CC BY
50
ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ
2005.04.008. МИР Д.И. ПИСАРЕВА: ИССЛЕДОВАНИЯ И МАТЕРИАЛЫ / Отв. ред. Павлова И.Б. -М.: ИМЛИ РАН, 2005. - Вып. 3. - 160 с.
Реферируется третий сборник-спутник Полного академического собрания сочинений и писем Д.И. Писарева (в 12-ти томах)1; первый сборник увидел свет в 1995 г., второй - в 2000 г. Авторы предпринимают попытку рассмотреть наследие Д.И. Писарева (1840-1868) с методологических позиций современности, стремясь к «восстановлению целостной картины русского литературного процесса и общественного движения второй половины Х1Х в., к углублению представлений о полемическом контексте эпохи» (с. 3).
Открывается книга статьей Б.А. Старостина «Д.И. Писарев и формирование идеологического сознания русской интеллигенции». Начинал критик с религиозно-охранительных убеждений, прошел через поиск «своего» сообщества, склоняясь к почти террористической революционности, затем переключился на эстетический экстремизм и закончил поисками некоей гармонии между социальным и индивидуальным. Но запомнился он своей позицией отрицания и принципами «разрушения эстетики»; имеется в виду весь комплекс идей о преобразовании мира и его «нигилизм» в отношении к «святая святых» - классической литературе и особенно к Пушкину. Писаревская критика продолжила выступления славянофилов, Н.В. Станкевича и М.Н. Каткова, а также Н.А. Добролюбова и Н.Г. Чернышевского против пушкинской эстетики. Однако вопреки разоблачительным намерениям нападки на поэта привели к углублению его понимания: в свое время В.В. Розанов, резюмируя процесс критики и антикритики, обнаружил, что в итоге «вместо “погребения” Пушкина... получилось вящее его прославление»2.
В мировоззрении критика радикальная и либеральная традиции в трактовке культуры, философии, общественной жизни «образуют своеобразный сплав», и эта «двоякость», отмечает автор статьи, воспринималась то как преимущество, то как недостаток; однако «без Писарева история обеих... традиций была бы обеднена», хотя «в ожесто-
1 Ссылки на продолжающееся издание Полного собрания сочинений и писем Д.И. Писарева (М., 2000 - ) даны в тексте реферата с указанием в скобках тома и страницы.
2 Розанов В.В. О писательстве и писателях. - М., 1995. - С. 635.
ченности борьбы он никем не был принят как свой» (с. 6). Изучение наследия Д.И. Писарева осложнено и его принципиально антисистемной позицией. Сам термин «систематический» неизменно сочетается в его работах с чем-то негативным: «систематическая клевета», «систематическая ненависть», губительное воздействие «систематической суеты», «систематическое порабощение женщин и детей» и т.п. (с. 67).
Хотя в конце 1850-х годов были сильны попытки запретить само слово «прогресс», Писарев восторженно приветствовал идею прогресса, а в 1860 г. «придал ей методологическое значение: все, что ей противоречит, тем самым ложно» (с. 9). Именно благодаря Писареву в сознании интеллигенции утвердилось представление о механизмах человеческого прогресса по Ч.Р. Дарвину (его работу «Происхождение видов» критик изложил и частично перевел). Однако в статье «Пушкин и Белинский» (1865) он высказал предпочтение не Дарвину, а «теории перерождений Ламарка», что по тем временам было анахронизмом, ибо «ламарковский оптимизм и вера в имманентное стремление видов к самосовершенствованию были одной из главных мишеней критики» (с. 12). Но и дарвиновский принцип борьбы за выживание Писарев преломил оптимистически: «Жить на белом свете значит постоянно бороться и постоянно побеждать» (т. 6, с. 36). Связь принципов оптимизма и индивидуальности была почерпнута им у В. Гумбольдта (см.: т. 2, с. 15).
Веру в прогресс Писарев сочетал со скептицизмом по отношению к академической исторической науке, называя ее «бесполезной» в статье «Бедная русская мысль» (1862). В своей «прокламации» о Шедо-Ферроти он создал обобщенный образа «академика» в компании с «квартальным надзирателем», «цензором» и «Великим князем», которые выдают себя за «умеренных либералов и сторонников мирного прогресса». Однако у академической науки, полиции, цензуры и аристократии, утверждал Писарев, «николаевские замашки», это - скопище репрессивных сил (с. 69).
Б. А. Старостин отмечает, что писаревский скептицизм по отношению к академической науке как и отвращение ко всякой зависимости вполне сопоставимы с пушкинским их неприятием. Например, слова критика: «Гнет общества над личностью так же вреден, как гнет личности над обществом» - не замеченный им перифраз пушкинских строк: «Зависеть от власти (вариант: от царя), зависеть от народа / Не все ли мне равно?» (с. 24). В целом отрицательная традиция была органическим звеном русской литературы и критики, подчеркивает Б.А. Старостин. И,
как ни парадоксально, но ее «родоначальником» в восприятии Писарева был Пушкин1. По убеждению автора статьи, «ни в эстетике, ни в плане истории культуры, ни в плане истории и мысли Писарев не примкнул к “отрицающей” линии Платона - Руссо - Толстого. К Пушкину он в своем отрицании ближе» (с. 27).
Е.Ю. Степанова («Жизнестроительство “русской цивилизации” Д. И. Писаревым: Развитие личности и реализм») раскрывает отношение критика к суждениям мыслителей XIX в. о будущности русского общества и народа. Речь идет «о своеобразии культуры, быта, русского национального характера, о мессианизме и патриотизме русских мыслителей, а также о русской истории и политическом строе России второй трети Х1Х в., о типологически соотносимых с концептом “русская цивилизация”. понятиях (“Запад”, “Восток”, “европеец”, “Европа”, “русское просвещение”, “образованность”, “Византия” и т.д.)» (с. 76). Как критик Писарев рассматривал и оценивал многие общественные процессы через призму литературы: художественный образ России был для него «и эстетическим предметом изучения, и философской концепцией бытия, и социально-этическим проектом» (с. 77).
Европеизм мыслителя являлся формой взглядов русского патриота на судьбы страны, на основные направления в преодолении экономической и политической отсталости России. Именно этим путем можно было прийти к решению вопроса, столь прямо и резко поставленного в статье «Реалисты» (1864), - «о голодных и раздетых людях»; вопрос этот составлял «основание писаревского миросозерцания» (с. 93).
Сопоставляя «европейскую» и «русскую» цивилизации, критик пришел к убеждению, что в России до XIX в. не было общества в полном смысле этого слова. Будущее «русской цивилизации» он видел в формировании нового типа личности - «мыслящего реалиста», «с любовью занимающегося трудом» (т. 6, с. 286), действующего по разработанной программе жизнестроительства, основанной «исключительно на принципе пользы, утилитарном подходе, отрицавшем роль духовного начала» (с. 100). Поэтому писаревская «теория реализма» (по которой человек -продукт среды, прежде всего социально-исторической) - это последова-
1 Слово «нигилист» впервые употреблено в русской печати именно применительно к Пушкину и его окружению в статье Н.И. Надеждина «Сонмище нигилистов» (1829). -Примеч. автора статьи (с. 24).
тельное стремление к пользе (см.: т. 6, с. 226). С этой позиции Писарев решительно вел наступление на эстетику, стремясь ее «уничтожить» (т. 7, с. 350). Нигилизму критика «присуще убеждение в том, что разрушение -начало творения и, значит, разрушение полезно»: «Эстетика, безотчетность, рутина, привычка - у Писарева равносильные понятия. Реализм, сознательность, анализ, критика и умственный прогресс - это равносильные понятия, но диаметрально противоположные первым» (с. 94). Анализируя литературу, искусство и науки, он ограничивал сферу эстетического рамками реальной жизни, отрицал «чистое искусство».
Итак, в основе его теории воспитания нового типа личности -«реалиста» - лежит понятие «цивилизованного человека», формирование которого происходит через труд (с. 95). Литература выступала одним из методов воспитания «мыслящего реалиста». «Через призму становления в России литературы нового направления - “литературно-критического реализма” - Писарев рассматривал все общественные процессы, формировал основные положения своей теории построения нового общества, критически переосмысливал прошлое и настоящее русской жизни, а также европейский опыт» (с. 99).
Он не разделял взглядов мыслителей-славянофилов (в частности И. В. Киреевского) о достоинствах древнерусской цивилизации как основании для новой «русской цивилизации», о роли Провидения в этом процессе. Идеи Писарева стали «значительным дополнением» аналогичных культурно-исторических построений своего времени. В законченной форме они оказались представленными теорией «культурноисторических типов» Н.Я. Данилевского (в его книге «Россия и Европа», 1869), а также в суждениях позднейших русских мыслителей о цивилизационной специфике России (с. 100).
«Д.И. Писарев об И.В. Киреевском» - тема статьи М.А. Можаровой. Автор отмечает, что «самый сильный философский ум первой половины XIX в.» (по мнению В.В. Зеньковского1) был в глазах Писарева «плохим мыслителем», который «боялся мысли», желал «остановить разум на пути его развития» (с. 103). Объяснение такой заниженной оценки М.А. Можарова видит в том, что И.В. Киреевский первым в России предпринял попытку построения философии на христианских началах, тогда как религиозные искания Писарева разрешались либо в утопических теориях, либо в
1 Зеньковский В.В. История русской философии: В 2 т. - Л., 1991. - Т. 1, ч. 1. - С. 23.
богоискательстве, далеком от христианства и церкви. В те годы (и позже) религиозная составляющая служила основным водоразделом в идеологических спорах.
В статье «Русский Дон-Кихот» (1862) Писарев соотносил с несостоятельным донкихотством деятельность мыслителей-славянофилов, не желавших «отрешиться от отцовских заблуждений» (т. 2, с. 255), «подвергнуть тщательному и смелому пересмотру существующие формы, освещянные веками и потому подернувшиеся вековою плесенью» (т. 2, с. 262). Писарев создал в статье «образ не столько реального человека, сколько обобщенный образ русского Дон-Кихота, которому, как и его литературному прототипу, положено было не видеть и не понимать окружающей действительности, руководствоваться в большей мере чувством, а не умом» (с. 104).
М.А. Можарова называет разделение основным принципом миросозерцания Писарева (с. 105). Пример тому - его концепция истории России (см. статью «Бедная русская мысль»). Статьи Киреевского о литературе он воспринимал как «светлую сторону» деятельности славянофила и тем самым отделил Киреевского-критика от Киреевского-философа. Но самое трагичное из всех писаревских разделений - противопоставление разума вере («религией» критика был разум 1). Автор реферируемой статьи подчеркивает, что все эстетические, исторические и философские воззрения Киреевского «пронизаны идеей синтеза, неразрывно связанной с идеей цельности духа. Согласование веры и разума -основной вопрос гносеологии Киреевского, и решение его не в том, чтобы подчинить разум вере, а в том, чтобы развить мышление до той высоты, на которой вера и разум не противоречат друг другу» (с. 108). И в этом главном он не был понят Писаревым. Неверно излагая историю духовного развития Киреевского, критик сознательно отказывался от диалога с человеком иных убеждений: «Кто не сходится с нами в основании, с тем мы считаем всякий спор совершенно бесполезным» (т. 2, с. 263-264). В результате статья «Русский Дон-Кихот» (поводом послужило вышедшее в 1861 г. посмертное двухтомное собрание сочинений мыслителя) предстала не объяснением личности Киреевского как «любопытного психологического факта» (по замыслу критика), но лишь
1 См.: Кузнецов Ф.Ф. Круг Д.И. Писарева. - М., 1990. - С. 630.
верным «психологическим портретом самого автора» - Д.И. Писарева (с. 110).
Тема работы И.Б. Павловой - «Статья Д.И. Писарева “Наши усы-пители” - критический парадокс нигилизма». Критик выступил здесь с апологией современной ему разночинной молодежи, закалившейся на пути отрицания основ, разрушения мировоззренческих иллюзий, готовой идти на любые жертвы за свои взгляды. «Новым людям» противодействовали воинствующие охранители, «усыпители», рядящиеся в тогу патриотов, заботящихся о благе отечества (с. 116). Оплотом и аудиторией для филистерской литературы и журналистики являлся массовый читатель. Речь в частности идет об изданиях типа «Московских ведомостей» и «Русского вестника»: в них «усыпители», применяясь к менталитету, вкусам, инстинктам массового читателя, внедряли свою идеологию защиты традиционности и благонамеренности.
Критик развивал в статье тему антинигилистических романов («Марево» В.П. Клюшникова, «Взбаламученное море» А.Ф. Писемского, «Некуда» Н.С. Лескова), полагая, что «полемичность, тенденциозность делают эти произведения враждебной силой, с которой надо бороться. Поэтому особенности их поэтики, например, символичность заглавия, образотвор-чество, принадлежность к социально-авантюрному жанру,
непримиримость позиции автора представлены Писаревым в самом отрицательном свете» (с. 119). Литературную деятельность Клюшникова, Писемского и Лескова критик считал «риторической ложью», «систематическим усыплением общественного сознания» (т. 7, с. 102, 154). В статье «Наши усыпители» резко обозначены и такие особенности мышления радикалов, как предельная нетерпимость, «декларирование
гуманистических, прогрессивных принципов и тяготение к репрессивным мерам, обвинение оппонентов в клевете и доносительстве» (с. 120). Однако вместе с тем критик доказывал, что подлинными героями анти-нигилистических романов все же стали именно те персонажи, которых писатели стремились посрамить. «Пытаясь предостеречь молодое поколение от соблазна буржуазности и конформизма, Писарев невольно назвал еще одно искушение - нигилизм» (с. 121).
В другой своей работе И. Б. Павлова анализирует один из устойчивых мотивов в творчестве Д.И. Писарева - «мотив кукол». Открыть возможности образа марионетки, статуи, кумира, автомата, машины, гальванизируемой мумии критик мог и самостоятельно, и под влиянием различных литературных факторов, например - творчества
Н.А. Добролюбова, Н.Г. Чернышевского и особенно М.Е. Салтыкова-Щедрина.
Для Писарева «кукла» - «устойчивое обозначение внутренней пустоты, ограниченности, инфантилизма, бездушия... Степень кукольности литературных персонажей в восприятии Писарева различна. Критик исследует два состояния человека: превращение его в автомат и оживление, преодоление кукольного примитива. Он выражает сожаление относительно людей, сделанных или сделавших себя марионетками» (с. 137). Однако у него нигде нет злой куклы, которая попирала бы «своей пятой живого человека», как в сатире Салтыкова-Щедрина1. Писарев использовал кукольные образы, чтобы осмеять слабодушие, незрелость, зависимость от чужой воли и внешних сил, отсутствие определенных воззрений. Таким мелким, «безнатурным» существам он противопоставлял реалистически мыслящих представителей молодого поколения -преобразователей действительности.
«Мотив кукол» предстает и в статьях Писарева, содержащих вызов традиционной эстетике, «чистому искусству», осуждение его за оторванность от практической жизни. Образы человека-автомата, страдающего человека-машины получали острый резонанс в социально-политическом контексте эхохи. Таковы статьи «Реалисты», «Исторические идеи Огюста Конта» (1865) и др. Важная функция мотива кукол - осмеяние неестественных, фальшивых литературных персонажей, проводников ложной тенденции. По убеждению Писарева, таковы, например, герои Гончарова (дядя и племянник Адуевы, Ольга Ильинская, Андрей Штольц), а также Инсаров - герой романа Тургенева «Накануне» и персонажи названных выше антинигилистических романов.
В статье В.И. Щербакова «“Имеющий уши слышати да слышит!” (Писарев и профессор П.В. Павлов)» показано сходство социальных судеб двух представителей радикальной интеллигенции 60-х годов XIX в. Речь идет в первую очередь о профессоре истории П.В. Павлове: 2 марта 1862 г. на «Литературном и музыкальном вечере в пользу Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым» он произнес антиправительственную речь «Тысячелетие России», после которой был арестован и выслан в г. Ветлугу, Костромской области. Д.И. Писарев, сочувствуя ученому, в июне того же года на первых же страницах своей «прокламации»
1 См.: Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 20 т. - М., 1966. - Т. 16, кн. 1. - С. 116.
(по поводу брошюры Шедо-Ферроти) утверждал неизбежность падения монархии, и за эти слова он «заплатил почти четырьмя с половиной годами тюрьмы» (с. 129).
А.К. Демиховский, автор статьи «Д.И. Писарев - критик А.Т. Болотова», напоминает, что одним из первых, кто откликнулся на фрагменты «Записок» ученого-энциклопедиста, просветителя А.Т. Болотова (1738-1833), публиковавшиеся в журнале «Библиотека для чтения» (1858), был молодой рецензент Д.И. Писарев. Он отметил большое значение жанра «исторических записок», позволяющих почувствовать дух времени и событий, и высоко оценил личность мемуариста, его трудолюбие, благородство, повествовательный талант, живой разговорный язык; критик выделил Болотова и как одного из лучших русских прозаиков XVШ в. «Оценка Писарева осталась непоколебленной и через два столетия» (с. 147).
Е. Ю. Степанова впервые публикует результаты архивных разысканий, проведенных ею в 1990-2000-е годы («К научным биографиям Д. И. Писарева и Марко Вовчок: Имущественные документы рода Даниловых в государственных архивах Орловской и Липецкой областей»). Вводимые в научный оборот документы проливают свет на детали родословных Писаревых и Даниловых, позволяют дополнить ранее известные факты о материальном положении рода Даниловых, к которым по линии своих матерей принадлежали критик Д. И. Писарев и писательница М.А. Маркович (литературный псевдоним Марко Вовчок). Изучение теоретического наследия, литературной деятельности русских мыслителей предполагает и серьезное исследование их жизни, родовых связей, семейных корней и традиций.
А.А. Ревякина
2005.04.009. РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА ХХ В., 1890-1910 / Под ред. Венгерова С.А.; Послесл., подгот. текста Николюкина А.Н. - М.: Республика, 2004. -543 с.
Составитель реферируемого труда, вышедшего в 1914-1918 гг. в Москве, - один из крупнейших литературоведов ХХ в., историк русской литературы и общественной мысли, виднейший представитель культурно-исторической школы, библиограф - Семен Афанасьевич Венгеров (1855-1920). Подготовленное им трехтомное издание явилось первым крупным систематизированным историко-литературным сводом биогра-
