие (произнесение вслух), обладает суггестивными свойствами. Все функции глобальной формы обусловлены презумпцией взаимных

эквивалентностей и презумпцией полной художественной значимости поэтического текста.

Попытка создания деятельностной модели интерпретации художественного текста предпринята в работе Н.Г. Вороновой (Воронова, 2000). Исследователь отмечает, что художественное произведение как объект различных научных концепций не тождественно себе, поскольку при выделении и конструктивном представлении его исследователи отталкиваются от разного эмпирического материала, видят в нем разные предметы и строят свои процедуры анализа в соответствии с этим видением. Н.Г. Воронова считает возможным объяснить феномен разночтений, возникающих при интерпретации художественного текста, установить факторы, детерминирующие функциональное разграничение интерпретаций, и избирает объектом своего исследования интерпретацию как деятельность со значениями. Предметом исследования в этом случае оказывается намерение интерпретатора, определяющее принцип организации интерпретационной системы и назначение этой организации. Личностное отношение автора художественного произведения к присваиваемому им социальному опыту реализует адекватный индивидуальному намерению тип деятельности. Поскольку деятельность является индивидуальной формой социальной активности, презентируемое языковыми значениями предметное содержание внетекстовой реальности может быть дано только как результат интеграции вариантов его осмысления.

Лингвосинергетическая парадигма, все глубже проникающая в психолингвистические исследования, позволяет определить некоторые универсальные текстообразующие факторы (структуры). Е.В. Рылова (Рылова, 2000) исследует символ как креативный аттрактор речевого произведения. Автор считает, что символ как результат информационных обменов есть смысловая константа - креативный аттрактор синергетического процесса речевой деятельности, в которой гармонизируются личностные и конвенциональные смыслы. Процессы континуальности смыслопорождения описываются с помощью терминов «метафора», «символ», «миф». Метафора рассматривается как способ создания энтропийности и энтропийный компонент синергетического процесса, выводящий на аттрактор, символ

признается смысловой константой, заключающей в себе закон образования целого, миф рассматривается как смысловая и структурная завершенность, цель, к которой постоянно стремится эволюционирующая система. При этом структурная устойчивость одного из ярусов языковой системы может вступать в противоречие с устойчивостью функциональной, поскольку речевое произведение - специфическая субстанция, подчиняющаяся определенной системе аттракторов.

Категорию «осмысленное - бессмысленное» как константу концептуальной системы индивида исследует Н.С. Гамалей (Гамалей, 2001). На основе данных трехэтапного эксперимента, проведенного на материале текстов Д. Хармса, А. Введенского, Э. Ионеско, А.Н. Островского, А.В. Вампилова, А.Н. Арбузова, М.А. Булгакова, Л. Разумовской, Н.С. Гамалей делает вывод о том, что осмысленность - бессмысленность текста определяется не его правильностью с точки зрения языковых норм, а интерпретационными возможностями концептуальной системы реципиента. В основе понимания так называемых «бессмысленных» текстов лежат те же процессы, что и в основе понимания «осмысленных» текстов. Исследователь полагает, что выявление правил построения осмысленного текста невозможно, так как это противоречит природе мышления человека: суть мышления составляет как раз способность мыслящего человека выходить за рамки имеющихся правил и создавать новые, не детерминированные старыми. Это объясняется тем, что мышление представляет собой открытую нелинейную систему, включающую и стабильные («правила»), и нестабильные компоненты. Текст может быть квалифицирован реципиентом как бессмысленный, если последний не соответствует представлениям реципиента о том, каким должен быть осмысленный текст, то есть противоречит стереотипным презумпциям индивида о сущности текста. Поэтому «осмысленное - бессмысленное» - это оценочная категория обыденного метаязыкового сознания, отражающая дуальность человеческого мышления.

Роль значащих переживаний в процессах смыслообразования выявляет Б.Н. Соваков (Соваков, 2001). Он исследует техники действования продуцента и реципиента, создающие условия для наиболее оптимального осуществления рефлективных процессов,

выводящих автора к опредмечиванию значащих переживаний текстовыми элементами, а читателя - к наиболее продуктивному распредмечиванию смыслов текста. Под значащим переживанием понимается чувство, возникающее у читателя при чтении текста и поддающееся именованию (доступное категоризации). В самом тексте оно не именуется, категоризация его возможна только при понимании той конфигурации связей и отношений между разными элементами деятельности и коммуникации, которая создается или восстанавливается человеком, воспринимающим текст. Автор полагает, что неусмотрение значащих переживаний в тексте активно препятствует пониманию смысла. Такое положение вполне соответствует теории речевой деятельности. Б.Н. Соваков акцентирует «понимание сущности рефлексии как потока значащих переживаний, а ее бытия как бытования этого потока» (Соваков, 2001, с. 4). При этом отмечается, что обучение и самообучение рефлектированию, выработка рефлективных готовностей значительно оптимизируется, если в этом процессе направленно учитывать смыслообразующее действие значащего переживания.

Ряд исследований посвящен изучению слова в психолингвистическом аспекте. Так, Т.М. Рогожникова осуществляет психолингвистическое исследование

функционирования многозначного слова. В предисловии к книге она указывает, что «незыблемость уже известных парадигм приводит к застою и уменьшению потенциала исследований, а их чрезмерно частая смена влечет за собой размытость и... чрезвычайную сложность конструкций» (Рогожникова, 2000, с. 5). Принадлежностью старой исследовательской парадигмы автор считает стремление объяснить мир образов, идей, представлений законами и категориями физического мира. Исследователи семантики слова порой не справляются с индивидуальными различиями в значении слова, «и тогда основное время уходит на поиск оснований для классификаций и группировок материала исследования, а в результате мы имеем еще одну крайне сложную конструкцию», не отражающую всех сторон знания. Специфичным зачастую признается то, что не укладывается в принятую или очередную модель. Т.М. Рогожникова подчеркивает, что «знаковое оформление информации вовсе не гарантирует получение

индивидом знания» (Рогожникова, 2000, с. 6), а «слово не может быть словом в мире мыслей. Слово имеет свой смысл и три своих измерения только среди других слов, созданных человеком и служащих его нуждам, потребностям и соизмеримых с ним. На другой шкале слово не обладает индивидуальным существованием, ибо там оно не имеет никакой функции» (Рогожникова, 2000, с. 7). В качестве теоретических допущений предлагается несколько положений, ставших для работы методологически определяющими.

1. Фундаментальные перцептивные категории являются формами нашего восприятия, заложены в психике и именно поэтому постоянно используются в скрытой форме. Использование категорий в скрытой форме означает их неосознанное пользование в качестве основания для умозаключений, что приводит к утрате осознания бесконечной возможности расширения сознания.

2. Вслед за П.Д. Успенским автор полагает, что материя и время могут быть противопоставлены как два разных состояния вещества, обладающих разными энергетическими признаками. «Если допустить материальность мысли и рассматривать мысль как сверхтонкое состояние материи, обладающее энергией преодоления времени и пространства, то можно с уверенностью говорить, что мысль резко теряет скорость и энергию, воплощаясь в слове. Слово, приобретая или "увеличивая" вещество и пространство, т.е. переходя в другое состояние материи, утрачивает характеристики прежнего измерения. Но остается "нечто", позволяющее осуществлять вновь и вновь этот таинственный переход. Мы назвали это "нечто» - энергией связи» (Рогожникова, 2000, с. 9).

3. Количество измерений реального мира значительно превосходит способности человека осознавать их.

4. «Многочисленные эксперименты и анализ экспериментальных данных позволяют говорить о том, что информация, находящаяся вне человека, входя в его полевые структуры, формируется в индивидуальное ассоциативное поле человека... ассоциативное поле формируется в заданном пространстве, при этом исправно выполняется строго дозированная перекодировка информации, которую способен принять человек, находящийся на данном этапе развития сознания и в определенном

состоянии сознания. Доступ к ассоциативным глубинам подсознания блокируется не только тяжестью работы по возрастанию сознания, но и привычностью передвижения по уже разработанным каналам, когда ассоциативная проекция информации имеет прямой доступ к общему ассоциативному полю и постоянно по этому каналу контактирует с ним» (Рогожникова, 2000, с. 13). С этих позиций автор формулирует «спиралевидную модель семантического развития» значения слова.

Т.Ю. Сазонова (Сазонова, 2000) отмечает, что исследование идентификации слова как достояния индивида предполагает моделирование операций, обеспечивающих восприятие слова, поиск в памяти его значения, решение ряда когнитивных задач. Тенденции, которые прослеживаются в отечественных и зарубежных публикациях по вопросам значения слова и его поискам в ментальном лексиконе в процессах производства и восприятия речи, требуют интегративного подхода к решению разных задач, связанных со значением слова. Особенно актуальными Т. Ю. Сазонова считает вопросы о том, как происходит функционирование языковой способности человека, какие механизмы лежат в основе использования индивидом языковых единиц и структур знания, увязываемых с ними в его памяти. Отсюда попытка автора сформулировать основы психолингвистической теории идентификации слова, способной учесть и объяснить противоречия в существующих представлениях о данном феномене. На основе обобщения теоретических исследований и результатов многолетних экспериментов Т.Ю. Сазонова приходит к следующим выводам. В процессе идентификации слова доступ к структурам памяти осуществляется с опорой на множественные источники информации, которые могут находиться по отношению друг к другу в состоянии разной степени согласованности и конфликта. При доступе к слову эти множественные источники интегрируются «в разных направлениях». Интеграция при этом - комбинация репрезентаций, полученных в процессе оценки стимула. Процесс принятия решений представляет собой отображение результата интеграции на соответствующие структуры, хранящиеся в памяти. Процессы идентификации слова имеют стратегическую природу. Стратегии идентификации слова функционируют на разных уровнях

осознавания. В результате функционирования различных стратегий конструируется ментальная репрезентация воспринимаемого сообщения. В качестве опор при идентификации значения слова выступают его формальные (фонетический / фонологический, графический и семантический образы слова) признаки и семантические (частично вербализованный фрагмент индивидуального знания человека, активизированный в процессе идентификации слова). При выполнении разнообразных заданий с написанным словом фонетическая / фонологическая репрезентация активизируется практически сразу после визуального предъявления написанного слова: значения слов могут активироваться посредством фонетической репрезентации целого слова, которая хранится в памяти и активируется путем прямого доступа, или они активируются фонологическими репрезентациями. Характер фонетической / фонологической репрезентации может изменяться в зависимости от типа задания и контекста, в котором предъявлено слово. Наличие в ментальном лексиконе орфографической репрезентации слова обеспечивает возможность восприятия визуально предъявляемых слов, процесс осознания которых не может быть обеспечен правилами графемно-фонемной конверсии. Это касается всех случаев орфографии слов, в которых не соблюдаются правила графемно-фонемного соответствия. Доступ к слову путем графемно-фонемных преобразований и доступ к слову путем установления соответствия графического образа слова и его орфографической репрезентации, обеспечивается разными ментальными стратегиями. Установление морфологической структуры нового слова в процессе его идентификации осуществляется посредством использования дистрибутивных свойств единиц ментального лексикона, организация которого предполагает, что полиморфемные слова репрезентированы в составляющих их морфемах. Для слов высокой частотности возможны пути прямого доступа к значению, минуя стадию декомпозиции и поиска репрезентаций морфем. Идентификация значения нового слова осуществляется посредством соотнесения языковой информации со схемами знаний, убеждениями и представлениями человека о мире, которые определенным образом упорядочены, формируя внутренний контекст идентификации. В процессе идентификации происходит постоянное осознаваемое и

неосознаваемое сопоставление текущей информации с продуктами предшествующего опыта индивида.

В ряде работ представлено развитие теории эмоционального содержания слова. Оно также связывается с актуализацией исследования речевой способности человека. Е.Ю. Мягкова (Мягкова, 2000) считает, что более или менее полное представление о характере и специфике эмоционально-чувственных характеристик слова как единицы языковой / речевой способности человека может быть получено только на основе интегративного подхода к исследованию языка как психического феномена в единстве и сопоставлении с другими явлениями психики. С точки зрения понимания слова как средства доступа к единой информационной базе человека каждое слово в той или иной степени обладает определенными эмоционально-чувственными характеристиками, которые могут трактоваться как эмоционально-чувственный компонент значения. Под ним понимается комплекс связанных со словом разнообразных переживаний, специфической особенностью которого является одновременное функционирование на разных уровнях осознавания. На формирование эмоциональных характеристик слова оказывает влияние особая структурная характеристика эмоционального состояния - одновременное переживание субъекта и объекта эмоции. Поэтому эмоционально-чувственный компонент значения слова, включая одновременно социально опосредованные и специфически личностные переживания индивида, является амбивалентным.

К работам, выявляющим специфику эмоционального компонента значения, можно отнести и исследование И.Н. Шадриной (Шадрина, 2001). Она изучает влияние фоносемантического содержания исходного текста на характер переводного текста. Отмечается, что фоносемантическое значение - это следствие взаимодействия различных отделов коры головного мозга, совмещение действия слухового и зрительного анализаторов. Интегративная деятельность мозга приводит к объединению фонического и графического вариантов слова (текста), в результате чего возникает фонографический инвариант. Таким образом, у любого носителя языка фоносемантическое значение формируется на базе уже имеющихся в мозгу

нейрофизиологических паттернов, включающих сенсорные и моторные характеристики. Это, по мнению автора, свидетельствует о наличии определенных психофизиологических механизмов соотношения звука и смысла в любом языке и позволяет предположить, что носители разных языков имеют общее психологическое пространство восприятия звуков - межъязыковое фоносемантическое пространство как совокупность фоносемантических универсалий. Эти универсалии реализуются в каждом языке специфически, но с соблюдением общих законов эмоционально-оценочной значимости звуков. Поэтому предполагается, что сама материя языка является значимой и большинство звуков в различных языках совпадают, хотя они и могут находиться в различных фонологических оппозициях. Отсюда и способность фоники оригинального текста направлять континуум сознания переводчика в процессе реконструирования доминантного личностного смысла текста. Теоретические предположения подтверждены серией экспериментов, направленных на выявление закономерностей восприятия фоносемантической составляющей разноязычных текстов и псевдотекстов. В эксперименте принимали участие 910 реципиентов, билингвов и монолингвов. Установлено, что при восприятии звукового варианта текста на родном и иностранном языке реципиент прежде всего акцентирует внимание на звуковых его характеристиках, темпе, интонации, голосе читающего текст. Фонетическая значимость лексических репрезентантов эмоциональной доминанты текстов соответствует модальности доминантной эмоции, ее силе и динамике. Фоника и русских, и английских текстов актуализирует эмоционально-смысловые отношения, фиксированные в тексте, направляет и организует ассоциации, возникающие у испытуемых, даже не владеющих иностранным языком. Более того, для реципиентов, не владеющих иностранным языком, звуковая организация текста является единственным представителем авторских смыслов и доминантных авторских эмоций. Важно, что подавляющее большинство информантов, не владеющих английским языком, адекватно определили эмоциональное содержание предложенных поэтических текстов на английском языке. Теоретико-экспериментальное исследование позволило И.Н. Шадриной

сделать вывод о том, что эквивалентность при переводе может быть установлена лишь в отношении функции элементов оригинального текста и текста перевода, потому что их смысловое содержание возникает как функциональное образование в рамках конкретного речемыслительного процесса.

Проблеме языкового сознания, активно исследующегося в Московской психолингвистической школе, посвящена работа Е.И. Горошко (Горошко, 2001). Изучается реальное функционирование образов интраэтнического сознания, овнешненных вербальными ассоциациями. Е.И. Горошко аргументирует позицию, в соответствии с которой свободные ассоциации могут рассматриваться как основа моделирования образов сознания представителей гомогенной культуры. В такое моделирование логично включаются параметры пола, возраста, уровня и направленности образования и др. Таким образом, предлагается анализ языкового сознания «сквозь призму ассоциативных парадигм (гендерной, возрастной, образовательной, стрессовой и девиантной)» (Горошко, 2001, с. 6).

Известное отношение к исследованию категории сознания имеют работы, исследующие компоненты национально специфических концептов с позиций системоцентрической лингвистики. Так, Е.В. Васильева (Васильева, 2001) рассматривает отражение архетипического противопоставления «свое - чужое». Отмечается, что в русском языке имеется довольно большой корпус устойчивых и квазиустойчивых словосочетаний, подтверждающих связь эмоций и «своего». Особое значение приобретают этимологические разыскания, способные восстановить исконные связи эмоций с исследуемым архетипом.

Лингвисты все чаще высказывают сомнение в том, что лингвистический аппарат вполне пригоден для описания мира. Так, О.В. Евтушенко отмечает, что описание картины мира требует выхода за рамки соссюровской парадигмы, соединения синхронного и диахронного подходов к языку, учета типологических особенностей языка - актуализируются вопросы, которые давно и успешно решаются в рамках психолингвистической парадигмы. Вслед за лингвосинергетиками лингвисты начинают понимать, что «по синхронному срезу трудно оценить степень стабильности тех или иных элементов картины

мира, а без сопоставительного анализа языков нельзя обнаружить в них универсальности», что «соединение синхронного описания картины мира с ее историко-типологической реконструкцией, привлечение данных психоанализа и когнитивной лингвистики позволяет выделить базовые символы картины мира и их элементы» (Евтушенко, 2001, с. 70). Четко осознаваемое желание разобраться в составе компонентов картины мира как модели содержания мышления и их специфичности приводит к попыткам исследования дискурса «как процесса и как результата». Однако такие попытки приводят к осознанию того, что «культурно маркированным в коммуникации оказывается все» (Евтушенко, 2001, с. 74). Отмечается, что в каждой культуре существует «набор» прецедентных текстов и стереотипов, которые обнаруживаются через актуализацию «пучков предсказуемых ассоциативных связей, векторов ассоциаций», образующих фрейм-структуры сознания (там же).

Чрезвычайно важно и то, что лингвисты включают в предмет своего исследования не только «чисто лингвистические» категории, но признают, например, что «гештальты занимают ведущее место в формировании дискурсивно-когнитивной семантики косвенно-производных единиц, поскольку представляют собой концептуальную структуру» (Красных, 2001, с. 74).

С.И. Тогоева (Тогоева, 2000) отмечает, что в современной науке усилился интерес к неологии - науке о возникновении новых слов. Исследование процесса становления новых слов способствует решению проблемы языкового развития в целом. Новое слово рассматривается как единица внутреннего лексикона человека в связи с понятиями вариативности индивидуального представления человека о речевой норме. Статус нового слова в лексиконе человека определяется тем, что идентификация его происходит одновременно с усвоением. В качестве основополагающих параметров нового слова исследователь выделяет «новизна», «время», «пространство», поэтому индивидуальный лексикон он предлагает трактовать как некое единство речемыслительного пространства-времени, а базовым критерием в неологии признает время как когнитивную структуру. Эта структура, по С.И. Тогоевой, определяет существующие в языке модели интерпретации временных отношений: новое слово вызывает у

человека комплекс разнообразных ощущений, эмоций, оценок в «бытийном» состоянии «настоящего» времени. Идентификация значения нового слова - процесс поиска баланса и оптимизации взаимосвязи между внутренними составляющими индивидуального лексикона и поступающей новой информацией.

Фундаментальное исследование понимания поликодовых текстов осуществлено А.Г. Сониным (Сонин, 2005). Автор разграничивает полимодальные и мультимедийные тексты, определяя поликодовость как сопряжение в едином пространстве разных по своей природе семиотических произведений. Под полимодальностью понимается использование разных сенсорных модальностей восприятия индивида, а под интерактивностью -гибкая обусловленность текстовой структуры действиями пользователя. Проведенный структурно-семантический анализ поликодовых текстов позволил автору утверждать, что становление такого типа текста происходит на основе объединения в едином графическом пространстве разных по своей знаковой природе систем, служащих для выражения общего смысла. Изобразительная и вербальная составляющие поликодового текста взаимодействуют, порождая особые текстовые единицы, влияющие на когнитивные механизмы обработки содержащейся в тексте информации. Изучение поликодового текста с точки зрения специфики его внутренней организации позволило А.Г. Сонину выделить набор основных компонентов, выполняющих через графическое выделение смысловой доминанты

смыслообразующую функцию. Это 1) графическая структура поликодового текста, под которой понимаются разные планы и углы зрения; 2) цветовое оформление текста; 3) дополнительные линии, штрихи и другие конвенциональные компоненты рисунка, сближающиеся своей дискретностью с письменным знаком, а также 4) идеограмматизированные графемы и знаки препинания. Последние через «семантизацию» графической оболочки объединяют в себе признаки вербального и изобразительного произведений, получая определенные преимущества перед алфавитным письмом в репрезентации высказываний персонажей (а значит, и в воздействии на процессы смыслопорождения). Несмотря на тесную связь между гетерогенными компонентами текста, воспринимаются они не одинаково. А.Г. Сонин, предлагая

теоретико-экспериментальную модель понимания поликодового текста, выделяет в ней два необходимых момента: формат репрезентации и механизмы построения. В работе рассматриваются три основных формата ментальной репрезентации: пропозициональный, в котором репрезентации описываются связанным набором дискретных символов (пропозиций); формат аналогической (образной) репрезентации, постулирующий изоморфизм между представляемым и представляющим мирами; коннекционистский формат, в котором репрезентации рассредоточены в большом количестве субсимволических компонентов модели. Детально проанализировав историю противостояния сторонников образного и пропозиционального форматов репрезентации, рассмотрев классические сетевые модели и коннекционистские модели рассредоточенной репрезентации, А.Г. Сонин для построения модели понимания поликодовых текстов избирает формат рассредоточенной репрезентации. Его модель постулирует и исследует три этапа обработки текста: первичную структурную, лексическую и семантическую.

Исследованию речемыслительной посреднической деятельности переводчика в процессе межкультурной коммуникации посвящена монография Т.Г. Пшёнкиной «Психолингвистические основания вербальной посреднической деятельности переводчика» (Пшёнкина, 2005). В работе выявляется характер взаимоотношения концептуальных систем участников переводческого процесса, обосновывается целесообразность адаптации для перевода понятия «языковое сознание». Автор отмечает, что перевод как посреднический речемыслительный процесс нацелен на формирование интегративных когнитивных структур и моделей, координирующих этнические сознания участников межкультурной коммуникации. Актуализация ментального содержания, подлежащего переводу, обеспечивается гетерогенными функциональными опорами, выводящими на соответствующие познавательные структуры коммуникантов. Совокупность знаний, ассоциируемых со словом и способных служить опорами интегративных структур, оптимизация стратегий по их формированию инициируется и направляется конструктивной деятельностью языковой личности переводчика.

В ходе посредничества такая личность демонстрирует свойства функциональной (синергетической) системы. Под воздействием средовых обстоятельств и иерархии мотивов она приобретает качества функционального органа. Механизмом, обеспечивающим работу такого органа, является языковая способность - средоточие интериоризованного языкового опыта человека, пересечение его когнитивных и коммуникативных составляющих. В модели языковой личности переводчика-билингва этот механизм представлен тремя взаимодействующими компонентами: ментальным лексиконом, когнитивной компетенцией, собственно языковой способностью. Переводческое посредничество осуществляется на фоне постоянного увеличения емкости ментального лексикона искусственного билингва, что является в большей степени результатом кумулятивного процесса -накопления информации об участии языковых единиц в осуществлении речевой деятельности. Межкультурная трансформация, сопровождающая межъязыковой перевод, обусловливает качественные изменения ментальных способностей переводчика.

Значительное место в теории речевой деятельности занимают этнопсихолингвистические исследования, проблематика которых подробно освещена в капитальной монографии Т.А. Голиковой «Этнопсихолингвистическое исследование языкового сознания» и требует отдельного рассмотрения.

Даже краткий обзор показывает, что в рамках психолингвистической парадигмы активно изучается сущность, структура, типы, характер функционирования речевой способности индивида. Это проявляется в увеличении внимания к теоретическим аспектам проблемы значения слова, актуализации когнитивной составляющей языкового значения, детальном изучении эмоционального компонента значения слова в связи с характером мотивационных процессов, поисках новых подходов к моделированию лексического значения и др.

Важное место в современных зарубежных исследованиях по-прежнему занимают проблемы овладения языком, в том числе и иностранным. Исследуются различные аспекты чтения и аудирования текстов, способы идентификации значения слова, соотношение слова и текста и многие другие проблемы, которые и

в отечественной психолингвистике решаются довольно успешно (См., например, работы А.А. Леонтьева, И.А. Зимней, А.А. Залевской). Так, М. Познер и А. Павезе (Posner, Pavese, 1998) исследуют чтение и аудирование как сложные психологические процессы, которые затрагивают многие области мозга. Анатомия обработки английских слов, отмечают ученые, изучалась разнообразными методами. Хотя существуют некоторые общие представления о том, какие анатомические области задействованы в процессе восприятия слов, вопрос о том, какие именно процессы происходят в данных областях, остается дискуссионным. Пониманию этих процессов может способствовать исследование временного соотношения процессов в определенных анатомических областях. Исследователи считают, что центральные семантические области активизируются гораздо раньше, чем периферийные. Ими был поставлен эксперимент, проверяющий гипотезу о том, что центральные области связаны с лексической семантикой, в то время как периферийные области связаны с восприятием пропозиций, состоящих из нескольких слов. В эксперименте применялись различные способы активации внимания испытуемого в соответствующих областях мозга, участвующих либо в семантической категоризации, либо в оценке отношения слова к предложению. Так, воздействие лингвистических различий на перцептивные способности реципиентов исследовали Э. Дюу, К. Палье, Н. Себястьян, Ж. Мелер (Duhoux, Pallier, Sebastian, Mehler, 1997). Например, во французском языке ударение обязательно ставится на последний слог каждого знаменательного слова, а в испанском языке ударение различает лексические единицы (b'ebe и beb'e). Влияют ли подобные различия на перцептивные способности реципиентов? Исследователи опросили две группы испытуемых. В ходе первого эксперимента с использованием парадигмы ABX выяснилось, что испытуемым французам гораздо сложнее выявлять различия в ударениях по сравнению с испытуемыми испанцами. В ходе второго эксперимента установлено, что испытуемые испанцы не способны игнорировать несущественные различия в ударениях в заданиях фонемного типа тестов ABX (phoneme-based ABX task), в то время как у испытуемых французов это не вызывает никаких сложностей. В ходе третьего эксперимента были получены такие

же результаты в случае с французами, а в случае с испанцами было выявлено, что испытуемые апеллируют к избыточной информации об ударениях даже тогда, когда только фонемная информация уже достаточна для того, чтобы выполнить задание. В последнем, четвертом эксперименте было продемонстрировано, что испытуемые французы могут различать акустические корреляты ударения, видимо, проблемы восприятия возникают на уровне краткосрочной памяти.

Исследователи опираются на два известных положения о том, что человек воспринимает речь через призму родного языка и что восприятие звуков неродной речи можно улучшить путем специальных тренировок. Эти положения согласуются с нейрофизиологическими данными, подтверждающими

значительную гибкость мозга, способного опираться на прежний опыт (experience-dependent plasticity) на первых этапах сенсорной обработки. Однако наблюдения показали, что билингвы, говорящие на испанском и каталанском, имеющие возможность воспринять разницу звуков и оттренировать произношение звуков неродного языка, в реальной повседневной коммуникации не делают этого. Авторы статьи приходят к выводу о том, что раннее и частое взаимодействие со вторым языком не достаточно для того, чтобы приобрести полноценную фонологическую компетенцию носителей языка.

Как исследовать динамические семантические процессы? Такой вопрос ставят в своих исследованиях Ф. и П. Лавинь (F. Lavigne, P. Lavigne, 2000).

Их экспериментальные исследования посвящены изучению явления антиципации (предвосхищения) в процессе чтения. Предполагается, что эффективными направлениями исследования являются 1) контролирование семантического окружения, например слов, включенных в состав предложения; 2) наблюдение за предвосхищением и адаптированным визуально-моторным поведением в процессе чтения; 3) анализ различных процессов предвосхищения в рамках теоретической структуры семантического анализа. Экспериментальные данные показывают, что семантические процессы предвосхищения включают: 1) кодирование в памяти последовательности слов, встречающихся в текстовом окружении; 2) предвосхищение слов, которые появятся

далее, на основании слов, воспринимаемых в данный момент; 3) выбор ожидаемых слов, обусловленный последовательностью воспринимаемых слов. Моделирование семантических процессов предвосхищения осуществляется с учетом специфических свойств человеческого мозга (автоассоциативной памяти, изучения и запоминания последовательности шаблонов, предвосхищения уже заученных шаблонов).

Дж. Зевин и М. Зейденберг (2еут, Seidenberg, 2002) подвергают сомнению абсолютность вывода предшественников о том, что возраст, в котором происходит овладение чтением, оказывает воздействие на характер чтения независимо от частоты процесса чтения. Более детальный анализ имеющихся материалов предшествующих исследований показал, что степень овладения чтением как процессом могла зависеть и от других факторов. В компьютерных моделях чтения, в которых исследователями использовались слова, демонстрирующие стандартные закономерности написания и произношения, также не были обнаружены свидетельства воздействия возраста на овладение умелым чтением.

В рамках осуществления совместного исследовательского проекта К. Дипедале, Д. Сандра и Дж. Грейнгер исследовали роль морфологических характеристик слов в процессе идентификации слов. В ходе проведения многочисленных экспериментов были предприняты попытки смоделировать то, как морфологические характеристики оказывают воздействие на обработку сложных слов. Важнейший вопрос, интересовавший исследователей: хранятся ли сложные слова в мозгу в целостном виде?

Положение о том, что мозг стремится избежать излишних запасов информации, является в зарубежной психологии практически общепризнанным. Оно позволило исследователям предположить, что сложные слова должны храниться в виде составных элементов. Такой теоретический подход предполагает, что на достаточно раннем этапе процесса узнавания слова разбиваются на соответствующие морфемы. В исследовательской литературе этот процесс получил название «сублексического» морфологического разложения. Однако имеющиеся в науке модели морфологического разложения не одинаковы. Например, они могут различаться следующим образом: в некоторых анализ считается

или активным механизмом разложения, или элементарным определением образцов форм слова, которые соответствуют возможным морфемам. Помимо этого в некоторых работах утверждается, что только сложные слова с особыми лингвистическими характеристиками (например, с низкой частотностью) могут анализироваться морфологически. Это так называемые модели «двусторонней направленности» (dual-route models) морфологического анализа.

С другой стороны, существуют модели, традиционно располагающие морфологический анализ на одной из последних стадий процесса узнавания слова. Некоторые исследователи утверждают, что морфологически родственные слова просто соединяются посредством формы и семантических связей. В одной из последних концепций предполагается, что связанные формы объединяются на уровне более абстрактных морфологических репрезентаций. Именно эти репрезентации формируют связующее звено между формой слова и его значением. Эта теоретическая структура и была названа «супралексической» моделью морфологической репрезентации.

Важным положением супралексического подхода является то, что морфологические репрезентации независимы от формы слова. Они активируются только после активизации фонологических и/или орфографических репрезентаций формы слова. Так как фонологический и орфографический входящие сигналы связаны соответственно со звуковой и визуальной модальностью, супралексический подход предполагает, что морфологические репрезентации проявляют свое влияние амодально. В рамках сублексического морфологического анализа это не выявляется. Здесь при узнавании произнесенных слов слова в речевом сигнале должны ассоциироваться с правильными морфемами, последовательность фонем должна быть разложена на морфологические элементы. При чтении слов визуальный сигнал должен ассоциироваться с соответствующими морфемами. Поэтому вполне вероятно, что механизмы сублексического грамматического анализа находятся в зависимости от имеющейся специфичной модальности входящих сигналов. Вопрос может быть уточнен: можно ли доказать, что морфологическая информация играет существенную роль на амодальном уровне или на

определенном модальном уровне (или на обоих уровнях) репрезентации? Известно, что понимание языка осуществляется на основе интеграции информации, поступающей из разных по модальности источников. Элементарная иллюстрация этого обнаруживается в эмпирических исследованиях: например, восприятие движения губ влияет на формирование восприятия устной и письменной речи. Большой объем эмпирических исследований был проделан для того, чтобы определить, являются ли эти интегрирующие процессы частью обязательных (неосознаваемых) этапов анализа или они проявляются в ходе центрального осознаваемого анализа. Многочисленные экспериментальные данные показали, что информация, связанная с конкретной модальностью, не обязательно должна быть эксплицитно выражена во входящем сигнале, однако влияние на процесс идентификации слова она оказывает. Например, влияние омонимии наблюдается в исключительно визуальных заданиях, а влияние орфографической нормы наблюдается при анализе устной речи. Подобные свидетельства позволяют предполагать, что «кроссмодальная» интеграция является абсолютно автоматическим феноменом. Исследователи использовали кроссмодальную версию классической парадигмы «скрытого прайминга». В качестве общего правила этой парадигмы можно назвать следующее: контрольный стимул (prime) представлен прямо перед последующим стимулом, предъявленным на стадии воспроизведения (target). Для того чтобы избежать осознания контрольных стимулов, они предъявляются в течение очень короткого времени (несколько десятков миллисекунд) и завуалированно. Наблюдение предполагает отслеживание влияния контрольного стимула на стимул, предъявленный на стадии воспроизведения на основе определения времени реакции. В кроссмодальном варианте контрольный стимул всегда представлен визуально, в то время как стимул, предъявленный на стадии воспроизведения, может быть как визуальным, так и звуковым. В эксперименте исследовалось воздействие контрольных стимулов, которые либо были идентичными по отношению к стимулу, предъявленному на стадии воспроизведения («повторный прайминг»), либо являлись псевдоомонимами целевого слова. (Псевдоомонимы определяются как «не-слова», которые имеют

такие же фонологические характеристики, как и существующие слова, например creap и creep). Исследователи сопоставили свои результаты с имеющимися данными экспериментов Кудера и Дюпо. Последние выявили, что влияние морфологических характеристик значимо в неотсроченных реакциях при предъявлении контрольного стимула примерно на 70 миллисекунд и что осознание контрольного стимула достаточно высоко при данном времени его предъявления. Однако исследование К. Дипедале, Д. Сандра и Дж. Грейнгера продемонстрировало явное воздействие контрольного стимула при предъявлении его на 50 миллисекунд. Это проявилось в более короткой задержке при лексическом выборе, когда стимулам, предъявленным на стадии воспроизведения, предшествовали идентичные контрольные стимулы в отличие от фонологически, орфографически и семантически не связанных стимулов. Выделение псевдоомонимов проявлялось только за 70 миллисекунд как при визуальных, так и при звуковых стимулах, предъявленных на стадии воспроизведения. В совокупности данные результаты подтверждают точку зрения, что информация, относящаяся к различным модальностям, учитывается на подсознательном и автоматическом уровне на ранних этапах языкового анализа. (Отметим попутно, что для отечественной психолингвистики эти результаты не являются новыми: подобные данные были получены еще А Р. Лурия (Лурия, 1973; Лурия, 1975)).

Исследователи отмечают, что последние работы по изучению скрытого прайминга на материале французского и английского языка оспаривают супралексическую гипотезу. В них выделение стимулов, предъявленных на стадии воспроизведения, состоящих из одного корня, было получено при помощи суффиксальных стимулов с семантически завуалированной связью с реакцией (например, department - DEPART) и при помощи одноморфемных контрольных стимулов, которые состояли из псевдокорня и псевдосуффикса (например, brother - BROTH). Оба типа стимулов могли считаться семантически завуалированными, так как их значение не выводится из значения составляющих их морфем. Очевидно, что данные результаты могут интерпретироваться как свидетельство «слепого» сублексического разложения, так как они

предполагают, что только морфологическая поверхностная структура определяет воздействие морфологического прайминга.

Исследователи продолжают работу над моделями воздействия семантического контекста при обработке лексических данных. Авторы основываются на общепринятом положении о том, что контекст, в котором встречается слово, влияет на усилие, прилагаемое при обработке данного слова. Ученые предлагают свою модель контекстуального взаимодействия элементов, основанную на дистрибуции вероятностной их совместного появления. Специфика модели заключается в том, что воздействие семантического контекста подтверждается статистически. Исследование демонстрирует, что для фиксации общей картины экспериментальных результатов не обязательны специальные модели (механизмы) - типы воздействия семантического контекста на характер обработки слова можно исследовать с помощью единых статистических принципов.

А. Морин представил модель нейронной сети для изучения элементов языка, выражающих пространственные представления людей. В ней рассматриваются функциональные переменные, которые играют важную роль в восприятии пространственных предлогов. Кластерный анализ скрытой активации показал, что стимулы в первую очередь группируются в соответствии с негеометрическими переменными. В статье «A neuro-socio-cognitive model of self-awareness with an emphasis on inner speech» он (Morin, 2003) представил модель самоанализа, предполагающую существование трех источников информации индивида о собственной личности. Первый источник - социальная среда, которая включает отраженные оценки, механизмы социального сравнения, ведущие к выбору перспективных вариантов поведения, и присутствие других людей, наблюдающих за личностью. Второй источник - физическая среда, которая включает стимулы, фокусирующие поведение личности и отражающие его (например, зеркала и видеокамеры). Третий источник - внутренняя речь как инструмент сенсорной стимуляции. Предполагается, что внутренняя речь может репродуцировать и расширять социальные и физические (экологические) источники самоанализа. Внутренняя речь может также создать психологическую отдаленность между собственным «я» и ментальными событиями, которые оно

испытывает, она может служить механизмом решения задач, в которых собственное «я» представляет проблему.

Многие зарубежные исследования посвящены изучению специфики продуцирования и восприятия художественного текста. Так, Ш. Данзас и Д. Аламарго (Ба^ас, А1аша^о1;, 1999) подчеркивают, что авторы должны постоянно переключаться с планирования содержания на перевод содержания в вербальный текст и наоборот. Этот постоянный переход создает цикличность писательской деятельности, которая рассматривается как иерархически организованная циклическая активность. Характеристика циклов зависит, по мнению ученых, как от сущности перерабатываемой информации, так и от сложности процессов обработки содержания текста. К исследованию специфики восприятия художественного текста обращается и Д. Мьяль (Mia11, 1995). Он отмечает, что предвосхищение и ощущение считаются значимыми компонентами процесса художественного чтения. В статье описываются нейропсихологические процессы, которые отвечают за предвосхищение. Продемонстрировано, что ощущения играют центральную роль при инициации интерпретативной деятельности и управлении ею. По мнению автора, именно ощущения направляют реакцию при восприятии художественного текста, вызывают переживания. Эти реакции скорее всего опосредованы правым полушарием. Делается попытка предположить, как читатели разбираются в несогласующихся возможностях интерпретации и как применяются другие важные элементы художественной реакции, такие как образность, память и др. Автор полагает, что его нейропсихологические данные представляют более надежное основание для дальнейших теоретических и эмпирических исследований художественного чтения.

Интересную позицию, сходную с позицией отечественных исследователей художественного текста, высказывают Д. Мьяль и Д. Кейкен (Mia11, Кшкеп, 1994). Они акцентируют, что на художественную реакцию реципиента оказывают специфическое влияние стилистические характеристики текста: они снижают ощущение «знакомости» с текстом - происходит дефамилиаризация текста (defami1iarization - снижение степени знакомства). Последнее, в свою очередь, пробуждает чувство,

которое актуализирует личностные смыслы. В работе упоминаются эмпирические исследования, которые подтверждают позицию авторов.

Д. Мьяль на примере анализа короткого рассказа Вирджинии Вулф показывает, что изучение процесса восприятия художественного текста находится вне сферы применения сугубо когнитивных моделей. Во время восприятия художественная реакция контролируется аффектом, который способствует возникновению более адекватных данному тексту схем интерпретации. Исследование, проведенное с читателями данного рассказа, иллюстрирует процесс формирования познавательных (интерпретационных) схем. Выявленная относительная значимость фраз рассказа в процессе чтения и комментарии, сделанные читателями, указывают на процесс формирования интерпретационных схем под влиянием аффекта. Д. Мьяль утверждает, что аффекты могут играть более важную роль в когнитивных процессах, чем в западной науке традиционно считается. Отметим, что в отечественной психолингвистике положение об эмоциональной доминанте как

структурообразующем компоненте художественного (и не только художественного) текста детально разработано на базе теории речевой деятельности и применяется в теории текста давно и плодотворно (См.: Пищальникова, 1996; Пищальникова, 1999; Кинцель, 1999; Сонин, 1999; Роговская, 2004) и др.

Р. Цур (Tsur, 2003) акцентирует свое понимание когнитивной поэтики. Когнитивная поэтика в том смысле, в котором она понимается автором, сильно отличается от того, что сейчас понимается под термином «когнитивная лингвистика». Когнитивная лингвистика, считает автор, довольно успешно демонстрирует, как широкий спектр различных метафор может быть сведен к одной базовой концептуальной метафоре, в то время как когнитивная поэтика проводит значимые различия между очень похожими метафорами, утверждая, что именно эти различия делают поэтическое выражение уникальным. Когнитивная поэтика исследует воздействие поэтического текста и определенным образом соотносит воспринятое воздействие с содержанием поэтических текстов. Более того, когнитивная поэтика предоставляет обширную информацию о тематической,

семантической и синтаксической структурах, о когнитивной манере читателя с предпочтением того или иного «ментального действия» и об их взаимодействии при обобщении воспринятых воздействий. Безусловно, такое воздействие изучалось в рамках разных школ и направлений, но именно когнитивная поэтика делает возможным теоретическое осмысление полученных в этой области результатов. В этом понимании когнитивная поэтика близка к психопоэтике, теоретические основы и экспериментальная база которой давно и детально исследуются в отечественной психолингвистике [см., например, Пищальникова, 1999].

Ф. Рамюс (Ramus, 2002) обращает внимание на то, что в современной лингвистике вновь стала предметом активного изучения типология ритма языков, и особенно важно эмпирическое обоснование этой типологии. Автор выдвигает ряд перспективных проблем, решение которых поможет созданию типологии ритма языков: кросслингвистическое исследование скорости речи, расширение применения статистического анализа при обработке полученных данных. Ф. Рамюс, Э. Дюпу, Р. Зангль и Ж. Мелер отмечают, что традиционно лингвисты выделяют три ритмических класса языков: stress-timed, syllable-timed, mora-timed. Но эта классификация остается спорной по ряду причин: не обнаружены надежные акустические сигналы для различных ритмических типов, существуют языки, не принадлежащие ни к одному из трех классов. В 1999 г. Рамюс, Неспор и Мелер предложили акустическую / фонетическую модель различных типов лингвистического ритма на основе категоризации ритма реципиентами. Эксперименты на различение ритмов языков проводились с использованием технологии повторного речевого синтеза для того, чтобы реципиентам были доступны только ритмические данные. Исследование проводилось на материале английского, испанского, каталанского и польского языков. Полученные результаты согласуются с гипотезой ритмического класса, однако отмечается, что ритм польского языка отличается от ритма других изученных языков и, наверное, может быть выделен в специфический ритмический класс. Предложена

усовершенствованная версия модели восприятия ритма.

Все чаще встречаются междисциплинарные исследования, пытающиеся интегрировать лингвистические и

культурологические данные. Ф. Рамюс считает, что теория схем (schema theory) позволяет свести воедино исследования в рамках лингвистики, культуры и познания. Культурное знание и опыт представляются в форме познавательных схем, которые лежат в основе культурного дискурса. Таким образом, исследование различительных стереотипов дискурса, создаваемого культурными группами, может способствовать пониманию лежащих в их основе культурных схем. Исследование текстов на английском языке, продуцированных австралийскими студентами (носителями английского языка), позволяет выявить определенные культурные схемы этой социальной группы. Более глубокий анализ дискурса на исконном английском языке также выявляет некоторые частотные стереотипы, которые можно объяснить тем, как эти культурные схемы обрабатываются. Ф. Шарифьян (Sharifian, 2000) исследует эти стереотипы с позиций теории познавательных схем. Исследователь полагает, что 1) имеются определенные шаблоны активации познавательных схем, 2) познавательные схемы играют определенную роль в применении механизмов референции.

М.Х. Дейвис отмечает: взрослые слышат предложения на родном языке типично как последовательность отдельных слов, поэтому можно предположить, что слова в речи физически разделяются так, как они воспринимаются. Воспринимая незнакомый язык, реципиент не воспринимает последовательности отдельных слов, а скорее слышит нечленимый поток речи, в котором в лучшем случае различаются только отдельные части высказывания. Теории, в которых рассматривается процесс сегментации речи взрослым человеком, акцентируют ту роль, которую знание отдельных слов играет в процессе сегментации речи. Но изучение слов не предшествует овладению процессом сегментации речи. Исследователь предлагает ряд выделенных им стратегий и сигналов, которые могут использоваться при обучении языку маленьких детей и, в частности, для определения границ слов, но не являются обязательными. Предлагаются и компьютерные модели, в которых рассматриваются варианты того, как эти сигналы и стратегии овладения лексической сегментацией могут быть интегрированы с овладением значениями слов.

В рамках когнитивных исследований, которые имеют сходную с психолингвистической проблематику, продолжаются

попытки построения ассоциативных сетей. Цель их -моделирование содержания и принципов развития семантической памяти человека. Модель, предложенная французскими исследователями Б. Лемер, Г. Деньер (Lemaire, Denhier, 2004), основывается не на векторной репрезентации, которая не воссоздает в полной мере асимметричные свойства сходства слов на сетевой репрезентации. Предложенная модель верифицировалась ассоциативными нормами детей. Были отмечены хорошая корреляция и аналогичный градиент сходства.

По-прежнему актуальной остается проблема онтогенеза человеческой речи. Ф. Рамюс (Ramus, 2000) и его коллеги утверждают, что только люди, и никакие другие животные, осознанно используют разговорный язык. Однако остается неясным, зависит ли данное свойство от уникального набора перцептивных и нейробиологических механизмов и обнаруживаются ли такие механизмы у других организмов. Для изучения данной проблемы были параллельно проведены эксперименты с новорожденными и обезьянами для того, чтобы оценить их способность различать незнакомые языки. С использованием процедуры привития навыков / удаления навыков было выявлено, что новорожденные и тамаринские обезьяны могут различать предложения, звучащие на голландском и японском языках, кроме тех случаев, когда предложение произносится наоборот. Сигналы, способствующие различению, при этом не присутствуют. На основе проведенных экспериментов исследователи предположили, что приспособляемость новорожденных к определенным свойствам речи основывается на общих с приматами процессах слуховой системы. Еще одно исследование посвящено роли ритма в овладении человеческой речью. Ф. Рамюс отмечает, что ритм речи долгое время считался значимым инициальным сигналом на самых первых этапах освоения языка. В предшествующих исследованиях предполагалось, что новорожденные категоризируют различные ритмы речи, что подтверждалось их способностью различать определенные языки. Тем не менее имеющиеся свидетельства являются спорными: в более ранних исследованиях стимулы, распознаваемые новорожденными, всегда содержали дополнительные речевые сигналы помимо ритма. В ходе данной

работы была проведена серия экспериментов, в которых оценивалась способность новорожденных распознать голландский и японский языки с применением технологии повторного речевого синтеза для того, чтобы постепенно избавиться от неритмических свойств предложений. Оказалось, что когда стимулы повторно синтезируются с использованием идентичных фонем и искусственных интонационных контуров в обоих языках, так что в итоге остается только ритмическая и общая фонотактная структура, новорожденные все так же могут различать два языка, но с меньшей эффективностью, чем в случае, когда сохранена интонация. Это позволяет предположить, что темпоральная корреляция между интонационными и ритмическими сигналами, возможно, способствует анализу ритма речи. Новорожденные способны классифицировать языки в соответствии с их ритмом, и это помогает выделению ими других фонологических свойств в родном языке.

Одной из важнейших проблем нового тысячелетия является продолжающийся поиск того, как работает мозг. Решение этой междисциплинарной проблемы может значительно способствовать развитию различных исследовательских методов. Определенное значение для установления закономерностей ассоциирования слов могут иметь исследования, изучающие «ответственность» левого и правого полушарий за активацию лексических единиц. И. Фаркаш и П. Ли (Farkas, Li, 2001) проверяли гипотезу, согласно которой различия в анализе глаголов и существительных модулируются наличием или отсутствием синтаксического контекста. Экспериментально выявлено следующее. Когда слово представлено изолированно, различия словесной категории проявлялись в активации левого полушария. Глаголы создавали немного более сильные магнитные поля в правом полушарии. Представленные в небольшом синтаксическом контексте, существительные создавали более сильные магнитные поля, чем глаголы, в левых задних темпоральных областях. Глаголы в контексте вызывают более сильные реакции, чем существительные, в левых передних областях головного мозга.

Остаются актуальными и многие вопросы патопсихолингвистики. Ф. Рамюс (Ramus, 2002) исследует также проблему дислексии. Общеизвестно, замечает ученый, что

дислексия развития является результатом какого-то фонологического дефицита. Фонологические репрезентации недостаточно исследовались при изучении дислексии. Ф. Рамюс описывает модель лексического доступа, включающую в себя восприятие речи, чтение и узнавание объектов. В модели акцентируется то, что фонологические формы лексических единиц отличаются от нелексических фонологических репрезентаций. Фонологический уровень репрезентации, по мнению исследователя, тоже воплощает фонотактные закономерности, образцы фонемной ассимиляции и альтернации, так же как и супрасегментная информация, имеющая отношение к структуре слога, интонации и ритму. Все эти аспекты частично зависят от языка, и поэтому должны изучаться детьми для того, чтобы они стали компетентными носителями языка. Если на фонологические репрезентации оказывает влияние дислексия, дети, страдающие дислексией, предположительно столкнутся с трудностями в процессе овладения этими аспектами родного языка. Это предположение, однако, требует экспериментальной верификации и дополнительных наблюдений.

Интересны попытки «соединить две области исследования: изучение звукового символизма и поэтического ритма». В работе изучаются три структурные связи между фонетическими сигналами и их воздействиями: избыточность (когда несколько фонетических сигналов оказывают одинаковое воздействие); конфликтность (фонетические сигналы передают конфликтующие просодические воздействия в одном речевом отрезке); предопределенность (один фонетический сигнал передает ряд несвязанных - например, фонологических, ритмических или экспрессивных - воздействий). Ф. Рамюс говорит о наличии «тройного кодирования»: одни и те же сигналы передают фонологическую, эмотивную и ритмическую информацию. В отечественной психолингвистике это положение считается общеизвестным и подтверждено рядом экспериментов (см., например, [Балаш 1999], [Шадрина 2002]) и др.

В двух экспериментах было изучено воздействие семантического контекста на процесс первоначального зрительного выделения отдельных компонентов в словах различных уровней сложности анализа. Результаты представлены в публикации

группы авторов: Ф. Лавинь, Ф. Витю, Г. д'Идеваль (Lavigne и др., 2000). Выводы, сделанные в ходе обоих исследований, четко указывают на сдвиг первоначальной зрительной фиксации в направлении конца слова, так как слова могут прогнозироваться предшествующим семантическим контекстом. Однако подобные сдвиги происходят только в словах высокой частотности. Эти выводы предполагают, что текущие перцептуальные и лингвистические процессы могут оказывать влияние на то, куда испытуемый решает далее направить взгляд. Исследователи делают вывод, что два важнейших фактора определяют характер воздействия лингвистических переменных на первоначальное зрительное выделение отдельных компонентов

идентифицируемого слова: частотность целевого слова и позиция, откуда перемещается взгляд, относительно начала целевого слова. Экспериментально подтверждается также вывод о ранней локализации воздействий семантического контекста в процессе чтения.

Авторы совместного проекта А. Гейденс, Д. Сандра, Х. Мартенсен Р. Шрейдер Ч. Перфетти, Д. Бут (Geudens и др.) исследовали проблему взаимодействия фонологии и орфографии в процессе визуального узнавания слова. Авторы отмечают, что для опытного читателя узнавание каждого отдельного слова кажется не требующим усилий. Но наблюдения за детьми, пытающимися научиться читать, и за людьми, страдающими дислексией, с трудом пишущими простые слова, показывают, что связывание написанных букв с определенным концептом является сложным процессом. Поскольку чтение в современном обществе стало практически жизненно необходимой функцией, необходимо уделять повышенное внимание методам обучения чтению. Обучение чтению, по мнению авторов проекта, в первую очередь, означает связывание букв со звуками. Важным вопросом для учителей является следующий: нужно ли учить детей соединять отдельные буквы с отдельными звуками или следует обучать использованию более крупных единиц? Например, следует ли учить детей читать слово TRUST по буквам, соотнося их со звуками (T-R-U-S-T - /t/-/r/-/A/-/s/-/t/), или по каким-либо фрагментам (TR-U-ST - /tr/-/A/-/st/), или следует при обучении образовывать большие единицы (TR-UST - /tr/-/Ast/)?

Для того чтобы ответить на эти вопросы, важно знать, как опытные читатели соединяют буквы со звуками. Процессы, которые создают основные сложности начинающим читателям (определение графем, соединение их со звуками, узнавание написанного слова) вызывают у взрослых испытуемых небольшие сложности. Поэтому необходимо измерить время, затраченное на ответы в эксперименте, в миллисекундах, чтобы увидеть, какие комбинации букв являются немного более сложными для чтения. Для того чтобы получить более точный взгляд на то, что происходит во время чтения слова, слово, которое должно быть прочитано испытуемым, следует за стимулом (prime), последовательность букв предъявляется очень короткое время (примерно одну десятую секунды). В ходе экспериментов было показано, что слово (например, SEAT) может быть прочитано быстрее, если ему предшествует слово SEET, чем в случае, если ему предшествует слово STAT. Оба стимула - SEET и STAT -отличаются от целевого слова одной буквой. Единственное различие между двумя стимулами состоит в том, что SEET звучит как SEAT, а STAT - нет. Данные результаты приводят к выводу, что даже опытные читатели соотносят графические слова (и псевдослова) их фонетическими вариантами. Авторы проекта ставят ряд интересных вопросов. Если буквы группируются каким-то образом прежде, чем они переводятся в звуки, то как, почему и когда они группируются? Группируются ли каким-то образом буквы в каждой языковой системе и письменности? Влияет ли на способ группирования букв связь между написанием и произношением в конкретной письменности? Группируются ли буквы, которые передают звучание дифтонгов, и др.?

Краткий обзор современных психолингвистических и некоторых связанных с психолингвистической проблематикой когнитивных исследований позволяет сделать следующие выводы.

Зарубежные психолингвистические исследования,

развивавшиеся с начала 60-х годов прошлого века с учетом содержания и социальных функций речевой деятельности, сохраняют эту тенденцию. При этом, как и в первые периоды существования психолингвистики, большее внимание уделяется экспериментальному исследованию свойств речевой деятельности,

выявлению закономерностей процессов продуцирования и восприятия речи.

Наблюдается все большее сближение психолингвистики и психологии, особенно под воздействием различных программ когнитивных исследований, оказывающих на «собственно психолингвистику» серьезное влияние. Эта тенденция является, на наш взгляд, общей для отечественной и зарубежной психолингвистики, хотя реализуется она в разных школах и направлениях специфически.

Очевидна тенденция отхода от теоретических позиций «ортодоксальной» американской психолингвистики и очевидное усиление влияния теоретических воззрений школы Л.С. Выготского как на американскую, так и на европейскую психолингвистику. Вместе с тем в современной зарубежной психолингвистике не появилось сколько-нибудь значимых обобщающих теоретических работ или работ, представляющих какую-либо оригинальную теорию.

Зарубежные психолингвисты уделяют большое внимание психофизиологическому обоснованию своих моделей. Практически ни один эксперимент не обходится без четкого и детального психофизиологического обоснования, что, кстати, не характерно для отечественных исследований. Исключение составляют некоторые работы Тверской психолингвистической школы, работы И.Н. Горелова, А.Г. Сонина, Т.В. Черниговской и немногие другие. В зарубежной психолингвистике, наряду с хорошо известными, разрабатываются новые методики экспериментального исследования речевой деятельности, новые компьютерные программы обработки языковых данных и результатов экспериментов, в том числе и с применением различных процедур статистического анализа.

Список литературы

Абрамов В.П. Теория ассоциативного поля // Русский язык: Исторические судьбы и современность: Междунар. конгр. исследователей рус. яз. (Москва, 1316 марта 2001 г.): Труды и материалы. - М., 2001. - С. 124-125. Авдеенко И.А. Структура и суггестивные свойства вербальных составляющих рекламного текста: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Барнаул, 2001. - 23 с.

Балаш М.А. Фоносемантическая структура текста как фактор его понимания (Эксперим. исслед.): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Горно-Алтайск, 1999. - 22 с.

Бибихин В.В. Слово и событие. - М: УРСС, 2001. - 277 с.

Бутакова Л.О. Авторское сознание как базовая категория текста: Автореф. дис. .д-ра филол. наук. - Барнаул, 2001. - 51 с.

Васильева Е.В. Отражение архетипического противопоставления СВОЕ-ЧУЖОЕ в языковых данных: (На материале рус. яз.) // Русский язык: Исторические судьбы и современность: Междунар. конгр. исследователей рус. яз. (Москва, 13-16 марта 2001 г.): Труды и материалы. - М., 2001. - С.69-70.

Воронова Н.Г. Деятельностная модель интерпретации художественного текста: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Барнаул, 2000. - 18 с.

Гамалей Н.С. Психолингвистическое исследование категории «осмысленное-бессмысленное» как константы концептуальной системы индивида: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Барнаул, 2000. - 17 с.

Голикова Т.А. Этнопсихолингвистическое исследование языкового сознания: На материале алт.-рус. ассоциативного эксперимента. - М: ИЯ РАН, 2005. - 321 с.

Горелов И.Н. Избранные труды по психолингвистике. - М: Лабиринт, 2003. -320 с.

Горошко Е.И. Интегративная модель свободного ассоциативного эксперимента. -Харьков; М.: РА-Каравелла, 2001. - 320 с.

Евтушенко О.В. Картина мира: от хаоса к космосу // Русский язык: Исторические судьбы и современность: Междунар. конгр. исследователей рус. яз. (Москва, 13-16 марта 2001 г.): Труды и материалы. - М., 2001. - С. 70.

Залевская А.А. Введение в психолингвистику. - М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1999. -382 с.

Карасик В.И. Общие проблемы изучения дискурса //Языковая личность: институциональный и персональный дискурс. - Волгоград, 2000. - С. 5-20.

Кинцель А.В. Психолингвистическое исследование эмоционально-смысловой доминанты как текстообразующего фактора. - Барнаул: Изд-во Алт. гос. унта, 2000. - 129 с.

Красных В.В. Анализ дискурса с точки зрения национально-культурной составляющей // Русский язык: Исторические судьбы и современность: Междунар. конгр. исследователей рус. яз. (Москва, 13-16 марта 2001 г.): Труды и материалы. - М., 2001. - С. 74.

Ли В.С. О наивной языковой семантике и проблемах концептуального анализа // Там же. - С. 106-107.

Лукашевич Н.Ю. Имена характеров в русском языке: описание с помощью шаблона поведения // Там же. - С. 139-140.

Лурия А.Р. Основы нейропсихологии. - М.: Изд-во Моск. ун-та. - 347 с.

Лурия А.Р. Основные проблемы нейролингвистики. - М.: Изд-во Моск. ун-та. -253 с.

Микитченко Е.С. О ментальных репрезентациях (представлениях) синонимов путь и дорога // Русский язык: Исторические судьбы и современность:

Междунар. конгр. исследователей рус. яз. (Москва, 13-16 марта 2001 г): Труды и материалы. - М., 2001.- С. 109.

Михайлова О.А. Национально-культурная концептуальная система по данным лексикографии // Там же. - С. 141.

Мягкова Е.Ю. Эмоционально-чувственный компонент значения слова: Вопр. теории: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. - М., 2000. - 43 с.

Пищальникова В. А. Общее языкознание. - Барнаул: Изд-во Алт. гос. ун-та, 1999. -240 с.

Пищальникова В.А. Доминантная эстетизированная эмоция как суггестивный компонент художественного текста // Изв. Алт. гос. ун-та. - Барнаул, 1996. -№ 2. - С. 12-15.

Пшенкина Т.Г. Психолингвистические основания вербальной посреднической деятельности переводчика. - Барнаул, 2005. - 286 с.

Роговская Е.Е. Эмоциональная доминанта как структурообразующий компонент текста перевода: Автореф. дис. .канд. филол. наук. - Барнаул, 2004. - 19 с.

Рогожникова Т.М. Психолингвистическое исследование функционирования многозначного слова. - Уфа, 2000. - 241 с.

Рылова Е.В. Символ как креативный аттрактор речевого произведения (На материале текстов О.Э. Мандельштама): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Горно-Алтайск, 2000. - 18 с.

Сазонова Т.Ю. Психолингвистическое исследование процессов идентификации слова: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. - М., 2000. - 42 с.

Семиколенова Е.И. Функциональная парадигма русского глагола как отражение когнитивного опыта // Русский язык: Исторические судьбы и современность: Междунар. конгр. исследователей рус. яз. (Москва, 13-16 марта 2001 г): Труды и материалы. - М., 2001. - С. 114-115.

Соваков Б.Н. Стимулирование значащих переживаний средствами текста: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Тверь, 2001. - 21 с.

Сонин А.Г. Комикс: Психолингв. анализ. - Барнаул: Изд-во Алт. гос. ун-та, 1999. -111 с.

Сонин А.Г. Когнитивная лингвистика: становление парадигмы. - Барнаул: Изд-во Алт. гос. ун-та, 2002. - 222 с.

Сонин А.Г. Понимание поликодовых текстов: когнитивный аспект. - М., 2005. -220 с.

Тогоева С.И. Психолингвистические проблемы неологии: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. - Воронеж, 2000. - 43 с.

Убийко В.И. Словарь концептосферы и динамика дискурса // Русский язык: Исторические судьбы и современность: Междунар. конгр. исследователей рус. яз. (Москва, 13-16 марта 2001 г): Труды и материалы. - М., 2001. - С. 118-119.

Фрумкина Р.М. Психолингвистика: Учеб. пособие. - М: Academia, 2001. - 320 с.

Шадрина И.Н. Фоносемантическая доминанта как структурообразующий компонент текста перевода: (На материале русского и английского языков). -Автореф. ... канд. филол. наук. - Горно-Алтайск, 2001. - 21 с.

Dansac Ch., Alamargot D. Accessing referential information during text composition: when and why? // Knowing what to write: Conceptual processes in text production. -Amsterdam: Univ. press, 1999. - P. 76-97.

A distressing 'deafness' in French? / Dupoux E., Pallier C., Sebastian N., Mehler J. // J. of memory a. lang. - Mode of access: http://www cogprints.org/3787/.

Farkas I., Li P. A self-organizing neural network model of the acquisition of word meaning // Proceedings: Fourth intern. conf. on cognitive modeling. - N. Y., 2001. -P. 67-72.

Language discrimination by human newborns and by cotton-top tamarin monkeys / Ramus F., Hauser M.D., Miller C. et al. // Science. - Wash., 2000. - Vol. 288. -P. 349-351.

Lavigne F., Lavigne P. Anticipatory semantic processes. - Mode of access: http://www cogprints.org/3787/.

Lavigne F., Vitu F. The influence of semantic context on initial eye landing sites in words // Acta psychologica. - Amsterdam, 2000. - N 104. - P. 191-214.

Lemaire B., Denhiere G. Incremental construction of an associative network from a corpus // Proceedings: 26th Annual meeting of the cognitive science society. - Chicago, 2004. - P. 825-830.

McDonald S., Brew Ch. A distributional model of semantic context effects in lexical processing. - Mode of access: http://www cogprints.org/3787/.

Mallot H.A., Kopecz J., Seelen W. V. Neuroinformatik als empirische Wissenschaft // Kognitionswissenschaft. - Heidelberg, 1992. - Bd 3, N 1. - S. 12-23.

Miall D. Anticipation and feeling in literary response: A neuropsychol. perspective. -Mode of access: http://www cogprints.org/3787/.

Miall D., Kuiken D. Beyond text theory: Understanding literary response //Discourse processes. - Mahwah (N.J.), 1994. - P. 337-352.

Morin A. A neuro-socio-cognitive model of self-awareness // Models of consciousness. -Memphis, 2003. - P. 236-248.

Pallier C., Bosch L., Sebastian-Galles N. A limit on behavioral plasticity in speech perception // Cognition. - Amsterdam, 1997. - Vol. 64, N 3. - P. 9-17.

Posner M., Pavese A. Anatomy of word sentence meaning. - Mode of access: http://www cogprints.org/3787/.

Ramus F., Dupoux E., Zangl R. An empirical study of the perception of language rhythm. - Mode of access: http://www cogprints.org/3787/.

Ramus F. Language discrimination by newborns: Teasing apart phonotactic, rhythmic, and intonational cues // Annual review of language acquisition 2. 2002. - P. 412-436.

Sharifian F. Aspects of schematic processing in Indigenous speakers of Aboriginal English: An initial exploration. - Mode of access: http:/ www cogprints.org/3787/.

Tsur R. Aspects of cognitive poetics // Cognitive stylistics: Lang. a. cognition in text analysis. - Amsterdam; Philadelphia, 2003. - P. 279-318.

Zevin J.D., Seidenberg M.S. Age of acquisition effects in word reading and other tasks. -Mode of access: http://www cogprints.org/3787/.

B.A. nu^anbnuKoea