CC BY
19
2005.03.012. ЗИГМУНД-ШУЛЬЦ П. НОНКОНФОРМИСТ, СТРЕМИВШИЙСЯ ПРЕДОЛЕТЬ «РАЗРЫВЫ СОВРЕМЕННОСТИ»: К НАУЧНОЙ БИОГРАФИИ РИХАРДА ФОН МИЗЕСА (1883-1953). SIEGMUND-SCHULTZE P. A non-conformist, longing for unity in the fractures of modernity: Towards a scientific biography of Richard von Mises (1883-1953) // Science in context. - Cambridge etc., 2004. - Vol. 17, N 3. -P.333-370.
Ключевые слова: мейнстрим, нонконформизм, прикладная математика, неопозитивизм, теория вероятностей.
Норвежский автор описывает особый тип научного и философского нонконформизма на примере разнонаправленных исследований Рихарда фон Мизеса (1883-1953). Если научный и организационный вклад Мизеса не вызывает сомнений, то его попытки связать между собой различные области науки в конечном итоге оказались безуспешными, хотя и стимулировали теоретические дискуссии.
Примерно 50 лет назад австрийский математик, инженер и философ - позитивист Р. фон Мизес умер в эмиграции в США. Его жена Х. Гейрин-гер (Geiringer), способный прикладной математик, писала в 1959 г.: «Я думаю, он никогда не был в мейнстриме» (цит. по: с.333). То же мнение высказывал и его биограф, известный специалист по аэродинамике С. Гольд-штейн (Goldstein): «Фон Мизес по сути своей не был конформистом, и поэтому никакие "ярлыки" к нему неприменимы» (цит. по: с.333). Ни в одной из областей Мизес не стал доминирующей фигурой, хотя и внес значительный вклад в каждую из них: прикладную математику, теорию вероятностей, статистику, механику, позитивистскую философию и даже историю литературы (занимаясь изучением личности и творчества Р.М. Рильке). Нонконформизм Мизеса проявлялся в каждой области, которой он занимался.
Но может ли интеллектуальная биография ученого, находившегося вне «основного потока», быть полезной с точки зрения истории науки или понимания его времени? В определенном смысле, конечно, может. Такие понятия, как «мейнстрим» и «нонконформизм» не остаются статичными. А. Эйнштейн или Д. Гильберт, безусловно, были нонконформистами, вводя принцип относительности в физику или неконструктивные доказательства в математику. Однако, получив признание, именно они стали определять «мейнстрим», и в итоге сами превратились в новых ортодоксов (Эйн-
штейн в глазах Н. Бора, а Гильберт - в глазах Л. Э. Брауэра и К. Геделя). Таким образом, в историческом смысле «нонконформизм» не может противопоставляться «мейнстриму». Нет причин думать, что Мизес как ученый не стремился к «личному превосходству», что он не хотел диктовать правила в науке, прежде всего в теории вероятностей и ее приложении к физике. Однако надежды его вдовы, что концепты Мизеса позднее станут «анонимным общим местом в науке», не оправдались (цит. по: с.335).
В более привычном значении понятие «нонконформизм» ассоциируется с определенными психологическими особенностями: инакомыслием, конфликтностью, фрондерством. Эти качества в полной мере были свойственны Мизесу. Одним из проявлений нонконформизма Мизеса стало то, что в век растущей специализации в науке он отдавал предпочтение широким знаниям, а в результате страдала глубина. И этим он отличался от других более успешных ученых. В своих воспоминаниях (1983) его ученик Г. Лудфорд (Ьи^огф подчеркивал необыкновенную эрудицию и разносторонность Мизеса, но одновременно отмечал, что сегодня такая «универсальность» воспринимается как «дилетантизм» (с.336).
В первой половине XX в. «модернистское стремление к унификации и универсальности» проявлялось во многих областях науки и общества. Это стремление было реакцией на растущую фрагментарность и диверсификацию в сложноструктурированных социальных областях, что стало следствием процессов модернизации, связанных с научной и технической революцией начала века. В условиях нарастающей структурной и функциональной дифференциации, «автономизации современности» неизбежно должно было возникнуть противоположное движение к обновленной «унификации» и «универсальности».
«Модернизация» имела свои противоречивые политические и философские последствия для науки и техники. Революционные процессы, происходившие в основаниях науки на рубеже веков, нуждались в философском осмыслении. Из всего множества унифицирующих социальных и философских концепций Мизесу ближе всего был логический позитивизм, идейным и организационным ядром которого служил «Венский кружок». Попытка членов «Венского кружка» на основе метода логического анализа создать единую, унифицированную науку, охватывающую как естественные, так и гуманитарные знания, совпадали с собственными установками Мизеса, также стремившегося к «единству науки».
Однако «универсалистская» оппозиция Мизеса узкоспециальным подходам к науке, философии, политике и искусству, противостояние тем точкам зрения, которые он находил «односторонними», заставляла его оставаться в стороне от любых интеллектуальных и социальных течений, как «модернистских», так и «анти-модернистских» (с.339). Частично причины такой позиции Мизеса были связаны с перипетиями его личной биографии.
Рихард фон Мизес родился 19 апреля 1883 г. в г. Лемберге (теперь Львов, Украина) в Австро-Венгерской империи. Его отец Артур фон Ми-зес был известным инженером-железнодорожником и находился на гражданской службе, а также был активным членом иудейской общины. Тот факт, что еврей имел приставку «фон» к своей фамилии и находился на гражданской службе, говорит о том, что семья была близка к монархии. В период 1909-1914 гг. Рихард крестился в католичество. Крещение не слишком много значило для него в эмоциональном или философском плане, но, возможно, помогло ему в социальном отношении, учитывая антисемитизм, который был свойствен академическому сообществу Австрии и Германии.
В 1890 г. семья переехала в Вену, где Рихард пошел в школу, а затем учился в Техническом университете, который закончил в 1905 г. Он стал ассистентом профессора механики в Немецком высшем техническом училище в Брно, где в 1908 г. ему было присвоено звание приват-доцента. Спустя год, в возрасте 26 лет, он получил приглашение в Страс-бургский университет в качестве профессора прикладной математики -относительно новой области в то время.
Во время Первой мировой войны Мизес присоединился к летному корпусу Австро-Венгерской армии (он уже имел лицензию пилота). Его лекции по теории авиационных полетов, которые он читал германским и австрийским офицерам, составили первую версию его «Р1^1еЬге» (1918). Эта книга о дозвуковых самолетах выдержала много изданий на немецком и английском языках, и до сих пор ее можно найти в книжных магазинах. После окончания войны фон Мизес уже не мог вернуться в Страсбург, который стал французским городом. Это была его первая вынужденная эмиграция. Спустя некоторое время, в 1920 г., он основал и возглавил Институт прикладной математики в Берлинском университете.
Биография Мизеса не может быть отделена от жизни Х. Гейрингер, которая с 1921 г. была его ассистентом и сопровождала его в эмиграции сначала в Турцию в 1933 г., а потом в США в 1939 г. Они поженились в 1944 г.
уже в Кембридже. В Америке Мизесу в который раз пришлось заново строить свою карьеру и доказывать собственную научную компетентность; только в 1945 г. он получил звание полного профессора Гарвардского университета. 14 июля 1953 г. он умер от рака.
В биографии Мизеса можно найти причины, объясняющие его «нонконформизм». К их числу автор относит раннее развитие его интеллектуальных способностей вместе с выраженными личными амбициями, его еврейское происхождение и, наконец, повторяющиеся на протяжении всей его карьеры вынужденные эмиграции. Пример Зигмунда Фрейда (тоже еврея и жителя Вены) и некоторых других ученых показывает, каким образом положение евреев в качестве аутсайдеров в обществе сказывается на их менталитете, в том числе на формировании их научных взглядов. Статус аутсайдера в случае Мизеса усиливался еще из-за его трех эмиграций.
В Техническом университете в Вене Мизес получил нетрадиционное широкое образование как инженер и как математик. На рубеже веков специалистов по инженерной математике было очень мало, поэтому Мизес стал одним из первых, кто объединил в своем лице инжиниринг (в этой области он в 1908 г. получил докторскую степень) и математику (первая опубликованная им работа касалась геометрии). «Нонконформизм» Мизеса проявился еще во время учебы в Техническом университете, когда во время каникул он работал на заводе, чтобы расширить свои технические знания. Он продолжал работать в качестве инженера и после того, как стал ассистентом на кафедре механики в Брно. С самого начала своей карьеры Мизес боролся за модернизацию инжиниринга, прежде всего, с точки зрения наращивания его математической оснащенности. Не случайно уже в 1908 г. выдающийся немецкий математик Ф. Клейн назвал Мизеса «одним из наиболее успешных примеров скрещивания математики и технологии» (цит. по: с.345).
Мизес последовательно отстаивал свои взгляды на то, какой должна быть математика. Он был настроен критически, а иногда и презрительно в отношении тех «чистых» математиков, к которым, как он писал в 1927 г., «принадлежит подавляющее большинство наших университетских профессоров, заявляющих с гордостью, что они не способны выполнить элементарные вычисления или сделать простейший чертеж» (цит по: с.346). В 1921 г. Мизес начал издавать журнал «Zeitschrift für angewandte mathematik und mechanik», послуживший образцом для других журналов по прикладной математике. В первом номере он опубликовал свою программную статью о
«задачах и целях прикладной математики», в которой подчеркивал, что грань между чистой и прикладной математикой неуловима, и фактически различие заключается лишь в направлениях: абстрактных или связанных с практической жизнью.
Гораздо позже (1965) А. Островски (Ostrowsky), принадлежавший к тем самым «чистым» математикам, признал достижения Мизеса: «Только с появлением Рихарда фон Мизеса в Берлинском университете начала свое существование первая серьезная немецкая школа прикладной математики...» (цит. по: с.346). В 1920-е годы отношение коллег к Мизесу было далеко не однозначным. Вплоть до эмиграции Мизеса в 1933 г. его «институт» был представлен им самим и несколькими помощниками и имел очень ограниченные ресурсы. Коллеги Мизеса так и не предложили его кандидатуру в члены Прусской академии наук, что в определенной степени было связано с «промежуточным положением» его дисциплины - «прикладной математики». Однако когда в 1950 г. Мизеса выдвинули в члены Национальной академии наук США, он отказался на том основании, что «на протяжении всей жизни он принципиально воздерживался от любого вида политической деятельности и занимался только точными науками» (цит. по: с.347).
Вопреки этой часто подчеркиваемой политической нейтральности Мизес вовсе не был «аполитичным». Как известно, его интересы выходили далеко за рамки точных наук и распространялись на другие области, прежде всего философию.
Ведущий историк «Венского кружка» Ф. Штадлер (Stadler, 2001) относит Мизеса «к тем сторонникам эмпирической концепции науки, чья работа была недооценена» (цит. по: с.347). Нет сомнений относительно приверженности Мизеса идеям его соотечественника, физика и философа Э. Маха, которому он посвятил большую статью «Эрнст Мах и эмпирическое понимание науки» (1938), равно как и относительно его очевидного интереса к неопозитивистской философии. Перу Мизеса принадлежит первый учебник «Позитивизм, изучение человеческого понимания» (1938). По словам коллеги Мизеса, физика Ф. Франка (Frank), главная философская проблема, которую рассматривал Мизес, - «это проблема связи между чувственными наблюдениями и абстрактными принципами, которая всегда имела критическое значение для философии науки. Фон Мизес пытался решить эту проблему с помощью методов прикладной математики в своей книге "Прикладная математика и механика", опираясь на идеи великого австрийского ученого и философа Э. Маха, который рассматривал науку и ее философию в качестве теорий комплексов ощущений» (цит. по: с.348).
Согласно эпистемологии Маха, научно осмысленными допустимо считать только те высказывания, которые могут быть представлены в форме высказываний о наблюдаемых феноменах. Единство наук, по мнению Маха, покоится на том, что все они имеют один и тот же предмет - чувственно данные элементы и лишь по-разному, с разных точек зрения, приходят к раскрытию зависимостей этих элементов. Безусловно, Мизес знал о недостатках философии Маха, главным из которых он считал отсутствие должного внимания к математике и логике. Вслед за О. Нейратом Мизес обосновывал возможность единого унифицированного языка науки, опирающегося на язык математики и физики и способного обеспечить единство научного знания.
В своем учебнике Мизес обсуждал исследования логических оснований математики (которыми занимался и он сам) и попытался дать сбалансированное описание достоинств формализма Гильберта, интуитивизма Брау-эра и логицизма Рассела. Мизес не мог не выразить согласия с «современной» математикой, например, когда упоминал о «критическом анализе оснований классической механики, осуществленном Махом, исследовании, которое следует считать предшественником современной аксиоматики» (цит. по: с.338). Однако современную аксиоматику он принимал с определенными оговорками (с.338).
Отъезд Мизеса из Вены не позволил ему сохранить тесные контакты с «Венским кружком». Но тот факт, что он не стал принимать активного участия и в «Берлинском обществе эмпирической философии», организованном в 1928 г. Г. Рейхенбахом и другими учеными, говорит о том, что он сознательно выбрал несколько отстраненную позицию. Он отклонил предложение Нейрата назвать свой учебник «Логический (или научный) эмпиризм» и выразил протест против «догматического физикализма». Последний требовал, с целью достижения единства языка науки, переводить предложения всех наук в предложения, состоящие только из терминов, употребляемых в физике (с.339). Более того, в 1938 г. Мизес писал Нейрату, что не «разделяет мнение Венского кружка о том, что метафизические утверждения полностью лишены смысла» (цит. по: с.350).
В более поздние годы Мизес продолжал считать себя «умеренным» позитивистом. Тем не менее он даже в большей степени, чем некоторые из его друзей позитивистов, настаивал на «единстве метода», в том числе и в отношениях между естественными науками и гуманитарными. Как он писал в 1951 г., «невозможно полностью противопоставить естественные науки и гуманитарные, как в отношении метода, так и предмета... Бесспорный про-
гресс часто достигается как раз в результате прояснения вопросов, находящихся на границе между ранее самостоятельными областями» (цит. по: с.339). Таким образом, сохраняя верность общим принципам логического позитивизма (и в этом он был конформистом), на уровне более специальных вопросов он оставался нонконформистом.
Среди членов «Венского кружка» не было единства в политических взглядах. По мнению Г. Холтона (Holton, 1992), «большинство из них объединяла ненависть к деспотическим остаткам средневекового мышления в интеллектуальной и политической жизни Австрии» (цит. по: с.350). Позднее (1963) Р. Карнап суммирует разнообразие их мнений как «научный гуманизм» (цит. по: с.350).
Если Мах, как социал-демократ, в своих политических взглядах был явным «нонконформистом», то политический нонконформизм Мизеса был скорее индивидуалистским и элитарным. В своих письмах матери в 1920-е годы он неоднократно замечал, что принципиально не участвует в выборах. Такая позиция была типична для большинства немецких профессоров, которые считали себя выше политики.
Политические воззрения Мизеса менялись на протяжении его жизни. Он иронизировал над паннемецкими настроениями, охватившими Австрию перед Первой мировой войной. Но с началом войны и сразу после нее его установки изменились, и он стал проявлять полную солидарность с немецко-австрийским национализмом. Он на себе почувствовал послевоенную политику Антанты, когда был вынужден покинуть Страсбург. Это заставило его скептически относиться и к международному научному сообществу. Он выступал против усилий физика Т. фон Кармана (Karman) по организации Международного конгресса по прикладной математике в Инсбруке (1922), поскольку был против научного обмена с бывшими врагами. Он также отказался участвовать (вопреки Гильберту и в поддержку будущего нациста Л. Бибераха) в Международном конгрессе математиков в Болонье в 1928 г. Частично позиция Мизеса была связана с его несогласием с односторонностью модернистской идеи «наука ради науки», разделявшейся математическими и физическими школами Гёттингена, в котороых преобладали интернациональные взгляды (с.351).
В то же время особенности личности Мизеса, прежде всего его интерес к вопросам социальной справедливости, позволяют отнести его скорее к либеральной части политического спектра. Безусловно, в политическом отношении Мизеса нельзя сравнивать с Эйнштейном, Нейратом или статистиком Е. Дж. Гамбелом (Gumbel), которые представляли собой «левых» аутсай-
деров в западноевропейском академическом сообществе. Но в личностном плане он, скорее, близок к ним, чем к «типичным» консервативным и националистически настроенным немецким профессорам, заботящимся преимущественно о своих социальных привилегиях (цит. по: с.353).
Благодаря своей многосторонности Мизес смог работать в различных научных областях, но известен он, прежде всего, благодаря математическим трудам по теории вероятностей, аэромеханике и прикладной математике. В теории вероятностей Мизес ввел в общее употребление интегралы Стильеса и разъяснил значение цепей Маркова для физики. В 1919 г. он сделал попытку свести вероятность к частоте с помощью предельного перехода. В механике Мизес применил винтовое исчисление (исчисление динам). Определенных успехов он также достиг в статистике и некоторых других областях.
Но наибольший след в науке, благодаря которому он до сих пор известен среди математиков, оставили его работы по теории вероятностей. Основываясь на том, что при большом числе наблюдений частота близка к вероятности, Мизес предлагал определять вероятность как предел частоты, что перекидывало мостик между «чистой математикой» и математической статистикой. Теория вероятностей была дисциплиной, стоящей на границе между математикой и другими естественно-научными дисциплинами, которую Мизес рассматривал как наиболее перспективную с точки зрения обеспечения «единства науки» в современную эпоху. Мизес был не единственным, кто питал подобные надежды. Похожие замечания можно найти, например, в работах Д. Гильберта еще в 1900 г., а также ведущего французского математика Э. Бореля в 1934 г. Все трое говорили о достижении единства с помощью новой дисциплины «теории вероятностей», но конкретные подходы этих трех ученых значительно отличались, и не только из-за разных философских позиций.
Мизес разработал собственную «аксиоматику» для обоснования теории вероятностей, которую изложил в своей известной статье «Основания вычисления вероятностей» (1919). Однако его «аксиоматика» натолкнулась на серьезные логические трудности, которые он надеялся устранить впоследствии.
Размещение Мизесом понятия вероятности на границе между «опытом» и «чистой» математикой имело большое практическое значение. Русский математик А.Я. Хинчин, хотя и подверг концепцию Мизеса серьезной критике, тем не менее, описывал положительное отношение многих физиков к теории Мизеса в 30-е годы. «Задача и обязанность математиков состоит в том, чтобы устранить эти формальные недостатки. недопустимо отвергать
в принципе, из-за временных и чисто формальных несовершенств, эту теорию, которая столь блистательно отвечает сути и требованиям научной практики» (цит. по: с.357).
Не было причин (по крайней мере в 20-е годы), которые не позволяли бы Мизесу верить, что его подход к теории вероятностей и статистике весьма перспективен и потенциально успешен. В 1932 г. в своей лекции на Международном конгрессе математиков в Цюрихе Мизес даже объявил о победе. Но прошел лишь год и брошюра А.Н.Колмогорова (1933) «разбила вдребезги» его надежды. Колмогорову удалось построить более совершенную систему аксиоматического обоснования теории вероятностей, которая получила всеобщее признание. Тем не менее, некоторые элементы теории Мизеса, особенно его предположения относительно определения случайных последовательностей, «выжили» в современной математике.
В эпоху презрительного отношения к биографии и личности ученого со стороны позитивистских философов науки Мизес, проявив интерес к таким разным историческим фигурам, как Мах и Рильке, показал значение интеллектуальных биографий для понимания современной науки и искусства. В свою очередь, его собственная научная биография поможет нам понять, как строятся отношения между ученым и его временем.
Т. В. Виноградова
2005.03.013. УЕССЕЛИНГ Э. ДЖУДИТ Р. ХАРРИС: МИСС МАРПЛ ПСИХОЛОГИИ РАЗВИТИЯ.
WESSELING E. Judith R. Harris: The miss Marple of developmental psychology // Science in context. - Cambridge etc., 2004. - Vol. 17, N3. - P.293-314.
Ключевые слова: психология развития, эксперты и консультанты, научная персона, риторические приемы.
Настоящее исследование, по словам его автора - сотрудницы Маастрихтского университета (Нидерланды), выполнено в русле изучения
