CC BY
37
ИДУ никогда не надеялось на мирный приход к власти. Свой первый террористический акт оно совершило в 1999 г., предвари-тельно подготовив боевиков в тренировочных лагерях «Аль-Каиды» в Чечне, Афганистане, Таджикистане и Пакистане. Учебные пособия, конфискованные во время нападения на Узбекистан летом 2000 г., свидетельствуют о существовании четкой военной структуры и такти-ки (партизанской войны). Боевики находят безопасное убежище в го-рах Памира и получают постоянное пополнение из недовольных режимом Каримова, для которого они остаются грозным противни-ком несмотря на неудачи нападений на республику в 2001-2002 гг.
Сила ИДУ в значительной степени зависит от партнерства с «Аль-Каидой», но оно же послужило причиной для ударов по базам ИДУ и серьезным потерям боевиков в ходе антитеррористической операции в Афганистане, возглавляемой США. Разгром талибов значительно подорвал финансирование ИДУ. По мнению Р. Гуна-ратны, на смену ИДУ может придти «Хизб ут-Тахрир ал-ислами» - подпольная исламистская партия, пока не прибегающая к насилию (013, с. 35)1. Однако приток в нее бывших членов ИДУ приведет к радикализации партии, что повлечет изменение тактики.
Прогнозируя перспективы религиозных организаций в ЦА, Рузалиев приходит к выводу, что население «не видит в исламе силы, которая сможет объединить всех и привести к политической стабилизации. Большинство ограничивает роль мусульманства религиозными рамками и сферой культуры, рассматривая его в качестве фактора, регулирующего отношения между людьми в их повседневной жизни» (013, с. 36).
С. И. Кузнецова
2005.02.014—015. РУА О. О СТАНОВЛЕНИИ НАЦИОНАЛЬНЫХ ГОСУДАРСТВ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ.
2005.02.014. ROY O. La nouvelle Asie central ou la fabrication des nations. - P.: Ed. du Seul, 1997. - 326, /5/ p. - Bibliogr.: p.311-316.
2005.02.015. ROY O. L'Asie centrale contemporaine. - 2e ed. - P.: РОТ, 2002. - 128 p. - (Que sais-je?). - Bibliogr.: p. 125.
1 Gunaratna R. Inside Al-Qaeda: Global network of terror. - Columbia univ. рress, 2002.
- P. 171.
О. Руа (CNRS - Национальный центр научных исследований, Париж)1 в первой работе (014) о Центральной Азии (ЦА) расска-зывает о ситуации в регионе в целом с примерами по отдельным республикам и всему мусульманскому населению Российской империи и СССР в сопоставлении с сопредельными странами. Больше всего материалов о Таджикистане и Узбекистане, где дополнительно проводилось анкетирование небольших групп населения по отдельным частным вопросам.
Его интересует вопрос: «Были ли возникшие после распада СССР независимые государства ЦА следствием попытки создать "маленькие советские республики" или проявлением неизменности традиционного общества с новыми владыками и старыми кланами?». Необходимо учитывать, что независимость пришла в ЦА неожиданно и не была особенно желанной, ибо здесь не было воспоминаний об утраченном государстве или националистических движений, готовивших почву, как в Армении, Грузии, странах Балтии. Созданные искусственно, декретом 1924 г., мусульманские респуб-лики СССР не были самодостаточными. Одновременно советский период принес систематическую «этнизацию» личности наряду с формированием новой элиты вместо уничтоженной (коллекти-визация, репрессии 1937 г.) традиционной.
Все многочисленные изменения эпохи советизации ЦА автор оценивает как менее глубокие, чем реформы Кемаля Ататюрка. «Ататюрк более великий модернизатор, чем Сталин: сегодня социальная структура Центральной Азии осталась более тради-ционной, чем в Турции» (014, с. 17). Конечно, эта структура в огромной степени «советизирована». Нынешние независимые государства используют в формировании своей идентичности советские методы, в свою очередь нередко унаследованные от царизма.
В историческом прошлом для народов существовавших ханств ЦА (так же как Синьцзяна и Афганистана) общими были лишь ислам и «персианизированная» культура; по мере распространения тюркских языков в Трансоксании персидский оставался языком культуры. «Тюркизация» демографическая (с начала VIII в.) и лингвистическая -другой важный элемент, определивший современный облик ЦА. Различия между суннитами и шиитами вначале казались важнее
1 Ранее автором опубликованы работы о политическом исламе и исламизме, обращаясь к примерам Афганистана и Ирана.
этнической или лингвистической близости. Очень долго оставались следы противостояния между суннитской Монгольской империей и узбекскими эмиратами XVI в. Это противостояние только в XIX в. сменилось противостоянием колониальных держав - Великобритании и Российской империи. Общество ЦА все эти политические баталии почти не изменяли: дворец контролировал город, а локальная общность оставалась неизменной. «Государство в определенном смысле было заинте-ресовано в этническом и племенном разнообразии, в соперничестве отдельных групп солидарности, что позволяло осуществлять непрямое управление через местных нотаблей (ханов, баев, аксакалов и т.д.)» (014, с. 41).
Только в XX в. имперскую систему, в которой вопросы этноса и языка были второстепенными, сменила верность династии или идеологии (социализм в СССР, ислам в Иране и Пакистане), логика государства-нации (Etat-nation). «Только в 20-е годы в Иране (при Реза-шахе), в Турции (Ататюрк), в Афганистане (Аманулла и Надир-хан), так же как в СССР (Сталин), произошел переход от имперской легитимности к легитимности государства-нации. Советская специфика состояла в том, что в ней сочеталась имперская логика (в том, что затрагивало интересы Центра) с логикой этнических государств - 14 советских социалистических республик - со своей территорией и этносом» (014, с. 42).
В политике Российской империи, а затем СССР по отношению к завоеванным мусульманским народам никогда не отрицалась возможность их ассимиляции: «В Российской и советской империях господствовала точка зрения, что мусульмане могут быть лояльными гражданами при условии принятия государственной идеологии (православия или советизма)» (014, с. 66). Эта идеологическая ассимиляция сочеталась с признанием этнической специфики. Однако царская политика существенно видоизменялась в разные периоды и в различных завоеванных регионах. Так, в ЦА не произошло такой кооптации местной элиты во властные структуры, как в Поволжье, Крыму или в Азербайджане, что повлекло и фундаменталистский бунт в Андижане в 1898 г., и широкое распро-странение движения джадидов -мусульманских реформаторов, выступавших против царского абсолютизма, но за модернизацию, подразумевавшую присутствие русских.
В советском периоде автор усматривает сходство с прошлым в концепциях и методах, позволяющих поддерживать «полиэтничную империю с господством русских» (014, с. 95); сохраняются и опасения панисламизма, которому противопоставляется этнос, хотя «официальный ислам» (консервативный) поддерживается и используется властями; этничность определяется прежде всего по языку.
Национальное размежевание в 1924-1936 гг. означало не только создание ранее никогда не существовавших республик, но и их языков и национальной истории. Истинные причины подобного размежевания -стратегические и политические. Дифференциация этнических групп должна была подорвать панисламизм и пантюркизм. В то же время границы ни одной из республик не были рациональными ни с географической, ни с экономической, ни с этнической (помимо титульной нации в них жили многочисленные национальные меньшинства) точек зрения. Тем не менее столь искусственное размежевание не встретило народного сопротивления, поскольку не затронуло групп солидарности в рамках этноса, что было более важно в сельском обществе.
Социальное переустройство в процессе советизации хотя и изменило положение женщины, но в значительной степени сохранился традиционный уклад жизни. Демографические сдвиги характеризуются двумя чертами: высокие темпы прироста населения и слабый отток из деревни. Города (особенно столицы) росли благодаря иммиграции из России и оставались «европейскими» вплоть до 1990 г. Таким образом, «Центральная Азия не была подлинно Третьим миром Советского Союза. Если сравнивать с известными странами Третьего мира в 1960-1980 гг., ее отличало отсутствие эмиграции на Север и оттока из деревни в город» (014, с. 137). В результате в ЦА оказался более низкий уровень урбанизации, чем в РСФСР, и сложилось этническое разделение рынка труда: крестьяне - мусульмане, технические профессии - «европейцы». Эмиграция на Север затрагивала русских, а не титульные нации, поэтому переписи 1969, 1979, 1989 гг. зафик-сировали увеличение удельного веса последних в каждой рес-публике, происходила «этническая гомогенизация». «С 60-х годов индигенизация мусульманских республик стала необратимой» (1, с. 139). Исход из деревни сдерживали колхозы. Колхозная идентичность сменила прежнюю групповую солидарность. Одно-временно коллективизация завершила переход на оседлость.
Колхозы были не просто производственными единицами, но социоэкономическими общностями. Председатель колхоза в ЦА (в отличие от России) обязательно был местным, членом партии, хотя отнюдь не разделял коммунистической идеологии и действовал не как партаппаратчик, а скорее подобно баю. Как символ симбиоза между традиционной знатью и колхозами многие колхозы в годы независимости переименовывались по именам своих долголетних руководителей. Советская система включала также власть и борьбу территориальных кланов (особенно это проявилось в Таджикистане).
Первые мусульманские коммунисты и попутчики КП происходили, как правило, из богатых традиционных интеллигентных семей (Ф. Ходжаев, Н. Нариманов), они исчезли в годы репрессий вместе со старыми большевиками европейского происхождения. Предлогом обычно служила борьба с национализмом. Наиболее жестокий удар по традиционному обществу нанесла коллек-тивизация. Новая партийная и хозяйственная верхушка начала складываться из беднейших, не имеющих образования слоев традиционного общества; стабилизация наступила в брежневский период с многолетними правлениями первых секретарей респуб-ликанских компартий. Политика «коренизации» привела к «рурализации» компартий ЦА, что отразилось на политической культуре региона. Москва поддерживала одну из политических фракций или устанавливала их равновесие, хотя официально региональный фракционизм осуждался. «Центр практиковал непрямое управление, довольствуясь контролем КГБ, армии, пограничников, движения партийных кадров» (014, с. 167). Чтобы сохранить свою реальную автономию, республики рьяно поддерживали все кампании Центра. Местное русское население фактически дискримини-ровалось, хотя одновременно в городе все большее распространение получал русский язык - язык образования и межнационального общения.
После прихода к власти Ю. Андропова в ноябре 1982 г. Москва сделала попытку преодолеть стагнацию брежневской эпохи, выбрав как пример «хлопковое дело» в Узбекистане. По словам автора, именно разрыв Москвы с республиками ЦА «подготовил почву для независимости 1991 г.» (014, с. 195). М. Горбачёв продолжил замену местной номенклатуры (в Алма-Ате это привело к взрыву в декабре 1986 г. - «точке отсчета начала процесса распада СССР») (014, с. 196).
Перестройка позволила партаппаратчикам ЦА разыграть против Москвы «националистическую карту», причем они стреми-лись не к
независимости, а к сохранению выгод типа брежневского периода. Но после развала СССР все республики в августе-декабре 1991 г. провозгласили независимость (первым - 30 августа - Азербайджан, последним - 16 декабря - Казахстан). Первые секре-тари (во всех республиках, кроме Киргизии) стали президентами, компартии переименовались и превратились в пропрезидентские.
Отдельно автор кратко описывает положение в республиках ЦА (кроме Туркмении) и в Азербайджане: в Узбекистане оппозиция была подавлена, и авторитарный режим И. Каримова очень стабилен; в Казахстане общество не столь монолитное (русское население на Севере), существуют влиятельные общественные организации, несмотря на авторитарную власть Н. Назарбаева; в Киргизии А. Акаев вначале занимал открыто демократическую позицию, провозгласил либеральные реформы, но они не дали ожидаемых результатов, с 1995 г. происходит ужесточение курса, но режим остается слабым; в Азербайджане политическую жизнь определял Нагорнокарабахский конфликт и серия государственных переворотов, после возвращения в конце 1993 г. к власти Г. Алиева, сумевшего добиться впоследствии поддержки Москвы, произошла стабилизация режима; самый сложный путь прошел Таджикистан, где разразилась гражданская война с исламистской оппозицией, в которой Ташкент и Москва поддерживали разные кланы, пока Москва не добилась подписания соглашения между правительством И. Рахмонова и оппозицией.
Таким образом, истоки независимости новых государств следует искать в советском периоде: когда они в первые же дни занялись изобретением новых символов государственности, пере-именованиями и т. д., их логику можно характеризовать следующим образом - «изобрести националистическую легитимность, не порывая слишком резко с советским периодом» (014, с. 246). Прошлое воссоздавалось с большими пропусками: эмираты XIX в., первые большевики почти не упоминались. В Ташкенте появилась площадь Тамерлана, десятки колхозов имени Рашидова, но ни одной площади Ф. Ходжаева, забыли о Шейбанидах или джадидах (последние реабилитируются только в Азербайджане). Негативно переоценивается роль русских в истории ЦА и, наоборот, позитивно - партийных лидеров, «пострадавших» при Андропове и Горбачёве (Рашидов, Кунаев). Местные историки усиленно «доказывают», что их народы издревле населяли ныне занимаемую ими
территорию, манипулируя обрывками сведений из разных источников (подобно советским ученым).
Во имя дерусификации в годы независимости всюду (кроме Таджикистана) принимались более строгие законы о статусе национального языка, русские термины заменялись арабо-персидскими, причем этот курс проводился людьми, знавшими родной язык хуже русского. В Азербайджане, Туркмении, Узбекистане с той же целью дерусификации перешли на латинский алфавит.
Вопрос о языке был решающим в определении этнической идентичности. Различие между гражданством и национальностью признано лишь Казахстаном в Конституции 1993 г. (казахстанцы - все граждане страны, включая и казахов, и русских), тогда как в Узбекистане (и других республиках ЦА) нет узбекистанцев, все - узбеки. Тем не менее «нет оснований полагать, что "казахстанская" идентичность сможет сформироваться» (014, с. 264); конфликтов между русским и мусульманским населением нигде не было, зафиксированные столкновения (Ош и другие) носят локальный характер. «Центральная Азия - не Югославия: этнический вопрос полностью контролируется государствами-нациями» (014, с. 265). Всюду в руководстве преобладают представители титульной нации. Исключением стали вооруженные силы, ибо в советской армии офицеры были в основном русскими. Их замена требует длительного времени; в трех республиках (Азербайджан, Туркмения, Узбекистан) офицеров посылают учиться в Турцию и США, в Казахстане, Киргизии, Таджикистане подготовка ведется в рамках СНГ.
Ключ к геостратегическому положению ЦА - Россия. Она опирается на Казахстан, Киргизию, Таджикистан. В Казахстане казахи насчитывали в 1995 г. всего 45% населения, русские - 35% (014, с. 282), что объясняет инициативы Н. Назарбаева в форми-ровании СНГ, отказ от атомного оружия, аренду Байконура, договор 1996 г. об экономической интеграции с Россией и Белоруссией и т.д. Киргизия следует за Казахстаном, Таджикистан - под русским протекторатом.
В то же время Узбекистан ставит главной целью доми-нирование в ЦА. У него прохладные отношения с Ираном и Турцией, явно выраженное стремление преодолеть зависимость от Москвы, опираясь на поддержку США. «Туркмения становится "газовой республикой", в которой власть одной гигантской компании и президента с манией величия прекрасно взаимодополняют друг друга» (014, с. 286).
Азербайджан также рассчитывает укрепить независимость с помощью нефти и США.
В целом автор предрекает, что усилия России сохранить свое экономическое, военное и культурное влияние в ЦА обречены на неудачу. От этого выиграют не столько Турция или Иран, для которых важнее отношения с Россией, чем с ЦА, сколько США с их нефтяными и газовыми интересами.
Во второй книге О. Руа подчеркивается, что первостепенным в разделении ЦА на отдельные нации и соответственно республики считался язык, хотя на самом деле преследовались прежде всего стратегические и политические цели, под которые ученые должны были придумывать лингвистические и антропологические обоснования. В каждой республике переход на кириллицу и внедрение русских терминов способствовали политике русификации. В СССР республики получили все атрибуты современного государства-нации (кроме армии и национального банка), но эти «формальные институты позволили управлять переходом к неза-висимости... и этот переход прошел без проблем: меньше пяти лет потребовалось для создания национальной армии и валюты» (015, с. 41-42).
Какая политическая культура сложилась в новых государствах? Культ авторитарной президентской власти, политическая фракционность, основанная на регионализме, клиентелизме и клановости. Идеология здесь не играла никакой роли: те же кадры, которые отрицали ислам в 1988 г., прославляли его в 1992 г., сохранилась и советская риторика, и карикатурный культ личности (Туркмения). Происходит «ретрадиционализация» советской системы: так, в период приватизации колхозы стали функционировать как «новые племена», подобно тому как ранее колхозная бригада сменила махаллу. Наконец, государство поощряет реисламизацию.
Национализм новых независимых государств с их подчеркиванием ведущей роли титульного этноса также позаимствовал советские методы. Политика «языковой национализации» была не только направлена против русофилов, но и подчеркивала отличие от соседних государств. «Национализация» политических постов проводилась особенно последовательно. Ускорилась эмиграция русских, а также украинцев, немцев, татар: за 1989-1998 гг. их совокупный удельный вес в населении упал с 30 до 14% в Киргизии, соответственно с 10 до 6% в
Узбекистане, с 50 до 32% в Казахстане, с 10 до 7% в Туркмении (015, с. 81). В результате выросла доля титульной нации во всех странах.
В геостратегическом положении ЦА автор в 2002 г., конста-тирует наряду с общим снижением влияния России в политической, военной, культурной сферах удачные проекты в экономике, связанные с путями транспортировки на внешние рынки нефти и газа.
Авторитаризм в политической жизни, трудности в осуще-ствлении реформ свойственны всей ЦА. Кроме того, в характеристике отдельных стран автор отмечает, что Узбекистан подвергается атакам исламистов; Таджикистан прошел через гражданскую войну; слабость Киргизии показало вторжение узбекских исламистов в 1999 г., направлявшихся из Таджикистана в Узбекистан; Казахстан оказался наиболее открытой миру страной благодаря этническому составу своего населения; Туркмения же - нечто вроде газового эмирата с пожизненным президентом.
В заключение констатируется укоренение республик ЦА в мировом сообществе, каковы бы не были сложности у правящих режимов и региональные трения, неудачи в создании региональных группировок. Последнему мешают «с одной стороны, противоречия между республиками, с другой - ни одна из региональных сил - Турция, Иран или международное исламистское движение - не имеют возможности попытаться создать здесь новую сферу влияния... Закрытость режимов, пауперизация населения могут вызвать социальные осложнения, региональные мятежи или дворцовые перевороты», но это не вызовет перекройки нынешней карты государств ЦА (015, с. 123).
С. И. Кузнецова
2005.02.016. РУЛАНД М. НОВЫЙ КАЗАХСТАН: ЧЕТЫРЕ КНИГИ, ПЕРЕСМАТРИВАЮЩИЕ ИСТОРИЮ КАЗАХСКОЙ СТЕПИ. ROULAND M. A new Kazakstan: four books reconceptualize the history of the Kazak steppe // Nationalities papers. - N.Y., 2004. - Vol. 32, N 1. -P. 233—243.
Автор обзора связывает появление новых исследований западных специалистов по истории и идеологии современной Центральной Азии (ЦА) с открытием в 90-е годы архивов.
