CC BY
14
СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ
2005.04.020. БАРНЕС Р., ОБЕРН Т., ЛИ С. ГРАЖДАНСТВО КАК ПРАКТИКА.
BARNES R., AUBURN T., LEA S. Citizenship in practice // Brit. J. of social psychology. - L., 2004. - Vol. 43, part. II. - P. 187-206.
Ребекка Барнес и ее коллеги из университета Лафборо (Великобритания) обращаются к теме «Гражданство как объект социально-психологического исследования» и предлагают свой вариант ее интерпретации в терминах дискурсивной психологии. Понятие гражданства на протяжении столетий являлось фундаментом европейской демократии, между тем тема гражданства и гражданской принадлежности (т.е. принадлежности индивида к определенному социальному сообществу) до сих пор лишь эпизодически затрагивалась социальными психологами. Однако, если принять во внимание, что гражданство - это не что иное, как членство, а точнее - «взаимно признанное членство в определенной группе», которое «несет с собой вполне определенный набор прав и обязанностей и характеризуется конкретным типом идентичности» (с. 187), станет ясно, что обсуждение этого феномена - это конкретизация более общей и хорошо известной в социальной психологии проблемы членства в группе, подчеркивают авторы.
Фокусом существующих психологических моделей гражданства, точнее - гражданского поведения, выступают по преимуществу личностные характеристики, отличающие участников гражданских акций от тех, кто в них не участвует. Другими словами, главный вопрос исследования формулируется следующим образом: «Кто является гражданином?» Известные на сегодняшний день модели гражданства делятся на три группы (в зависимости от того, из каких теоретических посылок исходят их приверженцы): теории психологиче-ских черт (гражданское поведение рассматривается как мотивированное личными качествами его субъектов -альтруизмом, гражданской вовлеченностью и т.п.); необихевиористские
модели (концепции социального научения и обмена), согласно которым в основе гражданского поведения лежат субъективные, частные, «корыстные» интересы и цели людей; теории социальной справедливости, постулирующие связь гражданской активности людей с их представлениями о «справедливости» властей. Общим пороком всех трех типов теорий является отказ от изучения гражданского поведения как «динамики социального членства», а также тезис о том, что такое поведение обусловлено «ментальными представлениями индивидуальных субъектов» (с. 188). Ориентация психологов на «индивидуалистическую метатеорию» приводит к игнорированию ими «динамики и конструктивной роли социальных отношений, в контексте которых и посредством которых гражданство осуществляется на практике». Акцент на социальной составляющей гражданства означает смену аналитического фокуса и иную формулировку принципиальной исследовательской проблемы, которая, по мнению Бар-нес и ее коллег, должна звучать следующим образом: «Как люди заявляют о своем гражданстве (гражданской позиции) и с какой целью они это делают?» (с. 189).
Переходя к изложению своего понимания «гражданства как практики», авторы предваряют его разъяснением сущности дискурсивно-психологического подхода к социальным категориям и явлениям социальной реальности. Гражданство, пишут Барнес и ее коллеги, это один из основных способов реализации индивидом своей идентичности как субъекта публичных политических действий, причем «реализации» и в смысле их понимания, и в смысле осуществления на практике. Осуществление гражданства - это всегда интеракция - в том смысле, что «гражданин» существует постольку, поскольку существует его vis-à-vis - государство и социальные институты. Очевидно, что реализации гражданства предшествуют социально-психологические процессы категоризации и идентификации. Как показывают современные практики проявления гражданской позиции, осознание себя гражданином, т.е. индивидом с определенным набором прав и обязанностей внутри некоторого сообщества, не является простым, или «непроблематичным» актом. Если вынести за скобки воздействие гражданских акций на материальные аспекты социальной практики, «реально значимым будет процесс переговоров, диалога и конфронтации, посредством которого актуализируются идентичность и социальные притязания», подчеркивают психологи из Лафбо-ро. Подобная интерпретация феномена гражданства позволяла «исследо-
вать структуру разговора в ее связи со структурой действия», т.е. встать на «эпистемологическую точку зрения» в осмыслении данного явления.
«Эпистемологическая позиция» - это попытка понять гражданство как социальный дискурс, причем в самом непосредственном его выражении - как «обыденный разговор», «обмен мнениями в повседневной жизни». Эта позиция противостоит постмодернистской трактовке гражданства как «практики», т. е. совокупности прав, обязанностей и политического участия. Постмодернистскую психологию гражданства Барнес относит к разряду его «онтологических» моделей, т. к. гражданская позиция и гражданское действие рассматриваются здесь в качестве «фиксированной вне-дискурсивной реальности», которая ожидает «своего адекватно-справедливого представления» (с. 189). «Онтологические» модели акцентируют природу гражданской активности, ее функции и результаты, оставляя без внимания живой процесс ее конституирования посредством дебатов, споров и переговоров. Между тем именно в ходе «переговоров» гражданство получает свое локальное смысловое наполнение. Именно дискурсивное, смыслосозидающее измерение феномена гражданства и составляет аналитический фокус дискурсивной психологии. Гражданство приобретает форму «текучего, подвижного понятия», оно трактуется как воображаемая идентификация, которая конституируется и реконституи-руется в ходе повседневной дискурсивной практики. Собственно говоря, сторонники дискурсивной психологии разделяют мнение постмодернистов о том, что гражданство есть практика; различие состоит в том, что последователи Дж. Шоттера и Д. Эдвардса (главных теоретиков дискурсивной психологии) понимают под социальной практикой прежде всего разговор, беседу, диалог и спор. Как утверждает Шоттер, гражданство -это «часть культурной политики повседневности», «риторически достигаемое чувство идентичности и принадлежности к той или иной группе», «конституирование норм, которые регулируют общественную жизнь и запечатлеваются в сознании индивида как его права и обязанности» (с. 190).
Таким образом, гражданство - это повседневный дискурс, элемент обыденной жизни, нечто лежащее на ее поверхности. Следовательно, индивид не наделяется гражданством как чем-то само собой разумеющимся и данным ему раз и навсегда; он творит повседневное, локальное значение гражданских полномочий, прав и обязанностей в ходе повседневного дискурсивного участия в жизни сообщества. «Мы утверждаем, - резюмируют свою позицию авторы, - что гражданство окружает нас,
являясь повседневной социальной практикой, проявляющей себя в самом широком спектре обыденных действий, которые и формируют эту практику сотнями незаметных для нас способов» (там же).
Передислокация феномена гражданства из когнитивной сферы (набор ментальных представлений) в дискурсивную (совокупность риторических приемов) отражают более общую междисциплинарную тенденцию к переосмыслению социальных категорий и явлений в терминах дискурса. Следуя критике Г. Заксом представлений о социальных категориях как отражении социальной реальности, современные дискурсивные психологи предпочитают рассматривать сознание в качестве «действия», которое есть не что иное, как ответ на вопрос: «для чего служит тот или иной акт социальной категоризации в определенный момент определенной, конкретной интеракции» (с. 190).
Согласно Эдвардсу, дискурс предоставляет структуру для консти-туирования мира; в то же время люди используют дискурс для консти-туирования мира тем или иным конкретным способом. Поэтому фокус дискурсивной психологии - в том числе и психологии гражданства - это «разговор и текст, которые анализируются в качестве социальных практик» (с. 191). Иными словами, в рамках дискурсивной психологии социальные категории (одной из которых является «гражданство» или членство в сообществе «граждан») непременно рассматриваются в контексте своего сиюминутного коммуникативного созидания, в котором и посредством которого они обретают общезначимость и смысловое содержание. В этой связи авторы следующим образом конкретизируют цель своего эмпирического исследования, описание которого завершает настоящую статью: «Вместо того, чтобы принимать социальные категории (класс, пол, этническая принадлежность) и их предикаты как внеконтекстуаль-ную данность, мы стремимся выяснить, как протекает процесс значимого конституирования гражданства в ходе той или иной интеракции» (с. 191).
В качестве эмпирического материала для своего исследования Барнес и ее коллеги выбрали письма протеста, с которыми британцы-жители сельских местностей обращались к сельским чиновникам, требуя пресечь несанкционированное пребывание там так называемых «новых путешественников». «Новые путешественники», т.е. люди, избравшие своим образом жизни «фестивальную культуру» и переезжающие (нередко семьями) с места на место в ярко раскрашенных автобусах и грузовиках, появились на проселочных дорогах Англии в конце 70-х годов прошлого века. Это явление долгое время было объектом пристального
внимания со стороны британской прессы, радио, телевидения, журналистов и даже драматургов; «новые путешественники» становились героями спектаклей и ток-шоу. Общественное мнение страны было обеспокоено вторжением «новых хиппи» в размеренную, оседлую жизнь сельских обывателей и задавалось вопросом: являются ли «новые путешественники» полноправными гражданами, а если являются, то будет ли запрет на их временное проживание в сельских населенных пунктах (пользование парковкой, заброшенными домами, водопроводом и канализацией) нарушением их гражданских прав. В конце 1993 г. правительство Великобритании приняло ряд законодательных актов, которые аннулировали требование к местным властям предоставлять временное место для пребывания «лиц, ведущих кочевой образ жизни», и постепенно движение «новых путешественников» сошло на нет (во всяком случае, как массовое явление).
Авторы статьи подвергли конверсационному анализу тексты двенадцати писем протеста, обращенных к местным властям ряда графств Великобритании. Сохранение авторской пунктуации и особенностей стиля (при соблюдении анонимности писавших и изменении точных географических названий) позволяет рассматривать эти письма как аналог бытовых разговоров и обмена мнениями по вопросу, затрагивающему интересы «британского гражданина», считают Барнес и ее коллеги. Письма содержали от 10 до 39 строк, часть была написана от руки, часть - напечатана на машинке. Анализируя отдельные фразы этих «текстов-конверсаций» (ибо они подразумевали скрытый диалог или даже конфликт с чиновниками), авторы статьи стремились показать процесс возникновения и презентации (категоризации) себя в качестве «гражданина», т.е. публичного лица, обличенного правами и обязанностями, которое в этом своем качестве обращается к другому полномочному лицу (местному чиновнику), составляющему с ним вместе «баланс идентично-стей» (гражданин - власть), и обращает внимание своего vis-à-vis на попрание прав рядовых налогоплательщиков. Дискурсивный анализ писем показал, что писавшие их рассматривали себя как законных, «непререкаемых» представителей общественного мнения их ближайшего сообщества и ожидали от властей действий, адекватных их административному статусу. При этом понятие «гражданства» использовалось в качестве «ресурса для социального и пространственного исключения новых путешественников из числа законопослушных обитателей страны» (с. 197). Таким образом, анализ жалоб сельских жителей, недовольных вторжением
в их жизнь «новых путешественников», продемонстрировал в деталях, как и с какой целью люди формируют свои притязания и претензии в качестве субъектов гражданства, т.е. осуществляют свою гражданскую идентичность в контексте конкретной локальной социальной практики. «Мы показали, - пишут Барнес и ее коллеги, - как гражданство проявляет себя в дискурсивном действии и обнаружили, что гражданская идентичность носит реляционный (соотносительный) характер и может принимать весьма агрессивные формы, выступая средством самозащиты» (с. 200).
Е.В.Якимова
2005.04.021. ЙОФФЕ Х. ФЕНОМЕН РИСКА: ОТ ВОСПРИЯТИЯ - К СОЦИАЛЬНОМУ ПРЕДСТАВЛЕНИЮ.
JOFFE H. Risk: from perception to social représentation // Brit. J. of social psychology. - L., 2003. - Vol. 42, Part I. - P. 55-73.
Автор, профессор психологии Лондонского университетского колледжа (Великобритания), одна из ведущих специалистов в области теоретического и эмпирического анализа социальных представлений, обращается к теме «прочтения и осмысления рисков обыденным сознанием». Цель своей статьи Хелен Йоффе видит в демонстрации эвристических преимуществ концепции социальных представлений применительно к данному явлению по сравнению с доминирующей сегодня «перцептивной психологией риска».
Прежде всего, автор излагает собственное понимание феномена риска - с учетом проблемы, поставленной в статье. До сих пор ни в научной литературе, ни в обыденном сознании не утвердилось сколько-нибудь общезначимого толкования понятия «риск». Между тем рассуждающие о риске всегда имеют в виду ту или иную опасность, которая угрожает (или может угрожать) человеку в будущем. Другими словами, риск - это неблагоприятный прогноз. Поэтому Йоффе предлагает весьма простое, но емкое определение риска как «опасности, связанной с грядущим ущербом» (с. 56) и предлагает анализировать только «негативные аспекты риска». Научные интерпретации феномена риска, как правило, используют теорию вероятности; поскольку обыденному сознанию не свойственен «подсчет баллов» в ситуациях риска, автор оставляет вероятностное измерение данного явления за рамками своего исследования. Предложенная дефиниция риска, продолжает Йоффе, не включает в себя и ту дифференциацию, или типологию рисков, которая принята в специ-
